497 Ждём подводную лодку 05 06 1974

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».

Глава 497. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Ждём подводную лодку. 05.06.1974.

Фотоиллюстрация из третьего тома ДМБовского альбома автора: Балтийское море. БПК «Свирепый». После «мирного конфликта» с немецким судном-шпионом «Oste» командир корабля, капитан 2 ранга Е.П. Назаров впервые с момента выхода в море на торпедные стрельбы вышел на правое крыло ходового мостика подышать летним свежим морским воздухом. Еле-еле уговорил его чуть-чуть повернуть голову, чтобы снимок получился в профиль. Не любил Евгений Петрович фотографироваться, считал себя не фотогеничным… 05 июня 1974 года.


В предыдущем:

Давненько не брали мы в руки шашек!..

Избавившись от назойливого соглядатая (вспомогательное судно ВМС ФРГ «Oste»), БПК «Свирепый» застыл в дрейфе среди совершенно гладкого тихого Гданьского залива. Мы ждали подхода нашей советской подводной лодки-мишени, обшитой на всякий случай деревом, чтобы «стрельнуть» по ней нашей практической торпедой 53-65К.

Лодка всё ещё где-то рыскала в глубине моря, подбираясь к месту расположения района стрельб, поэтому все свободные от вахты устремились на верхнюю палубу - принимать «солнечные ванны». Давно известно, что весной и ранним летом солнце самое жгучее, полезное, здоровое…

Евгений Петрович Назаров, командир корабля и капитан 2 ранга, тоже вышел на правое крыло ходового мостика. Здесь его оставили в одиночестве, потому что сигнальщики и вахтенные офицеры знали – командир любит вот так в одиночестве, без головного убора просто понежиться в лучах солнца, вдохнуть полной грудью свежий, как духи, морской воздух, напоённый запахами моря.

У меня ещё оставалось несколько кадров плёнки в общекорабельном фотоаппарате и я подумал, что Евгению Петровичу приятно будет, если я сфотографирую его привычное одиночество и подарю ему его фотографию.

Командир отделения сигнальщиков предупредил меня, что «командир отдыхает и ему нельзя мешать», но я всё же робко решил попробовать…

Я приближался к Назарову как охотник или дрессировщик приближается ко льву – медленно, осторожными шагами, сдерживаясь, когда командир корабля недовольно шевелился, и снова приближаясь, когда он отворачивался или расслаблял напряжённые плечи и спину. Так я подошёл к Евгению Петровичу почти вплотную, за три шага от него.

Командир не стал менять позу, он стоял, сильно облокотившись на планширь ограждения крыла открытого ходового мостика, и я не видел его лица.

Фотографировать затылок командира было ни к чему, поэтому я робко, вполголоса позвал его…

- Товарищ командир… - позвал я Евгения Петровича Назарова.

Когда-то поздней осенью и в предновогодние ночи в 1972 году, когда экипаж БПК «Свирепый» переживал эпидемию жесточайшего гриппа, я несколько дней и ночей стоял на руле, потому что стараниями корабельного медика, старшего лейтенанта медицинской службы Л.Н. Кукурузы я не заболел.

Тогда Е.П. Назаров и я подолгу находились одни в ходовой рубке БПК «Свирепый», потому что практически все офицеры, мичманы и личный состав корабля болел гриппом в разной степени. Евгений Петрович тоже болел, но как-то справлялся, он лечился горячим крепким чаем с коньяком и ещё с чем-то – пахучим и вкусным. Потом я узнал, что это был «Рижский» или «Калининградский» бальзам. Этим «чаем» с коньяком или бальзамом он поил и меня, но только ночью…

Вот с тех пор в редких случаях нашего с ним краткого дружеского общения я обращался к Евгению Петровичу Назарову словами «Товарищ командир», так могли к нему обращаться только старпом, замполит и командир БЧ-3, старший лейтенант О.А. Белонин.

Правда, многие офицеры, и прежде всего, мой непосредственный командир БЧ-1, старший лейтенант Г.Ф. Печкуров пробовали обращаться к Е.П. Назарову со словами: «Товарищ командир», но он их быстро «ставил на место» и возвращал в лоно Строевого устава. Командир БПК «Свирепый» практически никого близко к себе не подпускал и ни с кем не дружился (по крайней мере на людях – автор).

На моё обращение, Евгений Петрович только недовольно дёрнул плечами, но не вскинулся и не заругался на меня. Тогда я осмелел и ещё чуть-чуть подвинулся к нему, приготовив фотоаппарат к съёмке.

Опять я видел в видоискателе только затылок командира БПК «Свирепый» и уже сам начал потихоньку свирепеть:

- Он что, не понимает, что нужно повернуться?! – возмутился во мне внутренний голос моего вспыльчивого старшего брата Юры. – Позови его, громче позови!

- Товарищ командир! – чуть громче и настойчивее позвал я Евгения Петровича. – Посмотрите на меня!

- Зачем!? – не меняя позы «вскинулся» Назаров и недовольно и грозно повернул ко мне своё лицо.

От некоторого испуга я растерялся и сразу не смог ответить, но кто-то во мне голосом моего друга деда «Календаря» из деревни Дальнее Русаново строго и властно сказал…

- Так надо!

