Этажерка. Повесть

 Мелкий человек озабочен тем, чтобы казаться лучше, а благородный муж озабочен тем, чтобы становиться лучше.
Конфуций. «Лунь юй», глава 22 «Шао мао».

                ЭТАЖЕРКА
               
                начато  12. 12. 2011г.

В конце 60-х в начале 70-х, после так называемой «Хрущевской оттепели» настроение большинства советских людей ещё не было столь пофигистическое, как во времена последующие за оттепелью названные  «застоем», а потом «перестройкой». Оттепельные времена сопровождались надеждами на более лучшую жизнь, на более открытое общество и манило призрачной свободой. Свобода и впрямь была, она ощущалась хотя бы в том, что по доносам перестали сажать невинных людей, перестали преследовать «стиляг», исчезли лозунги типа «сегодня слушает он джаз, а завтра родину продаст», появились певцы, музыканты, поэты официально не разделяющие официальную точку зрения советского правительства на культурную жизнь населения. Слегка приоткрылся «железный занавес» и через щели в нём потянулись свежие ветры перемен, развеивающие ту удушливую атмосферу сталинского военного коммунизма, и как писали классики Ильф и Петров «портной Журкевич не успевал строчить фраки для отбывающих за границу советских дипломатов». Они ехали просить хлеба. Поскольку одной идеологией сыт не будешь, а сельское хозяйство уже давно было разрушено большевиками и иже с ними. Про магазины, в которых ничего не было, можно писать и долго и много. Тем не менее, в стране всё-таки что-то водилось. Купить, правда, «это что-то» было нельзя, а вот достать можно. Существовала даже такая категория людей как «доставалы» и «гонцы». В настоящее время они «челноки». Впрочем, о них написано и рассказано достаточно. Я же хочу рассказать о другом.
Это сейчас с высоты прожитых лет и житейского опыта многое и воспринимается по-другому, и оценивается тоже по-другому. То есть, другими словами говоря, сейчас я объективен, а тогда, в те времена был, безусловно, субъективен. Так вот о том-то субъективном и пойдёт речь. Хотя, сказать откровенно, я тогда и слов-то таких не применял ни в повседневной жизни, ни в общении с себе подобными. Я был как-то несообразителен, или стеснителен, особенно в незнакомой обстановке. Справедливости ради надо отметить, что я стеснялся этого обстоятельства и старался  не проявлять, эту свою неуверенность в чем, несомненно, была заслуга людей, меня окружавших. Я тянулся к таким людям.
Один из них вообще оказал на меня большое влияние, сказавшееся впоследствии на дальнейшую мою жизнь. Он был образован, в отличие от меня, эрудирован, начитан, красиво одевался, красиво говорил, легко заводил себе друзей, походя, покорял девушек, причём так изысканно-небрежно, что я только диву давался, глядя как он это делает. У меня так никогда не получалось. Ну, ещё бы! Я работал, в то время сварщиком днём, и ночью кочегаром, на мукомольной фабрике, что имела место быть за дворцом Ленина, в городе Алма-Ате, а он был инспектором конторы «Гастроном», так что, изволите ли видеть, мы были не только в разных весовых категориях, но и в разных сословиях, и возможно мы бы никогда не встретились, но во всём виновата пресловутая «хрущёвская оттепель».
Справедливости ради следует отметить, что этот человек у меня был вторым таким учителем. Первым был школьный друг Мишка Тимофеев, но речь о нём пойдёт ниже…
Как уже было сказано выше, свежие ветры перемен, заставляли власти идти навстречу «пожеланиям трудящихся». Причём «пожеланиями трудящихся» оправдывали самые непопулярные меры. К примеру, возьмём так называемые «комсомольско-молодёжные стройки». Так вот, чтобы обеспечить эти стройки рабочей силой, поскольку комсомольцев на всё стройки не хватало, да и было их там от силы % 5-10, осуществляли «по пожеланиям трудящихся» ужесточение не только уголовного кодекса, но и трудового, где если раньше за мелкое хулиганство давали 15 суток, то после ужесточения – 3 года.
Но были, безусловно, и хорошие моменты в этих «пожеланиях», в частности стали открываться молодёжные кафе, и что действительно было внове – бары. Иностранное словечко манило к себе как магнит, особенно для таких как я. И неудивительно!
Я родился и вырос в глухом сибирском посёлке городского типа под названием Абагур, что в Кемеровской области. После четырёх классов начальной школы №56 я был определён своим дедом, который являлся моим опекуном  в духовную семинарию. Проучившись в ней почти  год, был забран оттуда. Дело в том, что  отчим (мой отец умер от ран полученных на войне) после отсидки в тюрьме (десять лет по доносу, невинно) был реабилитирован и, естественно, стал восстанавливаться в партии, и тут выяснилось, что пасынок в духовном  училище. Встал вопрос – или отчим в партии или пасынок в семинарии? Натурально решился он не в мою пользу. А жаль! Махал бы сейчас кадилом в каком-нибудь храме Божьем и был бы счастлив, потому-что служение Богу в меня было заложено изначально, с младенчества.… Но что делать, что делать? Человек предполагает, а Бог располагает.… После семинарии ещё три года в средней школе, где меня с трудом терпели не только учителя, но и ученики. Я был грамотнее и культурнее многих, много читал, умел связно излагать свои мысли, и это раздражало их. Я отлично знал историю, географию, химию, и натурально, ветхий завет вкупе с новым, имел представление о диалектическом материализме, знал,  конечно,  библию  и все четыре канонических евангелия, но был не в ладах с точными науками. В семинарии умели прививать не только тягу к знаниям, но и любовь к чистоте и опрятности, что тоже почему-то многим не нравилось, и меня стали дразнить «стилягой». Пришлось соответствовать, и брюки ушивал и кок отращивал. И в пионеры не был принят, ну и уж конечно о комсомоле и речи не могло быть. Ну да Бог с ними! Я и не хотел. После 8-го класса меня всё-таки спровадили из школы.  Потом учеником автослесаря в ЦРММ,(центрально-ремонтные механические мастерские) потом шофёром,  а после я переехал в Казахстан, в село Бурно-Октябрьское, где жила с семьёй моя мама, вернее пытался, попытка не удалась, вернулся и через три года повторил попытку и она удалась, потом  армия, а после армии, пока я служил моя мама всей семьёй переехали в Алма-Ату, и я приехал жить к Маме, (ныне покойной. Царствие ей небесное), в этот город. Но предыстория моего переезда в Алма-Ату достойна отдельного рассказа;

                ФОРМИРОВАНИЕ БУДУЩЕГО

В 1963 году я начал размышлять о своём будущем и на основании этих размышлений я сделал вывод, что будущего у меня не будет, если я не предприму некоторых шагов или действий направленных на формирование будущего. Моего будущего. К тому моменту, т.е. к моменту начала размышлений, я уже понял, что пока ничего не добился, потому-что не ставил перед собой никаких целей, а просто бездумно жил. Плыл по течению пока не доплыл до окончания школы в 63 году. Школа №16 мне много недодала, и эту обделённость я ощущаю до сих пор. Но заменой формальному образованию стал для меня жизненный опыт, который Горький назвал своими университетами и книги.
Учился я неохотно. В школе меня не любили. Уж не знаю почему. Особенно зверствовала учитель по русскому языку А.К. Забелина. Она всегда старалась уничтожить моё достоинство с помощью одноклассников, сама при этом умывая руки. У нас никак не складывались отношения. Да вот пример наших взаимоотношений. Однажды она задала нам сочинение на тему по картине Репина «Бурлаки на Волге». Так и хочется добавить слова из песни Пугачёвой (а у нас стряслась беда, сочиненье снова, Лев Толстой в свои года не писал такого).  Причём был, так сказать, задан общий настрой сочинения. Оно должно было показать, как плохо жилось в царской России и как хорошо сейчас. Я проникся страданиями бурлаков и так их описал, что Забелина, читая классу моё сочинение вытирала слезы, невольно выступавшие у неё на глазах. Народ в классе, в том числе мои друзья Мишка Тимофеев, Генка Ситов, Женя Снежкин,  и Вовка Федянин, тоже соответственно  реагировали, всматриваясь в репродукцию картины в учебнике литературы, а после, когда я гордо восседал на своей парте, свысока поглядывая на одноклассников, Забелина повергла меня на грешную землю, что называется, одним ударом.
-И вы знаете, сколько ошибок сделал он в своём сочинении? – Задала она риторический вопрос. Народ безмолвствовал.
-Сто двадцать две ошибки! – Злорадно провозгласила Забелина – это абсолютный рекорд! Класс эмоционально заржал.
-Ну что скажешь Малык?
-Но позвольте! – Возмутился я – если бы у меня была возможность отредактировать сие произведение, я бы наверняка учёл все нарушения правил, но времени отпущенного на написание сочинения хватило только на само сочинение, а когда я что-либо сочиняю, то совершенно выпадаю из реальности и полностью живу жизнью своих героев. В данном случае я, буквально находился с бурлаками в одной упряжке, чувствовал то же что и они, дышал с ними одним воздухом, и даже, мне казалось, слышу их разговоры, и то как им тяжко, и то что рейс заканчивается, и радость встречи с близкими,  и радость от того что удалось хорошо заработать, и что вечером все пойдут в кабак и будут наслаждаться заслуженным отдыхом.
-Разве у кого-то из них есть радость на лице? Ну и фантазёр! – Удивилась Забелина.
-А почему её не должно быть? – В свою очередь удивился я. – Тот же Пешков пишет, что, сходив один раз тянуть баржу, простой крестьянин получал столько, что мог год прокормить свою семью. Да вы посмотрите на картину вот видите пятый бурлак, молодой человек, выражение на его лице определённо страдальческое, никто не спорит, он натёр себе плечо, оно болит, разбил обувь, видите онучи обмотаны на ногах, ему хочется пить, это видно по полуоткрытому рту, живот впалый, плохо питался, но взгляните в его глаза – они выражают радость! Да, да радость! Рейс, что был так тяжел, подходит к концу, скоро расчёт, а он жениться собирается да не на ком нибудь, а на дочери крупного чиновника или там приказчика, и у него теперь есть деньги и на приличный костюм, и на подарок невесте, и родителям невесты, и на свадьбу, да ещё и на жизнь останется! Вот он и радуется. А как не радоваться – исполнение мечты, знаете ли,  оно всегда радует, какая мечта бы не была. Купцы, кстати, бурлакам платили очень хорошо, и многие из них после рейса даже открывали своё дело, а уж бригадиры бурлацких ватаг…
-Стоп, стоп, стоп – спохватилась Забелина, в классе стояла полная тишина – откуда ты все это знаешь?
- Но я же сказал, что читал Пешкова.
-Ты имеешь в виду пролетарского писателя Максима Горького?
-Ну конечно. Но Горьким он стал не сразу, сначала он был Пешковым и под этой фамилией, у нас в школьной библиотеке есть книга «В людях», где он описывает свою работу буфетным посудником, на пароходе плававшим по Волге в 1883 году. Тогда он и наблюдал жизнь бурлаков, и  описал их быт. А что касается картины Репина, она, безусловно, талантливо написана, но выражает ли она действительное положение вещей? Меня мучают смутные сомнения по этому поводу. Но художника можно понять – ОН ТАК ВИДИТ! И это его право – ВИДЕТЬ. Но и у нас, тоже есть право видеть и не только то, что видел художник, но даже больше. В книгах всегда есть возможность прочесть что-то между строк. Так и в картинах. И таких примеров не счесть. Возьмём, к примеру, картину Леонардо да Винчи  «Мона Лиза»…
-Стоп, стоп, стоп! – Снова нервно воскликнула А.К. Забелина – ты, что специально готовился к этому сочинению?
-Да нет, конечно. Я никогда ни к чему специально не готовлюсь. Всё это как-то спонтанно получается, как-будто на тёмном сумрачном чердаке вдруг включают мощную лампочку и сразу всё становится ясным и понятным и…
-Стоп! – В третий раз остановила меня Забелина – мы говорим о том, что ты сделал 122 ошибки!
-Я понимаю. Мы говорим о разных вещах, но они от этого не меняются. И что теперь Анна Кузьминична? Я же объясняю, что в момент, когда я пишу, то полностью выпадаю из реальности и вижу только сюжет и не выпускаю его из виду, где уж тут следить за правописанием? Если позволите, то я перепишу сочинение и исправлю все ошибки.
-Нет. – Категорически ответила Забелина. - Я тебе поставила пять за содержание, - класс охнул, - а за правописание два!
-А почему не единицу? – Поинтересовался я – или это надбавка за рекорд?
-Садись. – Махнула рукой учительница – ишь  умник, какой выискался, даже год знает, когда Горький работал на пароходе, и ещё, Горький не мог написать о том, что пролетариат, под царским гнётом мог жить хорошо.
-А там написано…
-А мы проверим. Так, дети кто-нибудь читал эту книгу? Поднимите руки. Я поднял руку. Забелина так на меня посмотрела, что чуть рука не отнялась.
-Речь не о тебе. - И она с надеждой посмотрела на своих любимчиков и подхалимов. Но те сидели, опустив головы.
-Так Ксендзова, а ну-ка быстро сбегай в библиотеку и попроси книгу Горького, скажи, что я прошу…
-Пешкова, Ксендзова, Пешкова – крикнул я вслед. И подождав когда Ксендзова убежит подальше, добавил, как бы с недоумением – а зачем бегать? Она у меня в портфеле…
-Дай сюда! – Зарычала Забелина – ты, наверное, всё оттуда и списал?
-Если б списал, ошибок бы не было или вы думаете, что Пешков тоже мог ошибаться? Да и потом у меня совсем о другом говорится. А о бурлаках на 43 странице абзац, и сочиняю я сам, и не хуже Пешкова…
Забелина открыла книгу, вчиталась, и лицо её приобрело свекольный оттенок, тут ещё Ксендзова вбежала в класс и заторопилась, затараторила:
-Нет книги в библиотеке. Мы проверили по картотеке – она у него! – И торжествующе ткнула пальцем в мою сторону.
-Садись… - задушенным шёпотом прошептала Забелина Ксендзовой и тут вовремя прозвенел звонок, а то я не знаю, что могло бы быть дальше…
В следующий раз, когда опять по учебному плану было сочинение, Забелина предупредила меня:
-Ты смотри не напиши там опять ещё чего-нибудь такого…
-Как скажите Анна Кузьминична, как скажите…
И я всё равно получил двойку, но на этот раз именно за то, что я ничего не написал. Хотя нет, написал – Сочинение. И ниже  - Убили Музу. И всё. Забелина, видимо решила отыграться на мне за прошлый раз, и устроила небольшое аутодафе моему сочинению. И когда она взяла со стола мою тетрадь, весь класс замер и приготовился слушать, потому-что мои сочинения пользовались огромной популярностью, и учительница с мерцанием в глазах прочитала мои два слова и спросила:
-А какую Музу ты имеешь ввиду? Я скромно потупился:
-Я, право не знаю Анна Кузьминична я…
-Ну вот!  - Торжествующе воскликнула А.К. - он не знает, но позволяет себе писать.
-А если бы знал? – Спросил я.
-Откуда? – Насмешливо фыркнула А.К.
-Как откуда? Мы же изучаем историю древней Греции, а греки, как говорит уважаемая Васса Лукинична, наша учительница по истории, шагу ступить не могут без Муз и рассказывала о них. Но я не понял, вы задали вопрос какую Музу я имел ввиду? Я ответил,  что не знаю. Так как, согласитесь, определить моё сочинение по отношению к какой либо Музе, мне самому затруднительно. Давайте сделаем так – я поочерёдно называю всех муз, а вы совместно с классом определяете жанр этого литературного произведения и какую музу и кто убил?
-Ты, что знаешь всех муз?
-Безусловно! Лично, правда, знаком не был! – Гордо ответил я.
-Назови…
-Пожалуйста. Итак, Каллиола-муза поэзии, Эвтерпа-муза лирики, Эрато- муза любовных песен, Мельпомена - муза трагедии, Талия- муза комедии, Терпсихора-муза танцев, Клио-муза истории, Урания–муза астрономии, и Полигамия – муза священных гимнов! Так как вы считаете,  какую музу я имел ввиду  в своём сочинении? Кстати, они все были дочерьми Зевса и богини памяти Мнемозины. Так что будьте осторожны… Боги словом…
Класс развлекался, а Забелина вдруг встала и вышла и до конца урока так и не пришла. Убийство музы она мне простить не могла, хотя я её не убивал, но поставил её в такое положение, что если бы она вела свою роль до конца ей пришлось бы назвать – кто и какую музу убил. Но она поняла, что попала в западню и сбежала. Впрочем, как учитель Забелина была неплоха. Зато она постаралась испортить всю мою дальнейшую жизнь, когда при выходе из школы, по окончании 8 класса, А.К., с тем же мерцанием в глазах вручила мне характеристику, по которой бы меня и в тюрьму не приняли, не говоря уж о каком либо учебном заведении. И вот тут-то, я, совершил поступок, о котором до сих пор сожалею. Я взял характеристику, прочёл, потом небрежно разорвал её и, повернувшись, кинул через левое плечо и с гордо поднятой головой удалился. Вот этого не надо было делать, рвать характеристику! Ведь, согласитесь, какой документ, свидетельствующий о непроходимой тупости учителя словесности, был бы у меня на руках! Да сейчас я бы вставил его в рамку, покрыл бы ламинитом, для пущей сохранности и протирал бы с неё пыль и текст бы привёл полностью, а так у меня сохранилось в памяти только одна фраза: «умничает, следит за своим внешним видом, стиляга, чуждый элемент»! Ну да Бог с ней.
Тамара Клименко написала стих по этому эпизоду:


