Чепуха редчайшей силы

                А всё-таки, он вертится!


«– Профессия?
– Поэт, – почему-то неохотно
признался Иван.
Пришедший огорчился.
– Ох, как мне не везет!..».
http://ilibrary.ru/text/459/ 


Лежим себе, спокойно, без буйных. Или, сидим? Да, всё равно.
Все дружно в одной палате: Наполеон, Сталин, Троцкий. Всё у нас хорошо. Тихо, мирно.
Никто никого не обижает. Мемуары сочиняем. Беседы ведём.

Мольер за стенкой, чего-то там декларирует. Толстой в угловой палате что-то строчит.
Одно смущает. Жорж Санд в мужском отделении. Ну да, бог с ней. Тоже не буянит.

Хорошая компания. Мирная. Никто себе лишнего не позволяет. Никто из себя не себя не воображает. Докторов слушают. Скажет главврач Маргулис тому же Жоржу: «Ты, милая, хрень какую-то пишешь».
Она сразу же и поправит, где чего не то.
«Ну, как, - спросит, - товарищ Маргулис, нормально? Телевизор можно включать?»
Товарищ Маргулис штепсель из-за спины достанет, да и включит телевизор.

Так бы всю жизнь и прожили, да где там… Видно, не судьба.

Появился в палате буйный. Ладно бы, кричал себе, никого не трогал. Им, буйным, надо трогать, иначе, кто бы на них внимание обратил… Все ведь делом заняты. Наполеон вон план мировой революции с Троцким обсуждает.  Толстой со Сталиным мировую религию обсуждают. Всё чин чинарём.

А этот, как только привезли, стал ко всем цепляться. Обзываться. Царапаться. У того революция не перманентная, у этого скупой слишком щедрый, те в бога, дураки, верят. Те, наоборот, дураки, не верят. Всё рвётся в женское отделение, женщин поцарапать. Женщин он особенно любит царапать. Это и понятно, женщин легче обидеть.

И орёт, орёт, орёт:  «Я поэт! Я поэт!»
Ему вся палата, да что там, всё отделение твердит: «Успокойся, дескать, не мешай людям. Поэт из тебя, как из одного мужского атрибута молоток».
А он всё своё твердит. «Я! Я! Я!»
Уж ему и главврач Маргулис: «Успокойся, дружище. Пусть так, украл, украл, и в землю закопал… Не хами только всей клинике, ради бога».
А он всё не унимается. Ругается, царапается, слюной брызжет.
Кто же с буйными дружит? Поди, узнай, что у буйного на уме.

Уж ему тогда и Маргулис: «Ну, да ведь, поэт из тебя, как из одного женского атрибута щётка, прислушайся, ведь все, как один, тебе говорят. Иди в свою палату, приляг на кровать, отдохни. Переутомился ты».
«Не все! – орёт буйный, вон тот, гляди, вон там, в конце коридора, меня хвалит».
Главврач Маргулис ему: «Да это же зеркало!»

А буйный не слушает, скачет, танцует, по всему отделению, Галилея из себя строит:
«И всё-таки, Я поэт!»

И крутится, и крутится. А Маргулис за спиною штепсель всё прячет.