534 Я живой! 24-29 06 1974

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».

Глава 534. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Я живой! 24-29.06.1974.

Фотоиллюстрация из третьего тома ДМБовского альбома автора и открытой сети Интернет: Слева-направо, сверху-вниз: Севастопольский Морской завод имени Серго Орджоникидзе. Заводская набережная перед трубомедницким цехом №4. 1974 года. Один из главных символов города-героя русской славы Севастополя. Памятник погибшим кораблям. 1974 год. Конкурс красоты на пляже в одной из здравниц на «Золотых песках» («Меча поляна», Болгария). Последовательность и размеры фотографий соответствуют степени моего интереса после ДМБ на дату 24-29 июня 1974 года.
 

В предыдущем:

Так счастливо разрешился мой самый главный стрессовый момент службы в 1974 году, но всё же горечь воспоминания от утраты моего первого нагрудного знака «За Дальний Поход» остались навсегда. Я корю себя за небрежность, но того гада, который украл у меня мой первый нагрудный знак «За Дальний Поход» я проклял и не прощу его никогда...

Через три дня в понедельник 24 июня 1974 года от моего сурово-гнетущего настроения не осталось и следа, потому что душу мне согревал новенький нагрудный знак «За Дальний Поход». Он был лучше прежнего (вся эмаль была цела и не заплывала потёком за край значка – автор) и из него не торчал штифт, который больно давил мне в грудь.

Я был рад-радёшенек и только великая злость и обида неугасимо горела во мне огнём ненависти к тому неизвестному подлецу, который украл у меня мой первый знак «За Дальний Поход». Его я не прощу никогда!

И всё же жизнь и молодость, изменчивые события, субботний день, солнце, воздух и вода делали своё привычное оздоровительное дело, моё настроение с каждым часов улучшалось. Ещё вчера, до визита к командиру корабля, с как живой зомби с остановившимся сердцем и взглядом бродил по кораблю, вызывая тревогу и страх у встречных, а после визита и разговора с командиром корабля, я постепенно расслабился, с меня спала мрачность и угрюмость, «страшная подозрительность и злоба во взоре».

Так говорили мне мои друзья – сигнальщик Валерка Маховик и специалист СПС Андрей Павлов, которые искренне мне сочувствовали и жалели меня. Спасибо им за это…

Только они тут же обиделись на меня за то, что я им не рассказал, каким чудом и образом у меня оказался новенький нагрудный знак-жетон «За Дальний Поход». Пришлось что-то выдумывать, рассказывать про штаб бригады, про «знакомых», которые помогли и т.д.

Андрей Павлов обиделся на меня вдвойне за то, что я не смог подумать о друге и позаботиться, о том, чтобы взять два знака – себе, то есть мне, и ему. Увы, Андрюша, не мог. Зато я смог нарисовать эскиз другого знака-значка, подобного знаку «За Дальний Поход» - значка БПК «Свирепый».

По виду и по форме это был тот же знак «За Дальний Поход», только снизу к значку на двух колечках от цепи прикреплялась табличка в виде ленты от бескозырки с надписью – БПК «Свирепый», а вместо крейсера на фоне Военно-Морского флага выпукло выделялся рельеф нашего боевого корабля.

Значок получился значительно лучше и красивее того простого плоского знака, который нам сделали на Ленинградском Монетном дворе. Мы все, то есть осенние ДМБовские годки, загорелись идеей сделать такие красивые значки БПК «Свирепый» к ноябрю 1974 года. Увы, эта идея опять натолкнулась на непреодолимое препятствие – цена изготовления таких значков оказалась для нас непосильной.

Ну и ладно! Мы не унывали, потому что каждый день дневальные в кубриках, в столовой личного состава и на боевых постах громко объявляли, сколько дней осталось до ДМБ. Да, время неслось и в то же самое время тащилось то неудержимо быстро, то неоправданно медленно.

Лучше всего состояние военного моряка срочной службы в период истечения 100 дней до Приказа показывает письмо, написанное не в мой «почтовый день» – в субботу, а вечером в воскресенье 23 июня 1974 года.

- «Мама! Папа! Это я! Живой и здоровый, весёлый и загорелый! Стою на сигнальном мостике и ору в огромное голубое небо: «Я здесь! Я живой! Я очень соскучился!».

- «Я не имею права на скуку, не должен предаваться печали. Нельзя! И от избытка чувств выбиваю чечётку вместе с друзьями, который так же, как и я, безмолвно орут и с хмурыми глазами, но улыбаясь, танцуют вместе со мной!».

