Моей Заку апа

Мне грустно, отчего – уж  и не знаю.
Закутав плечи в бабушкину шаль
И слыша тихий голос подсознанья,
Уйти хотелось в призрачную даль.
Туда, где степь раскинулась привольно,
О чем-то шепчут звезды где в ночи,
Где ветер в грудь ударит своевольный,
Тревогу безотчетную смягчив.
Гнетущие отрину все заботы,
Мучительно блаженство бытия!
Ноутбук забыт, исписаны блокноты,
Сама  я стала что-то не своя.
Спокойствия нет на сердце, опоры,
Земля уходит, будто из-под ног.
В далекую быть может прежде пору,
Вот так же бабку гнал всесильный рок.
Манил степной простор ее из дома,
Где жизнь текла унылой чередой.
Навстречу ветру, небу голубому
Неслась она, чтоб справиться с тоской.
В исписанных убористой рукою
Измятых и желтеющих листках
Вся сердца боль, не знавшего покоя,
Таилась, и в сверкающих зрачках
Пленительная, робкая надежда,
Что счастьем и ее наделит бог.
А дома муж, бесчувственный невежда,
Соединил их судьбы тяжкий рок.
Забившись в угол крохотной землянки,
Под ненавистный и надсадный храп,
При свечке, угасающей в жестянке,
Чей свет дрожащий безнадежно слаб,
Перо макая вновь и вновь в чернила,
Бумаге доверяла все мечты.
А по утрам за сундуком хранила,
Рожденные в мучениях стихи.
- Не смей марать нелепицей бумагу,
Я прихоти такой не потерплю!
Безмозглая, для твоего же блага
Тебя однажды все же вразумлю, -
Взор мужа наполнялся тихим гневом,
Пугающе топорщились усы.
Насыщенным урчал пузатым чревом,
Схватив за пряди вьющейся косы.
В углу  в испуге жались ее дети,
Страданья видя матери своей.
«Нельзя, - сказал отец, - ей быть поэтом,
Все это блажь, причуды богачей.
Забудь, жена, былые притязания,
Советов власть сравняла нас с тобой.
Дана мне дочка бая в наказанье
Незавидной, нелепою судьбой.
Отменные в других домах хозяйки,
Не гневаясь на жизнь, растят детей.
Такой, как ты не видел я лентяйки,
Взгляни на них, как слушают мужей.
Никто, никто, как ты, не занят вздором.
Какая глупость сочинять стишки!
Лишь в них причина наших всех раздоров», -
Хватал, слюною брызжа,  за грудки.
Невыносимо рядом жить с ним, душно,
Безрадостно текли за днями дни.
Акына* сердце губит равнодушие,
Когда нет рядом родственной души.
Но слава средь людей уже гремела,
В айтысах* нет ей равных,  беташар*
Никто спеть ее лучше не сумел бы,
Растрачивая щедро сердца жар.
- Заку поет сегодня, вы слыхали? -
Послушать ее люди шли гурьбой.
- Да, участь тяжела ее, - вздыхали,
- Вновь ад устроит муж, придя домой.
- К ней подойти он в юности не смел бы,
Когда пас табуны ее отца.
Про власть советов разговор отдельный,
Что ровнею ей сделала глупца.
Но только струн домбры касались пальцы,
Как голос упоительный, живой
Звучал, лишенный лживости и фальши,
И замирал в мгновение весь той*.
В нем отзвуки пережитых страданий,
Когда хлебнула горя через край.
Уж таковы они – воспоминания,
Так все свежо и на душе раздрай.
О жизни позабыв несовершенстве,
К счастливым возвратиться временам,
Полна душа где неги и блаженства,
К неповторимым,  благодатным дням
Все в ней рвалось, и струны подпевали.
О юности беспечные года,
Как облака по небу проплывали,
Даруя веру в торжество добра!
Как степь цвела весеннею порою,
И жаворонки пели в вышине!
Увы, уже не возвратить былое,
Иное стало ведомо струне.
Степь разнесли напасти и раздоры,
Вокруг все перевернув вверх дном.
И людям стали тесными просторы,
Снедаемы дурным каким-то сном.
И, словно мало было тех страданий,
Народ Великий Голод* охватил.
Пожалуй, от начала мироздания
Такой цены никто не заплатил.
Исчезла в звуках песен безмятежность,
Поет Заку иначе о былом.
В словах ее все слышат неизбежность
Потери близких, боль, души надлом.
Но в сердце, исковерканном судьбою,
Живы еще надежда и любовь.
Текут слова бескрайнею рекою,
Нет у которой больше берегов.
Заслушавшись, в раздумьях умолкали,
Смеялась, пела, плакала домбра.
В глазах невольно слезы выступали,
Смущали душу, ранили слова.
Вдруг чей-то громкий топот раздавался,
Угрюмый  муж  являлся за тобой.
Скрывая плохо гнев, на той* врывался,
Чтоб силой увести тебя с собой.
Всех отгоняя в сторону с дороги,
Тащил, схватив за косы, по земле.
Скажи, Заку апа, где были боги,
Жизнь уготовив тяжкую тебе?
Настал в один из дней конец  терпению,
Рука  его скользнула за сундук.
Он злобы полон был и жажды мщения,
В лице твоем  как промелькнул испуг.
- Вот в этом смысл твоей ничтожной жизни? –
Бумаги кипой пред тобою тряс.
- На это ты истратила полжизни?
Его я уничтожу прям сейчас!
Огонь в печи ревел и бесновался,
Сгорели вмиг измятые листы.
Он  долго над тобою измывался,
Терпела чьи побои и плевки.
Стояла, еле сдерживая слезы,
В груди твоей застыл ком ледяной.
Нет, нет, не может это быть серьезно,
Боль захлестнула жгучею волной.
А утром обнаружили вдруг дети,
Как лунь седою стала за ночь мать,
Поблекши в пору самого расцвета.
Как вынести такое в тридцать пять?

