Красногорские холмы-9

Красногорские холмы-9
9. Зависли на малине
Наивными с мала ходили за малиной . Помню с утра ещё едва солнышко взойдёт а мы пристаём к маме
- Вчера решили, тебя не было и отец согласен нас проводить до завалов, где малина растёт .
Мама поздно пришла с посиделок своих взрослых, что ей, любит посудачить о том о сём; артистка ещё та. Там где она народ не уходит, остаются слушать её изречения и выводы, уж очень они оригинальные. Помню как то слушал и тоже увы собирался уйти, да остановило необычность выражений и сама постановка речи, ещё подумалось ей бы запросто можно учится, неграмотна, не получилось в своё время. Так вышло, не охватили пироги во всеобщие мощи. Дочь раскулаченного зажиточного крестьянина, дом полная чаша; крестьяне и мари добытчики ходили к ним на приработки. Мололи зерно на мельнице, косили пшено и рожь как в колхозе за трудодень, пасли их скотину, которых превеликое множество блеяло, мычало и мечтало в овечье бараньем хлеву; лошадь, две коровы , десяток свиней и множество пернатых друзей. По тем временам считались богатыми, решили пролетарии и голытьба; пианино в доме, так что было о чём говорить и ум смекалкой новизны блистает нарасхват. Много чего замешано в любом человеке и того и этого, но то что было особенностью нашей мамы,ни у кого не встречал по жизни. Смелости не занимать, находчивости,терпения, дипломатичности ; умна, таких лес не рождал, убедительно людьми играет. Однако же знает всегда меру и если видит, перебарщивает- сглаживает; не чураясь, вновь найденных народных методик или под смотренных инородных находок - всё оттуда, оттуда, другого пути нет.
 Не скрою,поражался смотря на её как казалось выкрутасы, на деле же со временем стало понятно- именно так и надо и теперь наступило наше Время, стараюсь писать точным, острым её языком; а выражаться осмысленным просторечием русской, выверенной веками обычки славного рода племени- вятичей и этим всё сказано. Прошу или соглашаться со мною или пойти стороною, семеро же одного не бояться, с разницей наоборот - во мне семеро и они во мне одном. Вот и славно, что нашли язык общего преткновения, отсель впредь будет понятна вступительная рампа моих вымышленных повествований. Вроде вымысел, вроде и нет. Многие лихие продуманные мздоимцы с великим рвением ждут не дождутся моих новых, враз набросанных сентеций, чтобы с превеликим удовлетворением выбрать саму начинку и дать своё толкования, будто бы от своего выстраданного творческого материала; не так ли бродяжками с Арбата, собрав копеечку на брата, купили наше эскимо. Вы наш материал и нам тоже надо покушать- как уже другое дело; не ищите там, где просто лежит. Если нашли что-то интересное, надо спросить на то разрешения или на худой конец упомянуть, что, где и сколько взяли без разрешения. Понятно, иначе не поленюсь над Вами зависну и выдерну гвоздь, позицию суть дорогого начала, откуда берутся с причала лекала, с возникновения следствия причины -для чего это делаете? и что Вас гонит на такое? К примеру уважил некий удалённый эмитент мои вылущенные намерения и не только мои; но народные,  рад этому. Не зря зависал у него в схороне русской глубинки, где проводил время,отходя от кропотливо утомительных, хлопотных государственных дел;  нашёптывал на свой вятский гомон в его светлую голову выход из положения, которое всех касается и не только одного меня. Что в том плохого, но и наглеть тоже не надо. Вы что не поняли,что столкнулись с явлением не своего ряда; в детстве поиграли немножко в убогие не те игры -могу разом завернуть так, что всё пойдёт в тар- та- ра- ры и усилий не надо, потечёт река милосердия с вытекающими выводами. Одно лишь выстраданное намерение, выпущенное вскользь, невзначай вырвавшегося из горячего, кипяще- разгневанного внутреннего пожелания и всё… . Не угнаться за ним, в точности повторит действия своего повелителя, но увы он не сможет вмешаться чтобы приостановить как силы торжества отмщения и справедливости, вступают в    неопродолимую силу и вершат в порыве ярости точный повтор на самом деле. По той причине довожу до сведения всех кто положил свой нечистоплотный взор на внутреннее содержания, подумайте прежде семь раз, затем режьте. По причине мною самим непонятного торжества, что всё не так просто как кажется- приведу несколько случаев, которые произошли. Вы уж как ни будь сами подумайте на досуге, где правда, где вымысел и впредь осмотрительными будьте с обладателями таких освоенных, ими природных свойств. К примеру жена когда то в детстве притягивала ложки вилки тыльной стороной руки, гнула гвозди любой толщины своими тонкими пальчиками. Во что с трудом верю. Но коли обещал написать, что то выдающееся из себя и время назрело, то и гусли в добрые руки. Вы уже сами рассудите, что к чему и как дальше быть: плясать танец, иль забыть.