Это правда, в субботу и в воскресенье 22-23 июня 1974 года мы тренировались и репетировали бить чечётку, так как хотели выступить с ДМБовским матросским танцем «Яблочко» а ля «Свирепый».

Я давным-давно узнал этот вид танца, но только сейчас попробовал бить чечётку, потому что один из новоприбывших на БПК «Свирепый» молодых матросов умел «делать степ» (степ – это наша чечётка, только на американский манер – автор).

Этот «молодой» матрос говорил нам «годкам»: «Для того чтобы танцевать чечётку-степ нужны туфли с особенными набойками; специальную поверхность полового покрытия, на котором будет чётко отпечатываться звук шага и удара набойками, а также терпение и сила воли».

Набойки на наших флотских ботинках у нас были, палуба была металлическая, а значит, звонкая, силы воли у нас было, хоть отбавляй, а вот терпения – ни грамма. Поэтому мы терзали его: «Покажи! Научи! Давай, скорее!» и т.д.

«Молодой» (его сразу же, перевели из статуса «салага» в «молодого» - автор) стал показывать нам правильные приёмы шагов и стука ботинками, но мы не хотели начинать с «азов», мы хотели сразу учиться танцевать «Яблочко» с элементами чечётки-степа. Поэтому «молодому» пришлось тут же придумывать весь танец, сценарий и режиссуру танца.

Я горячо и весело в этом во всём участвовал, потому что мне «позарез» нужно было открыть таланты, найти себе смену-замену для службы-работы в «ленкаюте» БПК «Свирепый». Уже в первый раз и в первый день занятий наметился рисунок танца «Яблочко а ля «Свирепый» и наше общее настроение сильно улучшилось.

- «А теперь, после всего этого (веселья), прибежал в «ленкаюту», разрывая на ходу конверт, и сижу весь в твоём письме, мама!».

- «Жестокий я человек! Жестокий и страшный эгоист. Будь моя воля, я бы вернул себя назад во времени и избил бы того Сашку, глупого и наивного, который делал ошибки. Однако такого быть не может, да и всё правильно было сделано и сказано. Всё верно. Надо было через это всё, что произошло, пройти, пробиться, прорваться. Всё верно, а если и ошибался, то теперь знаю, в чём ошибки».

- «Давно я вам не писал, а теперь слушайте. Как обычно – пишу «роман»…».

Увы, написать очередной «роман» моим родителям было не суждено. В понедельник 24 июня 1974 года БПК «Свирепый» срочно вышел в море на отработку элементов курсовых задач «К-1» и «К-2».

- «Здравствуйте, дорогие мои мама и папа! Опять пишу «здравствуйте», но уже на другой день (понедельник 24 июня 1974 года – автор). В море. Сегодня только пообедали и на тебе! Тревога. Надо бежать! Вы уж извините, ладно?! Я скоро!».

- «Пришли (в базу ВМБ Балтийск – автор) на другой день. Сегодня уже 25 число (25 июня 1974 года – автор). Похоже, что время не идёт, а летит со скоростью мысли. Это уже становится тревожно, а почему, - сейчас объясню».

- «Немного повторюсь, но ничего. Приехал Толик, комсорг корабля (мичман Анатолий Дворский, исполняющий обязанности комсорга БПК «Свирепый» - автор). Сдал ему дела, однако, как ни пытался отойти от всего этого (от комсомольских дел, учёта, сбора взносов и т.д. – автор), так ничего и не получилось».

- «После встречи с писателями (Роберт Рождественский и другие – автор) пришла ещё одна новая и важная забота. Проверяли нашу политико-воспитательную работу. В частности мою работу как корабельного библиотекаря и т.д. и т.п. Получилось несколько «историй», от которых такое ощущение, как будто вырвали зуб. Вроде больно, зато потом не болит».

Да, так и было: в период передачи комсомольских дел и ленкаюты замполиту (А.В. Мерзляков) и комсоргу (А. Дворский) и в начале нововведений окрылённого повышением звания до капитан-лейтенанта А.В. Мерзлякова, они оба как бы проверяли мою работу, принимали дела. При этом я подготовил все передаточные акты, описи, провёл инвентаризацию, но Александр Васильевич Мерзляков и Анатолий Андреевич Дворский заявили, что «это формальность» и не стали ничего подписывать.

