Три круга в поисках рая. Роман-дневник. 1 часть

                Н Е О Б Х О Д И М О Е    П Р Е Д И С Л О В И Е

         Дневником как литературным жанром едва ли кого удивишь. Особенно в наше время, когда у людей появилась возможность опубликовать то, что когда-то годами писалось «в стол» и только для себя, без надежды выйти к читателю. Дневники Корнея Чуковского, Михаила Пришвина, Юрия Нагибина, Ольги Берггольц… Думаю, более осведомлённый читатель без труда продолжит этот ряд.
       Хорошо известны и привычны характерные особенности дневникового жанра. Это, прежде всего, фрагментарность и случайность записей. Что касается достоинств, то о них можно долго говорить. Дневники интересны нам и как характеристика незаурядной личности, и как документальное свидетельство времени, в котором жил автор записей.
       Однако, предлагаемый вашему вниманию дневник явно не вписывается в рамки жанра. Отличие его, прежде всего, в том, что в дневнике чётко прослеживается сюжет, то есть, последовательная цепь событий, имеющая причинно-следственную связь. Это придаёт дневнику сходство с романом. Другая особенность дневника, на мой взгляд, имеет куда более важное значение.
       В одной из записей автор приводит слова Л. Толстого о том, что писать можно, только проникнувшись сильным чувством и желанием выразить его. Автор самокритично, сетует, что такого чувства у него пока нет, и тут он явно неправ. Дневник как раз тем и интересен, что проникнут единым чувством. Чувство это красной нитью проходит через весь довольно большой по объему текст, объединяя всё написанное в единое целое.
       Как можно назвать это чувство? Пожалуй, и не выразишь его одним словом. В сущности это поиск самого себя. Едва ли не с каждой страницы дневника кричат чувства одиночества, неприкаянности. Но автор борется с ними, старается уйти от них и в этой борьбе в конце концов побеждает. Как это ценно для нашего времени, когда вокруг столько одиноких, разочаровавшихся в жизни, заглушающих тоску в себе всем, чем угодно – алкоголем, наркотиками, уходом в духовно отшельничество, в сектанство.
      В чём смысл жизни для автора дневника? Напрямую он, пожалуй, и не задаётся столь глобальным вопросом. Сергей не витает в духовных эмпиреях, весь пафос его исканий заключается в поиске своей «второй половины», без которой, как он считает, нельзя стать полноценным человеком.
      Для автора очевидно, что только став таковым, можно двигаться дальше – навстречу своему призванию и обретению жизненного смысла. И в искренности такого взгляда сомневаться не приходится. Важно еще и то, что Сергей приходит к своим выводам не в результате заумных теоретических рассуждений, а после многих практических шагов и мучительных ошибок. Это делает дневник, как теперь говорят, читабельным не только для высоколобых юношей, думающих над тем, «делать жизнь с кого», но и для самых заурядных читателей.
   Приметы времени в дневнике даны скупо. Они проходят неясным фоном, на котором развёртываются события и совершаются перемены во внутренней жизни автора. Автор настолько поглощён именно своей внутренней жизнью, что жизнь реальная его почти не затрагивает. И это скорей достоинство дневника, чем недостаток. Внешняя суета мало отвлекает автора от своих душевных дел. В то же время, едва ли не на пустом месте порой разворачиваются такие драмы, что невольно вспоминаешь о «шекспировских страстях».
      Дневник злободневен и еще по одной важной причине. Сейчас, когда всё громче звучат голоса о том, что семья устарела, стала анахронизмом, автор всем своим горьким и непростым опытом опровергает эту «истину». Мы созданы для семьи, и только женщина делает мужчину полноценным человеком, способным вершить в жизни какие-то дела, а не мыкаться в неприкаянности.
      И еще одна мудрость подтверждается дневником: каждый – кузнец своего счастья. Мы видим, как автор, порой переламывая себя, в чём-то уступая и смиряя бунтующие чувства упорно стремиться к гармонии. И это ему удаётся.
      Несколько слов о том, откуда взялся дневник. С Сергеем Костроминым я познакомился на занятиях литературного объединения, о котором есть упоминания в записях. Мы довольно близко сошлись с ним во взглядах на жизнь. 
      Немало «диспутов» было у нас с ним по дороге домой после очередных занятий в литобъединении. Очевидно, мне удалось заслужить доверие моего приятеля, если однажды он мне признался, что вёл когда-то дневник и даже согласился дать мне его для прочтения.
      Эти плотно исписанные общие тетради так и остались у меня. Сергей дал мне, что называется, карт-бланш в деле их дальнейшего использования. Потом жизнь разбросала нас по разным городам, и я потерял автора дневника из виду. Мысль о литературной ценности записей возникла сразу после их прочтения. Но поскольку случилось это еще в доперестроечное время, надежда на публикацию дневника была слишком слабая, чтобы можно было её предпринять. Это удалось только сейчас.
 
      Записи даются в незначительной литературной обработке, реальные имена персонажей изменены. Будет ли интересен дневник современному читателю, избалованному дешёвыми любовными романами? Хочется надеяться, что – да. Во всяком случае, вдумчивому, серьёзному читателю. Ведь, как говорил один из героев Лермонтовской прозы, история души человеческой едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно, когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собой…

                Николай  СМИРНОВ, журналист


                К Р У Г    П Е Р В Ы Й.  О Б М А Н

                21 декабря 1971 года

    Считай, уже месяц прошел, как я вернулся из армии в своё родное Загорье. Радость от возвращения давно уже улетучилась, и постепенно моё здешнее существование обволакивается скукой.
    Всё-таки деревня есть деревня, хоть и родная. Наверное, я незаметно для себя стал уже городским человеком. Даже моя армейская подневольная жизнь в захолустном местечке на Украине и та выигрывает по сравнению со здешним «сонным царством».
    Но что удивительно, чаши весов во мне всё-таки колеблются. Может, всё же остаться здесь и не уезжать ни в какой Зеленогорск? Дорогие, с детства знакомые места, близкие люди. Мама рядом, а постараться, так и невесту можно найти. Но желание это – всего лишь на эмоциональном уровне. Здраво рассуждая, кому я здесь нужен со своим дипломом теплотехника и притязаниями на литературу? Остаться здесь, значит, опуститься, заржаветь в бездействии.
    Вчера от скуки днём зашёл в колхозный клуб. Потом с завклубом Геной, моим старым и единственным в деревне приятелем, пошли в мастерские к механизаторам. Он договаривался насчёт транспорта – завтра клубная самодеятельность едет с концертом в соседний колхоз. Всё-таки ручеёк культурной жизни и в сонной деревне пульсирует.
   На улице мороз щиплет уши, у меня руки замерзли в рукавицах, а ребята копаются в машинах чуть ли не голыми руками. А я стою и чувствую себя почти счастливым, от сознания того, что эти обжигающие холодом, облепленные летней грязью железки не имеют ко мне никакого отношения.
      Вот в такие минуты и приходит трезвость в оценке своего будущего. Хорошо приходить вечером в клуб и строить из себя Онегина, хорошо хандрить в домашнем тепле и тосковать о деревенских прелестях вдали от них. А ты попробуй пожить в деревне, покрутить хотя бы эти гайки на морозе. Что останется тогда от философа? Деревенское бытие быстро определит твоё сознание. Жить здесь, возить навоз и силос, а вечерами любить какую-нибудь Катю, воображая бог знает что. Неужели тебя устроит такая жизнь?

                22 декабря
     Кстати, о Кате. Прошлый вечер я провёл у Воробьёвых. Это единственный «салон» в Загорье, куда можно выйти. Сидели, разгадывали кроссворды и болтали о пустяках. Присутствие Кати придает этому времяпровождению какую-то прелесть. Удивительно, но в ней почему-то нет той обыденной пошловатости, которая свойственна сельским девчонкам. Это вызывает у меня чувство прямо-таки умилённой благодарности к ней.
      С Катей у меня дело дошло до поцелуев еще до армии. Но теперь, как мне сказали, у неё появился жених в Ленинграде, так что мне о прежних отношениях приходится забыть.         
      Целомудренность нашего теперешнего общения приносит мне какое-то спокойное удовлетворение. А всё-таки нет-нет да и вспомню, как неумело целовали меня эти милые губы и как я пьянел от её поцелуев…
      Она смотрит на меня теперь с улыбкой, в которой проглядывает лёгкая интимность, и то, что у нас с ней есть общая тайна, умиляет меня еще больше.

                23 декабря
   Чёрт знает что! Даже тоски и той нет. Всё больше привыкаю к одинокому сидению дома, к ничегонеделанию, ко всей этой жизни.
      Вчера молодёжь ездила с концертом, а я побоялся мороза и остался. Опять пошёл к Воробьёвым. Кати не было, уехала вместе со всеми, а мне наказанием был скучный вечер с её младшим братом Вовкой за шашками и картами. Совсем отупел.
      Сегодня вечером ходил в клуб на кинофильм. В зале сидело шесть человек. Такая вот культурная жизнь. Дома занимаюсь тем, что переписываю в тетрадь стихи Есенина. Это, наверное, заменяет мне собственное творчество.

                25 декабря
      Вчера Катя меня удивила. Сказала, что любит Блока и особенно его «Скифов». Что тут прикажешь думать? Просидел с ней до часу ночи, опять меня потянуло к ней.   
      Думаю, что она на наши отношения смотрит очень просто. А я верен себе и опять начал её идеализировать. И когда взял вчера за руки и притянул к себе – слегка закружилась голова. Но она сказала с трогательной беззащитностью: «Не надо». И я отпустил её.

             И уста, и невинную душу
             Для другого она бережёт…

    Она уехала к своему «суженому». Вчера, прощаясь, попросил у неё на память фотографию. Она вышла меня провожать на тёмное крыльцо. Её рука в моей руке… Привлёк  к себе, поцеловал в лоб и слегка коснулся губами её губ…
    До свиданья, милая. Спасибо за то, пусть немногое красивое, что мне подарила.

                29 декабря
     Сегодня имел возможность в полной мере насладиться деревенской романтикой. С утра с соседом ездили на тракторе за дровами. А после обеда он попросил помочь привезти из бора заготовленный летом мох.
     Лес, лес стоял перед глазами целый день. Лес заиндевелый, согнувшийся в снеговом плену, лесное безмолвное царство с белыми воздушными сводами…
     За мхом долго ехали по бору, пробираясь меж берез и сосен. Потом прорубались топорами, расчищая трактору последние метры до куч мха. Грузили сани до темноты. Я совсем опьянел – и от работы, и от лесного великолепия. Махал топором и вилами, уже не чувствуя усталости, зачарованный нашим одиночеством среди сказочного убранства деревьев.
     Обратно ехали с зажжёнными фарами, и наш трактор, кажущийся таким маленьким среди подступающих вплотную снежных громад, напоминал подводную лодку, пробирающуюся среди гигантских водорослей. Когда выбрались, наконец, из леса, тьма уже сгустилась и лежащие на дальних взгорьях деревни светились цепочками огней…

                30 декабря
      Готовимся к новогоднему празднику. Побывали на детском утреннике в школе. Наряжали елку в клубе. Завтра возле неё будем встречать Новый год.
      Всё это меня, конечно, мало радует, но сидеть дома глупо, поэтому пойду на вечер. А потом еще два-три дня и – до свиданья, родина. Не знаю, что ждёт меня в Зеленогорске, но уехать отсюда мне просто необходимо. Живу какой-то ненормальной жизнью.

                1 января 1972 года
    Вот и начался очередной год в моей жизни. Каким он будет для меня? Новогодний вечер в клубе прошёл так, как я и ожидал. Временами, как будто, что-то увлекало, занимало, а потом опять маялся своей неприкаянностью. Ушёл домой рано, почти сразу после полуночи.
    Шагал по широкой, утрамбованной колесами и морозом дороге. На чистейшем чёрном небе так ярко светила луна, что звёзд почти не было видно. И что за ночь сияла вокруг! Было что-то мистическое в этом серебристом прозрачном лунном свете. Далеко-далеко видны были чернеющие на горизонте леса. Как будто последняя ночь стояла на земле и луна отдавала ей последний свой свет,последнее великолепие…

                2 января
    Дурацкое состояние, но сижу и плачу. Слёзы обильно текут по щекам, и я вытираю их полотенцем. О чём плачу – и сам не знаю. Как будто, всё, что было в моей жизни светлого, умерло, а впереди лишь мрак и мрак. Для кого и для чего я?
   Сижу один дома. И целый вечер у меня впереди, пресный вечер. Опять я один и один, с собой, сам для себя. Пустой обоймой тянется время…
   Почему я другой, не такой, как все? Почему я смотрю на их веселье, как взрослый на ребячьи забавы? Какой в этом смысл? Может, мне уготован какой-то другой путь?..
   Завтра уеду из этого мира. Испытываю чувство человека, изнемогающего от томительного зноя и жаждущего кинуться в холодные быстрые воды. Что бы ни было – только не это существование, мучительное до слёз самокопание, разменивание на мелкие чувства.
  А ведь жить еще и не начинал. Всё было только предисловием…

                4 января. Зеленогорск
    Первый день в городе. Десятый час вечера. Я сижу за столом в общежитии. Передо мной бутылка из-под портвейна, липкий стакан, окурки, кусок хлеба, растерзанная банка с килькой в томатном соусе…
    Рядом сидит Андрей и пишет прощальное письмо своей возлюбленной. Воображает, что пьян – от портвейна и от безответной любви.
    С Андреем мы учились в одном техникуме, а сейчас оба вдруг «вспомнили», что служили в одной части первые полгода под Ленинградом. Если бы я его сегодня не встретил в столовой, не знаю, где бы пришлось ночевать. Не успел даже оформиться в заводское общежитие. И вот теперь сижу пока «нелегально» в комнате Андрея, где оказалась свободной койка. Правда, «белья» на ней всего один синий полосатый матрас, и укрываться придётся пальто.
    Кроме нас, в комнате еще один парень, Гриша. Он инженер, окончил университет и я уже успел с ним поспорить на «философские» темы.
    Завтра предстоит сплошная беготня по инстанциям и есть перспектива погореть с пропиской. Но буду надеяться. Воспоминания о деревне еще отдаются в душе тоскливостью. Но я уже барахтаюсь в свежем неласковом потоке, которого так жаждал, и говорю себе строками Есенина:

                …Плохую лошадь
                Со двора не сгонишь,
                Но тот, кто хочет
                Знать другую гладь,
                Тот скажет:
                Чтоб не сгнить в затоне,
                Страну родную
                Нужно покидать.

