Судьба мудрее. Глава 12. Дневник

      Кроме одноклассницы Оксанки, был у меня ещё один близкий друг. Пусть бумажный, но самый что ни на есть настоящий - дневник. Он появился на свет слабо жизнеспособным, когда я отметила двенадцатилетие и ощутила неустойчивость и противоречия своего характера: в нём проявлялись то сила, то слабость, то отвага, то робость. Я не вела счёт смятениям, стыдилась неудач, ошибок и новых непонятных чувств. Нехитрые тайны ни маме, ни подруге-ровеснице не доверяла. Про дневники (не школьные, разумеется!) знала лишь понаслышке. Кто-то из взявшихся за перо писал о любви и ненависти, лелеял высокие мечты или строил реальные планы, иные искали вместилище для боли и отчаяния, а может, просто выделяли важные даты, вовсе не совпадающие с календарными праздниками.
      На тот момент я догадывалась, как хорошо иметь нечто личное, спрятанное от чужих глаз, однако в сокровенных записях ещё не нуждалась. Жила просто и предсказуемо: учёба, общественные дела, домашние заботы, развлечения. Всё открыто, как на ладони. Кроме души. Она тянулась за пределы обычного бытия, подкидывала заманчивые идеи и выбирала кумиров, на которых стоило держать равнение.

      Люди талантливые, умные, сильные и смелые учили меня терпению, мужеству и целеустремлённости. О героях-современниках писали в газетах и журналах, говорили по радио и в телерепортажах. В центр внимания обычно попадали космонавты, учёные, писатели, врачи, офицеры, спортсмены, артисты. Я много размышляла об их волевых качествах, о недосягаемых достижениях и сетовала на свои слабые физические возможности. Даже не представляла, в какой сфере сумела бы отличиться. Не сейчас, так когда-нибудь!
      День завтрашний не сулил выдающихся деяний, но я искала любой повод для настоящего испытания на внутреннюю прочность. Первую серьёзную проверку внезапно спровоцировал великий Джеймс Кук. Историю о легендарном землепроходце я обнаружила в популярном журнале и с восторгом перечитала несколько раз. Описание экспедиций было фантастическим, сравнимым с приключенческим кинофильмом! Всё представилось вплоть до мелочей. Меня шокировали и удачи исследователя, и его трагическая кончина. Но крепче общеизвестных деяний в память впился один удивительный факт - гениальный путешественник в течение двадцати лет изо дня в день вёл дневник. Я просто не могла того представить! Надо же, какой многогранной бывает жизнь, и какая сила воли иногда даётся человеку! 

      Давние записи сохранили не только сведения о важных исторических событиях, но и настроение их создателя. Он писал без всякого принуждения, так истово и талантливо, что полуистлевшие документы оказались притягательными и в нынешние дни. Вот она, сила верного слова! А мне, несмотря на усердие, не удавались даже коротенькие сочинения по курсу литературы. Детская открытость миру куда-то улетучилась, вместе с ней потерялась любовь к буковкам, ручкам и тетрадкам. Я честно пыталась её вернуть, да не получалось: думала об одном, а писала другое, в угоду учителю вытягивая на свет божий стандартные бесчувственные фразы. Мама обеспокоилась моим равнодушием к оценкам и по уместной рекомендации за мизерную плату наняла толкового репетитора.
      Надежда Павловна не особо желала подработать, скорее, пыталась скрасить свой пенсионный досуг общением с неглупыми ребятами. К счастью, критериям её отбора я соответствовала. Один или два раза в неделю мы встречались дома у новой учительницы, усаживались рядышком за большой письменный стол и час-другой без перерыва штудировали учебники. Потом, довольные и уставшие, шли на кухню и долго пили чай со сладостями. Фирменным блюдом в этой семье был нежнейший хворост, покрытый кругляшами вздувшегося жареного теста и густо усыпанный сахарной пудрой. Моя порция возвышалась соблазнительной горой на самой большой тарелке. За такую вкусноту я могла выучить что угодно! Понятное дело, успех не заставил себя ждать.