Ровно через три дня нагрянула проверка из политотдела нашей 12-й дивизии ракетных кораблей ДКБФ и проверка началась «по новой». Отчитывался опять я, но фактически «ленкаюта» и всё, что в ней было, уже подверглось «нововведениям». Хорошо, что у меня сохранились все подготовленные акты приёмопередачи, иначе «за разбазаривание и растрату имущества «ленкаюты» мне был бы «каюк».

Замполиту и новому комсоргу корабля тоже «досталось» и они вынуждены были подписать все нужные документы «задним числом». Теперь уже на них «висела» ответственность за имущество «ленкаюты», за книжный фонд корабельной библиотеки, за фотопринадлежности, за поломанную гармонь и испорченный портативный магнитофон «Репортёр-5» и т.д.

От былой славы БПК «Свирепый» как боевого корабля с образцово-показательной организацией комсомольской работы и досуга моряков не осталось и следа…

- «Вы уж извините, что так туманно и непонятно пишу вам о своих «приключениях». Просто подробно не могу».

- «Возил магнитофон («Репортёр-5» - автор) в Калининград на ремонт. Славно отдохнул. Очень. Ну, отдых такой, как мы, обычно, ездим в Калугу или в Тулу – за минимум времени увидеть максимум возможного. Посмотреть и сделать».

Действительно, после того, как «взгрели» замполита, Дворского и меня, мы с Анатолием, который был неплохим человеком, срочно поехали в Калининград в радиоателье и сдали портативный магнитофон «Репортёр-5» в ремонт. Мастера сказали нам, чтобы мы «погуляли часа три-четыре» и мы с мичманом Анатолием Андреевичем Дворским весело и азартно побежали по магазинам – исполнять данные нам поручения.

По пути мы встречали патрули комендатуры, но всякий раз, когда мы им представлялись, показывали наши командировочные документы и т.д. наиболее благотворное воздействие на них оказывал список тех вещей и предметов, которые мы должны были привезти на корабль. Некоторые даже показывали и подсказывали нам, куда лучше идти за покупками.

По пути, используя городской транспорт, а в конце нашего путешествия – такси, мы посмотрели город, достопримечательности, в том числе и знаменитую скульптуру бронзовых бизонов-зубров, которые столкнулись лбами-рогами на одной из главных улиц бывшего Кёнигсберга, а ныне советского Калининграда.

Нагруженные пакетами, авоськами, сумками и коробками, мы с Анатолием Дворским еле-еле добрались до БПК «Свирепый» и с чувством выполненного долга заслуженно вдвоём обедали тем, что нам принесли сердобольные и уважительные коки с камбуза. Вот тогда-то Толя Дворский и узнал, что такое «ленкаюта» и славные морские традиции первого экипажа БПК «Свирепый»…

Однако наметившаяся дружба с Толей Дворским тут же сменилась опять недоброжелательством, потому что замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков прознал, что это я сам инициировал проверку политотделом штаба нашей дивизии «ленкаюты» БПК «Свирепый».

- «Я ж писал вам, что меня («ленкаюту» - автор) проверяли, ну и сказал (проверяющим – автор) правду. Теперь «возня» началась. Год «не чесались», а теперь, когда их «пожурили», то заработали в полную силу. Ну, а теперь «они» злые на меня. Так что я вроде зубных щипцов. Смех, да и только!».

Увы, мне было тогда не до смеха, потому что даже командир корабля, капитан 2 ранга Е.П. Назаров обиделся на меня, что я так «подставил корабль».

- Надо было обратиться ко мне! - горячо «чехвостил» меня командир корабля. – Я бы им «вставил» что надо и куда надо, а звать «проверку» на корабль, - это, Суворов, чересчур!

- Согласен, товарищ командир, - ответил я Евгению Петровичу Назарову и он тут же вскинулся на меня за такое к нему обращение.

- Не «командир», а товарищ капитан 2 ранга! – рявкнул он. – Не забывайтесь, матрос Суворов!

- Да я всё помню, товарищ капитан 2 ранга! – также с металлом в голосе ответил я и подумал, что это уж точно напрасно, а потом машинально применил свой знаменитый приём «охлаждения гнева командира корабля»…

- Виноват! Молодой! Исправлюсь!

- Да, - тоже традиционно сказал Евгений Петрович Назаров. – Ты молодой, и в этом твоё преимущество. Давай, исправляйся.