                Вот я и кинул.

                5 января
    Понемногу оформляюсь, в комнате поселился уже легально. С пропиской тоже всё складывается удачно, может быть, получу постоянную и тогда уж формально стану городским жителем.
    Это всё – внешнее. Что же касается внутреннего, то пока еще не определился. Насчёт дальнейшего образования планы у меня давно стали меняться. Появилась неуверенность не только в возможности поступления на филфак МГУ, но и в том, что диплом филолога меня сам по себе осчастливит. Главную ставку надо всё равно делать на свои способности, то есть, на предполагаемый талант. А тут всё совершенно неопределённо.
    Да, за два армейских года я во многом разобрался, ярче выявились мои наклонности. Но они слишком общи, а чёткой цели так и не появилось. Сейчас свою задачу вижу в том, чтобы растить себя для творчества. Формулировка, конечно, слишком расплывчата и, прикрываясь ею, можно просто лодырничать. Но всё зависит от меня.

                9 января
     Два дня жил искусством. Субботу и воскресенье провёл в Третьяковской галерее. Впечатлений столько, что выразить не по силам. Бродил по бесчисленным залам до боли в ногах и в голове. Сотни шедевров, от одних только имён кружится голова. Конечно, многое не понял и вообще думаю, что так знакомиться с искусством не надо. При таких «набегах» нужна конкретная цель и узконаправленное знакомство. Иначе, в голове – каша.
   Читаю сейчас, кстати, воспоминания К. Чуковского о Репине. Это на пользу. Из теории пока не читаю ничего. Думаю, надо развивать в себе способность чувствовать. Это стремление зреет во мне чуть ли не подспудно. Ведь на этом и основано любое понимание искусства. Когда я готов заплакать перед пейзажем Левитана или Куинджи – я счастлив. Пейзажную живопись, вообще, понимаю относительно хорошо. Исторические полотна всё-таки требуют знания истории, а здесь у меня пробелы.

                10 января
       Решаю творческую задачу. Нужны четыре стихотворных строчки для надписи на фотографии, которую обещал послать Кате. Разве может моё тщеславие смириться с простым «На память…»? И вот окончательный вариант:

             Я помню, помню ветра пенье,
             Зима…скрипучее крыльцо,
             Твоих волос прикосновенье
             И в темноте твоё лицо…

     Должен сказать, что за два года моего самообразования у меня ничуть не прибавилось творческих способностей. А сколько было всего перечитано и передумано в армии! Конечно, я стал эрудированнее и грамотнее. Если бы мне «доармейскому» сказали, что у меня появится две стихотворных публикации в окружной военной газете, каким бы энтузиазмом я воспылал! Но теперь-то знаю, что всё это было случайностью, стихи я писал от умственного безделья. А в «сухом остатке» – опять крохи.
    А сколько было всяческих прозрений и открытий! Я пестовал себя, надеясь на какой-то прорыв. Но сейчас понимаю, что и люди, и жизнь оказываются сложнее, чем я думал в своём уединении. Даже мрачный философ во мне слегка растерялся.    
   Вот сижу один, ребята разбежались по другим комнатам. А мне, получается, пойти некуда. Чёрт! Это уж совсем как у Достоевского. Читаю воспоминания Чуковского. Жизнь начинает мне напоминать деревенскую.

                12 января
     Дело с оформлением идёт к концу. Суета эта съедает всё время. Меня берут инженером в энергетический отдел завода. Имея за душой лишь техникум, это можно было бы расценить как удачу. Представляю, какой эффект это произведёт в деревне. Мать скажет, что вот и её сын, наконец, «вышел в люди». Вот только зарплата у этого инженера меньше, чем у слесаря.
    …Всё-таки замечаю, что я становлюсь другим, меняюсь – и не в худшую сторону. Стал с любопытством смотреть на людей, словно бы впитываю их в себя. Внутри копится этот человеческий материал и, кто знает, может быть, количество когда-то перейдёт в качество.
      После армии я стал внимательнее относиться к своей внешности. Раньше мешковатое пальто и брюки с пузырями на коленях я считал чуть ли не признаком «духовности». Теперь иногда страдаю от своего плебейского вида. Теперь я согласен с тем, что «платье делает человека», и не прочь прибарахлиться.

                16 января. Загорье

     Пока начальство окончательно решает вопрос с моим инженерством, решил на пару дней съездить в деревню. Теперь, когда якорь уже брошен в городе, надеюсь, не будет так тягостно находиться и в сельской глуши.
    …Мои отношения с Катей, наверное, лучшее подтверждение той истины, что «любовь – это природная ткань, расшитая воображением» (Вольтер). Меня тянет к ней всего лишь по естественной причине. Сегодня весь день просидел у них, млея от её близости. Украдкой целовал её в губы и в волосы…
    Она уже не протестует. Поездка в Ленинград, судя по всему, оказалась для неё безнадёжной, и теперь она ничем не связана. Ну, а я целуюсь с ней, потому что конкуренток у неё в деревне просто нет. Если появится кто-то поинтересней – о Кате сразу забуду. Хотя в душе, конечно, своё поведение не одобряю. Но здесь я – просто здоровый парень, а голод - не тётка.

               Если тронуть страсти в человеке,
               То, конечно, правды не найдешь…

   Хорошо, что ей не приходит в голову выяснять наши отношения. Похоже, что этот туман неопределённости её тоже устраивает. Да и что она может выяснить? Вот начну у неё на глазах «крутить» с другой – и она безропотно отойдёт в сторону. Но мне всё-таки будет перед нею стыдно.
   Всё же она по-женски недалека, несмотря на свою любовь к Блоку.

                18 января. Зеленогорск

    Завтра выхожу на работу в отдел. Оказывается, инженерство моё было под вопросом. И мне даже светила должность дежурного мастера в котельном цехе. Вот уж чего мне и даром не надо. Дежурным мастером я с месяц поработал перед армией и до сих пор с неприязнью вспоминается бестолковое сидение возле телефона. Три дневных смены, три вечерних, три ночных...
   Начал читать купленную здесь книжку «Слово и образ» – сборник литературно-критических статей. Рассуждения о поэзии, о единстве формы и содержания. Однако нового тут для меня практически ничего нет, обо всём когда-то читано. Да и сколько еще можно говорить и читать об искусстве? Самому творить надо, а не рассуждать. А я всё зрею. А может, уже гнию?
   Кажется, что в своих литературных способностях начинаю исподволь разочаровываться. «Помогает» в этом и чтение мемуаров о людях незаурядных, талантливых. Что-то не похож я на талант. Осталось влюбиться здесь в кого-нибудь и поражать её оригинальными суждениями. Это я могу, хотя на любовь себя тратить не хочется. Но это рассудок не хочет. Чувства меня, конечно же, подведут при первой возможности. Буду водить её в кино, кормить мороженым. Может, это и есть выход из тупика?

                20 января
    Второй день «работаю». Прихожу в отдел и сижу. Время тянется до отупения долго. Даже цифрам радуешься, когда вдруг дают что-то сосчитать. Но за весь день перемножаю две-три цифры и опять сижу. Постоянно в томительном беспокойстве – вдруг ктонибудь подойдёт и спросит: «А ты почему это ничего не делаешь?»
   Люди в отделе разные, но женщины преобладают. В основном все старше меня, хотя есть и относительно молодые. Руководитель нашей группы Людмила Николаевна вполне современная энергичная женщина лет около сорока. Сухонькая старушка Тимофеевна у меня вроде наставницы, и у неё в отношении ко мне намечается что-то материнское. На моё бездельничанье все смотрят сквозь пальцы – «мальчик привыкает, входит в курс».

                23 января

    Когда читаю что-то по теории, в частности, «Слово и образ», невольно сравниваю себя с человеком, которому перед тем, как дать напиться, дотошно разъясняют, что вода состоит из водорода и кислорода – «для лучшего усвоения».   
   За два года самообразования в армии я понял-таки одну грустную для себя истину. Даже в совершенстве владея теорией мастерства, ничего нельзя создать самому без таланта. Это раньше я думал, что только отсутствие каких-то знаний мешает мне творить. Увы! Знания приобрести не так уж и трудно, я давно понял, какие именно знания меня интересуют и где их найти. Но Моцартом надо родиться.

                26 января

   Ощущение медленного увязания в тихом спокойном болоте. И городское болото, оказывается, ничуть не лучше деревенского. Мутное марево мыслей… Я – как стрелка компаса в отсутствии магнитного полюса.
   Взял в библиотеке сборник Блока. Впервые стал читать его в армии. Теперь пытаюсь освоить, уже став более зрелым. Но, конечно, смешно надеяться, что символист Блок с его иррациональностью будет мне по зубам. До слёз трогают его отдельные вещи – «Россия», «На железной дороге», но, конечно же, это не Есенин. Блок культурнее и пока для меня малодоступен.
  Свою тоску по творчеству теперь удовлетворяю тем, что в обеденный перерыв, когда наша секретарша уходит, сажусь за пишущую машинку и печатаю по памяти стихи Есенина и Блока. Бесплотные, звучащие только в голове стихи оживают на бумаге, воплощаясь в стройные ряды букв и строчек. И чувство такое, словно бы и я причастен к их созданию.
     Но люди, окружающие меня, совершенно равнодушны к поэзии. Они погрязли в своих делах и бумагах. Специалисты, специалисты – по электричеству, по вентиляции, по теплоснабжению, по канализации. И только по человеку специалистов нет. И меня берет тоска…
     Сегодня с Тимофеевной ходили по цехам, изучали обстановку. Для меня такая прогулка – как хлеб для голодного. Она разводила дипломатию, а я жадно, раскрыв рот, слушал и впитывал в себя людей. Какое разнообразие типов, какой материал! Умные и не очень, простодушные и с хитринкой, вежливые и грубоватые, руководители и подчинённые… Вот только куда мне их девать? Всё это уходит в бездонные кладовые мозга и неизвестно, извлечётся ли когда-нибудь.

