Прикосновение крыла

Тихо струится ноябрьский снежок над деревеньками.

Я смотрю на развалины дома, где жила Шура-Коляска, и вспоминаю, как переживала она, когда её ветхий домик сотрясался после проезда трактора по дороге, как волновалась, когда широкой лопатой трактор срезал землю с обочины, словно мякиш с горбушки хлеба.
А она боялась за свой домик, что и он сползёт вниз, лишённый опоры.

Сколько же пережили эти люди, которых уже нет?..
Сколько пронеслось бед над этими деревушками?

Вот и сегодня, не моё, а чужое прошлое пролетело и коснулось меня чёрным крылом.

Я иду от Натальи. Отнесла ей оранжевую тыкву и объяснила, как её приготовить в русской печи. А она меня усадила за стол и напоила чаем. Угостила тонкими блинчиками.  На блюдце положила варенье из чёрной смороды.
Чай я дома пила, и блины пекла.
Но не отказалась,  знала, что будет  беседа.

- У нас здесь не было пятого класса. И мы рано начали ходить в школу в Бекетово,-  начала она.

Если идти по дороге, то тридцать километров надо топать. И мы ватагой  ходили через Синьгу. Там был лагерь. В этом лагере начальником конного отряда работал наш, деревенский,  дядя Ваня. Мы заходили  к нему.

Десять километров пути пройдено. За плечами у нас холщовые сумки, завязанные узлом.

И уже передо мной не седоволосая, всё ещё красивая женщина.
Я вижу избушку под снегом. Оконце светится в темноте. А в избушке…

Ещё в темноте кто-то из соседских мальчишек постучал в оконце.
Наташа накинула большой тёплый платок, поверх него надела тёмную телогрейку с большими рукавами. Телогрейку подпоясала ремешком, чтоб не поддувало. Ноги сунула в тёплые валенки, которые всю ночь сушились на глинобитной печи. На шершавые руки надела рукавицы, связанные мамой.
Пора! И шагнула за порог, в снежную темень.

На перекрёстке её догнал Санька из Заврага. Когда Наташа болела, Санька приносил ей домашнее задание.   Их догнал шустрый Васька.

У них впереди целая жизнь. А пока им топтать и топтать  до школы зимней санной дорогой.  А весной, в распутицу, -  по проталинам.
Осенью  месить грязь под листопадом берёз и осин.  Шагать через деревню Заберезник, через леса.

Впереди Сиеньга.
Там большие деревянные бараки.

В них живут зэки. Зэки ходят в чёрных телогрейках строем. За их спинами, под ремнями, блестят острые топоры.

Этими топорами они будут рубить сосны, валить их в снег.
Падая, сосны будут горестно и тяжко охать, прощаясь навек с жизнью.
Сто лет они росли и были частью этого леса, были его песнью и дыханием, защитой и красой.
И каждая сосна, словно выкрикивала:
- За что - о ?

А лошади повезут уже срубленные деревья в большое кострище. Так называется огромная куча брёвен.

В этих бараках работает дядька Иван. Он свой, деревенский. Дядька -начальник конного отряда. Он добрый. У него можно передохнуть, попить чая.

И ребята шагнули в тепло барака. Дядька Иван сидел на табуретке. А рядом с ним чужой мужик. Видно, зэк.

Платок у Наташи сбился. Из-под него торчали две светлые косички.
Дядька поставил перед ребятишками алюминевые кружки с кипятком.
- Ну, сколько мамка дала денег  на неделю?-
улыбаясь, спросил незнакомый мужик у девочки.
- Восемь рублей, -  ответила та.
- На вот ещё.
Мужик достал из кармана и протянул Наташе деньги.
Она обомлела и не решалась взять.
Он положил ей на ладошку двадцать пять рублей.
Девочка обмерла, зарделась от смущения и пролепетала:
- Спасибо.

Дядя Иван почему-то строго сказал непонятные девочке слова:
- В карлаг пойдёшь, Артур!

А девочка не понимала, почему чужой человек отдал  деньги.
И только, когда пройдут годы, она поймёт, что у этого человека где-то была дочка, которую он давно не видел.

Пройдут годы.
Санька станет морским волком,  не раз будет тонуть, бороздя на больших кораблях океаны.
Васька выучится на военного, с гордостью под старость вспомнит   Кубу, где  служил.
А Наташа всю жизнь проработает на стройках и будет тосковать о деревне.
 Но никто из них не забудет дорогу к дальней школе.

