Степь

        Когда-то, когда мне было двенадцать лет, когда бесконечные удивления от жизни, вроде бы, прошли свой пик и постепенно начинали превращаться в обыденность,  мне довелось проехаться на поезде по Казахстанской степи от Целинограда до Фрунзе – по этому почти бескрайнему ковру ковыля в тыщу километров! Тем, кто ни разу не был в степи (не в ее огрызке, а в настоящей – тревожно долго тянущейся) могу сказать следующее: это – нечто! Наверно нужно быть либо слишком замученным жизнью, либо просто сухим человеком, живущим исключительно умом, чтобы не остаться под впечатлением от степи.
        Сначала, только въезжая в нее, двигаясь по той части, где еще встречаются перепады высот, какие-то перелески, дороги с редкими машинами говорящими о жизни, может так и показаться: ну трава, ну продолжительные пустоты, смотреть в целом не на что, пейзаж скудный и скучный. Но проходит час, другой, вместе с которыми походят все неровности и помехи, что мешали смотреть на линию горизонта, и тут ты осознаешь, что из поля зрения почему-то уже давно не исчезает пугающее постоянство неменяющейся плоскости, абсолютно пустой. Начинаешь беспокоиться о том, что в глазах замерло нечто невиданное, в голове не ощущавшееся, в ногах не представляемое к пересечению.
        Страшно ровная, как зеркало земля без единой постройки, дерева, холмика, человека, зверя на десятки километров от тебя во все стороны, будоражит сознание. Голова бунтует против нормального восприятия происходящего. Тебя возносит над серым собой, в тебе просыпается поэт, и ты уже не можешь не видеть свет не перевернутым. Ты ощущаешь, как в сознание проникает ужасающая тишина прямой, как стрела, железной дороги с длиннющими бесстыковыми рельсами, что своей бесшумной подозрительностью заставляет мыслям бегать по мозгу в поисках убежища в ожидание того, что сейчас что-то произойдет. Думаешь только о том, что такой огромной идеальной поверхности не может быть, но она перед тобой и этому нужно верить. Что все это не к добру. Перед тобой безжизненное пространство. Вся жизнь осталась там, далеко позади. Не проходящее чувство потусторонней тревоги так и кричит, что поезд неслучайно так тих и быстр, что он уже давно не едет по дороге, а взлетает с этой совершенной ровной, ничем не держащей взлетной полосы, и летит он в другое измерение! Эта мысль улетает вместе с поездом и ты остаешься один посреди степи. Озираешь взглядом завораживающую пустоту и приходишь в ужас от того, что беспрепятственно сомкнутая линия горизонта по кругу, говорит тебе, что и гораздо дальше за ней нет никого и ничего. Раздавленный двумя громадными равнинами – бесконечным небом и такой же без конца и края степью ты уносишься в глубины сознания, и утопаешь в мыслях о вечном, о недосягаемом. Вспоминаешь всё, проносятся все мысли, о чем когда-то думал. И как ты находился в утробе матери, и как боялся с двойкой идти из школы домой, и какая ерунда отказ от тебя твоей любимой, и как немыслимо мелочны все наши поползновения на земле, и как всё жалко коротко на этом промежутке времени под названием жизнь, которая и сама ничтожная, и жалкая в сравнении с бесконечной степью, на которой ты находишься. Лишь степь одна может быть важной, значимой, огромной, властной, как небо, как звезды, как космос. В такие моменты хочется вывернуть себя наизнанку, вытряхнуть все слова находящиеся в тебе и сложить их в нечто такое же высокое, разрывающее, растворяющее тебя в пространстве. Но одновременно с этим раздираешься и острым сожалением о том, что как бы ни умел человек писать, хоть неприлично красиво, хоть просто сносно, он все равно останется маленьким и беззащитным существом перед этим неимоверно могучим началом всего и вся; существом посягнувшим поэтично воспеть эту стихию убийственной плоскости, которая не нуждается ни в чьих похвалах, так, как сама является высшей поэзией. Тут поневоле вспоминаются «что видящие, о том и поющие» акыны. Глядя на них из Москвы со слегка высокомерной улыбкой, вспоминая свои впечатления о степи, хочется перед ними извиниться - им есть о чем петь!