                3 февраля

    Чувствую, что Блоком я слегка объелся. «Жевал» его до того, что перестал ощущать вкус. Это похоже на то, как человек, жуя хлеб, всё пытается понять – в чём и какая у него питательность, совершенно не замечая, что хлеб вкусен, ароматен, мягок, наконец.
    Похоже, что моя «индивидуальность» – это просто сидение в углу и мрачное созерцание оттуда жизни. Сижу в углу со своим умом, «ращу талант», а мимо идёт и идёт жизнь, проходят люди. Я рядом с ними только физически, а духовно очень одинок. И даже не представляю, как вылезти из этого угла. Настолько я «не такой» и настолько не приспособлен к такой жизни.
   Вчера Андрей привёл в комнату двух девчонок. Я к «гостям» отнёсся почти равнодушно, но Гриша после их ухода пришёл в нервно-озлобленное состояние. Хорошо его понимаю. Да, хочется общения с женщинами, но уж лучше быть одному, чем с такими. Пошлые, вульгарные, развязные…

                5 февраля

  Опять погрузился в Есенина. Читаю его «Пугачёва». Хочется рычать от восторга, выкрикивать эти пряные, будто вспахивающие мозг строки. Какая образность! Я всё дальше и глубже проникаю в поэзию Есенина. В немалой степени, видимо, еще и потому, что стихи его напрямую связаны с деревней. Есть какой-то неповторимый аромат в «Анне Снегиной». Кажется, всё это случилось в родном Загорье и все тебе хорошо знакомы: мельник, Прон Оглоблин, Лабутя…
     Но чего мне сейчас по-настоящему не хватает, так это отношений с женщиной, а точнее – любви. Постоянная потребность в ней – это, пожалуй, главное, что отличает меня «доармейского» от сегодняшнего.
      Те немногие контакты, с девушками, что у меня случались до призыва, были какими-то полудетскими. Целовался, писал письма, переживал, когда от меня уходили. Но душой как мужчина я тогда еще не созрел. Никаких «рубцов на сердце» эти юношеские драмы не оставили. Даже в армии, фактически разлучённый с нежным полом, я всё-таки не страдал, без труда переключив себя на самообразование.
     Теперь чувствую другое. Потребность в любви захватила меня целиком – и физическую, и умственную, и эмоциональную стороны моего существа. Наверное, это и есть настоящая мужская зрелость. Какие будут последствия – можно только предполагать. Но ясно, что такое состояние очень сильно осложнит мне жизнь.      
     Ловлю себя на том, что жадно ищу объект для любви, прежде всего на работе. А где еще? Но там влюбиться при всём моём страстном желании вроде бы не в кого. Зато нет-нет да и померещится, что кто-то из женщин отдела «положил глаз» на меня. Скорее всего, причина здесь в моей незанятости по работе.
     Дошёл до того, что несколько дней назад увлёкся вахтёршей на проходной, которой предъявляю пропуск, проходя на завод. Показалось, что она как-то нежно улыбнулась мне. Этого оказалось достаточно для того, чтобы началась цепная реакция в душе. Пробовал даже совать в пропуск записку с просьбой о встрече. Описывать это даже неловко. Сама виновница моих страданий, конечно же, и не догадывается, что дала столько пищи моему воображению.

                9 февраля

     Вчера пришёл в отдел и увидел, что за соседним столом сидит незнакомка. По внешнему виду – моя ровесница, одета скромно, по-деловому, тёмные волосы коротко подстрижены. Карие глаза с любопытством скользнули по мне. И уже по тому, как девушка уверенно расположилась за столом, можно было понять, что она – человек в отделе не посторонний.
     – А это наша Женя, – представила мне незнакомку Тимофеевна. – Она инженер-энергетик, работает в нашей группе, была в отпуске. Об остальном, я думаю, она тебе сама расскажет.
     Женя повернулась ко мне, и я скорее почувствовал, чем подумал: всё, теперь мне есть кого любить. При моей теперешней беззащитности перед женщинами это просто неизбежно. Женю мне послала судьба.
     Красавицей её, пожалуй, не назовёшь. Из породы «физиков», энергичная, деловая. В отделе она около двух лет и уже считается толковым специалистом. Впрочем, деловые качества Жени тут совершенно не при чём. Главное, что трудимся мы с ней рука об руку, и вокруг уже поговаривают: «Вам теперь не до работы. Сидите тут, воркуете»… Мне действительно теперь ни до чего. Один её взгляд на меня – и сердце проваливается в мягкую яму…
     Да и она кажется мне настолько готовой для нашего сближения, что это даже слегка расхолаживает. И всё-таки будет очень интересно, когда эта милая Женечка, общественница и любимица всего отдела окажется в плену у такого мрачного индивидуалиста, как я. Только ради этого стоит ею заняться.

                12 февраля (суббота)

     Вчерашний день принёс мне жестокое разочарование. Я был наказан за свои мысли о доступности Жени. Оказывается – ничего подобного. Впереди длительная осада, и теперь я даже сомневаюсь, стоит ли её вести. Ведь в сущности мы люди разные, и итог наших предполагаемых отношений мне предсказать не трудно. Впрочем, меня уже никакие умные рассуждения теперь не остановят.
     Вечером в пятницу в отделе был «культпоход» – совместное посещение московского кинотеатра «Космос». Я надеялся, что это мероприятие еще больше нас с Женей сблизит, но не дождался даже и намёка на это. Женя быланастолько «деловой», что ей было совершенно не до меня. Правда, она взяла мне билет на электричку, но этим её знаки внимания для меня и закончились. Даже проводить её до общежития после возвращения из Москвы не удалось. Вернее, провожали мы её вдвоём с напарником. Мне даже подумалось, что Женя нарочно держит меня на расстоянии. Но она была настолько непринуждённо весела, что эту спасительную версию пришлось отвергнуть. Всё это ввергло меня в мрачный пессимизм, в котором буду, видимо, пребывать в выходные.

                13 февраля (воскресенье)

     В настроении – перелом. Какого лешего я так стушевался? Ведь это же здорово, что наше сближение идёт не по трафарету. Это говорит о незаурядности Жени, и тем интереснее будет наш роман.
   Вечером сегодня ходил на отчётный концерт духового оркестра в заводской Дом культуры. Была возможность проверить свою способность чувствовать.               
  Торжественная часть затянулась, и я совсем было отупел от всяких приветствий и поздравлений. Но вот поднялся малиновый занавес, засверкали золотом труб музыканты, запела звонкая медь, и такой неотразимой гармонией повеяло от всего этого, что я прослезился. Плакал я в этот вечер еще не раз, даже стыдно было вытирать слёзы, когда выступали солисты с любимыми песнями. А потом полезли в голову есенинские стихи:

                Отгорела ли наша рябина,
                Осыпаясь под белым окном…

       И опять – в слёзы. Короче говоря, совсем парень расклеился.

                14 февраля


     Женя держит себя совершенно естественно, как будто ничего не было. А что, действительно, было?
     Я сначала тоже настроился на деловой тон, но хватило меня только на полдня. Потом мне было уже всё равно, как она ко мне относится, а только я без неё уже не мог.
  Меня кидает из одной крайности в другую. Из тоскливого отчаянья в нежное томление возле неё. Теперь основное внутреннее содержание моего пребывание на работе составляют только эти переживания. Хорошо, что нельзя заглянуть человеку в душу.
  Смотрю на неё, как лиса на виноград. Но она, по-моему, ничего не замечает, для неё всё просто. Сблизились с ней до фамильярности, она уже не стесняется называть меня нахалом.
  После работы до проходной идём вместе. На выходе она, словно предупреждая меня, бросает:
    – Ну, пока, до завтра.
    Мне ничего не остается, как, не глядя на неё, небрежно ответить:
    – Пока.
    И расходимся в разные стороны. Но как же мне хочется зачеркнуть этот скучный вечер, неспокойную ночь и опять очутиться утром рядом с ней, снова говорить ей смешные глупости и видеть её ласковые смеющиеся глаза…
    Итак, цепная реакция началась, как и следовало ожидать. Писать теперь, видимо, буду только о любви. Ничего уже не читаю, всё забросил. И только стихи с болезненной навязчивостью вертятся в голове. Становлюсь прямо каким-то маньяком поэзии. Равнодушие окружающих к стихам удручает и оскорбляет, и в этом своём увлечении я замыкаюсь в себе.

                15 февраля

       Нет, всё-таки я не окончательно умер для чтения. Вчера взял в библиотеке книгу В. Шкловского «Лев Толстой». Восемьсот пятьдесят страниц. Всё о Толстом! Великолепная книга, и теперь я насыщаюсь ею после работы, забывая про всё.
     Женю сегодня почти не видел – с утра уехала по делам в Москву. Скучал, но в то же время отдыхал от неё.
     Иногда она кажется мне подозрительно странной и наши отношения для меня еще больше запутываются. Какая-то она неручная и, как будто, подчёркивает это. Сидит, сидит и вдруг неожиданно вскакивает и бежит к другим. Мне кажется, что она заставляет себя делать это – уходить от меня.
    Сегодня будто ненароком сказала, что собирается завтра сходить в кино. Я воспользовался моментом:
     – А меня возьмешь с собой?
     – Но ты ведь говорил, что не любишь в кино ходить.
     – Это, смотря какое кино.
     – Ну, ладно, пойдём.
    Потом выяснилось, что завтра будет концерт в заводском ДК, и мы взяли билеты на него. Но кино всё же, думаю, остаётся в плане. К концу дня она, как будто, оттаивает, и мы подолгу сидим за столом вместе. Сегодня я разоткровенничался, говорил о себе, рассказывал о своей деревне. Она ласково смеялась и смотрела на меня почти нежно.

                17 февраля

    Весь день была холодна, деловита и только к концу дня стала ласковой. Сколько глубины и невысказанных чувств видится мне в её глазах, когда она смотрит на меня, и как вспыхивает сердце нежным огнём от такого взгляда!
   Но ведёт себя загадочно. Может, она вполне осознанно отстраняется от меня, чтобы сильней завлечь? Или я уже начинаю фантазировать?

                *  *  *
   Только что пришёл из ДК с концерта. Её не было, хотя обещала быть. Что сие означает? Что ж, Женечка, посмотрим, какой ты будешь завтра.

                18 февраля

   Нет, она невозмутима, и боюсь, что это не игра. Не может же она играть так естественно. Чувства мои рвутся на простор, но их безжалостно осаживает реальность. Приходится довольствоваться той скудной пищей, которую она мне предоставляет.

   Я медленно и неотвратимо одурманиваюсь Женей, теряя объективный взгляд на вещи. Если она задалась целью завлечь меня, то процесс этот у неё идёт весьма успешно. Она уже кажется мне почти прекрасной. Пока я еще способен фиксировать степень своей одурманенности и даже смею думать, что если Женя мне уступит, мой любовный порыв быстро угаснет.
     Поэт во мне капризничает, потому что она не отвечает романтическому идеалу. Она обыкновенная, и множество мелочей говорят мне об этом. Я цепляюсь за них, пытаясь себя образумить. Порой мне жалко то ли себя, то ли её, что она такая. Но всё это ничуть не охлаждает моего энтузиазма.
     Может, она в свои двадцать пять лет уже не может позволить себе просто играть в любовь, ей надо всерьёз думать о муже? Но почему она решила, что я играю? Хотя я ведь пока еще ни словом не обмолвился о своих чувствах и не знаю, как она к этому отнеслась бы.
     Опять расстались на два выходных дня. Проводил её до автобуса – поехала в Москву. Сказала, что завтра будет занята, а про воскресенье я даже и спрашивать не стал. Она мило улыбается, но чувствую, что она не моя и еще, пожалуй, долго моей не будет.

                19 февраля (суббота)

   С утра уехал в Москву, в очередной вояж по книжным магазинам. Магазинов и книг много, но купить нечего. Потом, пообедав в столовой, просто гулял.
   От нечего делать забрёл во Дворец спорта ЦСКА. Всё-таки тянет меня к спорту, и неистребимо живёт в душе юношеская мечта о спортивной славе.
   Зашёл в гимнастический зал и попал на тренировку сборной команды страны. Стоял в двух шагах от знаменитостей – Виктора Клименко, Ларисы Петрик. Как-то даже не верилось в реальность происходящего. Обыкновенные, простые люди. Петрик – тоненькая, как тростиночка, и совсем не красивая. У Клименко грубоватое лицо, товарищи зовут его просто Витька.
   А потом уж совсем, как во сне, увидел рядом легендарного олимпийского чемпиона Михаила Воронина. Он стоял у входа в зал в потёртой жёлтой меховой куртке: худощавое лицо, большие тонкие уши – совсем, как на фотографиях. И вовсе не богатырь, ростом с меня…
   Как загипнотизированный, вышел за ним на улицу. Он подошёл к новенькой «Волге», сказал кому-то подошедшему: «Видал красавицу?» – и полез под капот…
   А я стоял и думал, что вот так же, наверное, ходил по московским улицам и Толстой, возил воду, ругался с женой. И Есенин – пьянствовал в кабаках, а потом писал гениальные стихи. И всё это как-то плохо укладывалось в голове – реальность и легенда…

                21 февраля

  Теперь в чувства мои вплетается охотничий интерес к преследованию. Женю надо покорить, во что бы то ни стало.
  Сегодня в ДК мы были на встрече с работниками центрального телевидения. Наученный горьким опытом, я уже ничего не ждал от нашего совместного времяпровождения.
  Она пришла прямо с работы, одетая без всяких претензий. На меня почти не обращала внимания, несмотря на мой «элегантный» вид. Всё это совершенно в её стиле, к которому я уже начинаю привыкать, а её пренебрежение к одежде склонен считать обыкновенной неряшливостью. Похоже, что у неё отсутствует даже присущее каждой нормальной женщине стремление «выглядеть». Это уж совсем чёрт знает что… 
  Пытаюсь проникнуть в её внутренний мир. Тут как-то начал насвистывать «Венгерский танец». Она вдруг спрашивает:
             – Это что, Брамс что ли?
   Пришлось удивиться. Но вот недавно попросила написать меня стихи в стенгазету к Дню Советской Армии. Я сказал, что по заказу стихов не пишу. И тогда «назло» мне она села писать их сама. Потом, когда я прочёл написанное, мне стало за неё неловко. Допустим, литературных способностей у неё нет, но как может человек с высшим образованием писать такую беспомощную чепуху? Не знаю, в какой мере это характеризует её вообще.

