532 Крутой излом 21 06 1974

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».

Глава 532. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Крутой излом. 21.06.1974.

Фотоиллюстрация из ДМБовского альбома автора: ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Предчувствие беды в день выборов в Верховный Совет СССР 16 июня 1974 года не обмануло. Беды и удары судьбы посыпались один за другим. Хорошо, что вокруг друзья, которые не дают унывать. Вот командир отделения радиотелеграфистов БЧ-4 Алексей Алексеевич Мусатенко (период службы 01.11.1971-12.11.1974) вышел на бак подышать свежим воздухом и пообщаться «на воле». Стойкий, мужественный, никогда не унывающий моряк. Я рядом с ним, как «потухшая свечка». Фотоснимок от 16 июня 1974 года.


В предыдущем:

Окрылённый новым назначением и открывшимися новыми перспективами по службе, я немного успокоился от терзавших меня сомнений, расправил плечи, стал уверенней обращаться с друзьями-годками и другими матросами, однако на построениях личного состава на вечернюю поверку становился в строй БЧ-1, по росту справа от командира, штурмана, старшего лейтенанта Г.Ф. Печкурова. Он был в курсе перемен в моей службе, но для остальных я оставался рулевым. Однако ничего так не ломает жизнь, как переезд с квартиры на квартиру, с одного места жизни, работы или службы на другое, переход с одной должности на другую. Сломалась жизнь и у меня…

По приходу в ВМБ Балтийск и после торжественных проводов командующего Балтийским флотом, адмирала В.В. Михайлина, который поздравил нас «с отличным выполнением боевого задания», когда, казалось, большое напряжение этого ответственного выхода в море на боевые стрельбы, спало, пришла первая беда…

Я получил долгожданное письмо от Оленьки – моей «знакомой незнакомки» из летней электрички «Москва-Калуга1».

- «Здравствуй Сашенька!» – писала она. – «Я поступаю уже более чем жестоко и не только с тобой, но и с собой. Я оказалась больна, выяснилось ещё и то, что сама я неспособна себя лечить. Вот одна из самых важных причин моего отъезда».

- «Прости, Сашенька, мне очень не по себе оттого, что я, может быть, обидела и даже обманула твои чувства. Поверь, это не так и мне не хотелось бы терять твои чистые светлые мечты, тебя с твоим сильным грозным морем».

Я читал письмо Оленьки, в котором она пыталась оптимистично рассказать о прекрасном небе и облаках, которые она видит со своего места из окна больницы, о шуме леса и пении птиц, которые она слышит, о тех чувствах, которые она переживает, читая мои письма.

- «Сашенька, с нетерпением буду ожидать от тебя письма. Ты разрешаешь мне тебя поцеловать в лоб? Хорошо? А теперь, - до свидания. Оля».

Десятки раз я читал, перечитывал и вчитывался, вглядывался в это письмо, прежде чем ответить на него. Я всё пытался в каких-то оборотах речи, в словах, в помарках на письме, в наклоне букв и по почерку узнать, догадаться, увидеть то, что скрыто, что произошло и что случилось с Оленькой. Уехала она далеко, к сестре в Свердловск…

Я подумал, что уловил её намёк-жажду по жизни, по приключениям, по живой природе и написал ей о последнем выходе в море, о волнении и напряжении ракетных стрельб, о своей тревоге по поводу её болезни, о желании встретиться с ней, где бы она ни была…

Сложный клубок отношений родителей дома в Суворове, переплетения моих взаимоотношений на корабле с «годками» и начальниками, неясность моей дальнейшей службы до конца срока, мечта и жизненная задача учёбы в институте и работы, выбор места жизни – в Суворове с родителями, в Севастополе или ещё где-то, например, в содружестве со Славкой Юнициным, - всё это перемешалось в тугой узел, который невозможно было логически одними думами-рассуждениями распутать.

В этом отношении очень полезным и к месту было очередное письмо теперь уже бывшего моряка-свиреповца, плотника-боцмана Володи Баранова из города Ивья (Белорусская ССР).

Он с живым нетерпением, восторгом и гордостью рассказал, как с «корешами» малость выпили и пошли на танцы в ДК (дворец культуры), а там была Лариса – его давняя школьная подружка.