А заключенные шли по шпалам узкоколейки в чёрных ватниках.
 За их согнутыми спинами  были заткнуты под ремни  острые топоры.
Они шли валить лес, рубить сучья. У них была суровая и непонятная для ребятни  жизнь.

….- И так мы уставали от этой  дороги в школу туда и обратно, что когда доходили до нашей первой деревни Песок, поднимались в горку, падали на землю, а избитые ноги поднимали на забор, - продолжала рассказ Наталья, -

Я только одно поняла, что и
и охранники, и заключённые были разные.

После побегов деревни прочёсывали стрелки.

Вот в Почеварах был случай.

Мужик со своей бабой топили большую печь в овине, чтобы сушить снопы. Так сбежавший убил мужика и бросил в печь. Замучил его жену и сжёг вместе с домом. Его поймали и везли через нашу деревню.
Машина остановилась возле дома оперативника Ивана. Наши бабы подходили и плевали на убийцу.

А другой раз мы с мамой сидели дома, и зашёл молодой парень. Он увидел нас и долго плакал. Плакал потому, что сбежать то он сбежал, а что дальше делать и куда податься, он не знал.
-Так вы покормили его?
- Покормили. А всё равно его  поймали.

 Один раз видим.
По деревне идёт чужой мужик в длинном плаше. Видно, это был охранник. Он пришёл в деревню, захотел выпить. Выпивку нашёл. А потом зашёл к соседке Ольге в хлев. Автомат поставил у стены, лёг на сено и уснул.

Ольга, одинокая молодая баба, пришла доить корову. Присела на лавочку перед коровой.

 А тут вдруг  в темноте хлева чужой мужик поднимается. Ольга обмерла. Корова в мужика  рога упёрла острые. Ольга кричать. Он кинулся её успокаивать.

Она выскочила из хлева да к дому своей сестры Гальки бежать. Под ноги Ольги кинулся маленький ещё Ванька. Но она отмахнула его в сторону. Тот кубарем отлетел.
А Галька была грузная баба. Запёрлись в дому. Потом Галька через окно вниз головой кинулась. На земле головой чуть яму не пробила. Галька прибежала к оперативнику. Не сразу, но тот всё понял. И навёл там порядки. А пьяный охранник, когда его увозили, пообещал, что разберётся ещё с Галиной.

Другой раз мы сидели вот за этим столом. Ольгин Ванька стоял возле стола и сосал палец. Вошёл суровый охранник.
От порога строго спросил:
- Где у Вас магазин?
- Вот, тут, - объяснила мама.
- А школа где?
Объяснили и про школу.
- Я у вас не спрашивал про школу!

Он снял катушку от автомата и бросил на стол, где мы пили чай. И я запомнила, как она крутилась на столе в полной тишине.
Потом он ушёл, и мы услышали одинокий выстрел.

Весной, когда стали разбирать дрова, нашли на них чужие лыжи.
Видно, стрелок приходил в деревню на лыжах.

- Однажды мы пошли на болото за клюквой. Повёл нас Филиппов. Он в лагере тоже стрелком работал.
Когда пришли на болото, Филиппов сказал:
- Вот ягоды. Но далеко не отходите.
А я молоденькая была, училась в десятом классе. Слова эти пропустила мимо ушей. Ягодка по ягодке,  и ушла далеко.

Потом слышу. Вроде меня кто-то кричит. Подошёл этот Филиппов и так меня отчитал:
- Ты что!? Это  кажется, что здесь никого нет. Здесь тоже могут быть люди, которые бегут из лагерей. А ты такая молоденькая и свеженькая.
Так я от него больше ни на шаг не отходила.

И никогда не знаешь, о чём сегодня вдруг поведают тебе стосковавшиеся от одиночества люди.

Проходит сегодняшний день. Опускаются сумерки на деревушки.
Как же мало нас осталось зимовать…

Вот и я уеду.
Опустеет мой дом.
Застынут стены. Небывалый мороз скуёт всё в округе.
Палисад мой заметут дикие метели.
Слепые окна будут смотреть на дорогу.

Но ничего не будет мне дороже теперь в этом суровом мире, который научил меня понимать, жалеть и любить, то малое, что осталось, …

Ничего так не потянет меня обратно, как эта заброшенная замерзающая деревенька.

Ничто не позовёт так, как голоса этих шальных ветров, тоскующие крики журавлей осенью, а весною тревожные крики лебедей.

Ничто так не осыплет золотом, как листопады.

И под их звон хочется ещё идти и идти по золотым коврам.

фото автора