                23 февраля

     Вижу, вижу её недостатки, но это ни в малейшей степени мой пыл не охлаждает. Я просто закрываю на них глаза. Тут впору вспомнить слова одного из великих: причина любви больше в нас самих, нежели в любимом существе. А это значит, что разгадыванием Жени мне не «вылечиться». Я обречён на любовь.
     Сегодня совсем было уговорил её на кино, но вышли из проходной – и она вдруг заявила, что у неё много дел и она не успеет. Пришлось, скрипнув зубами, состроить грустную улыбку и мило расстаться. Я уже начинаю подозревать, что у неё есть другой и она просто водит меня за нос.
     Моя гордость встает на дыбы и приходится себя уговаривать, чтобы не так мучиться. Ничего, друг, не поделаешь. Ведь и Льва Толстого оставила с носом простая казачка Марьяна.
     …Ходили с ней по делам в главный заводской корпус. В директорском фойе она подвела меня к фотовитрине и говорит:
    – Вот, если хочешь мне сделать приятное на 8 марта, сними этот пейзаж и подари.
    Теперь надо думать, как изъять фотографию со стенда. Не могу же я отказать и расписаться в своей несостоятельности.
  Это её упрямство и стремление делать мне «назло» еще больше меня разжигают. О гордости тут уже не думаешь. Всё в ней кажется одуряющее притягательным и прелестным – и не очень женственная фигура, и нескладная походка, и серый пуховый платок на плечах, и этот чуть заметный нежный пушок над верхней губкой…

                24 февраля

     Вся эта холодность у неё, наверное, от того, что она не верит в серьёзность моих намерений. И будет бороться с собой и со мной, пока хватит у неё сил. Что ж, не верить у неё есть все основания. Мне еще можно играть в любовь, а Жене в её двадцать пять, очевидно, уже не до игры.
    О женитьбе думаю со страхом. Даже в мыслях не подхожу к ней близко. Это ведь совершенно другая жизнь со своими законами и правилами, а самое главное – обязанностями. Придётся жертвовать всем и вся ради семьи. Для меня жениться – это значит, стать обыкновенным и стать частичкой той жизни, которая пока идёт мимо меня.


                26 февраля

   …Под кроватью в общежитии у меня лежат санки. Обыкновенные, алюминиевые, с разноцветными планочками. Но я не могу без мучительной тоски на них смотреть. Они – как свидетельство и частица сегодняшнего кошмарного дня.
   Сегодня рабочая суббота, но в отделе проводился «день здоровья», и народ резвился за городом – играли в футбол, катались на санках.
   Как и следовало ожидать, молодёжь крутилась возле Жени. Выяснилось, что и вздыхаю по ней не один я. Желающих развлекать её было столько, что до меня и очередь не дошла. Электромонтёр из группы обслуживания Коля Фомин вдохновенно возил её на санках, а потом вдруг ревниво закапризничал, увидев, что Женя с таким же удовольствием радуется жизни и с другими. А я смотрел на него и думал: «И ты, бедолага, туда же»…
    Но провожать Женю всё же выпало мне. Шли до общежития, а потом я поднялся в её комнату. Мы оказались одни, и тут я, весь день изнемогавший от неудовлетворённого желания, понял, что это мой счастливый случай.
    Она прилегла на кровать, а я присел рядом на табурет. Пожалуй, впервые Женя не принимала деловой вид и не говорила, что она занята. Я сжал её руки в своих горячих ладонях, потом стал играть её распустившимися волосами. Она пробовала казаться строгой, но получалось плохо. А у меня уже в сладком мареве поплыли мысли, еще минута – и утратятся и стыд, и неловкость. Да и она, я видел, тает и тает, и нежные нотки зазвучали в её голосе…
    И вдруг – негромкий, но чёткий стук в дверь. Женечка моя крикнула «Нельзя!» и суматошно соскочила с кровати. А потом в комнате появился некто длинный и рыжеватый, и она встретила его как давно знакомого, близкого человека. Обернувшись ко мне, уже с деловым видом произнесла:
      – Вот тебе, Сергей, санки, отнесёшь их Людмиле Николаевне вон в тот дом.
    И показала на видимую в окне девятиэтажную «башню».
    И пошёл я с этими санками, «солнцем палимый», в полубредовом состоянии передвигая ногами, искать Людмилу Николаевну. Поднимался на какие-то этажи, звонил в обитые дерматином двери, выходили незнакомые люди и пожимали недоуменно плечами. Вокруг было словно чужое заколдованное царство, а я, как Иванушка-дурачок, так и не смог отыскать кого надо.
    Пришлось с этими санками тащиться через весь город к себе в общежитие. Впрочем, дороги я почти не помню, весь я был внутри себя, и всё мысли, мысли крутились в воспалённом мозгу…

                27 февраля

    Лучше всех в этом мире, наверное, живётся ловеласам, которые с лёгкостью меняют женщин, черпая в них только наслаждения. Ну, куда я гожусь со своим наивным идеализмом, стремлением к порядочности. Я в жизни лишний, и вчерашний катаклизм только подтвердил это.
    А что Женя? Разве она давала мне какую-то надежду? Да нет. Она, в отличие от меня, живёт в том реальном мире, где я ощущаю себя лишним. Это я с болью в сердце понял вчера, оставляя Женю с другим – тоже, наверное, таким же «реалистом», как и она сама.
   Чувствую себя совершенно обанкротившимся духовно. Не тянет ни к литературе, ни к спорту, ни даже к вину. Всё забросил. Хотя женщина меня, пожалуй, спасти могла бы. Только Женя такой спасительницей быть не захотела. Вернее, я не ту выбрал на эту роль.
   Весь день борюсь с собой, пытаюсь себя переломить, но утешения ни в чём не вижу. Спал плохо, болит голова. Смешно, но в такие моменты, когда я получаю от жизни по мордасам, меня обуревает мстительная жажда славы. «Вот стану знаменитым, тогда будете кусать локти». Днём даже пробовал сочинить шедевр:

                М А Р Т
                Дуют ветры синие
                Над снегами талыми.
                В полдень склоны южные
                Плачут от лучей.
                Как прорехи на зиме –
                Чёрные проталины,
                Перелески звонкие
                В серебре ночей…

                Март…
                Журчание ручьёв
                Чернотою снежной.
                Март…
                Пора тревожных снов,
                Грусти и надежды…


     И всё же она заигрывала со мной. Почему сразу не оборвала все мои притязания? Почему дразнила, то соглашаясь на что-то, то отказываясь? Хотела иметь в запасе влюблённого дурака? И сколько бы она еще меня дурачила, если бы не эта случайность?
  Встречаться с ней завтра боюсь, не знаю как себя вести.

                28 февраля

    Пока стараюсь быть подчёркнуто вежливым. Внешне она со мной всё такая же, как и раньше. Похоже, что и моего изменившегося отношения к ней не замечает. А я всё в таком же ошарашенном состоянии.
    Трудным будет этот поединок. Она, как броней, защищена своим равнодушием. Холодная, голая, неприступная скала. К тому же, если она любит другого, то это для неё еще более надёжная защита. Значит, мне надо быть вдвое, втрое лучше него. Только вот надо ли покорять эту вершину? – вот в чём вопрос.
  Иногда думаю, что другой на моём месте давно бы подошёл к Жене и, взяв её за пуговицу, напрямую спросил, есть ли у неё кто, свободна ли она? И, может быть, никакой загадки с Женей давно бы уже не существовало. Только всё не так просто.
   Тут я – жертва своей дурацкой деликатности. Для меня это равносильно вторжению в чужую жизнь. Да и сомневаюсь, что Женя ответила бы мне искренне. Ведь она, посочувствовав мне, могла бы и сама сказать, что несвободна. Но её почему-то устраивает мутная водица. А самое интересное в том, что это и меня устраивает. Всё-таки в глубине души увлечение Женей для меня – игра. И подойти к Жене с вопросом – это значит, предложить партнёру раскрыть карты. Но тогда игра утратит интерес.
    Вернее, интерес-то всё равно остается. Просто теперь, когда выяснилось, что Женя несвободна, в игру заочно включается и тот третий. Мне надо его переиграть, перетянуть Женю к себе.
   Сквозь тяжёлые нагромождения мрачных облаков проглянет иногда светлый луч. Это уже сама природа открывает во мне предохранительный клапан. Иначе, просто загнусь от тоски.
   Пошёл вечером в кино, показывали «300 спартанцев». Воспринимаю всё с болезненной обострённостью. Смотрел на Леонида, восхищался мужеством греков, и до чего же противно стало жить и «любить усталые глаза». Бог мой! Нашёл себе героиню. Распустил нюни. «Скала», крепость»…Она же просто баба! Так будь мужчиной, чёрт возьми!

                29 февраля

     Нет, никуда мне не сбежать от жизни – ни к грекам, ни в отвлечённую романтику. Сегодня она была такой, словно бы между нами ничего и не произошло. Обнаглела до того, что с невинным видом спросила:
     – Что это ты, Серёжа, мрачный какой, со мной не разговариваешь?
     А я-то, бедняга, ношусь со своей трагедией, веду «поединок»!
     Да, она холодна, непринуждённо холодна до того, что мило улыбается и шутит со мной. Я уже сомневаться начал – не приснился ли мне тот «другой»? Но нет, я для неё не более, чем занятный мальчик, с которым можно слегка пококетничать. А все нежные чувства – тому другому.
  Сознавать это тяжело и мучительно. Минуты, когда мне приходится шутить, подстраиваясь под неё, сменяются длительными периодами мрачного изнывания. Установил для себя теперь жёсткие рамки. Уже не провожаю её в столовую и до автобуса, не пристаю с нежными разговорами и уж, конечно, с предложениями пойти в кино. Всё время приходится следить за собой и сдерживаться.
    Судя по её поведению, она предлагает между нами «добрые, товарищеские отношения». Мне об этом противно думать – лучше вражда!
    И всё-таки я отдыхаю душой, когда шучу с ней и улыбаюсь. Кажется, что передо мной прежняя милая Женечка, с которой у нас всё впереди. И такой она кажется доступной, так ласково смотрят на меня её смеющиеся глаза! В голове не укладывается, что она может быть с кем-то счастлива, кроме меня. И всё полушутя-полусерьёзно выпытывает моё мнение о её уме и порядочности.
    А я бы уже и не против расширить свои ограничительные рамки, но гордость не даёт. И под показной весёлостью у меня мрачно выжидает своего часа желание мести.

                *  *  *

     Дневник этот становится поистине сумасшедшим. Порой кажется, что и страдаю, и мучаюсь, и чувствую только для того, чтобы писать и писать. Органически не могу не писать.
    Днём страдаю – вечером пишу. Больше ничего в голове. И если бы Женя сейчас ответила мне, я бы заполнился ею полностью, растворился бы в этой любви без остатка. О самообразовании уже не думаю. Куда мне мои знания, ум, если я всё равно так беспомощен в жизни. Жизнь идёт и идёт мимо меня, не даваясь в руки.
    Я задался какой-то дурацкой, в сущности мне не нужной целью. Больше ни в чём не вижу смысла и ничего не хочу добиваться. Мне претит обыкновенность жизни, я в ней не умещаюсь. Даже трудно понять, в чём же заключается мой конфликт с действительностью. Едва ли это «горе от ума». Но кто я и что я? Запутываюсь в своей индивидуальности или индивидуализме, как в паутине, и никакого просвета…   
     Как-то случайно попалась записная книжка Андрея. Стихи Блока, Есенина и даже собственные. Вроде тоже не дурак, стихи понимает, сам пишет. Но ведь мы с ним, как будто по разным этажам одного и того же здания ходим.

                1 марта

     Тревожно и неласково начинается для меня эта весна. Женя непробиваема. Бог мой, я совсем забыл, что с ними нельзя сложничать. Нельзя плести паутину, потому что они настолько грубы, что просто не ощутят её. И вот я сам чуть не запутался в собственной паутине. Теперь до меня начинает доходить, что для Жени ничего не было – ни трагедии моей, ни даже изменения отношения к ней. Поэтому она вполне искренне и удивлялась моей мрачности.
     Всё вроде встаёт на свои знакомые до отчаянья места. Одно только мне непонятно: кто же был тот третий и почему её совершенно не интересует моё отношение к сопернику? Она продолжает темнить.
     А я сегодня уже провожал её до магазина и снова принимаюсь за «нежные» разговоры. Только в кино пока не приглашаю, знаю, что бесполезно. Гордость свою надо ломать, иначе, я просто не смогу бороться с соперником, тем более, заочно.

                2 марта

    Фу, чёрт! Кажется, я действительно наплёл паутины. Сегодня из её брошенных вскользь слов я мог понять, что мой «соперник» – это всего лишь её двоюродный брат. Слова адресовывались, собственно, не мне, но я уловил их краем уха и – словно заново родился!
    Почему же раньше мне не пришло это в голову? Пусть это пока не факт, пусть возможен обман, но ведь мог же быть это действительно её родственник! Я лихорадочно прокручиваю в голове события того кошмарного дня. Ну конечно! Как она, нимало не смущаясь, выпроводила меня из комнаты, а ему приветливо сказала: «Раздевайся, Лёня». Конечно, у них родственные отношения. Потому она и значения особенного не придала этому случаю в развитии наших отношений. Для неё между нами всё осталось по-прежнему.
    Но ведь это же значит, что Женя никогда и не водила меня за нос, не «играла» со мной! Всё это было плодом моей больной фантазии, и опять у нас с ней всё впереди. А её неуступчивость придаёт особую прелесть нашему сближению.
    И всё же задам ей завтра несколько провокационных вопросов.