--ХАРАКТЕРИСТИКА
Поведать всем хотелось мне,
О той, забытой Богом стороне,
Осталась юность где моя,
Мой дед, отец и школьные друзья.

Во времена Орды была
Основана здесь крепость телеут,
Сюда, для конниц недоступные места,
Сбегался непокорный ханам люд.

Теперь посёлок - живописный уголок,
Но в криминальной атмосфере жить не мог,
Чтоб вырваться из этой западни,
Казалось подвигу сродни.

Десятый класс. Литература,
С учителем был разговор:
Убит источник вдохновенья,
И дальше - больше, вышел спор.

Немало книжек я прочёл
В библиотеке нашей школьной,
И потому  себя я правым счёл,
Своей начитанностью стал весьма довольный.

Я перечислил всех Богинь,
Все девять - дщери Зевса-бога,
Чем в отношения вбил клин,
Учитель вышла,(скатертью дорога).

Был грамотнее многих, но робел,
Немало книг я одолел,
Свободно мысли излагал,
Заветы Ветхий,Новый знал.

Да, что греха таить, замечу кратко,
Умели в семинарии привить
Не только тягу к знаниям,
К порядку.

А я слегка порой стеснялся,
Тянулся, кто красиво одевался,
Умней, начитаннее был,
Легко знакомства заводил.

Упрямство в силу юности имел
И чувство тонкое, врождённое такое,
Что ясно отличает доброе и злое,
Учителя обидеть не хотел.

Но ту обиду и позор
Мой педагог не позабыла,
Припомнив мне о музах спор,
В характеристике на выпуск сочинила:

"Стиляга, чуждый элемент,
Следит за внешним видом...",
Нашёл-таки учитель тот момент,
Припомнил мне свою обиду.

Я взял характеристику, прочёл,
И сделал вид - не удивился,
Потом небрежно разорвав,
Я с гордо поднятой главою удалился.

Жалею, не могу себе простить,
Зачем порвал тот документ,
Учиться дальше с ним не поступить,
Скорей, на нары дан абонемент.

Его бы вставил в рамку я-
Пример тупого бытия,
Мои же знания, как боль,
В судьбе сыграли злую роль.   
               
[18.10.2017 09:19] Тамара Клименко (Колмогорова): Из первых рук...
О чём курлычут в небе журавли.

О чём курлычут журавли в осеннем небе?
Они прощаются с родимой стороной,
Давненько я в родной Сибири не был,
А так хотелось бы увидеть край родной.

Во сне иль наяву придёт ко мне парнишка
Больной, худой, ты только посмотри...,
Всегда за пазухой с какой-то новой книжкой,
О чём курлычут в небе журавли.

И бабушка меня жалела и любила,
И с огорода, как могла, кормила,
Продав солёных огурцов рубля на три,
О чём курлычут в небе журавли.

Навеселе мой старый, добрый дед,
С грехом купивший мне велосипед,
Замаливали вместе, как могли,
О чём курлычут в небе журавли.

И та, которая мне всех была дороже,
Красивее, ну, сколько ни гляди,
И я был самым для неё красивым тоже,
О чём курлычут в небе журавли.

И здесь, в краю и близком, и далёком,
Где дети, внуки, где друзья мои,
Вдруг осенью услышу ненароком,
О чём курлычут в небе журавли...
Тамара Клименко
 
Тут, кстати, мне нужно рассказать об упомянутом выше Мишке Тимофееве, ибо это он научил меня следить за своим внешним видом, танцевать «Чарльстон», понимать музыку, отращивать кок, ушивать брюки, курить и пить пиво, чего, раньше, я никогда не делал. Он пришёл к нам в седьмой класс на перемене в сопровождении нашей классной и был ею представлен и определён на место за партой. Мишка небрежно швырнул свой портфель в парту и уселся с независимым видом. Он сразу поразил меня не только своими изысканными манерами, но и своим внешним видом. У него были длинные волосы, зачесанные назад с роскошным коком  надо лбом, узкие брюки и клетчатый пиджак. Никто, в то время, так не одевался. Сразу порхнуло слово – стиляга. Хоть и были стиляги не в почёте, но вместе с тем они были и интересны, потому-что выражали, таким образом, свой внутренний мир, потому-что он у них был. Потом оказалось, что Мишка ещё занимается боксом, и это обстоятельство только добавило уважения к нему. Мы как-то незаметно подружились, а когда он, выйдя однажды после школы, закурил сигарету с вольным  видом, я был просто уничтожен.
-Мишка, ты, что с ума сошёл?! – С паническим ужасом зашептал я ему – увидит кто…
-Ну и что? Подумаешь… - он небрежно стряхнул пепел - я тебе вот что скажу, так сказать моё кредо, слушай и запоминай; - если мы имеем вино для своих друзей, то оно таково, что когда они пьют его то пьянеют, опьянённые они радуются, возрадовшись они расслабляются, расслабившись, они смягчаются, смягчившись, они очищаются, очистившись, они достигают, достигнув они воссоединяются, воссоединившись, они теряют различия, потеряв различия, мужают, а возмужав, хотят настучать тому, кто им будет мешать в этом нелёгком деле, так что не следует мешать тем, кто мужает, ибо чревато это. Понял амиго?
-А «амиго» это кто?
-Друг по-испански…
-Ты и испанский знаешь?
-Немного. Читал старика Хэма?
-Кого, кого?
-Хемингуэя…
-Нет… где ж его взять? Я бы почитал…
-Пошли ко мне. Я тебе дам. Прочтёшь и поймешь, что значит амиго…
После этого разговора я смотрел Мишке в рот, и всё время ждал каких-либо изречений. Стал больше читать, хотя я и так много читал, но как оказалось совсем не те книги. Мы частенько заходили друг к другу и, бывало слегка выпивали то винца, то бражки, которую очень неплохо делала моя бабушка. У Мишки дома была большая радиола, которых в те годы были единицы, (у Мишки отец был директором школы) и мы частенько слушали музыку. Особенно я запомнил одну пластинку Дюка Эллингтона «Ветерок в пустыне». Дружба с ним меня многому научила, и я почувствовал, как понемногу начинаю выдавливать из себя раба.… После окончания 8 класса наши пути разошлись и больше мы не встречались.…

 А недавно я узнал, от его сестры Ольги, что он работал в шахте и умер в возрасте 55-ти лет от лейкемии… царство ему небесное.