Итак, долго ли, коротко ли, в некотором царстве, некотором государстве жила была душа в клетке из сакрального серебра; но сама не знала - чья будет ? И хозяин тоже не догадывался- чья та. Его или не его. Он вообще не вникал про такое тайное, внутреннее проникновение, готовился жить долго, красиво и на лету. Приехав в красивую досель неведомую страну, поражался её природе, цветам и яркому солнцу, которое светило здесь ярче, чем где либо. Оно вставало рано, грело горячими лучами, возбуждало всё его простое существо на подвиги. Человек тот был полон сил ещё не раскрывшегося лотоса как сравнивал по своей наивности себя с лотосом заснувшего цветка, которое обитает в низовьях большой Волги. Таких цветков множество рассуждал он и больше того не заморачивался без повода. Сравнение же это пришло ему в голову просто, оно само нашло его. Едет как то в жаркий особенно день на велосипеде на водоём- искусственное водохранилище того городка, где проживал, чтобы отдохнуть после праведных трудов в шахте и видит сидит у камыша на бережку прекрасная девушка, почти что русалка . Такой издалека показалась, что само собой в ассоциации всплыло желаемая картинка из ранее виданного. Такое бывает, не правда ли согласитесь Вы у каждого и у него тоже случилось. Сердце затрепетало, забилось сам того удивляясь необычностью поворо -тов подкатил к ней. Хоть бы что то колыхнулось у загорающей, ничего; а у него картинки спонтанным маршем пляшут пеленой с обмороком на пару. И подъёхать не может и разговор завести, не смеет; совсем потерянным чувствует, чурбаном этаким неотёсанным. Не осмелился потревожить, дальше покатил, а картинки в запахе тёплого солнца, уходящего марева от пруда будоражат будто дразня  приятными видениями: резедой, фиолетовой дуги восходящего солнца, испара горизонта между небом и колыхающей далью выжженной степи над блеском прохладной волны. Очертания размыты, чертовщина какая-то; солнце же огромным фиолетовым диском давит голову- помутнение какое-то. Главное не то удивляет, что помутнение, понятно примечает в жаркой выжженной степи и не то увидится; знает по опыту, когда бежишь дистанцию в двадцать или больше километров, примечаешь множество воздушных выкрутасов, зрительных галлюцинаций испаряющейся природы, при чём тут русалка отчётливо виденная возлежащей на водной глади испаряющегося водоёма в зелени ярко блистающей чешуи. Что ему померещилось что ли? Почему здесь в степях рядом со степным городком, где есть асфальтовые дороги и большие многоэтажные дома и даже два фонтана. Что она нашла в этих пустынных местах, куда люди редко забредают кроме отчаянных вездесущих пацанов и редко бредущих на свои дачные участки горожан. В степи за городом издали далеко видать,бывало забегал далеко вроде бы с холма город как на ладони,протяни руки, рядом; а бежать до него долго и расстояние скрывают широкие,гретые палящим солнцем просторы. Что нашла,мелькнуло в наших краях, шевельнулось в душе боль отринутого некогда сердца и острая тупая ностальгия зазвучала ноющей пилой по нервам, сполохом затрещала тревожно не знакомая волна, колющей мурашкой пробежала по телу. Повеяло холодком и тут же горячим кипятком окатила волна и так несколько раз от шеи к ступням ног и обратно. Поймал себя на том, что такого не бывает, повернул чтобы убедится в ясности увиденного,глядя на тело издали в плывущем мареве, восходящего солнца.  Видит, не ноги то; а ласты, которыми шевелит девушка. И чем ближе, тем яснее выступает видение и картинки будто сорвавшись несутся в радуге водяной пены, вслед неё поднятыми с той же водяной глади испарениями водоёма. Будто озеро катится, поднмается к небу, на воздушных волнах парного потока лежит и плывёт та русалка.