                3 марта

     Уже со второй половины дня я понял, что опять предстоит тяжёлое расставание на огромных два выходных дня. Мысль об этом тяжёлым камнем давила на душу. Можно было бы подойти к ней, спросить о возможности встречи, можно было, наконец, просить, умолять о ней. Ведь не каменная же она! Но моя гордость мёртвой хваткой вцепилась мне в горло, и до самой проходной я не вымолвил ни слова. А потом – её пустая милая улыбка и страшное: «Ну, до понедельника». Мне оставалось только кивнуть головой.
     Как же легко расстаётся она со мной! Неужели это искренне? И опять возникают мысли о том «другом».
     С провокационными вопросами я погорел. Она даже не ухватилась за «двоюродного брата», сказала, что это был брат какой-то подруги, приходивший якобы занимать денег.
     Объективно всё, конечно, возможно. Только на объективность я сейчас неспособен, и червь сомнения грызёт и грызёт меня. Почему она так упорно не желает со мной встречаться вне работы? Ведь в отделе нас давно уже сосватали. Завлекает, разжигает, испытывает меня? Но почему она не боится, что мне это надоест? Сплошные вопросы.
    Давно заметил, что она старается составить о себе выгодное мнение в моих глазах. Всячески показывает, что кое-что смыслит в искусстве. Говорит, что сама когда-то писала стихи. (А я вспомнил её «стихи» для стенгазеты). Как-то обмолвилась, что ей нравится первый концерт Чайковского. Всё это на меня, конечно, производит очень мало впечатления, но ей-то зачем нужно пускать мне пыль в глаза?
    Все эти трезвые мысли загоняются в угол нежными чувствами. Ах, какие у неё ножки – прямо целая поэма!

                5 марта (воскресенье)

    Очередной мучительный шаг в познании себя и Жени.
    С утра вчера поехал в Москву с безумной надеждой встретить её, узнать, где она, с кем. Никого, разумеется,не встретил. Ноги привели к памятнику Пушкину. Стоял перед ним в каком-то экстазе, как непризнанный гений, имя которого скоро узнает вся страна, и повторял вслед за Есениным:

                Мечтая о могучем даре
                Того, кто русской стал судьбой,
                Стою я на Тверском бульваре,
                Стою и говорю с собой…

    Смешно и грустно. Поэт без таланта…
    В безнадёжных чувствах вернулся домой. Мне хотелось быть с ней вопреки всем моим здравым мыслям и доводам. Еще ничего не решив, пошёл с Андреем и Гришей пить пиво в ДК. Уже по дороге наметил: пойду к ней в общежитие – будь что будет.
    Сидели, пили пиво. Я немного захмелел, мне подливали еще. И желание идти к ней окончательно победило мою нерешительность.
    К общежитию меня сопровождал Андрей, но его на вахте не пропустили – он был уже «хорош». Я один поднялся на её этаж. И вот я в её комнате, и передо мной сидит живая, настоящая моя Женечка! В простеньком халатике, такая домашняя и родная…
    Потом всё было, как в хорошем сне. Оказалось, что одна из её подруг по комнате учится играть на гармошке. И вот уже я выступаю в роли гармониста-виртуоза. Девица смотрела на меня почти с восхищением, а когда я врезал «Цыганочку», готова была пуститься в пляс. Подтянулась публика из соседних комнат. Короче говоря, в этот вечер я сверкал всеми своими гранями.
    И только Женя не замечала моего триумфа, оставаясь холодной и деловитой. Я был для неё всего лишь «товарищ по работе».  Потом она угощала меня чаем с тортом, но говорила, что у неё «кипит» на кухне бельё, что я «хоть бы предупреждал о своём визите» и что завтра она поедет в Москву к подругам и приедет, может, только в понедельник…
    Это окончательно вернуло меня на землю. Боже мой! Я уходил от неё с каким-то холодным отчаяньем в душе. Как надо было понимать сегодняшний вечер? Кто она – спящая красавица или Обломов? Как её разбудить, и надо ли это делать? Всё это было – как ковш ледяной воды на мою разгорячённую голову, в которой шла цепная реакция «теоретизирования». И я понял, что увлекаюсь и слишком далеко ухожу от реальности в своих выводах.
    И вот теперь, уже готовый в очередной раз принять её вчерашнее поведение за «игру», я спрашиваю себя: есть ли хоть один недвусмысленный факт, говорящий о её неравнодушии ко мне? И приходится с горечью признать – нет! Что ж подождём, что еще нам подкинет действительность. 

                *  *  *
    Оглядывая свою теперешнюю шальную жизнь, прихожу к грустным выводам. Природа, видимо, долго сидела во мне, выжидая своего часа и давая порезвиться уму. Вспоминаю, какую размеренную жизнь я вёл до армии, увлекался спортом, обогащался внутренне, старался трезво осмысливать жизнь, строил планы. И всё в голове было чётко и ясно.
    И вот природа во мне проснулась. Я вдруг ощутил, что у меня те же потребности, что и у остальных. Нет, меня не тянет к «излишествам», но против одной потребности я чувствую себя абсолютно бессильным – потребности любить и обладать любимой женщиной.

                6 марта

     Женщины в отделе собирались отмечать свой праздник в ресторане. Приглашали меня, но приглашала не Женя, и я отказался. Правда, позже она примазалась к приглашению других, но словно бы из вежливости, и я в душе оскорбился.
     Между прочим заявила всем:
     – Сергей у нас гармонист. Вчера так играл, что привёл в восторг моих девочек.   
    И это всё, что она вынесла из того вечера. Так всё низвести и опошлить!
    И вот сейчас вечер. Она гуляет в ресторане, ей, наверное, весело и нет никакого дела до моего существования. А я только что из Москвы, куда ездил за цветами для неё. Ещё приготовил ей ту самую фотографию с зимним пейзажем, которая понравилась ей в фотовитрине. На обороте написал:

                Я разорил фотовитрину…
                Да что витрина – ты прости,
                Я для тебя готов картину
                Из Третьяковки унести.

                Но только вижу – мне на горе
                На всё ты смотришь сверху вниз.
                Ты неприступна, словно горы,
                А я – неважный альпинист.

                7 марта

   Как же я бываю счастлив даже теми короткими минутами её тепла, которые она мне отпускает!
   Сегодня ходили с комсомольцами на шашлыки. Утром подарил ей цветы. Наконец-то увидел её радостное смущение. Но когда сказал, что фотографию
хотел бы подарить ей завтра, в выходной, ответ камнем лёг на душу. Ну, конечно, завтра её не будет, она уедет к подругам в Москву. Ухватился за соломинку:
     – Ну, тогда я зайду к тебе в общежитие сегодня.
     – Как хочешь.
    На шашлыки шёл без всякого желания. Но сидеть дома одному и представлять, что она там с другими, было бы слишком мучительно. Сначала старался быть весёлым, но потом целиком отдался мрачным мыслям. А она не просто не замечала меня, ей и этого было мало. Улучив момент, сказала:
    – Ты сегодня, Серёжа, ко мне не приходи.
    У меня безнадёжно упало сердце.
    – Почему же это?
    – Да так, обстановка у нас в комнате напряжённая. Ругаюсь с девочками, и они сказали, чтобы ко мне больше никто не ходил.
   – Кто же к тебе так часто ходит?
   – Ну, у меня же много друзей.
    Я отошёл к костру. Безнадёжно и больно опять заныло сердце. Казалось, весь этот голый, просвечивающий зимний лес наполнен невидимой томительной тоской. Над головой, в холодной синеве неба стонали тяжёлые самолёты…
    Да, Женя, друзей у тебя, видать, полно. И на дружбу со мной тебя уже не хватает. Да и не нужна мне твоя дружба. Придётся расставаться, придётся вырвать тебя из сердца.
   Давили мысли о бессмысленности существования, о своей проклятой непохожести на других, мешающей жить, как все.
   Стало темнеть. Мысли притупились, и только чувства устало, но упрямо тянулись к ней. Стоял возле костра, жевал полусырой шашлык. Жевал с аппетитом, и это отвлекало…
   Пришло время расходиться по домам. Мне опять надлежало нести те самые санки, лежавшие недавно у меня под кроватью. Женя на автобусе не поехала, и мы пошли провожать её до общежития. Я смотрел на неё с печальной нежностью, мне не хотелось уходить от неё просто так, с больной душой, и я на что-то еще надеялся.
   И вот мы остались только вдвоём. Первой заговорила она:
   – Я завтра, если приеду из Москвы, то часов в семь. Жди меня у автобусной остановки, да не забудь фотографию.
   Счастливая, искрящаяся волна подхватила мою поникшую душу, погребая под собой и сомнения, и мрачные мысли. Я обнял её свободной рукой, прильнул к ней телом. Голос дрогнул от нежности:
    – Женечка, я завтра тебя весь день буду ждать!
    – Зачем же целый день? Не надо…
    И опять счастливое смущение послышалось мне в её голосе. В один миг весь этот тягостный день вдруг осветился по-новому в моём измученном сознании, и я стал до одурения счастливым. Празднично сияли фонари на улице, морозный воздух бодрил кровь. Снова наполнилась содержанием жизнь, и жить, казалось, стоило…

                8 марта

   До чего же сильна потребность человека в любви! Только бы кого-нибудь любить, только бы любить!
    Женя вернула меня к жизни, и сегодня у меня весь день почти прекрасное настроение. Мысли хорошие и ясные. Был в Москве, ходил в собор Василия Блаженного, купил билет в концертный зал им. Чайковского на вечер стихов Есенина.
     К семи часам вечера был на автобусной остановке. Она приехала в половине восьмого. Поздоровалась сдержанно, потом сказала:
    – Ты извини, Серёжа, я совсем забыла, что мне надо к профилакторию готовиться.
    Выходит, понимала, что я вправе рассчитывать на полноценное свидание. Но опять от него увильнула. Ну, а я был сама кротость. Ведь я ни на что и не рассчитывал.
    – Хорошо, я тебя провожу до общежития.
    И мы пошли с ней рука об руку. Как быстро промелькнули для меня эти несколько сотен метров! Подав руку на прощанье, она уже отошла от меня и вдруг сказала:
         – Хороший ты человек, Серёжа. Я вчера это поняла.
         – Почему именно вчера?
         – Потом скажу...
    Фотографию я, конечно, ей тоже отдал, а надпись на ней будет для неё сюрпризом.
    Чувство к Жене – скорее даже не любовь, а нежная благодарность за то, что она есть и что она такая, какой была сегодня. Но знаю, что стоит ей стать другой – и опять все мрачные чувства оживут в душе.

                9 марта

  Наконец-то первые проблески победы! Всё так же крепки и неприступны стены, но противник за ними уже не тот.
  Утром встретила меня смущённой и ласковой улыбкой. Отпустила восторженный комплимент по поводу моих стихов. И вдруг, как будто, слегка поколебавшись, открывает свою сумочку и кладёт передо мной белый прямоугольничек.
     – Это тебе, отважный «альпинист». Только никому не показывай.
     Беру прямоугольничек, переворачиваю и – ничего не в силах сказать от распирающей меня радости. Фотография Жени!
     Весь день я ходил, ощущая на груди этот кусочек фотобумаги с изображением милого лица. Эта была моя Женя, которая теперь всегда будет со мной, это был как залог нашей будущей любви. И пусть сама Женя уже опять стала по-деловому сухой и холодной, но я теперь ничему этому внешнему не верю.
     Конечно, логику такого отношения ко мне я пока понять не могу. Скорее всего, она всё-таки испытывает на прочность мои чувства. Хотя неужели не достаточно всего, что уже было между нами? Ведь она и на подаренной фотографии ничего мне не написала, даже самых банальных слов. Почему?