И вот встал вопрос, что делать? С кого делать жизнь свою? Идти куда-либо поступать учиться, без характеристики было невозможно. Во всех учебных заведениях необходимо было предъявлять характеристику, там спрашивали – где? Нету. Ах, нету, ну тогда ступай и принеси! На этом всё и заканчивалось. И я решил идти работать учеником слесаря в ЦРММ, но быстро понял – это не моё. Однако продолжал работать, ибо свойственная мне настырность не позволяла бросить начатое дело. Тогда же я познакомился в ЦРММе с Вовкой Капским, который впоследствии стал мне хорошим другом. Он работал в моторном цехе учеником моториста, и его послали мыть детали двигателя, а меня рессоры, там, на мойке мы и познакомились. Морозной зимой того же года я сильно простудился в холодных цехах ЦРММа и пролежал в больнице почти три месяца, а после излечения уволился и получив деньги за больничный купил магнитофон «Аидас», на который давно заглядывался  в абагурском магазине, и который был там в единственном экземпляре и следующую зиму работал уже в автобазе, перед этим предварительно окончив курсы шоферов. Про автобазу можно поподробнее:

                ЗИС-5         

Об этой легендарной машине написано много. И о том, что всю тяжесть Великой Отечественной Войны вынесла именно она, и о её простом устройстве, и о надёжности и проходимости и т.д. Я же хочу рассказать о своём личном опыте общения с нею. Дело в том, что нынешняя молодёжь не имеет ни малейшего понятия о технике тех лет.
        Автобаза эта обслуживала огромную тюрьму, которая имела место быть в этом самом Абагуре. Здесь располагалась всесоюзная пересылка. Это значит, что всех осуждённых в Советском Союзе везли сначала сюда, а уж потом распределяли по лагерям и весям. Вот в этом-то гараже мне и пришлось работать. Директором гаража был Доцук Аркадий Денисович, человек, воевавший вместе с моим отцом, и хотя рабочих мест в автобазе не было, он взял меня на самую старую машину, а именно на Зис-5. Машина в принципе была на ходу, но находилась на ремонте. Впрочем, это было её перманентное состояние. Она давно уже выработала все мыслимые ресурсы, и только постоянная нехватка техники удерживала руководство гаража от её списания.
Машину я принял и стал знакомиться с нею. Деревянная кабина, обитая изнутри пошарпанным дерматином, отчаянно скрипела, ящик, обитый войлоком вместо сиденья, лобовое стекло, похожее на обыкновенную оконную раму, отсутствие стартёра, аккумулятора,  печки и плюс ко всему механические тормоза, превращало этот автомобиль просто в механизированную телегу. Кстати о тормозах. Они были только на заднем мосту. К нему протягивались два троса, которые надо было каждый день подтягивать, да и то тормозили эти тормоза неважно. Выручало одно – скорость у Зис-5 была невысока. Предел 35-40 км, в час. Впрочем, у этой машины были и достоинства, а самым главным считалось то, что водителям, работавшим на Зис-5, полагалась специальная экипировка. Этой экипировке завидовали все! В числе прочего выдавались такие замечательные в то время вещи как: унты, меховые перчатки с раструбами – краги, кожаный полушубок, мехом вовнутрь, шапка-ушанка с кожаным же верхом, ватные брюки, подшитые сзади кожей и в заключение летняя кепка с очками-консервами. Человек в таком наряде, в то время в деревне был популярнее, чем сейчас космонавт. Но работать на этой машине было нелегко.
Стояла лютая сибирская зима. Мороз за сорок, а то и ниже, а в машине как уже было сказано выше, не было печки. Она просто не была предусмотрена конструкторами. Утро начиналось с мучений. Благо, что в автобазе работал слесарем мой друг Сашка Сеннов и по мере сил помогал мне заводить этот Зис. Да ещё дядя Паша Видмайер, МАЗ которого стоял рядом. Несмотря на то, что автомобиль всю ночь находился под паром, на радиатор надевался брезентовый чехол и в него подавался пар, завести мотор было трудно. Мне было семнадцать, силёнок маловато и провернуть коленвал их едва хватало. Но провернуть – это полдела, необходимо было после пяти-шестикратного проворота коленвала включить зажигание и резко сделать полный оборот. Если это удавалось, двигатель запускался. У него была такая система, называлась она «магдино» или магнето-динамо. В момент полного проворота коленвала внутри магдино натягивалась пружина и к концу оборота она срывалась, тем самым резко проворачивая ротор динамо, и давала искру на свечи, и двигатель заводился, но для этого необходимо было изо всех сил дёрнуть за «кривой стартёр», что не всегда удавалось. И если рывок был недостаточно сильный, то рукоятка била обратно, норовя заехать по зубам. Кстати, такие случаи бывали и я, зная о них, сторонился рукоятки, но это снижало момент приложения сил. Впрочем, однажды рукоятка выбила-таки мне большой палец на правой руке, и боль на непогоду до сих пор сидит в этом пальце. Наконец двигатель запущен, я закрываю капот стеганым чехлом, чтобы мотор не терял тепло и, несмотря на сорокаградусный мороз, вытирая пот со лба, снимаю шапку и сажусь за руль. От головы идёт пар, и стёкла мгновенно запотевают, и на них появляется морозный узор. Чтобы он не успел замёрзнуть, я торопливо протираю лобовое стекло тряпочкой с солью. Мешок с ней стоит в кабине рядом. Открываю дверь, и жду, пока разгорячённое тело немного остынет, иначе придётся без конца протирать стёкла солью. Выезжаю из гаража и еду на продбазу. Там два ленивых зека-расконвоек грузят меня мукой, и я везу её в пекарню. Разгружаюсь и еду домой обедать.
Это самый любимый мною момент и не из-за обеда, (обед, как правило, был скудный), а потому что моего приезда ожидает вся улица. И не только дети, а и взрослые, которые, почтительно расступаясь передо мной, попутно просят привезти кому дрова кому сено. Поскольку своё главное дело я уже сделал, то откликаюсь на чью-либо просьбу, но только после того как пообедаю и проконсультируюсь с дедом, относительно  того, чью просьбу уважить. Люди об этом знают, и поэтому с тех пор как я стал работать шофёром, к деду стали относиться с максимальным уважением, что, в общем-то, вредило здоровью деда. В Сибири, чтобы выказать уважение к человеку, надо угостить его водкой. Вот дед и угощался каждый божий день. Но и тут меня надолго не хватило. Элементарно не позволило здоровье, которое было подорвано в проклятых цехах проклятого ЦРММа и вот именно тогда-то я и принял решение уехать из Абагура.
 
                ПОПЫТКА №1

Я ясно видел жизненный тупик, из которого не было выхода и, посоветовавшись со своим двоюродным братом Юркой Ащеуловым, которого тоже тяготила удушливая атмосфера Абагура тех лет, мы сделали вывод, что не хотим прозябать в этом забытом Богом уголке, а уедем и начнём самостоятельную жизнь. И мы стали готовиться. А с выбором куда уехать, у нас проблем не возникло. Моя мама уже давно жила в Казахстане и мы решили, что поедем в ту сторону, но к маме даже показываться не будем, а сами найдем, где жить и где работать. Тем более что мама жила, ну почти в такой же деревне что и Абагур, чуть дальше Джамбула, под названием Бурно-Октябрьское, а мы хотели непременно в большой город Алма-Ату. Пока шёл процесс подготовки, о наших планах узнали друзья и многие пожелали отправиться с нами.
Тогда, в те годы многие хотели покинуть Абагур и многие и уезжали, кто куда, но многие и возвращались в ореоле славы знаменитых путешественников, но некоторые не вернулись. Такие  как, например, Коля Грачёв, Сергей Стародубцев, Софья Юнязова, Наташа Сыркашева, Володя Поротников, Елена Микаелян, Ольга Кальтюгина или Галина Худякова, история которой типична для Абагурских девушек; - Она в 71 году поступила учиться в Томьусинский энергостроительный техникум, что имеет место быть в Мысках, там же вышла замуж за однокурсника, потом они вместе уехали по распределению в закрытый город Краснокаменск, в котором добывали уран, и прожили там 38 лет и только в 2011 году переехали в город Каширу московской области. К чести Галины, следует признать, что она каждый год, пока были живы родители, приезжала в Абагур. Здоровье, они с мужем, там всё-таки подорвали, (муж Галины умер от онкологического заболевания), а Галина, слава Богу, жива и здорова.
 Тем, кто смог уехать и куда либо поступить, страшно завидовали, но это, прежде всего, был вопрос не только денег, но и стремления хотя и не всегда. Не все могли себе позволить такую роскошь. Но было бы желание.… Во всяком случае, попытка вырваться из Абагура была сродни подвигу.
 
     Название «Абагур» шорское, вернее не Абагур, а Аба-тур, Аба означает отец, а тур - селение. Именно здесь при слиянии двух  рек, Томи и Кондомы, находилась своего рода столица  шорского племени. Это было самое развитое племя среди местных племен, и назывались они  абинцы. Еще во время  Золотой Орды в XII-XY веках здесь была крепость телеутов. Сбегались сюда, в недоступные коннице места, охотники, татарские общинники, телеутские  князьки. Вот из  всех этих непокорных ханам людей   сибирских племен и сложился шорский народ. Первые страницы истории Абатура отмечены 1608 годом. Да, да, это на десять лет раньше рождения Кузнецка. 20 ноября 1608 года томские воеводы Василий Волынский и Михаил Новосельцев отправили в Кузнецкие волости отряд во главе с конными казаками Баженом Константиновым и Иваном Шакуровым. Они ехали сюда собирать ясак и торговать. Но встретили их здесь враждебно, чуть не убили, спас князек абинской волости Баязак. Попытка собрать ясак с шорцев оказалась неудачной. Шорцы не собирались его платить. В  1610 году  для сбора ясака был послан Иван Павлов с 70 казаками. Вот он сумел укрепиться в Аба-туре, ему здесь понравилось, хотя шорцы упорствовали. И даже,  объединившись с киргизами, приняли участие в осаде Томска. И, наконец, в 1614 году большой казачий отряд со стрелецким сотником Иваном Пущиным и казачьим атаманом Баженом Константиновым пришли в абинский улус, как наиболее удобный  для строительства острога. Казаки и основали поселение в районе Абатура. Таким образом,  русские обосновались здесь, а  1615 год является точной датой появления  поселка. До 1929 года Абатур был шорским улусом, хотя часть населения уже были русские. Именно в том году Абатур и стал Абагуром, поскольку не очень благозвучное слово Аба-тур не нравилось новым жителям.
Вообще Абагур не самое худшее место на Земле. На Томи вода была чистая, быстрая и  холодная, был и остров Кеший, на котором располагались пионерские лагеря (мы летом плавали туда знакомиться с городскими девушками-пионервожатыми). На Кондоме вода была желтоватого цвета и прогревалась значительно быстрее и в начале лета купаться ходили именно туда. В Абагуре было и где покупаться и где порыбачить, и где развлечься, и клуб был замечательный, двухэтажный, (который сгорел в 1992 году, из-за поджога) и главная улица имени Ульяны Громовой была асфальтирована, и две школы, которые объединили потом в одну, стадион, на  котором часто выясняли отношения футбольные команды (в Абагуре была своя футбольная команда, причём на футбол собирался весь посёлок), две больницы и сквер был, где летом каждую субботу происходили  и танцы, и продавалось пиво, и автобус регулярно ходил в город, правда, понтонный мост через речку Кондому убирали каждую весну (его, кстати, до сих пор нет), а переправлялись на катере,  но вот сообщество людей его населяющее, оставляло желать лучшего. Безусловно, конечно были там и порядочные люди и их было большинство, но было много и тех, кого порядочными назвать весьма затруднительно. Опять же дело в том, что там есть ЗОНА. Множество из тех, кто отсидел, оставались там, на жительство и никак эти люди не способствовали оздоровлению криминальной обстановки, я бы даже сказал напротив. Но было и положительное обстоятельство. На охрану зоны требовалось много солдат и солдаты (кстати, со всего Союза) эти размещались тут же в посёлке, и естественно ходили в увольнения и пользовались огромным уважением, в основном со стороны прекрасного пола. Солдаты много способствовали оздоровлению абагурского общества, создавали художественную самодеятельность, пели и танцевали, а один солдат по фамилии Евдокимов, так тот вообще был местной юмористической звездой, и пользовался большой популярностью. Многие Абагурские девушки охотно выходили замуж за солдат с целью покинуть Абагур вместе с дембелем. Так и происходило. И я знаю множество девчонок успешно вышедших замуж и переехавших потом на родину жениха или мужа. Вот, например Рая Киселёва. Я дружил с её братом Колькой, и когда она вышла замуж за солдата и уехала с ним в Астрахань, то забрала с собой и Кольку.
 Хотелось бы ещё добавить сюда стихи абагурской поэтессы Галины Матвиец, которая так хорошо воспевает свою  родную деревню:

Детство босоногое
Школьные года
Улица Осьмухина
Гульки до утра
Школа, что дорогу
В жизнь открыла нам
Край родной Сибирский,
Лес по берегам
Озеро Малиновое,
Песни и костры.
Абагур любимый!
В сердце моём ты.
Все походы помню я,
И как по Томи
Плыли мы на катере
Пели песни мы
Как варили кашу
С китайскою стеной,
Чай со всеми листьями,
Пахучий и густой
Плёсо, что осиновое,
Помню до сих пор
Палатки, что мы ставили,
Секретный разговор.
Кто кому понравился
Может и влюблён
Толька Малык помнится.
Нравился ли он?
А костры и песни…
Песни до утра
Про иволгу Есенина,
Любовь и тополя,
Про комсомол,
Про Ленина,
Про сирени цвет,
И про того мальчишку,
Что лучше в жизни нет!!!
А пионервожатые?
Всё не передать…
КВН в спортзале… Команду как назвать?
Были мы «Нахлебники»
С ложкою в руке
Стали теперь взрослые
За 50 уже
Но помним всё до мелочи,
В сквере вечера,
Улицы, заборчики,
Домики, поля…
Встречи в ОДНОКЛАССНИКАХ
Наша жизнь сейчас,
Дети, внуки, правнуки…
Вроде весь рассказ.

