Геоморфология долголетия

Борис Родоман

ГЕОМОРФОЛОГИЯ ДОЛГОЛЕТИЯ

Тема долгожительства была весьма популярна в Советском Союзе. О долгожителях писали, их снимали в кино, их даже изображали на  почтовых марках. Так, марка с портретом простого колхозника  Махмуда  Эйвазова была выпущена в 1956 г. Министерством связи СССР. Предполагалось, что на момент выпуска марки Эйвазову было 148 лет, и он считался старейшим жителем Азербайджана. Впоследствии информация изменилась. Нашли долгожителя ещё более старого!
        В сентябре 1967 г. мы, т.е. я и мой друг, тоже географ, Игорь Михайлович Любимов (1930 – 2004) путешествовали по Закавказью с удостоверениями корреспондентов журнала «Советское радио и телевидение» и между прочим посетили Ширали Мислимова, считавшегося тогда старейшим жителем нашей планеты. «Год рождения 1805» – так назывался документальный фильм об этом старике. Неужели ему в самом деле было 162 года? Никаких документов вроде метрического свидетельства у него не было и быть не могло. Его возраст был установлен косвенно по опросу потомков и впервые официально записан при паспортизации в конце 30-х гг. ХХ века. Ширали жил в Азербайджане близ границы с Ираном, в пограничной зоне со строгим режимом, куда иностранцы не допускались. О каких-то независимых исследователях и экспертах тогда не могло быть и речи. Но сколько бы мы ни сомневались в рекордной цифре, неоспоримо, что Ширали давно перешагнул через столетний возраст, а в горах Кавказа сосредоточилось нигде более не бывалое число людей старше ста лет. Почему? Почему??
        С этим неотвязным вопросом в уме мы поднимались пешком по тропе длиной не меньше двух километров на высоту в несколько сот метров в группе местных жителей, среди которых были и столетние старики, а они ворчали.
        – Проклятый подъём! Наше село – единственное в Лерикском районе, куда ещё не ходит автобус.
        – Не потому ли вы так долго живёте?
        Наш «джип» с водителем – сопровождавшим нас офицером ГБ остался внизу на автобусной остановке, а пешком с нами шёл директор Лерикской средней школы. Провожать гостей к старику Ширали было его общественной работой, на которой он нажил себе порок сердца; наверное, потому, что в отличие от местных жителей не привык к такой ходьбе с детства. (Как видите, гипотеза о причинах долголетия уже вырисовывается).  Директор был и переводчиком.
        Старик Ширали не умел читать и писать, не знал русского языка – это ожидаемо и понятно. Но он не знал и азербайджанского! Потому что никакой он не азербайджанец в этническом смысле слова, а талыш – представитель не столь уж малочисленного иранского племени, существование которого в советское время замалчивалось. В СССР в 1926 г. было около 77 тыс. талышей, а в Иране в 1985 г. – около 100 тыс. То был один народ, разделённый государственной границей.
        Если представлять, согласно модному ныне Л.Н. Гумилёву, что каждый этнос – сын своего ландшафта, то надо сказать, что азербайджанцы – дети аридного (засушливого) климата и поливного земледелия (с искусственным орошением); они жили среди степей в предгорных оазисах, в глинобитных домах с горизонтальными или слабонаклонными крышами и низкими глиняными заборами-дувалами. Талыши – дети гумидного климата (с избыточным увлажнением) и богарного земледелия (питаемого атмосферными осадками); они жили в окружении дремучих лесов в домах с высокими крышами, защищающими от обильных дождей, за заборами-плетнями из тростника и ивовой лозы. Ко времени нашего путешествия субтропические леса остались только на склонах гор до 300 м над уровнем моря, а на равнине были сведены, чтобы «завалить Москву помидорами».
        Азербайджанский язык – один из тюркских языков алтайской языковой семьи, а талышский – дин из иранских языков индоевропейской семьи. Азербайджанский язык так же мало отличается от турецкого, как талышский от персидского. Зато талышский язык отличается от азербайджанского не меньше, чем русский от английского. Во время войны 1941 – 1945 гг.  и после неё всех советских талышей переименовали в азербайджанцев, а преподавание в школах на талышском языке прекратили. Но, как видите, директор школы в Лерике талышский язык знал, и это ему пригодилось.