- Чур меня, будучи комсомольцем стреножит в страхе свою душу и плоть, усиленно щиплет своё звенящее струной спортивное тело за руки, ощущает боль, виденье же не исчезает. Страх обуревает молодца;
- никогда не подумал,что такое может на земле видеться. Не может того быть одержимо крутит что есть силы велосипед, сворачивает с грейдера насыпной дороги и по скату несётся вниз с увала искусственного водохранилища в голую степь, опрометью летит, куда подальше с гиблого места. Понятно в лесу, где ни-будь, но не тут же, на искусственно огороженном водохранилище, где и рыба с ладошку, ещё посиди. Пробежав, остановился, жалко стало пропащего дня и рыбалки; потихоньку, низом с удочками, где бегом, где нырком подобрался с другого конца водоёма, осторожно с опаской раздвинув кусты всмотрелся в то место, где по приметам должно быть тело как смекнул утопленницы или сама русалка. Там её нет, а лежит девушка без ласт как двоилось тому недавно и читает книжечку. Увидев того меняет позу и замечает,что мол оглашенным бегает по дороге; напугал, не маньяк ли или занимается каким-то не известно понятным видом спорта. И подумалось тому, с нею ясно-вот и спаренные ласты при ней; но почему же стоит перед глазами резеда, которая в этих местах не растёт. Вот камыш, запах с него зловонный, вот какие-то цветы, никакой резеды. Что то тут не так, не стал объяснять, что взволновало, ошарашило и почему оглашённым метался по водохранилищу и перед ней. И затем когда судьба невзначай столкнула его с ней неспроста при встречах росла будто из ничего та резеда и новым дополнением цвела дурманным ладаном акация взамен тех разлагающихся, позухших камышей. Тот дурман из разнотравья позухших тех цветов преследовало того не юношу, уже мужчину зрелую жизнь, когда происходит становление и окостенение человека и характера и чувств. Где бы не приходилось ему быть: в бане ли, в саду, в городском редко, засаженном той же пахучей акацией и липучими топольками парке, на поляне, на природе, тут как тут эта резеда-лотос, с дурманящим, духовитым  приветным банным запахом чистого тела, с острым запахом свежей рыбьей чешуи чего то такого важного, что растворялось и сближало их тела отчего становился неуправляемым и смотрел в небеса и в горизонты-там, где небо сходится с землёй;
- Женился с той которая язвила,
чтобы встречаться с той,
которая стояла той загадкой,
жена же думала любовь волной;
как будто бы с весной у изголовья рая,
порхала и блуждала той мечтой;
Её искал, рыбалку бросил,
не находя блуждал цветной мечтой;
русалка та чистюлею из ада
к нему ходила утренней зарёй;
бредя во сне чешуйками парада,
сжимала поутру капкан;
находкой безупречного обряда,
рекой стремительно игрался патефон;
он как герой дон Педро лука скрученным,
сжимал руками бёдра чешуи;
стонал, летал и плакал лучником
и орошал стрелою дни;
во сне и на яву излучины,
тень билась будто его кровь;
он голышом страдал Христосом мученным,
в бреду сжимая бёдра вновь и вновь;
неробкой речь вилась походкою,
любовь текла, струилася рекой;