Евгений Петрович на секунду оторопел, осмысливая услышанное, и в это мгновения я его сфотографировал (фотоиллюстрация к новелле).

Ты!.. – хотел в гневе что-то сказать мне командир БПК «Свирепый», но я его уже не слышал и не видел, я был занят делом – менял выдержку, диафрагму, переводил рычаг перемотки плёнки…

Евгений Петрович Назаров только крякнул с досадой и вновь от меня отвернулся. Лёгкий прохладный ветерок овеял наши разгорячённые лица, и я с удовольствием перехватил дыхание - «Лев» снёс обиду и раздражение и допустил меня к себе…

Я опять нацелился на то, чтобы второй раз сфотографировать командира корабля, сделать «контрольный снимок», но он упрямо не хотел оборачиваться ко мне. Вместо этого я вдруг услышал, как Евгений Петрович что-то говорит мне. Я осторожно сделал шаг вперёд…

- Суворов, - спрашивал меня командир БПК «Свирепый», - ты любишь море?

Я ещё успел подумать, как мне нужно ответить: «да» или «точно так, товарищ командир», но вместо этого ответил…

- Очень.

- А как это «очень»? – спросил меня, не оборачиваясь, Евгений Петрович.

Пока я подбирал слова, он вдруг как-то поёжился спиной и сказал мне так, что я еле-еле слышал его голос…

- А я вот как люблю море…

Вздымаются волны как горы
И к тверди возносятся звездной,
И с ужасом падают взоры
В мгновенно разрытые бездны.

Подобная страсти, не знает
Средины тревожная сила,
То к небу, то в пропасть бросает
Ладью без весла и кормила.

Не верь же, ко звёздам взлетая,
Высокой избранника доле,
Не верь, в глубину ниспадая,
Что звёзд не увидишь ты боле.

Стихии безбрежной, бездонной
Уймётся волненье, и вскоре
В свой уровень вступит законный
Души успокоенной море.

- Ты знаешь, чьи это стихи? Алексея Толстого. А вот ещё…

Как хорошо ты, о море ночное,-
Здесь лучезарно, там сизо-темно…
В лунном сиянии, словно живое,
Ходит, и дышит, и блещет оно…

На бесконечном, на вольном просторе
Блеск и движение, грохот и гром…
Тусклым сияньем облитое море,
Как хорошо, ты в безлюдье ночном!

Зыбь ты великая, зыбь ты морская,
Чей это праздник так празднуешь ты?
Волны несутся, гремя и сверкая,
Чуткие звёзды глядят с высоты.

В этом волнении, в этом сиянье,
Весь, как во сне, я потерян стою —
О, как охотно бы в их обаянье
Всю потопил бы я душу свою…

- Опять не знаешь, чьи это стихи? Это Фёдор Тютчев.

- А это ты уж обязан знать…

Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом!..
Что ищет он в стране далёкой?
Что кинул он в краю родном?..

Играют волны — ветер свищет,
И мачта гнётся и скрыпит…
Увы! он счастия не ищет
И не от счастия бежит!

Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой…
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!

- Вот так то, матрос Суворов, - сказал мне, не оборачиваясь, командир БПК «Свирепый», капитан 2 ранга Евгений Петрович Назаров. – Оказывается, ты не всё знаешь…

Я слушал командира корабля затаив дыхание и замерев всем своим существом, только обрывки мыслей и ощущений роились в голове, сверкали мгновениями озарений. Слух резанул странный слог, которым говорил Евгений Петрович: не «звёздной», а «звездной», «одинокой», «скрыпит», «счастия»…

- Почему же, кое-что знаю, - вдруг услышал я свой сухой и шершавый голос, я же ничего не хотел говорить!..

Ещё чуть-чуть, ещё совсем немного
И курс на West, и снова не до бога,
И снова труд с утра и дотемна,
И снова гуд в ногах по вечерам.
И мысли о себе, когда не в силах встать,
И мысли о тебе, когда ложишься спать,
И думы о судьбе, и как на свете жить,
И снова о тебе, – как без тебя прожить?
А, впрочем, всё уже рассеялось вдали,
Обман и злость, и боль остались позади,
Форштевень рвёт волну и не щадит руля,
Ещё чуть-чуть и кто-то вдруг воскресит меня.

Я читал это стихотворение гардемарина Коли Кольского, подправленное мною под себя и свои переживания, суровым голосом военмора, с силой и чувством, врубая в себя эти слова, как клинья…

- А при чём тут море? – спросил меня Евгений Петрович, теперь я увидел, что он стоит ровно, повернувшись ко мне лицом.

- Море меня воскресило, - ответил я, даже не осознавая смысла своего ответа.

- Да, - произнёс Евгений Петрович и внимательно посмотрел на меня. – Сильные стихи. Твои?

- Нет, - коротко ответил я. – Разрешите идти?

- Иди, Суворов. Иди, ты опять меня удивляешь, - сказал Евгений Петрович и добавил… - Только фотки не забудь сделать, а то адмиралу целую пачку, а мне только три штуки…

Если бы я знал, что он обидится?! Я ж тогда хотел как лучше!..