        Город Астара разделен государственной границей по реке, носящей то же имя. Зимой, когда опадали листья, жители советской Астары видели за рекой своих родных и знакомых, а письмо к ним за границу шло пять месяцев через Лондон.
         – Мы не талыши, мы азербайджанцы,  – говорили нам местные жители.  –  Но многие у нас говорят по-талышски.
        И даже русские дети из военного городка! Да и как забудешь родной язык, если все радиоприемники настроены на Иран. В те годы там был либеральный шахский режим. По радио передавали лёгкую музыку и западные новости. Через границу доносились пронзительные гудки диковинных автомобилей, вызывавших зависть у советских людей. Приграничные иранские города обзавелись уличными фонарями дневного света раньше, чем советские.
        Но вернёмся к нашему подъему в гору. Представьте село на севере Украины, но не традиционные хаты под соломенными крышами, какие теперь можно увидеть только в музее, а выбеленные снаружи отнюдь не приземистые дома с шиферными крышами и застеклёнными верандами, с садами яблони и вишни, но огороженные совсем уж украинскими плетнямн. Почва почти чернозёмная, в сухую погоду – одна пыль, а после дождя, как было при нас, сплошная чёрная грязь, расквашенная ногами людей и ослов; автомобилей и тракторов тут никогда не было. Улицы очень узкие, кривые, ухабистые; то горбы, то ямы. И вот вообразите, что всю эту местность кто-то наклонил к горизонту градусов на 10 – 15.  Чтобы не упасть в грязь, надо за что-то уцепиться. И мы ухватились за плетень, повисли на нём и так почти боком продвигались вдоль села Барзаву.
        Ландшафт вокруг не райский, пейзаж не красивый; так себе среднегорье, без размаха и величия. Леса сведены, куполообразное нагорье покрыто полями пшеницы, обрабатываемыми без машин, вручную; склоны разрушаются оврагами, по полям гуляет и выдувает почву неумолимый ветер. Да ещё и с погодой нам не повезло – дожди уже прошли, но остались слякоть и туман, и так будет много недель подряд, прежде чем наступит холодная зима с толстым снежным покровом.
        – Паршивый у нас климат, дожди и туманы хуже лондонских – сказал встречавший нас секретарь комсомольской организации. (А по-моему, пресловутые лондонские туманы – литературно-идеологический штамп для невыездных советских людей.)
        – Что ж вы к нам летом не приехали, когда хоть теплее было?
        Это сказано в начале сентября на широте Сицилии. Некомфортность климата создавалась высотой и расположением долин и хребтов, принимавших ветры с Каспийского моря.
        Наконец, мы вошли во двор Ширали Мислимова, но самого его не застали дома. Наш старичок где-то загулялся; видно, родственников навещал на другом конце села, и пришёл нескоро, но нам и без него пока было чем заняться. В доме имелось  три или четыре комнаты; одна из них, спальня, оборудована по-восточному (ковры и подушки на полу), остальные – по-европейски. У стен стояли серванты с подарками – сувенирами со всего света. На веранде – стол и стулья, на столе – две рыхлые папки с беспорядочно вложенными в них письмами из разных стран земного шара. Во всех письмах варьировался и развивался один вопрос: «Почему вы прожили так долго?»
        Нередко вопросы разворачивались в обширную анкету: «Чем питаетесь? Пьёте ли спиртные напитки? Курите ли? Сколько было жён, когда женились в первый раз и когда в последний? Сколько осталось зубов?» и т.д.  И, наконец: «Какой у вас климат?»
        В организм старика смотрели все, а в окружающую среду заглядывали немногие, и тут мысль обычно останавливалась на климате. («Чистый горный воздух» тоже рассматривался как климатическое явление). Но разве только климатом отличаются горы от равнин? Они потому и горы, что разнятся от равнин рельефом.