Мы немного помолчали…

- Ты вот что, Александр, - сказал уже примирительным тоном командир БПК «Свирепый», - Не мешай им, а помоги справиться с проблемами. Они хотят по своему, ну и пусть пробуют, а ты им помоги наладить все дела как надо. Ты скоро сыграешь ДМБ, а они останутся или ты сам оставайся служить дальше, а?

- Нет, товарищ капитан 2 ранга, - ответил я, - не останусь. Не могу. Вы же знаете, о чём я мечтаю и к чему стремлюсь. Меня ждёт Севастополь и море, только Чёрное море.

- Ну да, ну да, - сказал уже шутливым тоном Е.П. Назаров. – Юг, пляжи, вино, девочки…

- И девушки тоже, - серьёзно ответил я командиру БПК «Свирепый». – Куда же без них?

- Никуда, - согласился со мной командир корабля. – Никуда, тут ты опять прав. Также прав, что заставил замполита и комсорга подписать передаточные акты. Тут ты молодец, хотя надо было сначала обратиться ко мне. Понял?

- Точно так, товарищ командир, - ответил я почти по уставу. – Виноват…

- Да знаю, знаю, что молодой! Иди! Исправляйся!

- «Готовлю себе замену. Ищу человека на место библиотекаря. Не поверите, какая это трудная задача! Над этим бьюсь не я один. Всех беспокоит этот вопрос, а пока выполняю приказы командира корабля. Вот и новый приказ: изготовить две модели нашего корабля (БПК «Свирепый» - автор), чтобы дарить «капиталистам».

- «То, что мы идём в гости, уже почти ясно. Куда, когда и зачем – не знаю. Следите за газетами. Тут (ДКБФ – автор) что-то часто начали «в гости» ходить».

Да, это правда. Боевые корабли Балтийского флота летом 1974 года зачастили  с заходами в иностранные порты. Прошёл слух, что и нам (БРП «Свирепый») дали «добро» на заход в какой-то иностранный порт. Поэтому срочно опять началась подготовка к визиту, изготовление сувениров, а командир БПК «Свирепый» поручил мне изготовить два сувенирных макета нашего корабля.

Это поручение стало для меня одновременно испытанием и спасением, так как я постепенно опять вернулся на постоянное место жительства в «ленкаюте», потому что работал «запойно», то есть практически круглосуточно. Правда уже былого великолепия и порядка в ленкаюте и в организации комсомольской работы не было, я принципиально не вмешивался в работу Анатолия Дворского и замполита, А.В. Мерзлякова.

- «Чертовски туго идёт подготовка к сдаче экзаменов в институт по учебникам. Однако бодрости духа не теряю. Мне предлагают остаться на мичмана и учиться. Нет. Не хочу».

Да, это правда. Командир корабля, капитан 2 ранга Е.П. Назаров, замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков и замполит нашего соединения ракетных кораблей, капитан 1 ранга А.С. Лебедев (мой тёзка – автор) предложили мне экстерном сдать экзамены в школе мичманов и остаться на БПК «Свирепый» мичманом-комсоргом с последующим гарантированным поступлением и учёбой в ВВМПУ в Калининграде…

- «А что я хочу? Пожалуй, уже ясно становится. Мама, папа! Из Севастополя с Севморзавода мне идут поздравительные открытки от начальника отдела кадров т. Гусева. Он хочет, чтобы я вернулся на завод. Я, наверно, так и сделаю».

- «Напишу Гусеву большое письмо, расскажу обо всём. Возможно, он поможет устроиться нам со Славкой Юнициным на заводе по той специальности, о которой я много говорю и говорил – автоматика и телемеханика. Что работать в этой области, нужно учиться в Севастопольском приборостроительном институте. Вот тужа-то я хочу направить свои стопы и сманить за собой Славку Юницина. Вы не смотрите, что он «такой-сякой» с виду, на самом деле он парень «что надо!».

- «Мама, папа! В Севастополе я начинал жить самостоятельной жизнью. В Севастополе многое понял и много испытал приключений. В Севастополе, наконец, Оля (первая жена брата Юры – автор), Света (первая дочка Юры – автор), Галчонок (вторая жена Юры – автор) и Олегом (первый сын моего брата Юры – автор)».