После увольнения с автобазы у меня образовалось 70 рублей. 20 я отдал бабушке и сказал, что хочу уехать к маме. Бабушка заплакала:
-Какая хорошая не была бы бабушка, а мать ближе…
Дед сказал:
-Пусть едет. Молодым это надо… всё равно вернётся.
Мне так стало бабушку жалко, что я куда-то убежал и полдня проплакал, но решение было принято и вступило в завершающую фазу. С нами захотел поехать мой дальний родственник по бабушке Толик Харьков. Он тоже работал на автобазе и тоже уволился и деньги на поездку у него были. Юрка установил квоту 50 рублей. Был ещё один человек, который страстно хотел ехать с нами Витя Захарчук, по кличке – Пася, но у него не было денег. Он всячески стремился раздобыть, хоть немного, и раздобыл, но в тот же день пропил их, а Юрка Ащеулов, который был главой нашей экспедиции, так и сказал ему:
-Пася, ну кому ты нужен без денег?
-Возьмите ребята, а? – Канючил Пася – я отработаю…
Мне стало жаль его:
-Юр, может, возьмём? А?
-Пусть внесёт в кассу 50 рублей.
-Я верну, отработаю,… возьмите…
-Когда? Где? У нас у самих нет лишних денег. Мы сами, не знаем, удастся ли нам найти жильё, работу, а ещё тащить с собой груз в виде тебя… нет Пася! Вноси в кассу 50 рублей и поедешь! – Твёрдо сказал Юрка.
-У меня нет…
-Было же… пропил?
-Да… я думал родители дадут…
-Пить не надо было, может, и дали бы. Эх ты… Имей ввиду, через пять дней мы отправляемся. Свободен.
Пася, суетился до последнего дня, но так и не смог собрать требуемую сумму, и мы уехали без него.
Что ещё повлияло  на моё решение уехать? Была ещё одна причина, мои неудачи на любовном фронте. Абагурские девушки почему-то не воспринимали меня всерьёз. Справедливости ради следует отметить – у них были основания. Ну, во-первых, я не считал себя даже симпатичным, так гадкий утёнок, во-вторых, я не был настойчив в достижении благосклонности прекрасного пола, в-третьих, я был требователен не только к красоте, которая как бы сама собой подразумевалась, но и к интеллектуальным способностям претенденток. Была, конечно, одна девушка, к которой у меня не было никаких претензий – Ира Новицкая. Она была похожа на главную героиню фильма «Человек-амфибия» Анастасию Вертинскую. Но она была старше и за ней ухаживали взрослые парни, а на меня она не обращала внимания. Я часто ходил на стадион посмотреть на неё. Она жила там, рядом и часто играла в волейбол. Я садился в сторонке и наблюдал за ней, она была для меня идеалом красоты.  В каждой девушке, с которой  знакомился, я находил или один или несколько недостатков и только с одной у меня сложились более или менее дружеские отношения, которые впрочем, не переросли в нечто более серьёзное. Это Надя Самарина. (Впоследствии она вышла замуж за абагурского парня по имени Роберт Арнст. Она родила ему сына, а потом, почему-то, спилась и умерла). Надя меня многому научила и говорила:
-Ты, Толик нравишься девчонкам, но ты не такой как все, в тебе есть что-то чужеродное, ты ведёшь себя не так, как это принято у всех абагурских парней, ты производишь впечатление высокомерного парня как будто ты сын министра, хотя при девушках ты не плюёшься, не лузгаешь семечки, не материшься, не куришь, не бываешь пьяным, как многие, и на танцах ведёшь себя непонятно,  подойдёшь,  вежливо пригласишь, а потом и не подходишь больше, а тебя ждут, или пообещаешь проводить, а сам исчезнешь. Мне рассказывали, что ты так поступаешь?
-Да, Надя так и есть. Я как-то теряю интерес к девушке буквально, из-за какой нибудь мелочи. Вот, например, был случай – познакомился на танцах, пошёл провожать. Разговор интересный, девушка грамотная, начитанная, симпатичная, стоим возле калитки и вдруг выходит её дед, как я понял, и кричит – Верка, домой! А Верка сквозь зубы – у-у старый пидор! Уж лучше бы она промолчала. Я конечно допускаю мысль о том что её дед был нетрадиционной сексуальной ориентации, но заявлять вот так прямо при малознакомом парне… из прекрасных девичьих уст грубые слова… У меня сразу всё настроение пропало, и я больше с ней не встречался, хотя она и искала встреч со мной и даже написала мне письмо, но я не ответил. Вот так. И ещё, я все время боюсь увлечься по настоящему, а мне рано – я пока что никто…

Выход был один – уехать и попробовать добиться чего-нибудь. Или хотя бы увидеть другую жизнь, другой мир…

Наконец наступил назначенный день, и мы тронулись в путь. Нас провожала большая слегка подвыпившая компания друзей и подруг, много шумели и даже пели. Мы же выглядели, как космонавты отправляющиеся покорять далёкие миры. На маленьком вокзале станции Абагур-Лесной был организован небольшой а-ля-фуршет, и мы едва не упустили поезд Междуреченск-Фрунзе, хотя  пришли на вокзал чуть ли не за два часа до его прихода. Юрка сел уже на ходу прожёвывая кусок колбасы, коей он закусывал. Так началось наше путешествие. В пути до Алма-Аты ничего интересного не происходило. Мы ели, спали, глазели в окна, болтались по вагону, а я ощущал душевный подъём непреходящего праздника. Это очаровательное мироощущение я помню до сих пор.
Алма-Ата встретила непривычной жарой. Мы вышли на раскалённый перрон и быстро побежали внутрь вокзала и стали жадно пить газировку, потом, после того как мы сдали чемоданы в камеру хранения, на привокзальной площади взяли такси (никогда не думал, что буду впоследствии работать таксистом в Алма-Ате) и отправились в новый, только что отстроенный 4 микрорайон. У Юрки был адрес, по которому проживал бывший гражданин Абагура, некий Валера и мы рассчитывали остановиться у него на первое время. По дороге я с любопытством разглядывал этот южный город. Да, это был не Новокузнецк! Прямые широкие улицы, обсаженные высокими пирамидальными тополями, с арыками, наполненными чистой холодной водой под ними, буйство зелени, уютные уголки в этой зелени, и над всем этим снежная корона гор, которые были видны отовсюду. На них так было приятно смотреть в невыносимой жаре. Думалось – там-то холодно и это помогало переносить жару. Тот год в Алма-Ате был особенно знойным. Температура стояла от 40 до 45 градусов и для нас это было непривычно, но город мне понравился. Он был каким-то домашним и уютным, и я подумал тогда – вот город, в котором мне бы хотелось жить!
Валера нам отказал, ссылаясь на некие непредвиденные обстоятельства, мы отдохнули у него немного, попили из-под крана холодной воды и снова вышли в жаркий день, сели на троллейбус и поехали, куда глаза глядят. Троллейбус шёл в парк Горького и поскольку было воскресенье, Юрка решил отложить поиски работы и жилья на понедельник. В парке мы зашли в пивнушку, расположенную под могучими дубами и в блаженной прохладе  выпили по кружке холодненького пива, закусили вкусными чебуреками и нас вдруг развезло. Скорее всего, из-за непривычной жары, да и с дороги, плюс ко всему, да и пиво, надо сказать, было очень хорошим.  Мы кое-как дошли до озера, возле которого рос густой кустарник и залезли в него в самый центр и уснули на мягкой шелковистой траве. Проснулся я ночью, оттого что замёрз, Ащеулов и Харьков лежали рядом, я влез между ними, пригрелся и снова уснул. Утром мы умылись в озере, позавтракали шашлыком и, узнав адрес автокомбината у водителя поливалки, направились в отдел кадров.
В отделе кадров хитрый мужичок с круглыми очками на сизом носу сказал нам, что требуются и шофера и слесаря и что на работу нас возьмут только в том случае если у нас есть городская прописка.
-Так, а общежитие у вас есть, в котором можно прописаться? – Спросил Юрка.
-Общежитие есть, но мест в нём не предвидится на ближайшие лет пять.
-А в каких организациях могут быть места в общежитиях? – Не отставал Юрка.
-В коммунальных, в строительных – ответил мужичок – а вы откуда парни, приезжие?
-Да, с Новокузнецка… а в коммунальные, это что дворниками?
-Ну да.
Дворниками мы не хотели.
-Вы что не знаете, что прописка в Алма-Ате строго ограничена?
-Нет.
-Ничем не могу помочь. – Отвернулся от нас кадровик.
Выйдя в жаркий солнечный день мы загрустили.
-Что будем делать? – Спросил Толик Харьков.
-А поехали к моей маме! – Предложил я – тут недалеко километров 600.
-Нет. – Пресёк наше малодушие Юрка. – Надо искать.
Мы пошли к вокзалу, благо он был рядом, купили газету наменяли двушек и стали искать по объявлениям. Работяги требовались везде, но только с пропиской. На Алма-Атинском домостроительном комбинате нашлись подходящие условия, но ехать туда уже было поздно и мы отложили его на следующий день. Так прошли ещё одни сутки. Вторую ночь мы ночевали в милиции. Там было хоть и жестко спать, но с одеялами. Звонили мы с вокзала и доблестные менты обратили на нас внимание, но так как документы у нас были в порядке, и сами мы трезвые, пришедший утром начальник  отпустил нас и мы поехали на домостроительный комбинат. На это самом комбинате брали на работу, но только Юрку. Он был постарше и выглядел солиднее, а нас с Харьковым нет.
-Ты Юра не смотри на нас, устраивайся.
-А вы?
-Перекантуемся как-нибудь.
-А жить где будете?
-Возле твоей общаги…  ты нас кормить будешь…
-Нет так не пойдёт… надо, чтоб вместе. Будем дальше искать.
Так прошёл ещё день. К вечеру мы опять поехали в парк, зашли в пивнушку и там познакомились с местными ребятами. Те стали нас настойчиво приглашать поехать на какую-то хату, там, мол, и переночевать можно. Юрка соглашался, но мне эти ребята не понравились, тем, что вели себя развязно и разговаривали при нас на незнакомом языке.
-Юрка, ты понимаешь, о чём они говорят? – Шепнул я Юрке.
-Нет. А что?
-Ограбить хотят.
-А ты, что понимаешь?
-Так мой отчим-то отсюда родом и казахский язык знает и меня кое-чему научил. – Соврал я.
-Ух, ты! Что делать будем?
-Пойдём якобы в туалет, а там забор низкий, перелезем и мы на улице. Скажи потихоньку Харькову. Валить надо.
С нами в туалет увязался и местный, доглядеть, чтобы не сорвались с крючка. В самый решительный момент я жёстко ткнул его лбом в стену и прошипел:
-Ходу пацаны!
Мы перепрыгнули через забор и помчались по улице. Надежда переночевать в парке – исчезла.
-Фух! Оторвались!– Выдохнул Юрка – ну ты молодец! Здорово  приложил этого чувака в стенку, что дальше?
-Как же было его не приложить? Он не дал бы нам  свалить. А что дальше? На вокзал, тут рядом, в милиции нас знают там и переночуем.
Пришли на вокзал. Я направился в комнату милиции:
-Здравствуйте. Мы тут вчера у вас ночевали…
-Ну…
-Нельзя ли и сегодня?
-Оборзел пацан! Тут тебе не гостиница. Идите в зал устройтесь где-нибудь в уголке и чтоб завтра я вас не видел, а то в приёмник-распределитель сдам.
-Спасибо товарищ сержант за доброту. Завтра уедем.
-Куда?
-В Бурное. Там моя мама живёт.
- Завтра в 10 часов поезд идёт на Ташкент, садитесь на него.
-Спасибо.
Выйдя из милиции, я дал маме телеграмму, с просьбой встретить нас. Поезд приходил на станцию Бурное глубокой ночью, а до села Бурно-Октябрьского было около 7-8 километров дороги, извилистой как полёт ночной мыши, так что там и заблудиться можно было.
-Ну что ребята делать будем? – Подошёл я к друзьям – в парке мы засветились, туда теперь не сунешься, у ментов тоже, грозятся в приёмник-распределитель сдать, пора нам, однако, двигаться дальше. Завтра утром поезд идёт на Ташкент, на нём и поедем.
-В Ташкент? – Обрадовался Харьков – это здорово! Ташкент – город хлебный там мы не пропадём. Тем более что землетрясение недавно было. Работы там сейчас полно.
-А жильё? – Ответил Юрка – там же всё разрушено.
-Найдём – оптимистично заявил Харьков.
-Как здесь? – Саркастически спросил я. - Нет, парни. Ни в какой Ташкент мы не поедем, а поедем к моей маме. Я уж и телеграмму дал.
Чтобы сэкономить деньги мы забрались на крышу вагона и так и доехали до станции Бурное.
В гостях у мамы мы пробыли недели две, а потом отчим Иван Иванович Неженский ясно дал понять, что, мол, пора и честь знать. Мама хотела, чтоб я остался, но мне не хотелось бросать своих друзей, и я вернулся вместе с ними в Абагур. Так закончилась моя первая попытка уехать.

