526 Их было восемь... 17 06 1974

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».

Глава 526. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Их было восемь... 17.06.1974.

Фотоиллюстрация из открытой сети Интернет. Ночное море. Такой была Балтика вокруг БПК «Свирепый» в ночь с17-го на 18-е июня 1974 года.


В предыдущем:

Вечер на Балтике был удивительно спокоен, хорош и красив, я тоже немного почувствовал себя сказочным героем-мореходом «Синдбадом ибн аль Суворкиным». Если бы я знал-догадывался, какие «приключения» меня ожидали сегодня ночью…

Поздно вечером 17 июня 19674 года на границе окончания сумерек и начала ночи, примерно в 23:15, ко мне в дверь «ленкаюты» негромко кто-то постучал, а когда я спросил «Кто там?», то знакомый голос моего друга и годка Саши Сенацкого ответил: «Это я. Выйди, поговорить надо».

Что-то мне в его голосе не понравилось, но я дверь открыл и увидел группу хмурых насупленных ребят, старшин-годков из БЧ-5, БЧ-3 и БЧ-2. Они тесно толпились в тамбуре и молчали.

- Заходите, - пригласил я ребят в «ленкаюту», но они продолжали стоять в тамбуре и старались не смотреть на меня.

- Ты, это, - сказал один из них «годковским» тоном, - выйди лучше на бак. Побазарить надо.

- Ну, выйдем, - сказал я примирительно и стал протискиваться сквозь тугую толпу напряжённых чем-то «годков».

Ребята обычно как-то освобождали мне путь, а тут я почувствовал, что они неохотно и со значением сопротивляются мне, медлят уступить дорогу и руки у них были в карманах…

Я раздраил задвижки броневой двери выхода из тамбура на бак , переступил через комингс и вышел на верхнюю палубу. Мыслей особых не было, так, - какой-то кавардак из мыслей, ощущений, зуда в гузке и дрожи в коленях…

Среди обрывков мыслей проскочила одна, смысл которой я уловил: «Что Сашка Сенацкий делает в этой компании?».

Я вышел по наклонной палубе бака поближе к носовым брашпилям и якорным устройствам. Если меня начнут бить, то я могу отступить к носу, к флагштоку и меня могут увидеть сигнальщики с сигнальных мостиков по бортам и из ходовой рубки. Правда в это время иллюминаторы ходовой рубки не светились, но там обязательно должен был находиться вахтенный офицер.

Мои «гости» остались в глубокой чёрной тени высокого стального гребня волноотвода, который защищал пусковую установку противолодочного комплекса «Метель» от штормовых валов. Я сначала не мог их посчитать, но теперь я видел, сколько сердитых «годков» пришли по мою душу…

«Годки» стояли плотной кучкой в тени волноотвода и молчали, их было ровно восемь человек. Я невольно вспомнил строи из стихотворения-песни Владимира Высоцкого «Тот, кто раньше с нею был»:
…

Но тот, кто раньше с нею был,
Меня, как видно, не забыл,
И как-то в осень, и как-то в осень —
Иду с дружком, гляжу — стоят.
Они стояли молча в ряд,
Они стояли молча в ряд,
Их было восемь.

Правда, в отличие от песни мой «дружок» Сашка Сенацкий стоял не со мной рядом, а против меня в толпе этих «восьмерых».

В голове назойливо кто-то  голосом наполовину Высоцкого, наполовину моего старшего брата Юры, напевал слова той самой песни, но я их пока не слушал, потому что лихорадочно искал ответа на вопрос: «В чём дело? Что им надо?».

Первым нарушил молчание тот самый годок из БЧ-5, который позвал меня «побазарить»…

- Ты не боись, мы тебя не тронем. Пока, - сказал он лениво и веско, цедя каждое слово через зубы. Эта манера блатного разговора была мне очень знакома ещё со школьной поры, с общения в рабочем общежитии Севморзавода и в Морской школе ДОСААФ в Севастополе.

Я знал, как мне ответить в такой же манере, но пока решил повременить переходить на «базар по фене».

- Ты, Суворов, загордился не в меру, - продолжил говорить «годок-маслопуп». – Ты теперь не комсорг, не рулевой, не командир отделения, не помощник замполита. Ты вообще – никто и звать тебя никак…

«Маслопуп» замолчал, ожидая реакции от меня. Я молчал, только руки засунул в карманы штанов, потому что «на улице» было уже очень свежо.

- Ты, Суворов, заборзел не в меру, - продолжил говорить «малоспуп» и я уловил в его голосе нотку раздражения. – Всех кого ни попадя фотографируешь, а уважаемых годков обходишь стороной. Вот, даже своего друга Сашку Сенацкого не позвал фотографироваться, не говоря уже о нас.

- Ты много на себя берёшь, Суворов, - заявил грузный представитель БЧ-5, мотнул по-бычьи головой и расправил «могутные» плечи. – Заграбастал все фотоматериалы и сидишь на них, ни с кем не делишься. Не делишься ты, Суворов! Сечешь!

«Годов-маслопуп» обернулся к своим «друганам» и те согласно закивали головами, а один из них сдавленным голосом поддакнул: «Делиться надо!».