        В разгар перелистывания писем открылась дверь, и на веранду вошел самостоятельно поднявшийся по ступенькам крыльца виновник торжества. По случаю нашего приезда на него надели синий двубортный костюм с узкими белыми полосками. На ногах были толстые шерстяные носки и калоши. Ширали был небольшого роста, очень худой, почти тщедушный, сутулый, но не сгорбленный; лицо смуглое и сморщенное, как печёное яблоко; борода и волосы на голове седые, короткие и редкие, но без лысины. Старик улыбался, был вполне приветлив и даже весел. Если бы я встретил такого на улице, то решил бы, что он очень стар, пожалуй, старше 85 лет, но трудно сказать, насколько.
        При виде Ширали Мислимова меня охватил мистический восторг. Мы кинулись пожимать ему руки и чуть ли не ощупывали его. Удивлял не сам старик, в облике которого не было ничего необычного, кроме разве что не вязавшегося с будничной крестьянской обстановкой парадного синего костюма. Возбуждали и поражали воображение символические факты: сама цифра – 162 года; само осознание факта, что мы удостоились редчайшего зрелища. Значение феномена выходило за рамки той или иной страны и цивилизации. Долгожитель Ширали казался достижением и достоянием всего человечества, вроде Юрия Гагарина.
        Старик сел за стол, извлёк из внутреннего кармана пиджака истрепанный паспорт, развернул его и дал нам подержать в руках. Год рождения 1805, место рождения – село Барзаву Лерикского района Азербайджанской ССР; в графе «национальность» написано «талыш» и зачёркнуто, а сверху написано «азерб.». То был его первый, последний и единственный бессрочный паспорт, выданный в 1938 г.
        Надо было начинать беседу с долгожителем, и тут оказалось, что разговаривать нам, в сущности, не о чем, мешают не только языковые барьеры. Получилось, что мы пришли посмотреть на человека как на бессловесную природную достопримечательность, вроде водопада или зверя в зоопарке,  и говорить будем не с ним, а о нём. Мы задавали вопросы директору школы, а он нам отвечал то же, что и десяткам других посетителей; сообщал всё то, что и до нас было опубликовано в газетах.
        Я спросил, помнит ли Ширали присоединение этой части Азербайджана к Российской империи (1813 г.). Директор ответил, что помнит. Следующим мог быть вопрос, какие именно другие исторические события старик помнит, но я сразу понял, что ответ будет цитатой из официальной «Истории Азербайджана».  Новизна и ценность информации, полученной в такого рода беседе, близка к абсолютному нулю.
        Итак, перед нами сидел человек, проживший почти всё 19-е и две трети 20-го столетия. Он старше М.Ю. Лермонтова и Н.В. Гоголя; ровесники Ширали могли видеть А.С. Грибоедова, проезжавшего через эти края. Когда наш собеседник появился на свет, его соплеменники талыши, известные в России как персы, заселяли весь Восточный Азербайджан. А в Западной Европе в то время ещё не было железных дорог, пароходов, электрического телеграфа; выдающиеся мыслители не замечали начавшегося научно-технического прогресса и не предвидели его роковых последствий.
        А что Ширали? Чувствует ли он головокружительную громадность и насыщенность прожитого времени? Вопрос бессмысленный. Под влиянием образования мы (интеллигенция) соизмеряем свою жизнь с историческим временем и помещаем себя в эпоху, а человек из патриархально-родового общества живет в генеалогическом времени, отмеченном рождениями, свадьбами и смертями родственников и односельчан. Исторические события вроде войн вторгаются в жизнь простых людей только как катастрофы наряду со стихийными бедствиями. Географический кругозор Ширали был, по нашим понятиям, феноменально узким. Подумать только, ведь в первые полтора века своей жизни он не покидал окрестностей родного села, не был даже в Ленкорани, и вообще не был ни в одном городе! И только в последние годы всемирная слава, подхваченная пропагандистской