P.S  Ю.Ащеулов умер в 1997г.

                ПОПЫТКА №2

От первой попытки до второй прошло почти три года. Я только сейчас понимаю, что эти три года были самыми насыщенными в моей жизни. Уж очень много событий произошло. Но по порядку. Некоторое время я болтался без дела и как-то случайно прочитал объявление в газете, что на базе индустриального техникума производится набор на краткосрочные 10-тимесячные курсы сварщиков. Специальность эта мне нравилась, тем более что там не требовалась характеристика, и я поступил на эти курсы. Мне дали место в общежитии, и таким образом я всё-таки переселился в город, благо, что там жила моя тётушка Надя – сестра моей мамы, и она подкармливала меня, когда кончалась стипендия, а она кончалась очень быстро. На курсах я учился очень охотно и учился, надо сказать хорошо.
 В районе «Комсомольской площадки», где находились курсы, я довольно скоро и вынужденно приобрёл известность хулигана. Дело в том, что местная шпана не давала нам проходу. На курсах учились в основном иногородние, деревенские и тихие ребята, вот шпана и борзела. Я сколотил «кодлу» и начал наводить порядок, потому-что мне не нравилось, как ведут себя местные хулиганы. Мы им быстро дали понять, что мы тоже – хулиганы, имеем свой район, в котором они должны вести себя культурно. Но, тем не менее, выяснение отношений происходило не раз, и мы постепенно крепчали, побеждая соперников в уличных боях, и приобретая тем самым сторонников и пополняя свои ряды. Такая весёлая и азартная жизнь мне весьма нравилась. И вот когда о моей банде уже стало известно в милиции, курсы кончились, и встал вопрос – где работать? И я устроился работать в автобусный парк, который имел место быть за вокзалом, но перед этим ещё стажировался в цехе металлоконструкций на КМК около трёх месяцев, и там вполне овладел сварочным  ремеслом.
За всеми этими делами прошло года полтора, и вот в один из дней в начале января 1966, я и трое моих друзей Вовка Капский, Сашка Сеннов и Колька Киселёв увидели в Абагуре незнакомую девушку. Мы как раз собирались ехать в город, где у нас были знакомые девушки, и шли к остановке автобуса. Она стрельнула в нас черными, как ночь глазами и убила меня наповал. Я остановился в растерянности, ибо такого со мной ещё ни разу не было. Друзья подняли меня на смех. Я очнулся:
-И что вы ржёте чуваки? Да она завтра же будет моя!
-Ну-ну Толян! – Сказал Вовка – она не абагурская, так что не суетись.
Но я завелся, к тому времени у меня уже было несколько побед с девушками, и я чувствовал себя уверенно:
-А хотите на спор? Через неделю она будет моя!
Как раз в те годы в Абагуре показывали некий польский фильм, в котором молодой человек спорил с друзьями на незнакомую девушку, и чтобы овладеть ею он женился, так и тут ситуация была похожа, и я просто бравировал, но спор тем не менее выиграл. Галина, так её звали, поставила мне условие – женись на мне. И 27 января 1966 года я женился на ней, а развёлся только через 14 лет. И вот это-то и стало переломным моментом в моей жизни. Я как-то быстро повзрослел. Мы с Галиной первое время жили у моих дедушки с бабушкой, потом переехали к её родителям на ст. Тенеш, где я работал на Казском руднике, а потом меня позвала к себе моя мама и мы уехали в Казахстан в Бурно-Октябрьское. Там я устроился на работу в местный совхоз сварщиком и быстро прославился как специалист своего дела. А осенью того же года меня призвали в армию, и больше Галины я не видел. Пока я служил, родители переехали в Алма-Ату, а она к себе на Тенеш. А моя мечта стала явью.
Перефразируя английского прозаика Хеллмастера, можно сказать так: - никогда не возвращайся туда,  где тебе было плохо.

P.S.  В. Капский умер в 1993г.

                АЛМА-АТА

Вот примерно таков был мой жизненный багаж, когда я, знакомясь с городом,  большим городом надо сказать, второй раз в жизни мной увиденном, заметил однажды, на пересечении улиц Джамбула и пр. Коммунистического, яркую неоновую вывеску «Коктейль-Холл»! Я остановился. В кармане было три рубля, и я решил зайти…
Представьте себе впечатления деревенского провинциального паренька, наивного, бестолкового, не знающего толком реальной жизни, который и в городе-то толком не жил, и вы поймете, как я себя чувствовал, зайдя в этот Холл. Там было весело, хотя и не шумно, негромко играл музыкальный автомат, сидели люди, выпивали коктейли, кофе, курили. На меня никто не обратил внимания. Немного успокоившись, я подошёл к барной стойке, за которой властвовала полная симпатичная женщина бальзаковского возраста, и попросил кофе. Сидел, приглядывался, слушал. В углу, возле музыкального автомата, кстати, самом уютном уголке этого заведения, сидела небольшая компания. Люди, из этой компании понравились мне до чрезвычайности. Все были благообразны, хорошо одеты, хотя и не броско, чувствовалось, что люди эти – элита, судя по тому, как они общались. Шутили довольно жестковато, но без обид, негромко смеялись, обсуждая какого-то короля, мне неведомого. Выделялся один парень, высокий, если не сказать длинный, (2м. 5см.) ухоженный, уверенный – это как-то сразу бросалось в глаза, всё подмечающий и замечающий. Заметил он и меня, может быть по тому, что я не отрывал от него глаз. Я смутился и поторопился уйти, поняв, что вряд ли я когда-либо смогу вот так же рассуждать о музыке, исскустве, культуре, я ведь так мало знал обо всём этом по сравнению с ними. Мне они тогда показались людьми из совершенно другого мира.
На следующий вечер меня вновь неудержимо потянуло туда.
«А что?- Думал я – пойду, посижу, кофе попью, развлекусь».
Уж очень хорошо там было. Я не любил ни кафе, ни рестораны,  с их громкой музыкой, жуликоватыми официантами, нахальными привратниками и высокомерными метрдотелями, а вот в заведениях, подобно коктейль-холлу,  мне нравилось. Нравилась нешумная демократическая обстановка, приглушённый свет, уютные уголки, где можно уединиться, нравились девушки, посещающие холл, разнообразно и ярко одетые, уверенные и красивые, нравились и молодые люди их сопровождающие, ясно было, что к ним лучше не соваться, хотя агрессивности в них я не замечал. Я вдруг понял, что открыл для себя новый неведомый ранее, мир. Мир, где люди живут полной интересной и насыщенной жизнью. И этот мир, - по сравнению с моим миром, миром скучным, обыденным без ярких эмоциональных всплесков, миром, где не рассуждают о высоком, чистом, нравственном, вечном и добром, как-то скукожился и исчез как-будто его и не было никогда и ясно стало мне, что не жил я, а существовал влекомый повседневной рутиной, которая выхолащивает из человека всё живое, -  захватил меня. Но как войти в их мир, я не знал и не представлял даже, но каждый вечер я шёл туда в смутной надежде стать когда-нибудь там своим человеком.
Спустя некоторое время я стал разбираться в иерархии представителей элиты, и,  примелькавшись, уже сам запросто обращался к барменше:
-Тёть Зин! Мне шампань-коблер, пожалуйста.
Тётя Зина и прежде смотревшая благожелательно бодро отвечала:
-Сделаем!
Некоторым посетителям я уже кивал головой, а вот с самым главным, тем самым, длинным контакт как-то не получался, он держался отстранённо. Иногда его просто не было, иногда он приходил на очень короткое время, здоровался кое с кем, выпивал соточку и исчезал. Я не навязывался.  Через некоторое время  я уже достаточно хорошо изучил обитателей этого мира и понял,  что не все из них были таковыми, какими они мне казались в первое время. Многие казались значительными только тогда, когда на них падал отблеск славы длинного человека, а без него они как-то уменьшались, терялись. Как он это делает, мне было непонятно? Но, однажды умудрившись, я понял, что передо мной человек, обладающий великолепным знанием людей. Он знал их до самой сокровенной глубины. Он знал их тайные желания, ему были открыты их страсти, пороки, но также и доброе, если оно было в них. И я понял, что это для меня школа и школа величайшая, и был бы я распоследний дурак, если бы не смог воспользоваться этой школой, стремясь взойти ещё на один этаж.
Звали его Булат. К нему многие обращались запросто «Була», и я завидовал этим людям потому-что они имели право так к нему обращаться, право которого я, не имел. Но вот однажды я пришёл в холл несколько позднее, чем обычно. Народу было много. Сказывалась плохая погода. С трудом я протолкался к стойке бара, заказал Тёте Зине свой излюбленный коктейль и сел на освободившуюся высокую табуретку. Булата в ясной видимости не наблюдалось. Рядом со мной устроился некий парень, видимо случайно зашедший (я уже считал себя завсегдатаем), слегка подвыпивший и державший себя развязно. Он стал крутиться на вертящемся табурете и несколько раз толкнул меня. Я сказал, чтобы он был поосторожнее так ведь, и упасть недолго. Он только неодобрительно покосился на меня и крутанулся с новой силой. Я отклонил своё колено и как только его нога прошла мимо моей, я придал ей своим коленом некоторое ускорение. Центробежная сила, вектор которой был направлен в сторону, выкинула его с табурета, и он растянулся на грязном полу под смех присутствующих. Особенно громко ржал неизвестно откуда взявшийся Булат, который, как, оказалось, стоял за моей спиной.
-Говорили же тебе, что упадёшь! И вот, пожалуйста, упал!
Озлобленный парень поднялся с пола, но Булат положил ему на плечо свою крепкую длань:
-А теперь тебе лучше уйти.
За спиной Булата стояли ребята из его компании.
-И не приходи сюда больше. – Напутствовал парня Булат – а то расшибёшся!
Ребята дружно заржали.
-Тебя как зовут? – Спросил Булат.
-Э… Толик… Анатолий.
-Булат. – Он протянул мне руку – пошли к нам…
Так я поступил в школу, самую важную школу в моей жизни. Быстро выяснилось и моё невежество, и то, что во мне всё-таки было. Это я по поводу духовной семинарии. Я сразу получил кличку «Христ» и немного погодя стал чувствовать себя равным среди равных. Все относились ко мне с уважением, а я учился. Стал больше читать, дабы уметь составлять своё собственное  мнение о тех или иных событиях происходящих в мире, а однажды, предварительно подковавшись, затеял со своими новыми друзьями спор на тему; «существует ли  идейная основа хиппиизма» и прочитал блистательную лекцию. Булат одобрил сказав:
-Растёшь Христ! Растёшь…
Естественно, что его похвала окрылила меня и я, не рассчитав своих возможностей как-то, раз безапелляционно высказался по некоторому поводу. Булат срезал меня как ребёнка, причём достаточно едко, но, не зло, сказав в конце:
-Говори о чём знаешь, а о чём не знаешь, говорить не следует!
Мудрое правило, которому, я стараюсь следовать и поныне. Знакомство, переросшее в дружбу (которая длится и посейчас) позволило мне познакомиться и с его окружением. Были в этом окружении разные люди, которых, в общем-то, объединяло одно – радость общения с Булатом. Образовалось, со временем, как бы ядро компании. Булат назвал это ядро «системой». «Система» эта, между нами говоря, могла преобразоваться в нечто большее, я бы даже сказал – в партию, скорее левых радикалов. Но в то время об этом и думать было страшно. Но с другой стороны, авторитет Булата был настолько высок, что многие, в том числе и я, не задумываясь, пошли бы за ним. Если бы он нас куда-то повёл. Я так думаю, что из него мог бы получиться, предположительно конечно,  великолепный диктатор. Сам же он, когда я говорил ему об этом, смеялся.
-Мы – вещал он – собираемся здесь в кругу друзей, единомышленников, и нам хорошо! Чего ещё надо?
-Действительно – поддерживал я его – хорошо. Мне нравится это слово. Ещё Бог, создав Землю и отделив свет от тьмы и населив её разными тварями и посмотрев на дело рук своих, изрёк – и это хорошо!
Вокруг ядра постоянно кучковались непостоянные члены. Мы принимали всех, хотя не все нам нравились, но Булат так мог повести себя, что любой имел возможность почувствовать себя «персоной нон грата». Иерархия ядра была построена так – во главе Булат, я - заместитель, помощник, порученец, телохранитель, (быстро продвинулся) Лариса, по кличке «Лика», кстати, дочь известного в своё время актёра Попова, яркая, дерзкая, вызывающая, (я был влюблён в неё, правда без взаимности) – приближенная, её подруга (не помню имени) по кличке «Кинг сайз» - почётный член. История её клички такова; был у нас ещё один член, Женька Королёв, по кличке «Король», так у него была жена, работавшая официанткой в том ресторане, где находился и Холл, на первом этаже, (холл был на третьем) весьма миловидная особа, портил её только шрам на щеке. «Король» ревновал её страшно, и в конце концов ему это надоело, и он  влюбился в «Кинг сайз» и впоследствии женился на ней и насколько я знаю, был вполне счастлив. Когда «Король» влюбился, она и стала «королевским размером». Были и непостоянные члены такие как «товарищ Сталин», вполне неплохой парень и впрямь похожий на Сталина своими усами, но в нём был недостаток – любил выпить, выпив, терял не только чувство меры, но и чувство такта. Так однажды в присутствии всей «системы» он стал приставать к Лике, делая ей грязные предложения. На моё замечание о его недостойном поведении, он окрысился, я оглянулся на Булата, тот кивнул и я врезал «тов. Сталину» в рог. Ему этого показалось мало и мне пришлось добавить пару оплеух, которые и привели его в более спокойное состояние. Это, конечно незначительный эпизод, но характерный. Своих девчонок мы в обиду не давали, и сами никого напрасно не обижали и всегда старались конфликтные ситуации разрешать миром. Так, правда, удавалось не всегда, и я приобрёл славу неплохого бойца. Сказывалась армейская подготовка десантника. Впрочем, я не злоупотреблял своим умением, и если можно было обойтись одним ударом, то и обходился…