он нежно груди её вспучивал,
из пены, из воды,из тех потерь;
находкой ножки хвост страдая лучился,
из состраданья гладя её холл;      
тела их бились в ритме лучника;
пускали стрелы в сердце тенью в дрожь;
неслись рекой, гудя потоками,
тряслись рукой от судорог дорог;
сжималося рукой, сжимая бёдрами излучены,
вилась томительной рекой;
В бреду зависла облаком, похожей с чешуёй;
приснилась рожь, он в ней ведёт косьбу,
глядь то русалка, ближе к ней;
спонтанной дрожью ощупью стреножено,
лошадкой мохноногой мчится голышом на ней;
Любовь такая Вам не снится,
здесь запах сена, август и апрель;
такое Вам навряд ли чаровница,
в душу зарода, виснет соловей;
Русалка та с ветряного мая,
попутал чёрт, весна и коростель;
акаций тех святою дымкой снится,
до сей поры, измене нет вестей;
Русалка та из мая, степнокрылого,
одаркой той с белесою мечтой;
в ей яростно жила; изменой слученной,
мочалкой с бани, кожею Луна;
Любил жалея, смазывал те раны,
склоняясь неустанно окроплял;
она ожила, он окроплял победы,
во сне, как будто лебедь белый,
крича на небо Добронравовым летал;
Девчонки той он окроплял поленья,
стонала, жгла мосты, жила душа;
не пахло та акация изменой,
любил он жизнь, казахский край и май;
Она варилася кипящею муреной,
краснея и бледнея в курултай,
хороший мальчик такой неистовый и смелый,
она такая растакая Кувандыкская проьлядь;
откуда знать такая с Оренбуржья,
с тех мест залётных сизых голубей,
которые и по сей день снятся,
которые и по сей день при ней;
Морена, Катерина, голубица,
семнадцать лет на призрачный полёт;
он окроплял не Вас, а Ваши лица,
Вы вместе пели с Аллой в приворот;
Катюша в пижаме, та будто в кожане,
ходили по городу гордые;
Высоцкий отвянет,
Ветрило натянет
и слава летит стороной;
Вы, Алла пели славу проводницей,
а ты ветрилой кувандыкских тех высот,
у Вас обоих лучезарны лица,
обои Вы сияете в завод;
ночами, днями искренне струился,
его плацдарм любил троих в восход;
но всё ж таки к русалке той стремился,
глаз не ведун, душой искал зарод;
как не чистюля та была, варился,
стремился к той русалке из высот;
любовью окропляя сад дебелый,
росла изменою его душа,
Паром тот без паромщика несмело,
уплыло как то разом в небытие;
внимательно вглядевшись в эти лица,
обман приметил прошлою водой;
в глазах любви нелепой чаровницы
как не приметил ранее, ну её
и снились дальше щёчки шаловницы
и губы чувственных парно;
Запахло запахом измены,
пора решать, пора грести на дно;
измены чисто-честной блудницы,
парно- парнокопытное оно;
и ножки как у девочки двоится,
что чресла, что у этой, что у той;
та песенки поёт, та проводницей,
плетёт из света свой дымчатый бой;
Та ведьма с яростного мая,
глядится в тему времени в глаза;
но снится мыльным саксофоном лица,
русалки той морские голоса
и пахнет чистою мочалкой водица,
любовь его всё переборет- переждёт;
судьба- судьбинушка парно копытцем,
чистюли кожицы зелёный свод;
На шахте верноподанным ложится,
разрывом сотрясая горный свод;
его суженая с ластами всё снится,
под шлёмом смотрит с каменных высот;