Была так необъятна боль утраты,
Весь мир вокруг в единый миг померк.
Надежды луч угас в ней безвозвратно.
Случилось как, что  Бог ее отверг?
Молчит Заку, отменной став хозяйкой,
Не гневаясь на жизнь, растит детей.
Отныне муж не назовет лентяйкой,
Так повелось, все слушают мужей.
Нет, не займется больше этим вздором.
И вправду глупо сочинять стихи.
В них главная причина всех раздоров,
Хоть были они вроде неплохи.
Молчит Заку, родных своих тревожа,
Лишь бледная улыбка на губах.
На тень немую стала вдруг похожа,
День ото дня отчетливей в глазах
Безумия пугающего признак:
То слезы вдруг, то беспричинный смех,
То в степь уйдет и бродит, словно призрак,
Не уследить ни детям, ни родне.
Лохматые укрыв седины шалью,
Обняв за плечи со слезами мать,
Покорность видя в ней и послушание,
Тревогу трудно  дочери унять.
Домой вела, нашептывая в ухо:
- Я дочь твоя, ты, мама, узнаешь?
Кивала улыбаясь, как старуха:
- Куда ж меня ты, доченька,  ведешь?
Стирают годы памятные вехи,
Давно уж нет тебя, Заку апа.
Я знаю, сколько счастья в твоем смехе
Бывало прежде, ясные глаза
Вбирали в себя жадно краски жизни.
Как торопилась ты любить и жить!
Но боль познав, смотрела с укоризной,
Не зная, в чем успела нагрешить.
Погасли жизни радужные  краски
И недугом охвачена душа.
Лицо твое подобно стало маске.
И жизнь, и смерть не стоят и гроша.
Погубленных нелепо дарований
В Степи Великой в прежние года,
Во времена тяжелых испытаний
К печали безнадежной нет числа.
Акынов, вдохновенное чье слово
Во тьме веков исчезло без следа,
Не сосчитать, их было слишком много,
Есть среди них и ты,  Заку апа.
Жаль, не осталось ни единой строчки,
Лишь вздохи сожаления стариков.
Я помню тебя в беленьком платочке,
И жажду жизни в глубине зрачков.
Не мной пережитые страхи, чувства
Сдавили отчего-то грудь мою.
И ложе давит будто бы Прокруста.
Боль испытать сумею ли твою?
Но ведь течет та кровь, что в моих жилах,
Она отчасти будет и твоя.
И, может статься, это в моих силах,
Хотя б строку вернуть из забытья.
Сегодня меня грусть одолевает,
Уйти б за край забытого села.
Воспоминанья о тебе всплывают,
Далекий край, где прежде ты жила.
Туда, где степь раскинулась привольно,
О чем-то шепчут звезды где в ночи,
Где в грудь ударит ветер своевольный,
Воспоминанья горькие смягчив.
Во мне живет щемящая надежда,
Что и меня наделит счастьем Бог.
Давно уже не столь я безмятежна,
С тобой равнять пытаясь  скромный слог.
Всё это блажь, вовек не возвратятся,
Сожженные в огне судьбы стихи. 
Ведь сердца муки дважды не родятся,
Как стертые из памяти мольбы.

                13.09.2016г. г.Алматы

Примечания:

*Апа – бабушка по-казахски.
*Айтыс - песня-импровизация в форме диалога-состязания двух народных певцов (акынов*), своеобразный певческий диалог, участники которого стараются превзойти друг друга в исполнении песен.
*«Беташар»- свадебная ритуальная песня, исполняемая в доме жениха, когда невеста впервые переступает порог его дома. В переводе с казахского– открывание лица.  В каждом новом куплете акын представляет невесте кого-нибудь из новых родственников, а невеста должна в знак приветствия и уважения поклониться ему. Этот красивый обряд сохранился по сей день.
*Той – праздник, свадьба.
*Великий Голод – Ашаршылык, голод, охвативший Казахстан в начале 30-х годов прошлого века.