                10 марта

     Со вчерашнего дня появилась чуть ли не железная уверенность, что Женя теперь моя. И всё же сегодня весь день страдал от её холодности и деловитости. Опять впал в холодное отчаянье и почувствовал, что сползаю в трагические мысли и роковые чувства. На неё мучительно было смотреть. Разве способна она любить, сострадать, думал я. Нет, это какое-то примитивное, грубое и холодное
создание, для которого ничего, кроме своих «дел», не существует…
   Вчерашний её подарок казался мне уже верхом бессмыслицы. Зачем она подарила свою фотографию? Чтобы отвязаться от дурака и отблагодарить за мои цветочки и картинку, получив право быть холодной?
   Заставлял себя садиться рядом с ней, пытался её расшевелить. Она мягка и вежлива со мной, но потуги мои нисколько её не трогают. С таким деловым видом копается в чертежах, что мне неудобно лезть со своими телячьими нежностями.       
   Потом в отдел заскочил Андрей, стали втроём болтать о пустяках, и Женечка моя стала весёлой и ласковой. Андрей ушёл, а она стала собираться в профилакторий. Теперь она месяц будет жить там, а не в общежитии.
     Взяла свой серый пуховый платок, сумочку. И вот уже пошла…
             – Женя!
     Она поворачивается и дарит мне такую улыбку, от которой у меня замирает сердце. Вот она, настоящая Женя, без холодности и деловитости. Столько в этой улыбке ожидания счастья, столько теплоты и нежности! Она осветила весь этот мрачный день, и я опять стал счастливым.
    Женя подходит ко мне и наклоняется ухом к самым моим губам. Она, как будто, знает, что я скажу ей что-то интимное и только для неё.
         – Женя, можно я к тебе завтра приеду в профилакторий?
         – Но ты же не найдёшь его, Серёжа, это так далеко.
         – Я приеду, – говорю ей уже вслед.
      Она уходит, словно бы застеснявшись своей минутной слабости. А я остаюсь, осчастливленный на весь вечер и на завтрашнее утро.

                11 марта

      Когда читаешь о Толстом, ощущаешь себя маленьким и беспомощным. И собственная писанина кажется жалким плутанием в мире чувств, которое я пытаюсь представить анализом. Беспокоит то, что всё самообразование заброшено и я никак не возьму себя в руки. Всё тянет на подвиги во имя любви, но в то же время чувствую, что занятие это не для серьёзных людей. Хотя я, пожалуй, рано записался в серьёзные. Ведь школу чувств тоже надо пройти. И ничего тут не поделаешь – школа эта требует времени и жертв.

                *  *  *
      Вечер. Только что приехал из этого самого профилактория. Не знаю, что и как, но только она ко мне даже не вышла. Это настолько тяжело, что я придумываю ей оправдания. Может, действительно она не верила, что я приеду, поэтому и не ждала. Может, может…
      Сколько может человек обманывать сам себя? Похоже, что я в самом начале сошёл с верного пути и теперь плутаю по каким-то дебрям, откуда всё кажется не таким, каким является на самом деле.
       Но отступать не собираюсь. Поеду к ней завтра. Всё равно она будет моей!
       Всё-всё против меня. Дело не в том, что она не ждала – она и не хотела ждать, не желала видеть меня у себя. Можно выдумывать разные «рамки» и схемы, в попытках объяснить её. Но одно вырисовывается однозначно – её нежелание отношений со мной.
      Как дурной сон! Как дурной сон вся моя любовь, все наши отношения, вернее, мои тщетные попытки их наладить. Когда же я, наконец, проснусь?
     Сегодня было мне «знамение небесное». Мрачно шёл от профилактория, медленно поднимаясь в гору. И вдруг в десятке метров увидел бабу, стоявшую ко мне задом и с поднятой юбкой. Потом она, не спеша, спустила ниже колен голубые панталоны, и, нагнувшись, брызнула жёлтой струей… Стараясь не скрипеть снегом, я обошёл стороной эту «символическую» картину. Чёрт возьми, так можно и мистиком стать.

                12 марта

   Ночью свалился с кровати. Впервые так вжился в сон. Приснилась наша школа и будто я - ученик. На перемене затеял с кем-то возню. Противник заупрямился, а во мне вдруг взыграл борец. Подсаживаюсь под него и, уже чувствуя, как он «пошёл», в самозабвенном азарте поддаю всем телом…
   Очнулся на полу. Смеялся проснувшийся от грохота Андрей. А мне, если честно, было не по себе. Явь у меня уже начинает мешаться с бредом.
  Решил не мучиться весь день в догадках и разгадках, а ехать к Жене, зачеркнув в душе обиду и гордость, и выяснить всё у неё самой. Это было мудрое решение, и я был за него щедро вознаграждён.

       …Мы гуляли с ней по зимнему березовому лесу. Теплеющее мартовское солнце насквозь прочёсывало его лучами, оставляя на дороге яркие полосы. Мы останавливались, и я целовал Женю в губы, в волосы, в счастливые смеющиеся глаза. Недоступная, неручная Женька была у меня в объятиях, и это был совсем не сон. И, уезжая от неё, я даже смог подумать, что ничего необыкновенного в Жене нет и можно было ждать большего.
       Вот и появилась у нас с ней общая тайна. Милая, милая, одна твоя улыбка заряжала меня радостью на целый день. Что же я должен чувствовать теперь, после того, как целовал тебя?

                13 марта

   Теперь должен начаться новый этап в наших отношениях. Поцелуи вроде бы их «официально» утвердили.
   Внешне, однако, она ничуть не изменилась. Для неё словно бы никакого события вчера не произошло. А меня начала донимать ревность. Кто я для неё, насколько дорог? Много ли мужчин у неё было до меня и насколько серьёзными были их отношения? Словом, заговорило чувство собственника.
   С ревнивым любопытством прислушиваюсь к её разговорам по телефону. Сегодня договаривалась о встрече якобы с двоюродным братом. А с братом ли?
   То, что я в любви мальчик, подливает масла в огонь. Вдвойне обидно будет ошибиться. Никому не доверяю, везде чудится коварный обман. Теперь жалею, что не успел познать женщин. Целомудренность в этом мире стала глупым предрассудком, и я оказался с нею в дураках.
   Приемлю Женю всю со всеми её недостатками и обыкновенностью. Легко выносить ей приговоры только в мыслях. Так спокойно и трезво оценивают ставшую твоей собственностью дорогую, доставшуюся с трудом вещь. Но стоит только возникнуть угрозе потери, как ценность её в твоих глазах многократно увеличивается, а утрата обернётся болью.

                15 марта

   В концертном зале им. Чайковского был на вечере стихов Есенина. Читал стихи, пел заслуженный артист Покровский.
   Ожидал впечатлений более ярких. Но я не учёл, что у меня сейчас совсем не то настроение. Сейчас я просто не способен воспринимать трагедию Есенина. Я люблю, счастлив и спокоен этой своей любовью к Женечке, и для меня никаких трагедий не существует. Я – сильный и с оптимизмом смотрю в будущее. А всему причина – Женя. Она стала частью моей души, недостающей частью, и, если я потеряю её, останется глубокая, плохо заживающая рана. В мыслях я вижу её женой. Помимо своей воли представляю, как привожу её в деревню и как мы живём с ней вместе…
  Знаю, что это только в мыслях. А впрочем, я не уверен сейчас в себе. Вдруг я от неё до такой степени очумею, что жить не смогу без неё? Как бы то ни было, но пока дерево моих чувств даже на скудной почве разрастается и крепнет и ничто ему, вроде бы, не угрожает. И всё-всё еще впереди.

                16 марта

   Нет, дурацкая моя натура, как видно, без трагедий жить не может. Чем ближе мне Женя, тем сильнее приступы ревности.
   Сегодня Андрей сказал, что не видел Женю в автобусе, отъезжающем в профилакторий. Возможно, он её там просто не заметил или же это был другой автобус, хотя это и маловероятно. И вот я терзаюсь сомнениями.
   А вдруг она сейчас в объятиях у другого? Моя Женечка, часть моей души. Человек, от которого зависит моё спокойствие, мой спасательный круг, в который лихорадочно и намертво вцепилась душа. Вдруг она мне не верна? И сразу же, как по мановению злого волшебника, я становлюсь другим. Нет, я уже боюсь себя такого, я не хочу быть таким. Не хочу качаться под тяжестью собственных мыслей, не хочу гложущей душу тоски…
   Мысли и чувства борются во мне. Рассудок говорит, что измену можно допустить только теоретически. В конце концов, Женя – не героиня любовной драмы и не может быть настолько изощрённой, чтобы днём нежничать со мной, а вечером ездить к другому. Но чувства неумолимы. Ведь я же не знаю, где она бывает по вечерам. Ну, а если не в профилактории? Ведь она не восемнадцатилетняя девочка, чтобы довольствоваться моими преданными собачьими глазами и нежными разговорчиками. Со мной она, конечно, в другую любовь играть не будет. Ведь я из «серьёзных». Со мной самая развращённая будет изображать благородную и начитанную.

                17 марта

   День начался, как обычно. Разведкой с помощью Андрея удалось, вроде бы, твёрдо установить, что в профилактории она всё же была. Всё шло нормально, она была ласкова, я нежен. Правда, тяготила предстоящая разлука. Я знал, что она в субботу собирается на день рождения к подруге Наташке и поэтому не питал никаких надежд.
  А потом был телефонный звонок. Женечка моя взяла трубку и, смущённо зардевшись, сказала примерно следующее:
   – …А ты найдёшь меня? Да-да, сорок третий автобус до пионерлагеря. Зайдешь в первую палату, спросишь там…
   Чёрт возьми, по-моему, я уже имел право задать ей вопрос:
   – С кем это ты так любезничала?
   Она, опять зардевшись:
   – Да так, один молодой-интересный…
   – И много их у тебя таких?
   – Таких-то много, только для жизни нет…
  Так просто и естественно было это сказано, что вначале я даже не почувствовал удара. Но уже в следующую секунду всё поплыло передо мной, как в знойном кошмаре: распластанный на кульмане чертёж, бледное личико Тимофеевны за столом, дымящие трубы котельной и равнодушное голубое небо за окном…
  И только взгляд у Жени давал смутную надежду. Он был какой-то смущённый и любопытный, и я держался за него, как за соломинку. Мне казалось, она настороженно следила за мной.
   – Что это ты так тяжело вздохнул, Сережа?
   – Да так, жить тяжело…
   – Почему же тяжело?
   – Долго объяснять, Женя…
   – Может, я смогу чем помочь?
   – Ты?.. Да, ты сможешь.
   – Чем же?
   – Да ты уже помогаешь мне, Женя.
   В её раскрасневшемся лице и внимательном блестящем взгляде прочитывалась счастливая надежда.
   – Чем же я тебе помогаю? Скажи, Серёжа, ну скажи!
   – Я тебе потом скажу, Женя.
   Она с подчёркнуто обиженным видом отошла в сторону. Чувства мои вспыхнули, я бросился к ней.
   – Женя, Женечка, ну зачем же ты обиделась?
   Она вскинула на меня нежный, искрящийся взгляд, я обнял её, и мы едва не поцеловались на глазах у всех. Боже мой, ну разве могли существовать в эту минуту для меня её любовники, разве не была она сейчас моей, только моей?!
   – Ничего ты не знаешь, Серёжа. Может, я из-за тебя со многими своими знакомыми рассорилась.
   И опять – так просто были произнесены эти слова, подводящие итог всем моим стараниям! Но я ответил, не моргнув глазом:
   – Со многими, да не со всеми.
   – Не так просто ссориться, Серёжа. Нужен повод. Ведь не могу же я им сказать, что из-за тебя с ними ругаюсь.
   После таких слов я совсем успокоился. И даже предстоящее свидание Жени уже не вызывало у меня ревности. Ведь с кем бы она ни встречалась, она теперь моя.
А завтра я приеду к ней утром в профилакторий – она согласилась. Продолжу «идеологическую обработку». Не знаю, до чего мы договоримся. Как бы не перестараться. Философа в себе придётся придержать, пускай порезвится поэт.

                18 марта

   Как странно, как странно… Знал вчера, что она с другим, и был жизнерадостным себе на удивление. Где же ревность, неразлучная спутница любви? Сейчас во мне сильней любопытство. И удовлетворение от того, что такая неприступная Женя всётаки поддалась моему влиянию. Конечно, такая смена чувств основана исключительно на уверенности в Жене. Теперь, я считаю, она глупостями с другими заниматься не должна.
  …Вечер. Только что с Андреем приехали из профилактория. Он ездил к Клаве, которая живёт в одной комнате с Женей. Таскались за ними в магазин. Женя была проста и ласкова. Судя по всему, свидания у неё вчера даже и не было. Говорила, что хорошо выспалась.
   Пришлось молчать и философу, и поэту. Уединяться с ней возможности не было, так что даже не поцеловал её сегодня. Под конец даже грустно стало. Зачем приезжал, и нужен ли я ей? Женя тоже грустила. Клава говорила:
  – Не грусти, Сергей, никого у неё здесь нет, всё время только и делает, что спит.
   Проводили их до профилактория. Грусть не отступала, мне казалось, что приехал я напрасно. Заметив моё настроение, Женя сказала:
 – Ты что, Серёжа, смотришь на меня так, будто я тебя ударила или оскорбила?
   Прощаясь, пожал ей руку. В понедельник мы с ней должны ехать в Москву по служебным делам. (Наконец-то я удостоился от неё такой чести – вместе в Москву!) Вечером даже удалось настроить себя на оптимизм. А чего я, собственно, ждал от поездки? Вот и Андрей считает, что всё было нормально, но к Клаве он больше не поедет – не понравилась.
  Может быть, Женя ждёт от меня решительных действий или хотя бы слов. Её тоже можно понять – ведь надо знать, ради чего жертвовать своими знакомыми. Но я нерешителен, неуверен и робок. Я готов даже сказать: можешь меня даже обманывать, Женя, только чтобы я ничего не подозревал. Мне важна иллюзия благополучия. Ведь «блажен, кто верует».