машиной, вырвала безвестного крестьянина из повседневного окружения. Ширали дважды вывозили из Барзаву в большой мир – впервые незадолго до нашего визита, а во второй раз – после. В легковой автомобиль, в этот дьявольский ящик на колесах, несгибаемый сын гор влезать отказался. До Ленкорани он ехал сам привычным ему способом, верхом на лошади, в сопровождении автомобильного эскорта более 65 км. От Ленкорани до Баку его везли в мягком спальном вагоне. В Баку, у вокзала, ему опять подали лошадь, уличное движение было остановлено, народ стоял на тротуаре как при встрече главы государства. Вторично Ширали приезжал в Баку якобы для того, чтобы слушать, как его внук сдает вступительный экзамен в университет (на каком языке?!). Заметьте, в вуз поступал внук, а не прапра...правнук. Не означает ли это, что мужчины в селе Барзаву нередко становились отцами в таком возрасте, который считается весьма преклонным? В наши дни «Википедия» утверждает, что у Ширали родилась последняя дочь, когда ему было 136 лет, а его молодой жене 57. 
        Беседуя на веранде, мы чем-то рассмешили старика. У него вовсе не было зубов, поэтому смех его был похож на птичий клёкот. В лице его тоже было что-то птичье. Ширали достал из бокового кармана пиджака завернутую в тряпочку факсимильную печать, на которой разборчивым почерком художника-каллиграфа была выгравирована подпись «Ш. Мислимов»‚ и, подышав на неё, оттиснул свой автограф в наших записных книжках рядом с почтовыми штемпелями мест, где мы уже побывали. Затем мы выхватили у старика печать, обмакнули ее в штемпельную краску и покрыли многочисленными отпечатками свободные страницы блокнотов, чтобы потом вырезать и раздавать как сувениры. Печать эта сделала наше возвращение в Москву триумфальным, открывала перед нами все двери по дороге в Баку и помогла приобрести билеты на самолёт вне очереди.
        На сцену вышло ещё одно действующее лицо, о существовании которого мы не знали или забыли – сравнительно молодая, последняя жена старика, симпатичная старушка лет девяноста, в отличие от мужа очень сгорбленная, но такая же весёлая; она широко, а точнее сказать, глубоко улыбалась нам своим тоже совершенно беззубым ртом. Почему им не сделали вставные челюсти? Этот вопрос пришёл мне в голову только в наши дни, на рубеже 20-го и 21-го веков, а тогда казалось естественным, что у глубоких стариков в сельской местности обычно не бывает никаких зубов. По этой причине или не по этой наши долгожители не ели мяса, а питались главным образом хлебом, размоченным в простокваше.
        Возле дома Ширали собралась толпа его потомков, человек сорок, чтобы с нами сфотографироваться. Всю группу украшала самая молодая внучка или правнучка Ширали, младшего школьного возраста. Во дворе не было ровной площадки, только котловина, наполненная чёрной грязью. Мы разместились на склоне, держась друг за друга; одной рукой я ухватился за старика Ширали, другой уцепился за плетень, чтобы не упасть, а мысль моя также цепко ухватилась за гипотезу о наклоне земной поверхности как главной причине долголетия.
        Обильное долгожителями горное село Барзаву относится к местностям с богарным земледелием, т. е. не орошаемым из арыков, пользующимся только атмосферными осадками, а это значит, что обширные площади пашни, обрабатываемой вручную, без глубокой вспашки, здесь могут располагаться на достаточно крутых склонах. Человек тут с детства привык ходить и работать на наклонной поверхности. Этим он не похож на пастуха-всадника и на земледельца, работающего на горизонтальных орошаемых полях. Да и чтобы попасть в сёла, надо подниматься пешком по длинной тропе.