- «Я долго думал над этим: куда, так сказать, «податься» и в этом нет никакой трагедии, если я поеду в Севастополь. Верно? Я думаю, что вы бы хотели, чтобы я остался дома, в Суворове, учился бы в Туле или в Москве. Приезжал бы домой, где сад, огород, дом и всё-всё, что приобретено трудной, но богатой приключениями вашей жизнью. Я даже подозреваю, что вы мне и невесту присмотрели».

- «Я говорю это без обиды, без злости или с нехорошим смехом. Я говорю это с большим трудом и пониманием, потому что такое желание – видеть меня с вами, - вполне понятное и совершенно правильное».

- «Вообще это письмо я пишу с перерывами во времени не потому, что не хочу, а потому, что боюсь чем-то обидеть вас, оставить какие-то недоговорённости. Однако мучиться больше не хочу, да и сил на это нет, так что извините, пожалуйста, что пишу это письмо целых 5 дней!».

- «Ну, и вот, что я наварил, нажарил в своей сейчас стриженой голове! Есть две области (деятельности), в которых я с удовольствием применю свои силы, знания и опыт – это приборостроение и комсомольская работа. Одно от другого неотделимо, но главным может стать только одно из двух».

- «Если «приборостроение», то Севастополь, СПИ, Севморзавод, общежитие, море. Если «политика», - то Суворов, и вот тут я не знаю, в каком месте можно работать… В школе, как папа, на фабрике объёмной пряжи, райком комсомола? Где ещё?».

- «Хочется в Севастополь. Я чувствую, что на заводе хотят меня сделать самым передовым комсомольским вожаком. Уж больно открытки поздравительные часто шлют и по-доброму пишут».

- «Вот такие дела. Основное сказал и стало намного легче. Зато вам, наверно, тяжелее стало. Однако, родные мои, не обижайтесь на меня – это только планы, а они могут в корне измениться».

- «О себе. Здоров, бодр и весел. Загорел малость. Сейчас похолодало, дожди, стоим в базе, ждём погоды» (в понедельник 24 июня 1974 года был дождь и 26,5 мм осадков, затем три дня 27-29 июня 1974 года также моросил дождь – 2,2-4,4 мм осадков – автор).

- «Оленька прислала письмо. Благодарит меня за то, что я есть и за то, что я такой, а какой, - не говорит. Написала о своих родителях. Говорит, что «много пережила, очень много», и как «человек, видевший много зла, то сама озлобилась на всех».

- «Сейчас, по-моему, её настроение, мысли, взгляды в корне меняются. Это не просто слова. То писала, что «нет охоты взять скрипку в руки, потому что вокруг злые языки», а теперь пишет, что «нашла в себе силы бороться, и вот, недавно, был первый концерт её учеников. Счастлива! Ну, ещё бы! Первый год преподаёт и такой успех! Из 19 учеников до концерта дошли 17!».

- «Однако, по-моему, у неё какое-то несчастье. Она так пишет о своей маме, как будто та умерла. И ещё она пишет, что «по некоторым причинам она поставлена в такие условия, что оставаться более мне нельзя». Поэтому она уезжает куда-то. Куда, почему, зачем? Не знаю».

- «Написал ей письмо большое, в котором, как она просила, описал нашу с ней встречу. Пригласил её приехать к нам в Суворов, то есть к вам, моим родителям. Сказал, что мама и папа тебя не обидят, а встретят по-хорошему, по-доброму, как всегда. Так что, возможно, ждите гостью».

- «Ну, вот, я опять пошалил, придумал необычный случай, приключение. Не сердитесь на меня, это я так, придумывая всякое…».

- «Юра (старший брат – автор) наконец-то написал письмо и рассказал, почему у их Димки складочка на ножке образовалась. Всё нормально, всё выправилось. Пишет мне, чтобы я рассказал ему мои планы на дальнейшую жизнь, говорит, что есть «предложения». Хватит! Больше не хочу его «предложений».

- «Юра пишет, что «решил жить тихо и мирно, отойти от всего волнующего», а сам всё время сбивается на тему взаимоотношений с вами, родителями. Просит оставить его в покое, «обходить молчанием больные места». Так и хочется ему сказать, что этим «обходом» он обрекает себя на вечные муки. По-моему, надо решать всё сразу, не откладывая, а то наслоится одно на другое и раздавит всех своей тяжесть!».

- «Сейчас я делаю макеты корабля, чтобы потом дарить их капиталистам. Смекаете? Однако – стоп! Не болтать! Не говори «Гоп!» пока не перепрыгнешь!».