                *  *  *
  Когда я не люблю, меня охватывает беспокойная тоска. И всё кажется, что бегут, неумолимо летят драгоценные дни, отпущенные судьбой на дело. Дней становится всё меньше и меньше, а я ещё и не приступал к этому самому делу.
  …Ревность делает любовь ощутимей, болезненней. В её основе – недоверие к любимой женщине. Если женщину вообще познать нельзя, то ревность существует на вполне «законных» основаниях. Я ревную Женю потому, что плохо её знаю. И стоило только мне, как показалось, проникнуть в тайну её отношения ко мне – и ревность пропала.
                19 марта (воскресенье)

   Всё-таки ревнивые мысли вернулись ко мне. Весь день я болел ими. Они были болезненно навязчивы… С тоской жду завтрашнего утра, когда её снова увижу. А где она может быть сейчас? Всё же плохо я её знаю. Почему-то всё у нас с ней идёт не как у людей.
  И вообще – можно ли назвать любовью чувство, которое я испытываю к Жене? Вроде бы для этого достаточно «формальных» признаков. И всё-таки на первом месте здесь именно игра. Дело вовсе не в каких-то достоинствах Жени, а во мне самом. Это я боюсь одиночества и лихорадочно вцепился в неё. Только и всего. Женя – спасательный круг для души, и, каким бы этот круг ни был, покинуть его страшно.
                20 марта

  В мыслях, в нетерпеливом ожидании она кажется мне огромной, значительной, заполняющей всю душу. В жизни всё как-то не так.
  Утром долго ждал её на проходной, чтобы вместе ехать в Москву. Увидел издалека и пошёл ей навстречу. Она была, как всегда, непроницаема. В автобусе по пути на электричку начала откровенно клевать носом. Сказала, что приехала вчера из Москвы в три часа ночи. Потом, правда, говорила, что вернулась в двенадцать.
  У меня почему-то была уверенность, что ничего особенного там у неё не было. Вернее, мне удобнее и спокойнее было так думать.
  В Москве позавтракали в кафе, она повеселела, у меня на душе тоже потеплело. Начал нежные заигрывания, развлекал её, как мог, ни в чём не перечил, купил конфет. 
  Она воспринимала всё довольно равнодушно. На обратном пути зашли к ней в общежитие. Были одни в комнате, но я почему-то даже не сделал попытки её поцеловать. Да и она держалась со мной как «просто товарищ». Ну и ладно. Может, мою сдержанность она тоже оценит.
  В обед пошёл её провожать на автобус в профилакторий. И тут началось. Я неудачно пошутил, и Женя «понесла». Извинений и мольб и слушать не желает, на меня не смотрит…
  Приехала с обеда – всё в том же духе. В конце концов, заявила, что я её вообще считаю плохим человеком и плохо о ней думаю, а потому мне надо «искать другую». А я всё великодушничал, нежно брал её за руку и тихо говорил: «Ну, что ты, Женечка, что ты»… У меня её капризы вызывали такое же плотоядное чувство, какое вызывает упрямый зайчик у волка. Резвись, резвись, Женечка, я всё прощу. И чем больше прощу, тем сильнее привяжу тебя к себе.
  Всё равно я тебя покорю! Уже сейчас я для тебя кое-что значу. Не зря же ты ругаешься из-за меня со своими знакомыми, не зря капризничаешь. И не даром чуть не слёзы звучали сегодня в твоём голосе.

                21 марта

   Я стремлюсь стать для неё необходимым. Но иногда кажется, что она меня завлекает. Завлекает холодно и расчётливо. Сегодня поймал её в раздевалке, обнял и попытался поцеловать. Она ускользнула с лукавой улыбкой, которая мне не очень понравилась. Что-то было в ней «профессиональное».
  Конечно, настоящих «страстей» у нас с нею ещё не было. Думаю, будет жарко, но в себе уверен.
  Сегодня напрашивался к ней вечером в профилакторий. А она сказала: «Не тревожь меня в профилактории, потерпи ещё две недельки». В этих словах – дистанция, пройденная в наших отношениях. «Потерпи…». Значит, потом я уже могу надеяться на что-то существенное. Она готова убрать последние перегородки между нами.
  Обман с её стороны в принципе возможен, но я в него не верю. Мне страшно даже подумать, что моя Женька может меня коварно обманывать. Неужели я для неё настолько чужой? Я готов отрицать даже очевидные факты. Не верю, что у неё было свидание с тем, «молодыминтересным», звонившим ей в пятницу. Даже думаю, что и звонок-то был с целью проверки моей реакции.
  У неё странная черта – верит буквально всему, что бы я ни сказал и даже шутки воспринимает всерьёз. Сегодня, к слову, наплёл, что гулял вчера с девочкой, и она с серьёзным видом принялась расспрашивать, что это за девочка, красивая или нет. Расспрашивала с таким холодным любопытством, что мне стало обидно. Не возмутилась, не оскорбилась. Как будто, не было ни подаренной мне фотографии, ни моих поцелуев. Или это игра, или что-то непонятное.

                22 марта

  Всё-таки пытаюсь понять, почему пропала ревность. Уверенным в Жене быть нельзя, потому что плохо её знаю. Нет, просто любовь моя стала какойто другой.   
  Сейчас вроде бы чётко разграничилось – где разум, а где – чувства. Чувства уже не носят того «глобального» характера, как раньше, когда они не повиновались рассудку. И теперь мне уже довольно того, что она ласкова со мной днём, а с кем она вечером, уже не так волнует. Но по ночам снится, навязчиво, как бред. Сплю плохо. Сегодня проснулся среди ночи от мыслей о Жене. Долго не спал, представляя её измену, лились на подушку слёзы…
  Днём сидел с ней рядом за столом. Млел от чувства, целовал украдкой руку. Она ласково, почти с нежностью смотрела на меня и вдруг игриво касалась моих волос – как будто спичку к сердцу подносила. Я был счастлив, счастлив сейчас, а о будущем не думал. Просто знал, что всё это мимолётно.
  А в конце дня ушла, даже не взглянув в мою сторону. Какая же она нечуткая, какая холодная. Не заметила, что меня обидела. Попробую сказать её об этом завтра с кротким видом.
  В комнате нашёл письмо от Павлыча, моего старого друга по техникуму, а теперь оппонента. С ним в последнее время мы начали довольно зло ругаться. Я вижу в нём своего антипода, раздражающего меня своим пошлым реализмом и недалёкой определённостью жизненных установок. То есть, всем тем, чего у меня нет и неизвестно, будет ли.
  Вот и в этот раз, прочитав его трезвые увещевания, я ощутил полемический зуд. На ответ ушёл весь вечер.
   «Здравствуй, Вовка! Спасибо тебе за такое письмо. Давно у меня язык чешется поругаться с вашим братом «реалистом».
  Твои слова о «бреде сумасшедшего» оставляю на твоей совести. У тебя просто нет слов, а значит, и мыслей, чтобы спорить со мной на эту тему. Сказать, что я человек ограниченный, тоже не трудно.
  Только напрасно ты думаешь, будто я не понимаю, что наука в наш век важнее, чем лирика. Я это понимаю не хуже тебя, но именно это меня и печалит. Печалит, вообще-то, не одного меня, и если ты человек, читающий что-то еще, кроме газет в туалете, то должен и сам это знать. Но у тебя, кроме телячьего восторга перед успехами этой самой науки, я пока ничего не вижу.
  Никогда твоя наука не сделает людей счастливыми, даже если изобретут синтетический хлеб и накормят им всех голодных, даже если пятикомнатные квартиры будут расти, как грибы. Ведь не это делает людей счастливыми, пойми ты, певец науки! Всё это – розовый туман. Сейчас уже и дураку ясно, что люди в конце концов подохнут от радиации и других «плодов» твоей науки. Только такие, как ты, «инженерыоптимисты» всё так же упрямо твердят, как попугаи, о какой-то науке «на службе человека». Смешно!
  Мне грустно, Павлыч, но ты весьма недалёк в своих воззрениях. Не уподобляйся модной кокетке, приходящей в умиленье после покупки в магазине панталон из синтетики.
  Премного тебе благодарен, что ты «целиком и полностью» за писателей. Пусть, мол, пишут – почитаем, когда скучно станет. Но почему ты против поэтов да еще и «инженеров душ человеческих» – извини не понимаю.
  Весьма отрадно и то, что ты пришёл к таким благодушным выводам относительно богатства своей души. Только при чём здесь институт иностранных языков? Вот окончишь ты свой «иняз» и всё так же будешь писать письма на русском языке с ошибками. Извини, но мне трудно признать глубину и богатство души человека, не могущего связать двух слов, чтобы выразить свои «внутренние» чувства.
  Ты, наверное, дельный специалист, хорошо понимающий технику, а вот самого себя ты едва ли поймешь. Такой проблемы перед тобой даже и не стоит, потому что ум у тебя в другую сторону направлен. Ты – человек деловой, и здесь нам с тобой друг друга не понять. Вот окончишь институт, женишься и будешь делать карьеру «на благо общества». Ну, а я ведь только в мыслях Наполеон. Твоя наука давно для меня название придумала – рефлексирующий неудачник.
  О женитьбе – верно – думаю. Не пора ли стать мне обыкновенным человеком с обычными заботами? Но еще недостаточно отчаялся в себе, чтобы залезать в этот хомут. На этом, пожалуй, и закончу письмо. Нового, как видишь, ничего нет, уж не обессудь».

                23 марта

   Утром до обеда она была холодной, почти мрачной. Я страдал, произносил про себя страстные монологи на тему: «С таким характером тебе ещё долго мужа придётся искать».
А после обеда чуть ли не целовал её на виду у всех. Она была очаровательна в своей кокетливости. В конце дня в разговоре вдруг ляпнула: «У Серёжи скоро сын родится…». Милая, милая моя Женечка!..

                24 марта

  Сказала, что на работе отношения между нами должны быть только деловые, а то над нами «некоторые уже ржут». После обеда вся наша теплотехническая группа – 4 человека выходила на объект. Женя вначале была действительно деловой, и я, как всегда, страдал, с убийственной логикой убеждая самого себя, что мы разные люди.
  Но на обратном пути Женечка вдруг оттаяла, и мы шли с ней, держась за руки, позади всех. Опять я вспыхивал нежностью от её неповторимой многообещающей улыбки, опять тянулся к ней с поцелуями, а она шептала: «Серёжа, Серёжа, что ты? Ведь мы же на работе, люди смотрят…». А сама, улыбаясь, бросала на меня нежные взгляды. Я загорался еще больше, забывая всё, кроме Женечки…

                25 марта

  Весна нынче обманула. Еще и март не миновал, а снег уже весь стаял и даже лужи ночами стали подсыхать. Повеяло летом, заморозков не было и по утрам, а в зимней шапке ходить стало неловко.
  И вдруг за одну ночь навалило столько снега, пушистого, ослепительно белого, что он скрыл под собой и грязь, и лужи, и люди выходили на улицу с ощущением чего-то нового, праздничного, как будто выпал первый снег. И начались такие снегопады, какие редко бывали даже зимой. Словно спохватившись, зима бросила на осмелевшую было весну свой последний остаток сил…
  Женя весь день от начала до конца была деловой. И я имел возможность вдоволь насладиться убийственной логикой своих грустных размышлений.
  Андрей говорит, что с Женей надо вести себя как-то по-другому. Я задумываюсь и, кажется, вот-вот найду эту самую роковую разгадку.
  Дело в том, что поведение Жени никак не вмещается у меня ни в какую логическую схему. И мой отважный «альпинист» не раз испытывал бессильное чувство, как будто, после всех своих героических усилий он по-прежнему стоит на нулевой отметке, с тоской и затаённой злостью глядя на холодную скользкую вершину.
  Конечно, люди мы с ней разные. Она – человек дела, энергичная, волевая. Её стихия – это дела и люди, люди. Меня тут ни с какого боку не приткнёшь. Я внешне пассивный человек, ум которого направлен внутрь себя, чуждый коллективизму да к тому же с литературными замашками и необоснованными притязаниями.
  Таких людей судьба столкнула вместе. Впрочем, то, что мы «столкнулись», пожалуй, целиком и полностью моя заслуга. Это тоже – следствие моих странностей. Что такое моя любовь, если не эгоизм, нарядившийся в яркие одежды чувств? Мне мало того, что я сам себя люблю – надо, чтобы и другие любили. Поэтому и задаюсь целью насмерть влюбить в себя Женю.
   Да, я бываю счастлив, когда люблю сам. Собственно, этой монетой я готов с лихвой оплачивать любовь к себе. Так что мой эгоизм можно считать благородным. И в этом его отличие от эгоизма ловеласа. Но едва ли Женя сможет любить меня так, как я хочу. Не такой она человек, чтобы всю свою душу, всю энергию отдать одному человеку.
  …Порой хочется сказать себе словами деревенских баб, просто и мудро: «Да брось ты её дуру! Неужели ты девки себе хорошей не найдешь?».
  Зашёл сейчас в комнату Виктор, мой старший «коллега» и сожитель и, между прочим, выдал:
  – Зря ты за Женей ухлёстываешь. Ты посмотри, у неё же плечи шире твоих, походка, как у мужика. Вот Юленька из соседнего отдела – это девочка!
   А я, вместо того, чтобы оскорбиться, взглянул на свою любимую посторонним взглядом. Кого она из себя строит, и откуда у неё поклонники? Да она просто поймала меня на крючок и водит, как карася, не зная, как окончательно уложить в сачок. И ведь уложит, чего доброго. Ведь это очень просто, в какой-то момент, одурев от чувств, потерять чувство реальности. И тогда минута сладострастия может, заслонив собой всё остальное, чудовищно изменить твою судьбу. Она же элементарно поймает меня на мою наивность и порядочность.
  Больше всего меня бесит, что она никогда ради меня ничем не жертвовала. Никогда и ничем! Поэтому мне хочется так зло о ней говорить. Потому мучаюсь, что её нет сейчас рядом и я не могу всё это высказать ей прямо в глаза...
   Ты давно уже обанкротилась, Женя, и в этой игре, которую мы ведём, тебе проигрывать нечего. Ты идешь ва-банк, ставя последние рубли, что у тебя остались. Но ты забыла, что любовь, как лошадь, требует корма, и держишь меня на голодном пайке. И любовь моя сдохнет, не «дотерпев» всего лишь недели до того, как ты уйдешь из своего дурацкого профилактория. Она уже надорвалась, и на ней далеко не уедешь.
  Сегодня я не видел ни одной её улыбки, не слышал ни одного ласкового слова, а на воскресенье она опять уехала к своей Наташке. А мне кажется, что сейчас я силён не любовью к ней, а злостью.

