преследование евреев в Вильнюсе

[Преследование евреев на Виленщине]
В пятницу, в ночь с 4 на 5 июля, взяли множество евреев, одних мужчин, прямо из домов. Женщин и детей разогнали, еврейские дома закрыли на замок, среди прочих арестовали пять наших коллег. Утром одному из них удалось переслать нам записку, в которой он сообщил, что держат их во дворе костёла св. Анны. Я взял немного хлеба и 20 рублей и пошёл без звезды (хотя все мы были обязаны её носить, но мне до сих пор удавалось обходить это предписание безнаказанно). Во дворе было около 300 евреев, сидящих на траве. Среди них прохаживался один (буквально один) литовец с револьвером в руке. У проволочного забора толпились родственники арестованных. Кроме моих коллег, которым мне удалось перебросить всё, что принёс, увиделся со многими знакомыми из Вильно и беженцами. Не думал, однако, что их минуты были сочтены, что, может быть, не успеют они этот хлеб съесть, прежде чем их души встретятся лицом к лицу с наивысшим судьёй. Думали, что их вывезут куда-нибудь на работы, тем более, что до сих пор не слышали о каких-либо подобных массовых убийствах на занятых немцами землях. Тем временем ни один из них не дожил до понедельника, а может и до воскресенья. В какой-то момент, когда литовец не мог отогнать людей с улицы без оружия, позвали другого. Тот выскочил с проклятиями и ругательствами и начал стрелять из карабина, началась ужасная паника. Видя, что творится, я убежал, а поскольку боялся облавы, вбежал (сдерживая шаг) в костёл.В первый раз за долгое время я попал в костёл. Меня поразила гнетущая тишина. Поотдаль стоял на коленях какой-то господин, а подальше, к главному алтарю, женщина. Вошёл, по-моему, и лавочник и преклонил колени (не из набожности, а чтобы не привлекать внимание и спрятаться). Я пытался сосредоточиться и разобраться в мыслях, но не получалось. Чувствовал в душе какое-то впечатление, но относящееся не только, собственно, к этому случаю. Из-за помутнения в мыслях редко когда, да может и не преувеличу, если скажу, что никогда, не мог понять, что со мной, когда я не в состоянии помыслить о чём-либо важном.
То же самое чувство повторилось здесь, в Мире, когда под рождество шёл в костёл на исповедь. Остановился у скамей, оперся локтями и спрятал лицо в ладони, хотел стоять так до тех пор, пока все исповедавшиеся уйдут, а вновь пришедшие не будут знать, исповедался ли я, и смогу уйти, притворившись очищенным и прощённым. Продолжалось это около двух часов. Желая как-то убить время, я пытался сосредоточиться, разобраться в том, что со мной происходит, со своим душевным состоянием. Но это мне не удалось даже в наименьшей мере. В голове всё смешалось от разных мыслей, ничего не значащих и не имеющих между собой никакой связи.
Возвращаюсь к своему повествованию. Литовцы сумели так ловко замаскировать расстрел евреев, что долгое время никто из оставшихся ничего не знал об облаве. Через несколько дней после этого происшествия мой коллега (тот, из Лодзи) узнал от своего кузена, переводчика в гестапо (через несколько дней его ликвидировали), что все эти евреи были расстреляны. Мы же в это, однако, не верили, рассудив, что это невозможная вещь — расстрелять 300 евреев — «меня нет, тебя нет» ( между тем в самой Литве их было унучтожено 300000). Ежедневно было слышно об уличных облавах. Облавы были двоякие — одних на работу, других — в землю ( об этих других, не знали, считали, что их тоже на работу, но куда-то подальше).

И меня дважды ловили, причём в один и тот же день. Один раз на улице всех изловленных сгруппировали в большой отряд, человек около ста, построили нас по четыре человека в ряд, но я в какой-то момент выскользнул из четвёрки (был без жёлтого нарукавного знака) и спокойным шагом прошёл по другой стороне улицы вдоль всего отряда. Только вернулся домой, а там снова мужчин выгоняют из жилищ. Собрали всех во внутреннем дворе, по-двое провели всех через большие входные ворота. Перед воротами стояла очередь в «арийский» магазин. Когда пересекали очередь, замешался незаметно в неё и через минуту был снова в доме. Никакой заслуги моей в этом нет, ибо если бы Господь Бог дал мне более кривой нос или губы потолще, давно бы уже пропал.
Но всегда так быть не могло. Когда-нибудь должен был попасться. Теперь, однако, поверил, и если бы не помощь Божественной опеки, которая меня хранила, давно бы со мной было всё кончено.
С какого-то момента мы собрались вернуться к родителям в генерал-губернаторство. В Вильно была даже создана комиссия, которая организовывала такого рода переезды для «арийцев». Слышал, что один из наших коллег, который при Советах сидел в тюрьме за подделку въездной визы, получил в Литовском Красном кресте свидетельство, что был при Советах политзаключённым и пешком добрался в Бохну возле Кракова. Парень был очень шустрый, на еврея мало похож и владел польским языком.

на фото Освальд с младшим братом в 1941 году