P.S Булат умер в 2015г.

Политическая обстановка в стране,  в то время,  была мерзопакостная и не позволяла надеяться на скорые перемены. До развала СССР было ещё 25 лет. Но уже тогда, люди говорили не о загнивающем капитализме, а о загнивающем социализме. После громкого разоблачения культа личности, Хрущёв начал планомерно душить художников, поэтов, учёных и пр. Объявил кибернетику лженаукой, Сталина -  палачом и засадил государство кукурузой, собственно это все его достижения на посту генсека, чем отбросил страну на много лет назад. Сейчас даже не представляется возможным оценить ущерб, который нанёс государству его руководитель. Такие вещи следует расценивать как предательство национальных интересов и судить по всей строгости законов, несмотря на должность и ранг. Тогда, может быть, не пробивались бы к власти никчемные люди. Вообще вся история Российского государства – это история предательства национальных интересов, в угоду личных.
 Взять хотя бы сталинские лагеря и людей сидевших в них. Сейчас их остались единицы, тех, кто на собственной шкуре прочувствовал мудрость вождя всех народов, кто пережил ночные допросы, этапы, кто стоял на ледяном ветру на разводах, кто не умер от истощения на лесоповалах великих строек. Их были сотни тысяч, миллионы граждан, ставших вдруг шпионами всех разведок, троцкистами, правыми и левыми уклонистами, диверсантами, вредителями и вообще врагами народа, как будто они сами не есть народ. Магадан, Воркута, Дальлаг, Экибастуз, Беломоро-Балтийск — это горные вершины, это миллионники, крупнейшие центры по превращению людей в лагерную пыль. Были и сотни других, не столь знаменитых и даже совсем секретных, но не менее эффективных и зловещих. Ни одна труба не дымила без участия зэков, ни один канал, ни один завод, ни один котлован, ни одна шпала не обходились без их рабского труда. Представьте себе, что в гигантском бюджете Министерства внутренних дел отдельной строкой были выделены расходы на производство сотен километров колючей проволоки — «Специнвентаря для охраны объектов внутреннего подчинения», и сотни цехов по всей стране в три смены гнали эту продукцию, а спрос каждый год превышал технологические возможности. «От Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей… Всюду жить привольно и широко, точно Волга полная, течет, молодым везде у нас дорога…»


Вот тут возникает вопрос, а могли  ли в этой стране одержимые безумной идеей люди, завоевать весь мир и путём насилия создать самое справедливое и процветающее общество? Вопрос конечно риторический, но теми методами, которыми коммунисты хотели это сделать, достичь подобного рода общества – невозможно. Конечно, если загнать половину населения в лагеря, и заставить их работать только за еду, то другая половина, безусловно, будет жить при коммунизме.
 
 В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шел Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я все могу.
Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?»
И человек сказал: «Я — русский»,
И Бог заплакал вместе с ним.

Зиновьев.Н.Н.




Холл был для нас отдушиной в том удушливом мире, в котором мы жили. Мы там имели возможность разговаривать обо всём, хотя и побаивались. Мы знали, что КГБ не дремлет. Хотя  мне казалось, что всё нормально, что так и должно быть. Я тогда вообще, не задумывался, правильно ли мы живём? Живем, так как живём. Что ещё? Именно там, в холле мне на многое открылись глаза, и я стал задумываться, понимая, однако, что изменить ничего я не в силах. С миром смиряемся – мир убог и мы у Бога…
В середине 70-х в газете «Вечерняя Алма-Ата» была напечатана статья под названием «Марина с этажерки», где автор должен был, явно по заказу властей, вскрыть «язвы общества», и очернить тех, кто собирался в холле. Я лично знал ту Марину, о которой автор писал, что она, так сказать, «девица лёгкого поведения». Ничего подобного! Она вообще была девочка. Студентка, комсомолка, спортсменка, наконец просто красавица, острая на язычок, грамотная и  начитанная. Корреспондент, пришедший в холл, собирать материал наткнулся на неё и со снисходительным высокомерием стал расспрашивать. Она мгновенно просекла гнилого интеллигента и отшила его так, что над ним смеялся весь холл. А он в отместку за свою дурость и некомпетентность испортил ей жизнь. После статьи её выгнали из института иностранных языков, и она покончила с собой. Интересно, икается ли ему теперь?
Кроме «тов. Сталина» часто к нам прибивались люди просящие о чём-либо. Так однажды к Булату обратился некий молодой человек с просьбой о помощи. Дело было в том, что молодой человек подцепил гонорею, от одной из залётных девушек, а в больницу обращаться не хотел, поскольку в больнице требовали предоставить партнёра, а он не мог её найти и напрасно ждал её в холле. Она не появлялась. Ему стало невмоготу и он, зная отзывчивый характер Булата, обратился к нему. Булат выслушал его, назвал «Кадетом» и вопросительно посмотрел на меня. Я сказал:
-Нет проблем!
У меня была одна знакомая с медицинским образованием Таня Бобко. Она практиковала на дому лечение венерических заболеваний. Я позвонил ей, договорился и направил «Кадета» по адресу. С тех пор он стал нашим ярым приверженцем.
Был и ещё один Павлюк Владимир по кличке «Родственник». Он искал подходящую компанию, в которой мог бы поделиться своим творческим потенциалом. И он нашёл. С моей помощью. Он прекрасно играл на гитаре, пел. Сейчас он художник-постановщик в одном из Питерских театров. Пишет музыку к спектаклям. Говорит, что именно знакомство с «системой» помогло ему раскрыть свой талант. А вообще-то неталантливых людей у нас не было. Каждый был в чём-то уникален и в то же время прост как три рубля. Как говорил Омар Хайям:

Отчего всемогущий творец наших тел
Даровать нам бессмертья не захотел?
Если мы совершенны – зачем умираем?
Если не совершенны, то кто бракодел?