не спи замёрзнешь, скоро утро,
в дрёме мнится,
трясясь от тряски, в чувственный полог;
бурило с подземелья думой взвился,
в рекордно сжатый ветряный фокстрот;
Ну что Маруся, Алла, Катерина,
поможешь мне и ротик свой в замок;
он там внизу, промоет раны той водицей,
или стране даст уголька чуток;
сегодня там душою проводница,
она летит востребованным меж строк;
не надо было салазками томится,
канат порваться может смазкою в шлепок;
ну, что моя белеющая львица,
слабо лететь без утренней зари,
без света мыльного пюпитра светлый облик смылся,
святая музыка звучит у нас в поток;
туманность неба озабоченного мыльца,
тростинкой милой Никой в приворот,
победой чёрною канвой мечты простится,
бредя русалкой дождик льёт и льёт;
мочалкою измены,
чистюлей слёзы темы,
ветрами дождика сметённый,
пахучий, рыбий воздух пьяный;
ночами призрачно туманный,
чертою призраков гонимый,
во снах изгиба шапито,
парно- парнокопытные копытца,
полно полтаргейса ветров рейса,
тела по ветру на беду,
измены чистою мочалкою хранится,
чистюли пудреной лунится;
летит он к ней изгибом тела,
любовь сверкает призрачной изменой,
ни капельки ему, не стыдно на ветру;
Он обнимает всех троих и деву,
ту что видал тогда одну,
бежал к которой раньше наяву;
изгибом лука стонет тело,
пахучею темою измены,
не сцены приворот,
изгиба бедёр рвёт и хвост зелёномерный;
нисколечко не жаль,
обманок тех печаль;
Страна ночная бьёт рекорды,
семидесятые- просчёты;
вперёд, бурило ночь твоя,
бури шпуры твоя земля,
слюнявя крылья приворот,
слезой клокоча, ненавидя род;
Один летит астральной ходкой
и с ним мозгов иголок взвод;
русалкой мая, с  кожей белой,
мочалкой чистою измены;
чистюлей пот в очах стоит,
карета финская стучит;
растёт с водою непременно,
забой молчит и лебедь белый,
летит и падает в забой:
чистюлей, паданкой, дугой,
парно, мочалкой, пудрой жёлтой;
нет в них изгибов, стержень ломкий,
парик шутов, изгиба складень,
нет бёдер, нет хвоста на складень;
забой гудит водою смазан,
Трещит карета, дробью камень;
дремота черная забота,
все удалились, спать охота;
стучит забой, гремит карета,
взлетают лебедем победы;
сметаной пахнет и чистюлей,
в забой летит тот образ милой;
к чертям и вон из снов, из слов:
жену, обманку, нелюбовь;
У Аллы радужную новь,
пахучих макинтоши мены,
прямыми ножками морены,
большими ртами и грудями,
из них летит измены камень;
изгибов нету на перелёт,
кровь от которых стынет свод;
На всё пойдёт горнорабочий,
канвою, лебединой рощей;
дождей сгоняя в переход,
пешком бредя домой в отход,
пчелинкой мая и изменой,
грустинкой мнятся дыба темы,
и запах этот из мечты,
бредёт за ним все три версты;
А дома белый приворот,
с мечтой которую замнёт,
простая девушка из схемы,
что обожает анекдоты ветры,
картошку ставит русский чай,
уходит в клуб поёт печаль;
под Пугачёву и ещё кого,
звенит распутицей звонок,
страстной из ресторана смог,
гром коголосного обета,
Под Пугачёву- ах, лето;
летит, печалится изменой,
картошка стынет, жди ответа;
в печаль души, в печаль измены,
так где же белый лебедь, где ты?
