Судьба мудрее. Глава 1. Мама мыла раму

      Алфавит я выучила за несколько дней. Годам к шести читала много, легко и вдумчиво. Небольшие истории из детских книг пересказывала маме с великим удовольствием, не упуская мельчайших деталей. Если находились другие слушатели, делала это чересчур рассудительно и увлечённо, желая подольше удержать интерес взрослых людей и их самих возле себя. 
      Будучи прилежной первоклассницей, я внимала любимой учительнице душой и разумом, торопливо запоминала и писала всё, что надо. Отдельно взятые штрихи, кружочки и крючочки зачастую оказывались проигнорированными, потому большинство новоявленных буковок не отличалось изяществом. Да и клонились они не в ту сторону. Однако рождённые в муках слова завораживали меня сутью и тянули в неведомый мир, который хотелось познать как можно скорее, причём со сторон приглядных и неприглядных. Тут уж не до каллиграфии! Я наполняла кривобокие строки не красотой, а смыслом. Вот в чём заключалось волшебство! 

      Даже банальная фраза из букваря про маму и раму оживала в моём воображении знакомой картиной: мама, накинув на себя короткий цветастый халатик с дырявыми карманами, неловко стоит на узком подоконнике и после долгой зимы с усилием распахивает трухлявые оконные створки. Их четыре, и каждая противится, корёжится, поскрипывает. Из узких и широких щелей густо сыплются пыльные ватные "червячки", не пропускающие в дом студёные ветра. Утренний свет смело пробивается сквозь мутные стёкла, взмах рукой - и мыльная вода стекает по ним безмолвным водопадом, оставляя по краям шлейф нежных белёсых разводов, а внизу озёра с ладошку. Кое-где образуются островки пушистой пены с тысячей крохотных блестящих пузыриков. Сюда обязательно надо ткнуть пальчиком - я тут как тут!
      Насыщенная небесная голубизна заливает тесную комнату до сияния. В каждый уголок проникает свежесть, лучи весны поддразнивают меня, слегка ослепляя, и вовлекают в милую игру. Я крепко-крепко зажмуриваю глаза, затем приоткрываю их и ловлю радугу на дрожащих ресницах. Свой восторг хочу выразить словами, они быстро приходят на ум, надо выбрать лучшие и перенести на бумагу, чтоб не забылись. Суечусь, ищу ручку, блокнот. Не успеваю - мысли недолговечны, как мыльные пузыри. Ну ладно, в следующий раз поймаю! А пока высовываю голову за дверь, убеждаясь, что и там полный порядок.

      В то время мы жили в общежитии, которое в простонародье называлось коммуналкой. Мы – это я и моя мама, такая вот неполная семья страны Советов. Наша светлая и тёплая комнатушка располагалась в самом конце узкого тёмного коридора, захламлённого от пола до потолка громоздкими полками и вещами соседей, сложенными в картонные коробки или просто в затхлые кучи. Между ними ютились бочкообразные стиральные машины, ящики с картошкой и луком, зеркала и вешалки с верхней одеждой. Возле каждого порога на куцых тряпичных половичках стояла поношенная уличная обувь, не всегда чистая. Личное имущество слегка разделялось ветхими занавесками. Несмотря на то, что бок о бок проживали несколько семей, на чужое добро никто не зарился. 
      У нас ничего ценного и лишнего не имелось. Стандартная двенадцатиметровая жилплощадь, вместившая диван, кресло, тумбочку, холодильник и телевизор, казалась вполне уютной, хоть служила одновременно залом, спальней и столовой. Одну стену от края до края занимал разноцветный ковёр из плюша, на другой высоко висели шкафчики с лекарствами, бельём и какими-то бытовыми причиндалами, которые мама убирала от меня подальше. Других условий я не знала и не желала: малообеспеченные люди считали спартанский уклад нормой.   