-«Когда я увидел Ларису, то весь хмель моментально улетучился, но я к ней не подошёл, а встал в углу, чтобы посмотреть, что будет дальше. А дальше было такое: один мой «кореш» подвёл её ко мне (понял меня). Лариса встала рядом, поздоровалась, мы перебросились парой слов и я пригласил её потанцевать, а после танцев я не стал её ждать, а пошёл к озеру на наше с ней место и сидел там один – обдумывал».

- «В воскресенье Лариса уехала в Молодечно (у неё экзамены). Я встретил свою сестрёнку, она передала мне адрес Ларисы. Написал ей письмо и сразу же получил ответ – всё только об учёбе и пожелания мне «хорошей сдачи экзаменов».

- «22-23 июня 1974 года Лариса приезжает на наш консервно-овощной завод на практику, тогда с ней поговорим, а пока бывают таким мучения, что хоть локти грызи»…

- «Я с 1-го по 29-е июня 1974 года сдаю экзамены, уже сдал довольно успешно 10 экзаменов, осталось ещё 5 предметов, но они не такие тяжёлые: история, география, обществоведение, черчение и ещё один. Все «четвёрки», только две «тройки» - геометрия и сочинение. Трудно сдавать экзамены экстерном, трудно, однако – надо, потому что в этом году буду поступать в институт».

- «После того, как сыграл ДМБ, я встречался с друзьями, выпивали, а сейчас – нет, потому что для меня учёба в институте сейчас важнее всего. И от всех соблазнов воздерживаюсь, хотя «кореша» ходят вокруг меня, зовут с собой, но только для вида, потому что понимают меня и это хорошо».

- «Ну, кажется и все мои новости. Да, Саня, получил в райкоме комсомола новый комсомольский билет, хотя и получил выговор без занесения за то, что долго не вставал на комсомольский учёт. Прошу тебя, сделай мне комсомольскую характеристику. Я бы сам приехал в Балтийск, но долго и хлопотно оформлять пропуск в город. Пиши, Санёк, жду письма. Передавай всем привет. До свидания. Друг, Володя. 18.06.1974».

Конечно, я тут же написал отличную комсомольскую характеристику старшему строевому матросу Владимиру Владимировичу Баранову (период службы 12.05.1971-08.05.1974), отличному моряку, герою первой БС (боевой службы) БПК «Свирепый» в Северной Атлантике, храброму, трудолюбивому, отзывчивому, доброму человеку, настоящему другу, товарищу, целеустремлённому, ответственному, спортивному и красивому молодцу.

Замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков поморщился на «неуставные слова в характеристике В.В. Баранову», сказал, что «не знал его, поэтому не может отвечать за такую характеристику», потом потребовал, чтобы я показал эту характеристику нашему боцману, а затем исполняющему обязанности комсорга корабля мичману Дворскому. После того, как я всё это выполнил он опять стал читать-перечитывать и по-своему «кроить-перекраивать» замечаниями текст характеристики…

Тогда я спросил разрешения выйти из каюты замполита и тут же постучался в каюту командира корабля, капитана 2 ранга Е.П. Назарова. Тот разрешил войти. Я представился и в двух-трёх словах-предложениях объяснил цель и задачу своего прихода к командиру.

Евгений Петрович молча прочитал мою характеристику Володе Баранову, сказал, что «помнит такого матроса» и что я «верно всё о нём написал». После этого Евгений Петрович размашисто утвердил характеристику, встал, вместе со мной вошёл в Мерзлякову и коротко сказал ему: «Подпиши, вы его (Баранова) не знали, но зато хорошо знаем мы».

Ещё один «кол» воткнулся в забор между мной и замполитом, но Володя Баранов получил то, что просил от нас – его друзей и товарищей по службе на БПК «Свирепый».

Странно, но это письмо Вовки Баранова, его краткое описание жизненной ситуации с Ларисой, экзаменами, приключениями в райкоме комсомола и переживаниями, оказало более сильное воздействие на меня, чем все последние письма моей мамы с нравоучениями, пожеланиями и настойчивыми требованиями готовиться к поступлению в институт. Я просто получил совершенно независимое подтверждение маминой правоты с «гражданки», от моего друга и товарища по службе, который сейчас переживал всё то, что ожидало меня после ДМБ.