Тот, кто родился и жил в СССР, знает о всемогущей КГБ. И как бы эта организация не переименовывалась, живёт и действует по известным только ей, законам. КГБ меньше всего на свете интересовался безопасностью того государства, где он появился и осуществлял свою деятельность. Эта организация питалась, как вампир, кровью, предпочитая главным образом, кровь населения своей собственной страны, в которой он и существовал. Для этого он организовывал голод и эпидемии, доносы и лжесвидетельства, забыв закон Божий «не лжесвидетельствуй», строил концлагеря уничтожая культуру, духовенство, науку и тех, кто был носителем этих понятий, не зная, однако, и не понимая, что всё это было инициировано ЦРУ. Это они подкидывали работу КГБ печатая книги Солженицына, на деньги ЦРУ, Авторханова, и бесчисленное количество книг и журналов на русском языке и также совершенно незнакомых авторов вообще без всякого литературного дарования, но находящихся в непримиримой оппозиции к коммунистическому режиму. Это было главное условие. ЦРУ тоннами засылали эту литературу в СССР и КГБ бросал за решётку всех кто осмеливался хранить или читать подобные книги, в результате чего почти вся контрразведывательная деятельность КГБ, была фактически парализована. Они только и делали, что боролись с собственным народом, на который им было глубоко наплевать. А в тюрьмах сидело множество читателей запрещённой  антисоветской литературы, хотя многие люди, в то время считали особым шиком иметь в собственной библиотеке две-три запрещённые книги, тем самым, выражая своё отношение к режиму. Откровенно сказать в СССР, да и вообще в России никогда не было авторитета власти. Власть постоянно вынуждена была отстаивать свой авторитет с оружием в руках, чтобы сохранить государство и предотвратить его развал и полный хаос кровавых междоусобиц. Мишенью КГБ всегда был цвет нации – её мыслящая часть. Если, допустим, простой рабочий позволял себе, чем-либо увлекаться, помимо пьянства и домино, то он немедленно попадал на заметку, а потом искался предлог для его изоляции от общества. Всегда главным врагом русской государственности был её собственный народ, постоянно, с упорством дикой стихии, пытающийся уничтожить то государство, в котором он живёт. Только террор и тоталитарная система правления спасали Россию от развала.
Всё это конечно так, но истоки, такого отношения к власти следует искать в доисторической Руси. Как известно ещё в те времена, когда не было понятия Россия,  был проложен путь, названный летописцами «Из варяг в греки». Эти самые варяги, или викинги, или норманны, имели в своё время отношения с государством Византией, со столицей Константинополь. В Византии к тому времени сумели наладить производство шёлка, из вывезенных, тайно из Китая, шелкопрядов и норманны торговали этим шёлком по всему Средиземноморью. Аппетиты у них росли, и Византия отказалась от их услуг. Норманны стали угрожать (они вообще были очень воинственный народ) и даже затеяли войну, но были сожжены новым византийским оружием «Греческий огонь». Потерпев сокрушительное поражение они, накопив силы, решили вновь напасть на Константинополь, но уже не через Европу, где уже были не только государства, но и армия, а через Русь. Путь этот был по берегам Финского залива, по Неве, Ладожскому озеру, Волхова, Ильменя и Днепра, где тоже жили люди, наверняка объединённые в какие-то формы государственности. О них вообще мало что известно, история не сохранила ровным счетом  почти ничего, кроме разве что, былин, но и то прискорбно мало. На этом пути варяги встретили добрых и отзывчивых людей и сразу приняли к сведению уникальность народа, которого в будущем назовут русским, и быстро сообразили, что русские обладают качествами идеальных рабов, и обложили их данью. Потом дань повысили. До них народ жил мирно и счастливо, сыто и в довольстве, а тут стали голодать, и восстали. Но, не имея никакого боевого опыта, проиграли, а норманнский князь Рюрик, основал город Киев и пошёл войной на хозяев. И запылали городки и городища, и полноводные реки понесли сотни трупов в моря, и побежали из пылающих лесов человек и зверь.
Вот с тех пор и живёт у русского народа неприятие любой власти. На генном уровне. Подсчитано также, что в период равный 500 лет на Руси было уничтожено около 85 миллионов жителей. А через 200 лет, после того как норманны обосновались на Руси летописцы выдали «на гора» «повесть временных лет», где сфальсифицировали, что, дескать, русичи сами пригласили варягов царствовать, мол «правьте нами – страна у нас большая, а порядка в ней нет». Как не было порядка, так и до сих пор нет. Все против всех – вот русская национальная идея!
Во времена правления сына Рюрика князя Игоря на Руси было принято Христианство. Опять же не без помощи Византии. Возмутившиеся  Русичи, восстали, и захватив Игоря, казнили. Последовал страшный террор и непокорных вновь привели к повиновению. Выжившие стали уходить на Север, в глухие леса, и в Сибирь. Норманны тех, кто не убежал, использовали как бесправный рабочий скот и расходуемый материал.
Таким образом, князья, дабы удержать народ в повиновении вынуждены были создать в качестве прообраза КГБ, карательно-надзорные органы (службы или приказы), в задачу которых входил надзор за населением, чтобы оно не делало никаких попыток распрямиться из того бараньего рога, в который его согнули варяги и византийцы, а потом и татары вкупе с последующими царями, генсеками и президентами  вплоть до наших дней.
 Из этого краткого исторического обзора, ясно видно тогдашнее состояние умов. Брожение – слово, наиболее точно определяющее это состояние. Естественно, что мы как наследники, не так уж далеко отошли от наших предков. Что же в таком случае говорить о власти… Она тоже недалеко ушла от варяжских методов. Состоится  ли когда нибудь примирение? Вопрос конечно неоригинальный, но ответить на него можно одним словом - НЕИЗВЕСТНО. Забегая вперёд задам ещё один риторический вопрос  -  почему Горбачёв сделал то, что сделал – привёл страну к пропасти? Ну не мог же он,  в самом деле, мечтать о том,  чтобы вместо того чтобы быть главой государства, рекламировать пиццу?
Именно об этом и о судьбе Родины много говорили  в то время в холле. Безусловно, что только те, кто был подкован, я же только слушал, но о крещении Руси кое-что знал, и естественно, что это знание давало мне некоторые преимущества в споре. Именно в это время я и встретил Зину, и эта встреча (о которой написано ниже) тоже сыграла большую роль в познании мира. Она работала проводницей и меня соблазнила на эту работу.  Впрочем, об этом очень подробно описано в моей книге «Записки проводника» и специфика проводницкой  работы. И эта работа, работа с людьми, позволила мне подняться ещё на один этаж. Как говорил немецкий поэт 19 века Виктор Вальд:


Трудна работа палача
Но все же, чёрт возьми!
Работа-то на воздухе
Работа-то с людьми.

                ПРОВОДНИК

Это была моя первая послеармейская  весна  1971 года. Как-то в теплый мартовский вечер (а весны тогда в Алма-Ате были намного теплее) я со своими двумя  новыми друзьями Мишкой и Колькой, после посещения пивной в парке 28-ми гвардейцев панфиловцев пошли прогуляться по парку, подышать свежим весенним воздухом. На всех углах парка старушки  бойко торговали первыми подснежниками, и я движимый неясным чувством, вдруг, неожиданно для самого себя, купил букетик, и как оказалось не зря. На скамейке парка сидели две миловидные девушки. Одна из них, сразу обратила на себя моё внимание. У нее была хрупкая точеная фигурка, длинные стройные ножки, розовые щечки, и большой смеющийся вишневый рот с пухлыми детскими губами. Движимый тем же неясным чувством, я подошел к ней, и не находя слов, молча протянул ей свой букетик. Она с интересом взглянула на него, и у меня мгновенно пересохло во рту. У нее был такой взгляд, какой и описать невозможно. Круглые глаза чайного цвета голубоватые белки глаз придавали ее лицу несколько удивленное выражение, которое, впрочем, необыкновенно шло ей и придавало неизъяснимую прелесть ее чертам. И неведомо, что ей понравилось во мне – но сам-то я купился на все в ней. И началось! Любовь выскочила перед нами внезапно, и поразила нас наповал. Первое время наших встреч, носило, несколько настороженный характер. Но это и неудивительно. Шел процесс познания. Самый увлекательный из всех процессов, надо сказать!
Нас непреодолимо тянуло друг к другу. Соприкоснувшись, бывало руками, и, посмотрев в глаза, мы, не сговариваясь, начинали искать укромный уголок, чтобы заняться любовью. Благо, что таких уголков в Алма-Ате было много. Я  чувствовал дрожь ее тела, и нервность рук, голос у Зины в этот момент становился низким с волнующей хрипотцой. Эта хрипотца, сводила меня с ума. Но близость в укромных уголках не давала полного удовлетворения. Нам этого было мало, и мы начали ходить по друзьям по родственникам, по знакомым, напрашиваясь на ночлег. Этическая сторона дела мало беспокоила нас. Мы видели только друг друга, смотрели только друг на друга, и слышали  только друг друга. Оставшись вдвоем, мы бросались в объятья, сливаясь в едином порыве обладания и наслаждения. Я упивался счастьем, которое  даровала мне судьба, и Зина. Потягиваясь, как львица, она, часто перекатившись мне на грудь, ласкала меня до изнеможения. Наутро опустошенный физически, но с поющей душой, и с темными кругами под глазами, я шел на работу, на свой мукомольный завод (где я тогда работал сварщиком). Встречные девушки оборачивались мне вслед, но я не замечал ничего. Легко как ангел, я отталкивался от грешной земли, и казалось, парил над ней.

Я только сейчас понимаю, что это была на самом деле любовь.

Тут надо рассказать об еще одном эпизоде в моей жизни, без которого повествование не будет полным. На заводе в это время, организовывалась золотоискательская группа. Они каждый год ездили в Сибирь на заработки, и случалось неплохо зарабатывали. Я же мечтал о новом мотоцикле «Ява». Я представлял себе, как мы с Зинкой будут ездить в горы, на Капчагай или на Иссык-Куль, где укромных уголков гораздо больше чем в городе. Мысль об этом кружила мне голову, и я решил попроситься к золотоискателям. Но их бригадир отказал мне на том основании, что у них полный комплект и лишние люди им не нужны. Но перед самым отъездом выяснилось, что один человек из их бригады, ехать не может. Он заболел, и ему необходимо было ложиться в больницу. Тогда бригадир и пригласил меня. Я быстро оформил отпуск без содержания и уже через неделю, Зина провожала меня на заработки. Доехав до Новосибирска, бригада сделала пересадку и поехала в Читу. В Чите они явились в контору, которая ведала наймом золотоискателей. Зарегистрировавшись там и получив все необходимое снаряжение как-то: палатки, продукты, медикаменты, на случай если кто заболеет, лопаты, ломы кирки, ведра, носилки и многое другое и, погрузив все это в вертолет, они вылетели в тайгу на север. Надо, кстати, отметить, что выдавалось все это, под расчет, и если вдруг они не намоют достаточно золота, чтобы рассчитаться за оборудование и за вертолет, то кому из них придется оставаться в Чите на зиму, чтобы отрабатывать. Но такие случаи были редки, но все же бывали, и в трудовом договоре такая возможность оговаривалась. И, естественно, что кандидатом был самый молодой член бригады, то есть я.
Через четыре часа лета вертолет, наконец, приземлился на берегу глухой таежной речки под названием Вача. Это была та самая речка, о которой так хорошо пел В. С. Высоцкий:
«Я на Вачу еду плача, возвращаюсь хохоча»! Ну что ж – подумал я, вспомнив слова песни – может, и мы тоже посмеемся немного. Но оптимизм мой быстро улетучился когда, выйдя из вертолета, на нас сразу же набросились тучи комаров, мошки и гнуса. Товарищ по бригаде посоветовал мне не обращать на них внимания, бросив лаконично:
-Привыкнешь!
И что вы думаете? Привык. Правда, первое время пришлось туго. Разбив лагерь в тот же день, и немного отдохнув, на следующий день бригадир подозвал меня, и, показав  место недалеко от берега речушки сказал:
-Вот здесь выроешь шурф глубиной два метра, края сторон 2 на 2. Понял?
-Понял…
-Приступай. Породу грузи в носилки. Двое других будут ее относить ко мне на промывку. В первый же день, несмотря на брезентовые рукавицы, я набил на руках мозоли. На следующий день мозоли вздулись пузырями и лопнули. Образовались кровавые мозоли.  Вечером, показав руки бригадиру, я спросил:
-Что делать?
-А ничего. Промой  спиртом, смажь зеленкой, перевяжи бинтом, и работай. У тебя, кстати, неплохо получается. Во вчерашнем шурфе 10 грамм золота…
И так прошло 2 месяца. Работали от темна до темна. Питались, однако, неплохо, в речушке водилась рыба, кругом было полно всякой ягоды. Повар и готовил и рыбачил и ягоду собирал и варенье варил очень вкусное. Ели, что называется от пуза, но и пахали как проклятые. Даже о Зинке было думать некогда. Но все когда-нибудь кончается, кончилась и моя золотоискательская эпопея. Прилетел вертолет, отвез нас в Читу. Сдав намытое золото и получив деньги, по три тысячи на брата, чем бригада была очень недовольной, так как в прошлый сезон они заработали по десять тысяч. Но я был доволен выше крыши. Моя мечта приобрела реальные черты. Прибыв в Алма-Ату и даже не повидавшись с Зиной, я купил билет на самолет и улетел в Москву, за «Явой».
В Москве мне пришлось прожить, в палатке, на Варшавском шоссе, где был магазин «Ява»,  около недели,  так как  мотоциклов в наличии не было. Но должны были подвезти. Таких как я, набралось человек около двадцати. Со  всех концов Советского союза. Все они стояли в очереди, и каждый день отмечались в магазине, потому-что «Явы» продавались только в трех городах Москве, Киеве и в Ленинграде. Я был девятнадцатым. Мотоциклов привезли двадцать, и кое-кому не досталось. Пока дожидались поступления мотоциклов, я  приобрел себе полный мотоциклетный наряд. Кожаные штаны с кожаной же курткой, краги, шлем. Всё это дороговато, но деньги у меня имелись. Было начало октября, и в Москве стало прохладно, а я собирался ехать домой своим ходом, поэтому такой наряд был кстати. Получив, в конце концов, мотоцикл и получив транзитные номер, потом облачившись в форму и поплутав немного по Москве, я выехал на Горьковское шоссе, потом свернул на Уфу, с Уфы на Караганду и через четыре дня был дома. Радость, которую, я испытывал, была сравнима разве, что с близостью с Зинкой.
Теперь, когда у меня появился мотоцикл, мы с Зиной стали встречаться каждый день, и всегда эти встречи проходили весело и интересно. Она была веселая и общительная с какой-то искоркой в своих чайных глазах. С ней было  необыкновенно легко. Она всегда соглашалась со мной, чего бы я не придумывал.
 Тут мне кажется надо рассказать о Зине. Она жила на углу улиц Дзержинского и Курмангазы. Дом был одноэтажный с полуподвальным помещением, в котором проживала её старшая сестра с мужем и маленьким сыном. Со стороны улиц дом окружали могучие деревья, во дворе колонка с вкусной и холодной водой. Был и внутренний дворик, окружённый дровяными сараями, в одном из которых стояла старая кровать, и я с Зинкой часто ночевал там. Вечерами во дворе собирались жильцы,- кстати сказать - всех национальностей, и казахи, и русские, татары, немцы, уйгуры, дунгане, корейцы и чеченцы, из всех близстоящих домов, и начиналась азартная игра в лото. Сколько страстей кипело, сколько споров вокруг горсти медных монет – не передать! Впрочем, споры кончались миром и мужики, если бывали в выигрыше, посылали кого-нибудь из молодых, в магазин «Южный», на Абая и Сейфуллина, за портвейном 777.
 Родители Зины сами были из северного Казахстана. Отец Пернибек-Ага, был уполномоченным в Петропавловской области по сбору (вернее по отбору) скота у местного населения, которое Советская власть переводила на осёдлый образ жизни, обрекая тем самым природных кочевников на гибель. Пернибек это ясно понимал и однажды напросился сопровождающим эшелона со скотом, на Алма-атинский мясокомбинат. Прибыв, он так и остался здесь. Вырыл себе землянку недалеко от мясокомбината, устроился туда же гуртовщиком, и жил не голодал. Мать Зины – Насипа, тоже прибыла в Алма-Ату таким же образом. Аул, в котором она жила вымер поголовно, и она едва живая от голода добралась таки до Петропавловска и тайком залезла в вагон со скотом, отправляющийся на Алма-атинский мясокомбинат. Полумёртвую, всю покрытую навозом её выкинули из вагона и она наверняка бы умерла в ту же ночь, но на неё случайно наткнулся и подобрал Пернибек. Он притащил её  в свою землянку, затопил печурку, вытащил из-за пазухи украденный на мясокомбинате кусок мяса, и сварил бульон. Отпоив Насипу бульоном, и практически тем самым, спасши ей жизнь, он впоследствии женился на ней.
 Наискосок от дома на углу улиц Курмангазы и Интернациональная был небольшой вишнёвый садик. Внутри садика стоял киоск по продаже водки на розлив. Там-то и работал отец Зины, Пернибек-Ага. Рано утром надев нарукавники, бывшие когда-то белыми, он важно шествовал открывать ларёк. В садике его ждала тёплая компания алкашей, бродяг, бомжей или как их раньше называли – бичей и прочих забулдыг. Приветствуя Пернибека, они старались держаться поближе к нему, и за это, среди них, шла нешуточная борьба, потому-что они знали  - скоро придёт подвода, запряжённая сивым мерином, с ликёроводочного завода, гружённая двухсотлитровой бочкой, и те, кто окажется под рукой Пернибека-Ага, и поможет ему разгрузить бочку  тот и получит честно заработанные сто грамм. Опохмелившись,  они расползались по округе собирать бутылки, или ещё каким-нибудь   образом пытаясь заработать денег на обеденное возлияние. Потом наступала пора работяг. Торопясь на работу, многие забегали пропустить рюмочку, после них шли служащие с портфелями. Эти украдкой, оглядываясь по сторонам, быстро опрокидывали свою соточку и, вынув из портфеля яблоко, на ходу закусывали. Наступало затишье. Пернибек вешал на дверь пудовый замок и шёл пить чай. Кроме чая он ничего в рот не брал, иначе  не смог бы работать на таком ответственном месте.
От этого брака и родилась у них третья дочка, Зинакуль. Она выросла вполне современной девушкой и встретилась со мной.
Через некоторое время  выяснилось, что, Зина, оказывается, работает проводницей на железной дороге. И вот тогда-то я и понял, что это судьба. Дело в том, что с детства я, страстно мечтал о путешествиях. До армии я вообще не покидал свою родную деревню сначала Абагур, а потом  и  Бурно-Октябрьское, которое было в 60-ти километрах от Джамбула, а поездка на службу и обратно впечатлила меня настолько, что я  буквально бредил путешествиями, и не знал, как реализовать свою мечту. А тут такой случай!  Пока Зина была в рейсе, я узнал, где находятся краткосрочные курсы проводников, и, выяснив, что набор начинается, через две недели тут же подал заявление об уходе с мукомольного завода и записался на эти курсы. Зина, узнав про это, очень обрадовалась:
-Мы будем ездить вместе! – Уверенно заявила она,- я обучу тебя всему, что знаю сама, и я люблю тебя!
 Вместе мы проездили около трех лет. Это было самое  счастливое время в моей жизни. Но жалко, что счастье, как и здоровье, не длится вечно. Пока оно есть, его не замечаешь.
Я был счастлив в эти годы. Да и в самом деле, красивая обаятельная жена, любимая работа, и деньги, в конце концов, кого хочешь, сделают счастливым. Расстались мы  нелепо, случайно. Не хочется, и вспоминать об этом. Но я до сих пор помню ее ласковые руки, нежные плечи и мягкую влажную глубину ее глаз.