        Известно, что в Англии обнаружили столетнего старца, бывшего шахтёра. Уж каким чистым воздухом он дышал – можете себе представить. Но в его шахте глубиной 300 м не было лифта. А в Москве на лестничных клетках висит надпись: «Берегите лифт! Он экономит время и сохраняет здоровье». Тут, кстати, вспомним, что наш старик Ширали, как и миллионы других жителей Азии, спал и сидел на полу, а значит, несколько раз в сутки вставал с пола во весь рост без посторонней помощи и, стало быть, поднимал центр тяжести своего тела втрое выше, чем европеец, встающий с кровати или со стула. Но я никого не призываю бегать по лестницам, обходиться без мебели и т.п.
        Кавказские старики стали долгожителями не от нарочитых процедур и упражнений, а от своего естественного и вынужденного, далеко не комфортного образа жизни, наполненного тяжёлым, но осмысленным и, безусловно, полезным трудом. Если причиной долголетия послужило детство на наклонной поверхности и вызванные ею особые условия для тренировки сердца в раннем возрасте, то нельзя ли перенести эти благотворные факторы рельефа в нашу цивилизованную городскую жизнь на равнинах? Должны ли наши дети расти на горизонтальному полу? Может быть, внукам нашим понадобится не столько кондиционированный климат в многоэтажных городах, сколько КОНДИЦИОНИРОВАННЫЙ РЕЛЬЕФ  в детских садах и на игровых площадках?
        Вполне можно предположить, что мой кондиционированный рельеф найдет разработчиков и появится фирма, которая будет рекламировать «полы здоровья» и «пандусы долголетия» и монтировать их в общественных зданиях и жилищах. Возможно, что выращивание детей на крутоволнистом полу станет на некоторое время таким же модным, как роды в воде. Но я хочу считаться учёным, а не шарлатаном, рекламирующим свою панацею.  Я готов свою идею немного развенчать, чтобы отвести ей скромное место в ряду разнообразных гипотез. По-видимому, рельеф может быть одной из многих причин долголетия наряду с такими, как климат, геохимический состав ландшафта, радиационный фон – в окружающей среде, а для отдельного человека это сбалансированное питание, тренирующие нагрузки, воздержание от вредных привычек, однообразная и ритмичная жизнь – все факторы, достаточно известные и тривиальные.
        Традиции классической науки побуждают вычислять разнообразные корреляционные зависимости, но интуиция и здравый смысл всё больше подсказывают, что главные причины долголетия, возможно, следует искать не в материально-вещественных компонентах среды и организма, а в сфере духовно-психологической.
        Не углубляясь в психологию, давайте согласимся, не мудрствуя лукаво, с кажущейся очевидной истиной: старики долго живут там, где к ним хорошо относятся. Неблагодарное это дело –  сравнивать национальные характеры, но, кажется, никто не станет отрицать, что у всех народов Кавказа стариков искренне любят и уважают все поколения, а Россия в этом отношении оставляет желать лучшего. Сегодня старикам хорошо живётся в двух противоположных ситуациях: 1) в бедных странах с патриархальным укладом и традиционной многодетностью, где старик, всеми уважаемый, возглавляет род, величественно царствует среди многочисленных потомков; 2) в богатых странах с буржуазно-индивидуалистическим укладом, низкой рождаемостью и высоким уровнем социального обеспечения, где старики живут отдельно от потомков, но материально независимы. Россия не попадает ни в один из крайних полюсов, а проваливается в дурную середину. По индивидуализму и отчуждённости людей мы стремительно приближаемся к худшим образцам западных стран, а по уровню жизни большинства граждан – к  странам третьего мира. Но в патриархальном обществе бедность, отчасти связанная с многодетностью, компенсируется этнической и родственной сплочённостью, солидарностью, взаимопомощью. Благодаря этим качествам выходцы из Ближнего Востока, с Кавказа, из Юго-Восточной Азии пользуются успехом во многих сферах деятельности.
        Что делать? Улучшать национальный характер, опираясь на здоровые, но полузабытые культурные и религиозные традиции. Ничто так не определяет жизнеспособность и нравственный облик нации, как отношение её активного ядра – трудоспособных мужчин молодого и среднего возраста – к  женщинам, детям, старикам, инвалидам, больным, умирающим.