      Надежда Павловна была на редкость гостеприимной, доброй и внимательной. После занятий она интересовалась мамиными делами, любила поговорить о своём муже-художнике или о сыне-студенте, всегда расспрашивала о моих школьных буднях. Я чистосердечно отчитывалась, показывала дневник, только лишнего не болтала, душу не изливала. Не для того ведь меня пригласили. В первую очередь требовалось показать безукоризненные знания правил русского языка. Выучив их назубок, я приводила варианты применения, склоняла сложные слова, писала диктанты, а сочинения без усилий списывала с образцов.
      В архиве пожилой интеллигентки лежали стопами старые тетради отличников, и на любую тему быстро находился отменный творческий экземпляр. Мне оставалось слегка его дополнить и при необходимости снабдить эпиграфом из толстой умной книжки "Мысли и изречения". Вся работа велась исключительно по шаблону: краткое вступление, объёмная основная часть, отражающая суть изучаемого произведения, и заключение с выводами. Вовсе не моими, а теми, что определил школьный учитель. Или подсказала Надежда Павловна. Я следовала поучениям и зажимала на вылете собственное мнение. Нечто дорогое, душевное, важное ускользало, зато "пятёрки" сыпались манной небесной.   

      Писательский подвиг Кука задел меня за живое, колыхнул, сбил дыхание. Этот вызов не давал покоя! Жизнь путешественника была удивительной, всех подробностей и не опишешь. Жаль, со мной ничего особенного не случалось. Я понятия не имела, с чего начинать свои рассказы, но толстую тетрадь предусмотрительно прикупила. Так уж хотелось пойти в след великому человеку! Хотя бы штришочками и шажочками. Мечта подняться на труднодостижимую высоту подталкивала меня к скорейшему действию. Даже лимонадно-шоколадный вкус вдохновения припомнился. Увы, поначалу я его не поймала и уныло гадала, на сколько дней хватит выдержки и терпения. На один, десять или сто? Может, больше? Решила, если протяну год, то испытание пойдёт в негласный зачёт.
      Мой замысел был очень серьёзным! В строго определённое время я усаживалась за стол, брала ручку, бумагу и с немалыми усилиями вырисовывала словами особенности прожитого дня. Зачастую они касались погоды, дворовых собак, школы, отношений с соседями или подругами. Куцые безликие фразы не приносили удовлетворения, но за первой непременно следовала вторая, потом – третья, четвёртая… Душа волновалась и, то восторженная, то обиженная, желала откровений. Я бесконечно поправляла и дополняла краткие корявые строки. Только из-за чрезмерного упрямства не бросала свою затею. Похоже, судьба издали приглядывалась к моим возможностям и способностям.

      Минул год, ежедневные хроники удлинились, наполнились эмоциями, красками и содержательностью. Суетливая робость сменилась спокойной уверенностью, я правдиво и наивно-романтично писала о том, что вижу, слышу, думаю. Ни преград, ни запретов, полная свобода слова! Незаметно дневник превратился в доброго друга, точнее, стал частью меня. Мы были едины и, казалось, дышали в унисон.
      Секретную тетрадь я далеко не прятала, просто прикрывала учебниками и тетрадями. Все ведь знают, что читать чужие письма и дневники нельзя. Но мама жила по собственным законам. Она нашла мои записи, проглядела тайком и не призналась, что поступила нехорошо. Я сильно расстроилась и ждала объяснений, вопросов, извинений. Накопилось много недосказанного, доверительный разговор был бы очень кстати. Однако он опять не случился, и очередная попытка духовно сблизиться не удалась. Ещё одно непонимание засело внутри меня болючей занозой. В результате я закрыла на замки стол и душу, чтобы их содержимое осталось неведомым для мамы и всего мира. Писать при этом продолжала.

      Фолианты сменялись довольно быстро, непридуманные сюжеты ладно складывались в длинный сказ о моих мелких победах и поражениях. Много лет мы с дневником были неразлучны, страдали, любили, ненавидели, взлетали и падали. Ушибались, но не разбивались! А потом пришлось собственноручно сжечь записи вплоть до последнего листочка и картонных тетрадных обложек. Я готовилась провести несколько месяцев в больнице и повторное рассекречивание дневника, оставленного без пригляда, переживать не хотела. 
      Три ортопедические операции забрали почти все силы. Беспомощная и морально уязвимая, я полгода возвращалась к нормальной жизни. Когда самый тяжкий период миновал, мой бумажный друг родился заново. На этот раз он появился на свет по большой любви и наши отношения не имели никаких обязательств. В двадцать два года необходимость вырабатывать сильный характер пропала, я уже обладала целеустремлённостью и умела побеждать многие слабости. Сердечная потребность писать спасала меня от одиночества. Не удивительно, что спустя много лет уцелевшие рукописи приняли облик заветной Книги. Вот такой бесценной оказалась награда за полудетскую победу над собой.

      
      Фото из сети Интернет.
      Продолжение - http://www.proza.ru/2017/01/13/263