Только сейчас, когда я «пробивал» комсомольскую характеристику Вовке Баранову в тягучей, липкой и гнетущей атмосфере взаимоотношений с «начальником», я вдруг отчётливо понял и осознал, что не только братская искренняя взаимопомощь и дружба ожидают меня «на воле». Скорее всего там будет суровая, беспощадная и коварная недоброжелательность корыстных людей…

Вот и Верочка, моя старшая двоюродная сестра, писала в своём письме, как трудно сдавала в институте экзамен – «История изобразительного искусства», как трудно готовится к экзамену «История КПСС», да ещё в условиях, когда она разводится с мужем, отцом Русланчика, который ходит в ясельки, худой и бледный.

- «Стараюсь себя не взвинчивать, десять дней надо мне продержаться, потом отпуск, а пока – очень большой объём вопросов для подготовки к экзаменам, очень боюсь – сдам ли я их… Сегодня сдала Историю КПСС! Целую, Вера».

Да… Жизнь – борьба… За выживание… И этим она… интересна.

Перемены в моём статусе и характере службы резко изменили характер взаимоотношений между мной и замполитом, капитан-лейтенантом А.В. Мерзляковым, офицерами и мичманами, они стали напряжёнными.

Теперь всё чаще и чаще в корабельную библиотеку по вечерам заходили офицеры и мичманы «под настроением», свободно проходили к стеллажам, перебирали книги, оставляя после себя беспорядок, брали что-то почитать, а на мои требования расписаться в формуляре за книгу, отвечали самоуверенно: «Да верну я тебе книгу. Чего ты боишься, как не родной?!». Начался «бардак» и в комсомольском учёте, в проведении комсомольских собраний и занятий политучёбы…

Радиопередачи корабельной радиогазеты сами-собой прекратились, потому что я перестал собирать редколлегию радиогазеты, читать по КГС (корабельной громкоговорящей связи) отрывки из новых «толстых» журналов и новых книг. Перестал я рисовать и корабельную сатирическую стенгазету «Ну, погоди!».

Последней в июне 1974 года я сделал только фотогазету о пребывании на БПК «Свирепый» командующего ДКБФ, адмирала В.В. Михайлина и о наших стрельбах ЗРК «Оса-М» по противокорабельной ракете и о запуске ракетоторпеды 85Р противолодочным комплексом УПРК-4 «Метель».

Как и ожидалось, подробная и очень информативная фотогазета через несколько часов ажиотажного внимания была традиционно разодрана в клочки и очутилась обрывками текста, рисунками и «фотками» в ДМБовских альбомах «годков», а также некоторых офицеров и мичманов.

Заместитель командира корабля, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков очень обиделся на меня за то, что я не сделал ему комплекта таких же фотографий, как командующему ДКБФ, адмиралу В.В. Михайлину и командиру корабля, капитану 2 ранга Е.П. Назарову. При этом ни Мерзляков, ни Назаров даже не хотели слушать меня о том, что «корабельный запас фотореактивов, фотоплёнки и фотобумаги у меня кончился»...

Вот тут-то я и решил круто изменить привычный и устоявшийся режим своей жизни и службы.

Все на корабле привыкли, что я решаю проблемы и вопросы сам, что всё получается у меня как-то само собой, волшебно, – не было и вдруг на-те вам – есть.

Теперь я решил быть таким, как все, то есть служить и жить строго по распорядку дня, бегать на физзарядку по утрам, делать приборку в строго отведённое время, ходить вовремя на завтрак, обед и ужин, не стирать свою робу по ночам и не делать по ночам срочные работы, то есть служить, как должен служить обычный матрос боевого корабля.

Кроме этого, мне позарез нужна была смена, другой матрос, молодой и талантливый, способный делать то же, что делал я на корабле, то есть быть неформальным представителем личного состава экипажа БПК «Свирепый» (матросов и старшин, комсомольцев) во взаимоотношениях в начальствующим и командирским составом БПК «Свирепый» и ВМБ Балтийск.

Мичман Толя Дворский, исполняющий обязанности комсорга корабля, был неплохим человеком, хорошим помощником, но не лидером. Лидер должен был проявиться сам, в гуще корабельных событий и работы. Поэтому я решил дать всем желающим занять моё место на корабле «открытое поле деятельности».

Лучше бы я этого не делал этого крутого излома, потому что, как известно – «Благими намерениями вымощена дорога в ад»…