После расставания с Зиной я ещё некоторое время проездил проводником и как-то во время очередного посещения «Этажерки» познакомился там со своей будущей женой Жанной. Наш роман был бурным и скоротечным, потому-что уже через неделю мы решили жить вместе, и живём по сей день.
В нашей жизни действуют две силы, одни считают, что мы должны принимать мир таким, каков он есть. Другие думают, что мир должен приспосабливаться к нашему существованию. Но всё дело в том, что никто никому не должен. Ни мы миру, ни он нам, мне кажется, имеют значение лишь два постулата; - живи и давай жить другим, и делай, что должно и будь что будет. Безусловно, попахивает фатализмом, но разве вся наша жизнь не сплошной фатализм?
Далее в моей жизни особых или знаменательных событий, по большому счёту не было. Всё пришлось на молодость. А в этом году я решил съездить в Абагур. Тем более что мой друг Александр Сеннов настойчиво приглашал меня посетить родину. Есть мнение, что для любого писателя важна его душевная привязанность к тому, что называется малой родиной. Он может писать о чём угодно, казалось бы, совершенно не связанном с его биографией, но всё равно за всем, что он пишет, маячит околица, речка, в которой купался в детстве, крыльцо родного дома, соседи, школа, друзья и уж конечно, учителя, и неважно любимые или нет.
Образовался некий кризис в моём творчестве, поэтому я решил съездить в Абагур, подпитаться  источниками душевной энергии, которая, как известно, находится там, где мы росли, где всё знакомо, улицы, дома, деревья, по которым ты лазил, дорожки, по которым ходил и те места, где был первый поцелуй и ключик на нашей улице, в котором была такая вкусная и холодная вода. Всё это манило меня какой-то призрачной мечтой, и я решился в июне 2012 года съездить в Абагур.
                ПОЕЗДКА В АБАГУР

 Причин тому было несколько. Во-первых, завещание моей умершей 10 апреля 2011 года, мамы, в котором она наказывала мне посетить абагурское кладбище, на котором похоронены почти все её и мои родственники, в числе которых и прадед Иван Кузьмич Ащеулов, и прабабушка Пелагея Илларионовна Ащеулова, дед Егор Иванович с бабушкой Ариной, двоюродный брат Юра Ащеулов, тётя Надя и, наконец, мой отец Малык Василий Филиппович, во-вторых, приглашение моего друга детства Александра Сеннова, о котором я уже говорил, друг навещал меня в октябре 2011 года, и надо было нанести ответный визит и, в-третьих, моё собственное желание. Но моё желание упиралось в недостаток денег.
 Последний раз я был там, в 1998 году на похоронах моей бабушки и больше не бывал. И я, не хуже чем отец Фёдор из «12 СТУЛЬЕВ», который говорил – не токмо собственной волей, а волей пославшей мя жены – выполнял волю пославшей меня мамы, собрался с духом и деньгами, коих ощутимо не хватало, всё-таки поехал.
И тут надо сказать, что помог мне в этом деле мой друг детства Александр Михайлович Сеннов! Конечно, любой может спросить, а кто такой Сеннов? И я любому, кто спросит, с твёрдой уверенностью отвечу – это мой друг детства! Ибо друзья детства, какими бы они не были, или не стали – это всё равно друзья самого счастливого времени в вашей жизни! Нет, я не хочу сказать, что не бывает исключений, они бывают, но не следует принимать некие исключения за правило. Друзья детства навсегда остаются друзьями!  Правда, понимаешь это со временем…
Я пишу эти строки в доме Александра, который, развалившись на диване, слушает музыку нашей с ним юности, итальянского композитора Ренато Карозоне «Маруцелла». Я специально записал эту музыку на диск, скачав из интернета, и привёз ему в подарок. Но я отвлёкся. Когда встал вопрос ехать или не ехать, и я поделился своими сомнениями с другом по телефону, тот  сказал:
-Толян, какие проблемы?
-Да видишь ли Саша, проблем-то особых нет. Есть элементарная нехватка средств. У меня тут подошёл срок уплаты налога на транспорт, плюс страховка, плюс техосмотр и я думаю отложить поездку на неопределённое время…
-У тебя найдутся деньги на поездку сюда?
-Найдутся… но…
-Так в чём же дело? Ты приезжай, а обратную дорогу я оплачу.
И я согласился, как бы мне не было неудобно… Первоначально я собирался ехать в Абагур на машине моего приятеля Мишеля Мурзабекова, и этих денег хватило бы, и у нас была твёрдая договорённость, что мы возьмём с собой ещё одного нашего товарища, Булата, и разделим все расходы на троих, но Мишель вдруг заявил, что его старенькая мать в любой момент может умереть, и он вследствие этого не может надолго покинуть её. Всё так, но причина выглядела весьма надуманной. Ну, сами согласитесь, когда Мишель  уходил в запой (есть у него такая нехорошая привычка) и пьянствовал буквально месяцами и в это время ничуть не заботился о здоровье драгоценной  матушки старушки, а тут вдруг испытал приступ сыновней любви, то выглядит это как-то не очень убедительно. Но я понимал Мишеля. Романтизм, если не сказать авантюризм, присутствующий в его душе, наблюдаемый мной за всё время нашего знакомства, вдруг исчез, испарился, будто его никогда и не было. Ну что ж? С возрастом это бывает. Дело житейское. Мы, всегда в минуты эйфорического состояния души можем пообещать своим друзьям то, что никогда не сможем сделать. Вот и Мишель отказался, но обещал доставить меня к поезду и потом встретить, и он это обещание выполнил.
Я купил билет в один конец, вызвал Мишеля и он, едва не опоздав на поезд, из-за пробок на дороге, отвёз меня на вокзал. И я поехал к другу, который недавно перенёс тяжелейшую операцию на лёгких и, как говорил он сам, чудом остался жив. Но я так считаю, что если человек по-настоящему хочет жить, то медицина бессильна! Но кто-то может сказать что – судьба. Не хотелось, бы здесь оспаривать медицинские утверждения и божественное предопределение судьбы, раба божьего Александра, ибо они, как таковые непременно вступят в противоречие, но с другой стороны, общеизвестно, что утопающий хватается за соломинку. Может я, и являюсь этой соломинкой для моего друга? А почему нет? Шекспировский вопрос – жить или не жить, не есть основополагающий в жизни человеческой, хотя Шекспир считал что это – так. Но Шекспиру Шекспирово, а Сеннову Сенново…  Меня, безусловно, бесит  эта предопределённость, но мы ничего не можем поделать, ибо, опять же, пути господни неисповедимы. И осознание этого ложится в мою душу тяжёлым камнем.… Но что делать, что делать…? Но может быть тот «Коран», который я привёз своему тяжело больному другу в подарок от моего старшего сына-мусульманина и поможет ему, тем более что он (Сеннов) пролил каплю своей крови на эту священную книгу, в знак ожидания исцеления? Что ж… может быть… может быть…
 В Новокузнецке на вокзале, меня встречают Саша и его жена Тоня, и мы едем на его машине, стареньких «Жигулях», через аглофабрику, в Абагур. И вот я в Абагуре. В Сашином доме на Полигонной меня встречаю две его внучки-двойняшки, красавицы Ксюша и Саша. На следующий день мы с Сашей едем по улицам родной деревни. Моя малая Родина изменилась до неузнаваемости. Многих знакомых мест, таких как сквер, куда мы ходили на танцы, и клуба больше не существовало. Школа только осталась на прежнем месте, но вид её оставлял желать лучшего. В школе я встретился с учителем Марией Видмайер, с которой уже был знаком по интернету, она поводила меня по школе и показала школьный музей, который организовала сама, правда там шёл ремонт, но посмотреть было на что. Там были фотографии и учителей, работавших ранее в школе и знаменитых учеников.

P.S Умер Сеннов 7июля 2016г.