Опубликовано:
        Геоморфология долголетия // География, 1997, № 44 (287 – 288), ноябрь, с. 12 – 13; 0,4 л., 14 000 экз.
        Склон долголетия // Природа и человек (Свет), 1998, № 1, янв., с. 34 – 37; 0,7 л., 16 000 экз.

Подготовлено для «Проза.ру» 30 января 2017 г.
Возможна публикация более подробной версии, если она найдётся в моём архиве.

Приложение

Борис Родоман

ЛЕНКОРАНЬ-1967

Письмо № 12 Татьяне Петряковой (1940 – 1996), не законченное и не отправленное, а потому сохранившееся у меня, в отличие от предыдущих 11 писем, в которых описано экзотическое путешествие по советскому Южному Кавказу.

Ленкорань, вокзал, 21.IX.1967. 20.45 моск.

        Уф! Теперь всё позади. Через полчаса спальный вагон вывезет нас из Ленкорани и все приключения отойдут в область приятных воспоминаний. А приключений и за последние два дня было более чем достаточно. Оставив багаж у русских девушек с почты,  мы последний раз переночевали в Ленкоранской гостинице и утром поспешили в Лерик – второй кульминационный пункт нашей поездки. Первым таким пунктом была Астара.
        Автобус, на который мы рассчитывали, ушёл раньше времени, и мы добрались в кабине попутного грузовика. Благородный шофёр не хотел брать деньги с гостей. Ехали вверх по горным долинам 2 ; часа. Как я уже писал, в воскресенье здесь начался сезон дождей; все дороги развезло. Моросящий дождь, не переставая, идёт на Ленкоранской низменности уже четвёртые сутки. А мой плащ разорвался до того, что в нём неприлично показаться. Один рукав почти оторвался.
        Первые 30 – 40 км после того, как автомобиль вошёл в горы, нас окружали те же талышские леса, что и в Астаре, но кое-где встречались жёлтые листья (а железное дерево краснеет). Вероятно, красно-золотая осень здесь очень красива. Дорога опасная: она, как обычно в горах, виляет над пропастью, но особенность в том, что вырублена эта дорога как бы не в скалах, а в почве, которая оплывает и заносит всё потоками грязи. Часто виднеются места недавних обвалов. Склоны изборождены эрозией. Без сапог нельзя выйти из машины.
        Въехав в тот облачный слой, который поливал Ленкорань дождём, мы оказались в тумане, зато дождя вверху почти не было. Лерик, посёлок, стоящий на высоте что-то около 1200 – 1400 м, мы толком рассмотреть не успели, сразу же представились секретарю райкома. Тотчас же нас повезли на машине ГАЗ-69 ещё дальше, к самой иранской границе у подножья горы Кюмюркёй (см. атлас). В нашу свиту входили: 1) редактор местной газеты, он же секретарь 162-летнего старика Ширали; 2) ст. лейтенант КГБ; 3) шофёр, сержант КГБ. Все трое – азербайджанцы. Под таким конвоем мы и путешествовали. Зато в этом районе никто не проверял наши документы.
        Ниже Лерика леса стали исчезать и начисто сменились горными лугами и посевами пшеницы. Голые горы напоминали Дарьяльское ущелье, Тянь-Шань и многие тому подобные места. Почва становилась суше. Здесь уже не было дождя. Наконец, выше облаков мы после четырёхдневной разлуки вновь обрели солнце, жаркое горное солнце, чьё тепло воспринималось одновременно с прохладой воздуха.
        В неглубокой долине среди много[нрзб.]ых  ребристо-пирамидальных [нрзб.]о-жёлтых гор – неширокая быстрая каменистая речка; вокруг на террасах, окаймлённых арыками – яблоневые сады, за ними поля пшеницы и пастбища. Сады, поля и арыки окаймлены тополями, как в Средней Азии; похоже и на Крым, и на Таджикистан; словом, всё типично для аридной Азии. Дома глинобитные, немыслимые в дождли-