      Много проблем создавала кухня. Она была просторной, с квадратным каменным балконом, но общей для всех жильцов. Там постоянно пахло едой, крепким куревом и хозяйственным мылом. Иногда хлоркой. Мрачные синие стены всюду потрескались, кое-где краска облупилась, из-под неё проступили белые угловатые пятна. С высоченного потолка на длинном шнуре свисала блёклая лампочка, похожая на голову кровожадной кобры. Я её побаивалась.
      Пять тяжеловесных столов подпирали друг друга в нестройном ряду, а напротив две большие плиты тянули шланги к красному газовому баллону с надписью "Пропан". Случалось, что хозяйки готовили обеды или ужины разом, недовольно оберегая "свои" конфорки. К единственной раковине вечно выстраивалась очередь, мыли в ней без передышки всё, всё, всё. Разумеется, трубы без конца засорялись, их вонючее содержимое изливалось на дощатый пол и по глубоким трещинам просачивалось на нижний этаж, вызывая шумный гнев соседей. Если у кого-то в заначке имелась бутылка "Столичной", мировое соглашение устанавливалось быстро. Без водки конфликты затягивались.
      За мелким ремонтом всегда следовала большая уборка. Опять же, совместными усилиями. Так что мама мыла не только рамы. Впрочем, были и халтурщики.

      Пока взрослые скандалили, распределяя обязанности, дети испуганно примолкали и не выходили из комнат, чтоб не попасть под горячую руку и не схлопотать подзатыльник. В напряжённые моменты доставалось даже малышам, которые и так часто плакали. Пожалеть бы их, но лезть с сочувствием в чужие семьи было непринято. Моя дружба с ребятнёй не заводилась. Я слышала издалека, как соседских мальчишек-младшеклассников, дико орущих, бьют ремнём. Мама говорила, что они того заслужили: кто-то сигаретку попробовал раскурить или деньги без спроса взял, кто-то двойку из школы принёс, стекло там разбил или во дворе подрался. Наверное, родители им вовремя не объяснили про хорошо и плохо.
      Меня лупить было не за что. Никому не досаждая, я тихо возилась с игрушками на видавшем виды широком раскладном кресле. Немного потрёпанные мишки да зайцы чинно располагались в непродавленных углах, а в затёртом центре по важности статуса находилась библиотека. Все книжки, толстые и тонкие, были читаны-перечитаны и почти выучены наизусть. Новые появлялись редко, я бережно оборачивала их газетами и странички как закладки не загибала. 

      Самым большим сюрпризом того времени стал тёмно-коричневый письменный стол, купленный в кредит незадолго до того, как я пошла в школу. Огромный, блестящий, крепкий, с вместительной тумбой справа и несколькими полочками слева, он был пределом детских мечтаний. Ещё бы! Единственная новая вещь в доме! Остальная мебель являлась подержанной, расшатанной и невзрачной. Тысячу раз ремонтированная, она не стоит даже мимолётных воспоминаний. А стол действительно был восхитительным, тёплым, чудно пах деревом и лаком. Тихое место у окна, где он основательно расположился, вытеснив щербатую тумбочку, я считала священным. Поначалу подходила туда крадучись и раскидывала руки, пытаясь любовно охватить столешницу, но не дотягивалась до краёв. Какое это было счастье – иметь необъятное сокровище в единоличном распоряжении!
      В один прекрасный день приходящий (и всегда куда-то уходящий) папа повесил в моём углу длинную лампу дневного света. Упрятанная в полупрозрачный белый плафон, она была в меру яркой и непривычно-оригинальной, служила исправно и долго, между делом усиливая завораживающий блеск мебельной полировки.
      Свой стол я содержала в идеальном порядке. По сторонам покоились узкая расписная коробочка для карандашей и ручек, стеклянная чернильница на резной жестяной подставке, блокноты и тетради. На видном месте красовались крупные часы, напоминающие о том, что каждому делу надо отводить определённый срок. А во множестве глубоких отсеков уместились учебники, альбомы, краски, пластилин, сувениры и даже мелкие игрушки. В такой обстановке любое занятие было в радость.
      
      
      Фото из сети Интернет.
      Продолжение -  http://proza.ru/2020/10/27/1259