- Вот-вот! – воскликнул «предводитель». – А то несправедливо получается: одним всё, а нам – ничего. Так что ты, Суворов, давай ка кончай эту политику, давай помогай своим годкам, мы же тебе не враги какие-то, мы же твои годки, а ты закон годковской дружбы нарушаешь. Это непорядок…

- Все фотоаппараты у тебя, все фотоувеличители у тебя, все проявители, фотобумага, фотоплёнка, тоже у тебя – быстро стал перечислять кто-то из-за спины «годка-маслопупа». – Мы же тоже хотим иметь фотки в ДМБовские альбомы! А ты только своим друганам фотки делаешь!

- Ты чё молчишь? – уже розным тоном спросил меня их предводитель. – Думаешь, молчком отделаешься? Ты не молчи, говори, давай! Только «не базарь» мне про общекорабельное имущество и твои обязанности разведчика! Не пудри нам мозги!

Предводитель замолчал, и уже ночная тень ещё гуще спрятала их лица…

- Чего конкретно вы хотите? – спросил я их, предчувствуя, что молчание опасно затягивается.

- Чтоб ты не выё…ывался, чтоб уважал годков, чтоб делал фотки всем по справедливости, - быстро ответил кто-то другой из ночной тени. – Будешь приходить к нам на боевые посты, фотографировать, а потом делать фотки. Если бумаги не хватит, то мы тебе дадим.

- А потом догоним, и ещё поддадим! - сказал кто-то в ночной тени усмешливым тоном.

- А если я откажусь? – спросил вместо меня один из моих внутренних голосов (по-моему, это был голос моего брата Юрки – автор).

- Тогда не обижайся, Суворов, - сказал сурово «годок-маслопуп». – Устроим тебе тёмную, и тебе мало не покажется.

Мне важно было услышать голос моего друга-годка и товарища Саши Сенацкого, но он упорно молчал и делал всё, чтобы я не видел его лица и глаз…

- А что вам мешает сделать «тёмную» прямо сейчас? – спросил я их опять «чужим» голосом и сам же ужаснулся от такого безрассудного нахальства.

- Смотри, Суворов, напросишься, - сказал до этого молчавший кто-то в ночи. – Ночь уже, а за бортом вода холодная, долго не протянешь… Ты, понял!

Вот эти слова меня словно отрезвили, ударили наотмашь, оживили и возмутили до самых кончиков пальцев на ногах. Тело само по себе вздрогнуло, мгновенно наполнилось какой-то жгучей энергией, горячей кровью, спокойствием и невероятной злой силой…

- Вас восемь, - сказал я уже своим голосом, добавив в него не баритональной бронзы, а холодной острой стали. – Конечно, я с вами со всеми не справлюсь, но одно я могут утверждать и обещать вам точно: в одного из вас я вцеплюсь намертво, руками, зубами, ногами и мы вместе пойдём на дно…

Я говорил это с полнейшей убеждённостью в истинности своих слов и обещаний, с силой, яростью, напором…

На память опять вспомнился мотив и стихи песни Высоцкого:

Со мною нож, решил я: — Что ж,
Меня так просто не возьмёшь.
Держитесь, гады! Держитесь, гады! — 
К чему задаром пропадать?
Ударил первым я тогда,
Ударил первым я тогда —
Так было надо.

Да, так было надо и я для себя решил, что именно так и сделаю: схвачу того с хитрым и коварным голосом и пусть меня валят, бьют, душат, но этого гада я точно «завалю»…

«Врёшь! Меня так просто не возьмёшь! Держитесь, гады! Держитесь, гады!» - вразнобой звенели в моей голове разные голоса моего друга деда «Календаря» из деревни Дальнее Русаново, голос моего отца, Сергея Ивановича, моего наставника Женьки Мыслина и азартный и весёлый голос моего брата Юры.

Даже внутренние голоса моей мамы и моей воображаемой Феи красоты и страсти молчали, понимая, что в данный момент «так было надо»…

- Вы что же, фраера, - сказал я этим восьмерым блатным голосом, даже не видя от ярости их лиц, - думаете, что вот так «по-пацански» можете меня «на понт» взять? Духариться вздумали?! Думаете, Суворова можно на фуфло обломать? А вот хрен вам в дупло!

Ребята явно не ожидали от меня такого. Ошарашенно молчали, и понял, что мне нужно действовать первому…

Не вынимая рук из карманов, я наоборот, не набычил вниз и вперёд голову, а высоко ей поднял, расправил плечи и шагнул прямо в этот чёрный сгусток враждебных теней…

На этот раз они расступились и свободно пропустили меня в тамбур.

Только закрыв на ключ за собой дверь в «ленкаюту», я почувствовал, как напряжён и как я устал за эти три-четыре минуты «базара» с годками…

Ноги трусились, руки дрожали, грудь теснила боль и отсутствие свободного дыхания, а мокрая спина всё ещё помнила жуткую прохладу морской глубины, подкрадывавшуюся ко мне из-за спины…

Меня бил нервный «колотун» и я всё никак не мог успокоиться, пытаясь найти ответы на мучившие меня тревожные вопросы...

«Где же ты, Сашок, прокололся? Как же ты забыл про Сашку Сенацкого? Почему, действительно, не позвал его и других ребят? Может ты, Суворов, оторвался от коллектива? «Закучковался с друганами» и что теперь делать?».

Примерно до полуночи я не мог уснуть и только-только приложился щекой к подушке, как в дверь опять кто-то осторожно постучал…