Летит тот голос по степи,
сметаны жди, лепи стихи;
Летит и кажется планете,
сметаны жаль и ножки сменой,
дождями лето в приворот;
степную окропляет плоть,
качает тополиной схемой,
ветрами мая и изменой,
Русалкой с туч блестит восток,
косым дождём сливая смог;
царапая иголкой стены,
русалки с мая и изменой,
извёсткой, рыбьей чешуёй,
грузинским чаем и мечтой;
Запахло тело мочалкой измены;
сметаной, чистюлей и кожей дебелой
и он окроплял ей без устали цвет белый,
что в рост из воды резедой неприметно,
того, что парно-парное витает,
легко дует в том небе в глазах обитает,
погряз чёрным лебедем в белой канве,
в тревожном прозвоне грудей шапито,
в русалке той ладана, в изгибе складном;
обманкою верх, завязанным ртом,
Запутанный образ лепил из мечты
и ноги приделал жене от молвы,
а бёдра крутые с русалки сорвал
и мысленно швом наживую сабрал;
из трёх он третью свою резеду,
сшил будто сапожником работал в аду;
про рыбу забыл, про рыбалку и спорт,
искал в той девчонке вчерашний аккорд;
Любил на природе гулять беззаветно
и бегать в степи и дети пошли;
но в небо давно, смотрел всё равно,
те старые ветры, искал будто гетры,
Что видел не cмог, во степи сто дорог
и чудилось флюгер тем ветром подует;
чуть- чуть не хватило, он стал бы как бог;
Просеяли вьюги, ветра на обгон;
пороги, дороги, судьбой на схорон,
измена, отроги, не повезло,
сердце оставил в степи той давно;
Грустною грустью в лесу ликовал,
корил в расставании и розу сминал;
то была не роза, не резеда;
то было больная с шипами вода;
Пион, альстримерия, акации джаз,
неба мицерия и дутый контраст;
девчонка та ловко содрала, картуз
его душу, стащила, на дно, на конфуз
Искал долго где- то, в степях то кино
и будто нарочно прошляпил зеро;
мяукнула кошка, весна не придёт,
сидишь дикой ношей, окно стережёт;
в степях тех осталась, он лесом пошёл
и душу из сердца погнал на простор
и вывернул хора из сердца разора:
заноза, заносом, хирургам шитьё,
он вышел из мая, всем нам в забытьё.
Увы через боль и расставание разочарование и грусть переломил и себя и свою суть, отбросил несущественно привлекательные и радужные полёты, отверг избирательные прямые дороги и парадно освещённые лестницы с шикарно красочными коврами, пролетел сквозь человеческую молву и шёпот общественного порицания. Пренебрёг, увы известностью и напыщенной популярностью, хотя между нами и благоволил раньше к акулам пера и цветной рампе сценического действа. Увы переборол ложное чувство, схимником потупив абвиатуру, смотрел сквозь дымку завесы прежнего того обмана, того казалось волшебного тумана. Различил, наконец-то ложную истину пустоты. Мелкотемье порождается в нашей бескрайней земле, пока обернётся душа в мыльной пудре, пока отмоется. Она переборола лживую оболочку намоленного человеческого вскрика, пришла к осмыслению
- звёзды сильнее, могущественнее загадочней и чище, потому что никогда не исчезают с небес, которым поверил и они не обманули.
Он же пошёл дальше, забыв про мелкое и это было правильно и она была почти что копия народной звезды и пересилив благовидные не его позиции благодушия перешагнула через них так же как они перешагнули через него и даже не стали заморачиваться. Посудите сами кто он и кто они? Для него они отработанный материал, может быть восхитительный в мессах простого непритязательного люда, но для него этап пройденной жизни. Если одна из них Горгоной сидит и продаёт на площади пирожки, то другая всё имеет на высокой волне, пользуя природную внешность и голос родителей то и он невысокого мнения о таком способе, ведь вся остальная месса холлодно смотрит разноголосицу сладкого ветра, им бы хотя бы хлеба с маслом и ровное дыхание с подмостков выпендрёжа. Таким образом и он разобравшись выбрал свою тревожную молодость, "Островским" молится своим ветрам, назло судьбе, разбойникам и Пугачёвым. Модно, водно, сводно; а, надо это нам, думаю честно и неприлично ломать себя прикинувшись полновесно довольным, обеспеченным кассетой великодушных пустых, заполненных отзвуками радуги жирующей волны. Великий только тогда великий, когда радеет за униженного и оскорблённого, готов сердце вырвать на алтарь благоденствия и уж преуспел, то благодарит прежде народ, страдая за его унижение; но не кусочничает по поводу и без него, навязчего подчёркивая своё превосходство и достаток.