- Очень хочется за все мои «прегрешения» получить право «сыграть ДМБ» в июле (1974 года – автор). Если не получится в порядке поощрения командованием, то в октябре-ноябре. Совсем немного времени осталось. Время лети, как мысль!».

- «Мама! Мамочка! Мамулечка! Спасибо тебе огромное за письмо. Отдельно спасибо за деньги, но знайте, что я теперь командир отделения, поэтому получаю денег значительно больше, чем матрос. Раньше было в месяц 4 рубля и «годковский рубль», а теперь даже не знаю сколько».

Действительно, я даже не знал своего нового жалования как командира отделения рулевых БЧ-1 или командира отделения ПИП РТС. Деньги я получал у мичмана-финансиста только тогда, когда сходил с корабля в командировку, например, в Калининград для ремонта магнитофона.

Дело в том, что еды мне хватало флотской на корабле, деликатесов я не ел, не курил и не выпивал, а деньги тратил на фотобумагу, фотоплёнку, проявитель и фиксаж. Да, ещё копил деньги на то, чтобы заказать себе гражданские брюки и купить гражданские туфли без шнурков (удобные были – автор).

Правда ещё я копил деньги на то, чтобы купить маме и папе в Калининграде украшения из янтаря – папе запонки и заколку для галстука, а маме ожерелье и перстень большой янтарный. Купил и подарил…

- «Теперь я на новой должности и у меня в подчинении всего два человека (команда ПИП – подавление и помеха – автор). Только я ими мало занимаюсь, потому что работа в «ленкаюте» всё время съедает».

- Брюки гражданские закажу. Обязательно. В Калининграде есть хороший материал на костюм. Однако подожду. Здесь в Балтийске этот материал чаще бывает. Вот в среду (3 июля 1974 года – автор) с мичманом Анатолием Дворским и сигнальщиком Валеркой Маховиком пойдём в ателье».

- О Валерке Маховике. Моряк дальнего плавания, в меру испорчен жизнью, но сумел сохранить в себе всё то, что я уважаю в человеке. Короче, сейчас мы с ним «други», как когда-то друзьями были со Славкой Юнициным. Оба мы уходим на ДМБ осенью. Ждём и готовимся, поэтому получается так, что надо друг другу помогать, поддерживать. Когда ему тяжко, тоя бодрый, когда мне невмоготу, то он весёлый. Так что у меня с дружбой морской всё нормально».

- «Остался я на корабле один среди всех матросов и старшин, кто был на БПК «Свирепый» с самого начала, с 7 марта 1972 года. Остальные все пришли позже. Так что я «ветеран». Сейчас ищу себе помощников, так как оформляю и пишу фотолетопись корабля. Вот ведь как…».

- «Я слежу за погодой, что над вами стоит (по синоптическим картам и сводкам – автор). Знаю – холода. Однако синоптики говорят, что скоро тепло станет. У нас тут воздух холодный, а солнце уже светит вовсю».

Действительно, в конце июня 1974 года над Балтийском было, хоть и дождливо, но температура воздуха была такая: утром 10,4-12,3°С, днём в среднем – 1,8-17,1°С, в полдень 17,6-22,4°С. Только противный дождик всю погоду портил.

Я писал и писал маме и папе письмо, строчил, торопился, захлёбывался в словах и всё никак немо оторваться от письма, как будто пил чистую родниковую холодную воду…

Я вспоминал своих школьных друзей, радовался и горевал от тех событий и приключений, которые с ними происходили, описал маме, как мы, осенние годки, смотрели поздно вечером телевизор и заговорили на тему о том, сколько у кого будет детей, как мы их будем воспитывать и пойдут ли они на службу на флот.

Потом я вложил в конверт все вырезки из газет, которые к этому времени напечатали о нас, о нашем корабле, о том, как организует «комсомольский активист» Александр Суворов досуг матросов и игру в КВН, о том, что на Севморзаводе ждут возвращения осенью большой группы военнослужащих и т.д.

- «Ну, ладно, пожалуй, и всё на сегодня. Скоро, скоро, скоро, ещё чуточку и всё! Скоро ДМБ! Приветы всем, всем, всем. Целую и обнимаю всех, ваш Сашка Суворов. 24-29 июня 1974 года».

Главный итог этого письма, - это то, что я ожил, с огромным трудом сочиняя его, что снова был живой, здоровый, весёлый, находчивый и по-хорошему «злой» на работу.

Вперёд Суворов! К подвигам!