Поезд Астара – Баку, ст. Баладжары, 22.IX.67. 5.50 моск.

вой Ленкорани, но с крутыми черепичными крышами. Мы погрелись на солнце вместе с КГБ-шниками; в саду [села Космалян] нам подали хлеб с мёдом, смешанным с сотами; приходилось мёд высасывать, а воск выплёвывать. До иранской границы оставалось около 5 км. Напрасно географы пишут, что из Ирана в данный физико-географический район изредка заходит не то леопард, не то тигр. На самом деле даже мышь не пробежит под пограничной проволокой.
        Нас поместили ночевать в доме колхозного бухгалтера, мужчины лет 40; в парадной комнате, сплошь выложенной тремя яркими персидскими коврами ручной работы. Эти ковры, за каждый из которых дают по 500 рублей [моя зарплата 120 р./мес.], вытканы измождённой женой хозяина, старухой 1931 года рождения  [36 лет, моя ровесница], одетой в тряпки и галоши. Она неграмотна, не знает даже букв, не была в Баку,  Старшая дочь 16 лет, следующая по возрасту дочь 11 лет, и т.д., всего шесть детей, вплоть до грудного. Никто из них не только не говорит, но даже не понимает элементарных выражений по-русски. А хозяин, цветущий мужчина в современном костюме и сером пуловере, стоит на террасе второго этажа как на капитанском мостике и командует. Его жена и дети носятся по двору, где раздувают самовар. Жена в те сутки была поваром, судомойкой и прачкой, старшая дочь – горничной, младшая – официанткой.

P.S. 2020
        Азиатская крестьянская патриархальная многодетная семья – это рабовладельческая ферма. Впрочем, так было и у славян. «Робя» – младший, подчинённый член семьи; «робота» – его участь, доля, постоянное занятие. На Кавказе бывало нарочно не выдавали замуж одну из дочерей, чтобы оставить её в качестве служанки для старшего сына и его семьи. Жалко мне было смотреть на такую женщину…
        Перед выездом из Ленкорани мы зашли на базар.
        – Мы едем к старику Ширали!
        Нас окружили продавцы, любезно и недорого собрали гостинцы – дыни, виноград и прочее, что в горном селе не растёт, но не обошлось и без проклятий.
        – Врёт он, старый хрен, я такой же долгожитель, как и он.
        Русским девушкам на почте, которые самовольно, без разрешения начальства, взяли на хранение наши вещи (на вокзале в Ленкорани камеры хранения не было, гостиница тоже отказалась), был большой втык от ГБ; шмотки наши, конечно же, обшмонали.
        Со штамп-автографами от долгожителя, советской легенды Кавказских гор,  мы возвратились на равнину с триумфом.
        – Мы едем от старика Ширали!
        Нас приглашали на разные мероприятия, авиабилеты выдали вне очереди.
        Я улетел из Баку в Москву на несколько часов раньше моего спутника, Игоря Любимова, оставшегося в аэропорту до утра допивать на комсомольском банкете в честь марокканской делегации, которая, впрочем, посетить это пиршество не успела.

        Для «Проза.ру» 23 ноября 2020 г.