Не стыдно ли хвастать тем, что имеешь, за счёт других усилий, ведь основная масса живёт впроголодь и ей не до великодушных высот продуманного времени. Смотрите одни и те же голоса орут в России пустые красивые мелодии, затрагивая струны народного эпоса, зовущие к анархии непослушанию, цинично играя на струнах народной души. Жирующая братия оседлала конька народного пафоса, представляясь и кичась своим честно добытом достатке; а что же нам делать, коли жили в подвалах и задворках, не смели перешагнуть тот барьер колючих заборов и сейчас удумали время пришло сытых продуманных желудков и больше нет никого и можно смело валять гегемонию окультуренного разврата. Клавдия Шульженко то и была, что жила не отрываясь от народных интересов была, жила, ушла непререкаемым авторитетом выраженного народного песнопения чаяния и интереса. Ничто не сравнится с глубиной народной посадки, она отображала от имени народа мысль народного полнословия, ей доверяли- этим нет доверия, полнотой содержания уносила отзвуки к звёздам наивно искренне, сострадая; эти же меркуют вывертами хорошо поставленных голосов и безтемье, расхристанность в отголосе звёздной болезни ненастоящих божков.
Мелко, ненастояще и рассыпчато, мы никогда не выберемся из застойного болота крикливой рампы заблудших голосов, где голубым по зелённому пронимается невежественная рампа пустоидейных отголосий и там в тёмном небе освещенном дальними ближними звёздами они теряют свою силу и шарм.

…. А, времечко меж тем бежит по волнам пространства; эпоха следует эпохе. Мы ещё малыми ходим на завалы шигаковского колхозного поля на межу, там где согласно постановлению партии и правительства происходит неуклонное межевание с целью мелиорации окультуривания земного слоя- БИОСа. С банками, бидончиками и кружками первооткрывателями лазаем по ним в поисках дикой малины. Ничего не укроется от нашего пристально, интересующего взора;
- держись малина, крепись кусты;
мы победили, ушли мечты,
голыми повесами, катятся мосты,
радостной завесою, зависаем мы;
не пылит дорога, не гудит пчела,
радости полотна, мира чудеса;
Лермонтов далече, не белеет даль,
отдохни немножко, в паруса печаль;
линия известна, в поле за гумном,
трактора заветно, пашут землю днём;
Казахстан далече, тыльной стороной,
мамочка высоко, тучи головой;
не пыли дорога, не жужжи пчела,
ленинское око, звёздочкой Луна.

Мама была статной по природе, чувственной редкой красоты женщиной с прекрасно сложенной фигурой и бёдрами копия Венеры Милоской, вдохновенно милым от природы лицом, несущим миру милосердие терпение и любовь, её фото подтверждающее редкую красоту земного сотворения к сожалению висит не по назначению, так же как и та душа летает неприкаянной с прошлых лживых перемен. Оно неумолимо взяло, что дало обратно в свои владени я и мы неприкаянными  мотыльками летаем в чувственно освоенном пространстве, освоенного земного прошлого сожаления нашей земли, нашей страны. Слой попсового равнения и Ласкового мая пролетело мимо нас, меня тоже не задело сомнительно чувственно лжывым искусственно нагретое инкубаторское тепло. Обитая в нём, мы оторванными от мира общественных явлений с обратной отдачей платили дань неискренним,не честным искусственно придуманным маленьким “божкам” той платой, что они выражали в своих плаксивых песнопениях. Куря, плевали им вслед с ненавистью, провожая их развинчато-блатную походку, они украли у нас подковку, время бесжалостно перескочило через нас. Мы те, кто многое сделал, претворил своей стране своей земле, люди обязаны нам; но всё равно независимо скромными летаем в свободном полёте, там где пожелаем и ведёт наша стать,соеденившись тем, чем завещано матерью Природой.

Виктор Перфилов 01.02.2017г.