                26 марта (воскресенье)

  Итак, я вроде бы разгадал её. Остается только один вопрос, который и делает маловероятной мою версию. Как может она действовать так уверенно, не боясь, что я отступлюсь от неё? Ведь она, как будто, в душу мою влезла и увидела мою слабость.
  Впрочем, возможно, хитрость её сплеталась с дурным характером, с обстоятельствами, и картина получалась сложная и запутанная. И всё-таки она была бесстрашна. Что это? Бесстрашие игрока, которому, действительно, нечего терять? Но не слишком ли я ушёл от реальности?

                27 марта

  Противно писать о наших отношениях, настолько всё кажется пакостным. Настолько я оказываюсь одураченным.
Она вела и ведёт типичную бабью политику. «Работает» в нескольких местах. Чтобы располагать, так сказать, выбором. От меня она это даже и скрывать не очень старалась. И давно надо было понять, что я у неё – один из нескольких и совсем не в лидерах. Вот отсюда и бесцеремонность в отношениях со мной.
  Сегодня пришёл в отдел, исполненный благородного негодования и полный решимости начать с ней только деловые отношения. А у неё со вчерашнего еще краска на глазах не отмыта. Спросил:
   – Ты что это, глаза вчера подкрашивала?
   – С чего это ты взял?
   – Так вон, краска на веках еще осталась.
   – Всё-то ты заметишь…
  Отвечала, не моргнув глазом. А во мне опять заговорили и ревность, и обида. Оказалось, что представлять Женю с другим гораздо легче, чем убеждаться в этом на деле. Весь день сидел, почти не разговаривая с ней. А она опять с невинным видом спрашивала: «Что ты сегодня хмурый?». А я был, наверное, такой же, как после того «дня здоровья». Только тоски уже не было. «Почувствовал» и хватит, душа спокойна, голова ищет дела.
  Спокойствие нарушается только приступами негодования. Боже мой! Как же я старался быть «простым и настоящим». Сколько всего было посвящено этой двадцатипятилетней дурынде. Теперь всплывают в памяти факты и фактики, говорящие об отсутствии у неё элементарных человеческих качеств – чуткости, деликатности, культурности, наконец. Всё, что прощал ей ради своих чувств. Я всегда был с нею одинок, хотя и воображал, что она у меня есть. Но её у меня никогда не было.
  Для меня она всегда была занята. А я всё время её оправдывал. Она уезжала в Москву на выходные, а я утешался тем, что мы и так видимся почти каждый день, а ей надо встретиться с друзьями. Отказывалась идти в кино, а я бодрился: ничего сходим в следующий раз. Выпроваживала меня из своего общежития, а я думал, что не может же человек из-за меня откладывать стирку…
  Даже когда мне стало известно об её шашнях, я нашёл оправдание. Ну не могла же она «дожидаться» меня и, конечно же, у неё, как и у всякой девчонки, были знакомые мальчики.
  Теперь всё предстаёт в истинном, обидном для меня свете, и кажется, что ничего в наших отношениях и не было, кроме этих обид.

                28 марта

  Думал, что за годы службы в армии стал другим, и должна начаться новая жизнь, встретиться настоящая любовь. В армии жил надеждами. Жизнь почемуто оказалась для меня и проще, и сложней одновременно. Наверное, надо искать какую-то середину...
  На всём этом дневнике – печать разочарования и неудовлетворённости. Кто знает, может, через всё это и нужно пройти. Даже наверняка нужно. Ведь сейчас я иду целиной, испытывая и себя, и людей, и жизнь. Всё пытаюсь завязать в жизни «роковой узел» и думаю: достаточно ли сложна жизнь, чтобы запутать её в этот узел, достаточно ли глубоки и настоящи люди в своих чувствах и достаточно ли силён и умён я сам, чтобы распутать его или хотя бы разрубить…
  Весь день сегодня входил в роль «товарища по работе». Даётся с усилием. Чувство из души быстро не вытравишь. Если бы можно было разлучиться с Женей физически… Как она ко всему этому относится, пока не могу понять. Но уже ни о чём не спрашивает, значит, считает изменившееся отношение к ней вполне закономерным. Даже делает вид, что это её очень устраивает. В конце дня вполголоса запела. Вышло немного глуповато и не совсем естественно. Значит, приняла мой вызов. Объясняться, видимо, не считает нужным. И я тоже не буду расставлять точки над «и».
   Теперь утром волнуюсь, как актёр перед спектаклем. Интересно, чувствует ли она за собой вину и насколько тяжела может быть эта вина? Неужели она мне подло изменяла, отдаваясь другому? Ничего не прощу, за всё ответит. Если, конечно, я для неё хоть что-то действительно значу.

                29 марта

   Весь день «играли». Уверен, что она играет тоже. В поведении иногда пропадает непосредственность. А я всё больше вхожу в роль. Конечно, находясь всё время возле неё, нельзя о ней не думать и не тянуться к ней чувствами. Приходится убеждать себя в том, что Женя «не та» и не для меня. И всё же простил бы её, упади она ко мне на грудь, разрыдайся. Опять бы вспыхнули чувства, и всё бы забыл, кроме неё. Но знаю, что ждать этого бесполезно. Что ж, тем хуже для неё.
   Пришла опять со следами краски на глазах. Я уже молчу, хотя ревность и обида вновь больно зашевелились в груди. Но приучаю и приучаю себя к мысли, что это – её дела и они не должны меня волновать.
   В мыслях она у меня опять гораздо значительнее, чем в жизни. Утром увидел её, и грустно защемило сердце – совсем становится мне чужой Женька, и ничуть это не радует.
   Потом меня послали в Москву, но весь день она занимала мои мысли. Утешался, представляя, как она там, в отделе страдает одна. А вернулся – её уже нет. И это бегство я отнёс на свой счёт. Грустно сидел один среди кульманов, как на опустевшем поле боя, и вспоминал «минувшие дни». Женька, что же ты наделала, дурочка?

                *  *  *

   Жизнь, чувствую, идёт пустая. Одни чувства. Лежат книги, на них и смотреть не хочется.
   Зашёл сейчас к Грише, поговорили. Совсем недавно вот так же сидел я у него, и он говорил мне о своей науке, об университете, о производстве. Я был тогда полон Женей, и мне было почти жаль Гришу, погрязшего в своей обыденности. Я любил, а всё остальное казалось второстепенным. И вот передо мной сидел тот же Гриша, и разговоры были те же самые. Только ощущение у меня было такое, как будто, сильный, крепко стоящий на ногах человек вытаскивает меня из мутной проруби моих неудавшихся чувств. И такими далёкими казались мне страсти мои, непонятная Женя и наша дурацкая «игра». Боже, куда я сполз! Когда возьмусь за настоящее дело и выкину из головы лирический хлам? Но завтра – опять «игра».

                31 марта

   Бегу к отдушине дневника! Скорей, скорей вздохнуть, выплеснуть душу на бумагу. Сегодня у Жени в профилактории «выпускной» вечер. Я гадал: пригласит – не пригласит? Невольно ждал приглашения, но чувства были противоречивые. Отказаться, значит, без обиняков заявить о разрыве, к которому я, как выясняется, еще не готов. Но согласие означало бы проявление слабости характера и прощение всех её грехов. В отчаянии чувствовал, что отказаться не хватит сил. 
   И Женя облегчила мои мучения – не пригласила. Понимает ли она, что это шаг к разрыву, сделанный с её стороны? Думаю, что понимает, но, судя по всему, ей всё равно, как я на это отреагирую. Сознавать это мучительно тяжело, хотя я вроде бы привык уже к мысли о разрыве. Оказалось, только на словах.
   Всё-всё было ложь и обман. Игра существовала только в моей голове. Женя мной никогда не жила. Давным-давно надо было прозреть, и фактов для этого было более чем достаточно. Но я ведь по существу сам не хотел прозревать, не хотел выходить из игры. И вот проигрался в дым. Но, оказывается, я настолько не готов зачеркнуть её у себя в душе, что даже и теперь из обломков случившегося пытаюсь соорудить какую-то логическую конструкцию, «объясняющую» Женю. Смешно и грустно…
   Знаю, что самое глупое сейчас – это удариться в никому не нужную «мировую тоску». Надо выстоять хотя бы назло этой коварной Женьке. Но опять подступает это гложущее душу ощущение беспокойства, чувство идущей мимо жизни. Хочется вскочить, немедленно куда-то бежать, успеть что-то сделать. Но бежать некуда, делать ничего не надо…

                1 апреля

   Вчера от тоски решил смотаться в деревню. Просто необходимо было чем-то отвлечь себя, а не страдать в четырех стенах.
   Не было ни собранных вещей, ни билетов, и до отхода поезда оставалось меньше часа. И я кинулся в эту дорожную суету, в толпу снующих, занятых, незнакомых мне людей, чтобы забыть в этой толчее самого себя. Другого желания не было. Билетов, разумеется, не достал, в половине одиннадцатого вернулся в общежитие. Но на душе полегчало.
   Сидя в автобусе, опять втолковывал самому себе, что всё это глупости. Глупо придумывать трагедию. Я молодой, сильный, и на улице весна. Почему же меня мотает, как пьяного? Нет, Женя – не причина. Слишком много чести для неё. Ведь я бы пресытился ею через месяц с её магазинными интересами. Женя – всего лишь повод. Причина в другом, а в чём – толком не объясню даже самому себе. Но так ли на самом деле равнодушна она ко мне?
  Пришла вчера разнаряженная. Может, для того, чтобы я увидел, какой она будет красивой на своём дурацком вечере. Может, она ждала, что я стану напрашиваться на приглашение. Но я был просто великолепен в своей деловитости.
   Может, может… Мне по-прежнему хочется видеть в ней загадку. Опять мелькает утешительная мысль: может, у неё, действительно, и любовников-то никаких нет и она просто провоцирует меня? Снова пытаюсь найти какой-то «ключ» к поведению Жени. Хотя, скорее всего, дело заключается в том, что я пока просто не в состоянии зачеркнуть Женю у себя в душе.
  Наверное, голова моя работает по принципу калейдоскопа. Кажется, что каждый день в ней возникает что-то новое. А на самом деле всё одно и то же, только в разных вариациях.

                2 апреля (воскресенье)

   Сижу, читаю публицистику Пушкина и книгу Шкловского о Толстом. Любовные проблемы отошли на задний план. Так бы ушла из моей жизни и Женя, если бы не встречаться с ней на работе.
   Любовь – как золотой рубль в душе человека. Можно отдать его сразу весь, а можно разменивать по копейке. Разменивать – значит, любить многих, но не настоящей любовью. Чувствую, что рубль этот у меня в душе становится невыносимо тяжеловесным. Хочется отдать его кому-то достойному, но его нет. И тогда с болью отрываешь от рубля кусок и отдаёшь какой-нибудь дурочке, предварительно облагородив её в мыслях, обманув себя, чтобы отдать было легче…
   Читая о Толстом, проникаюсь надеждой – а вдруг и я не пустоцвет? Большой плод долго зреет. Толстого в 21 год «не только соседи-помещики, но и братья считали «пустячным малым». С надеждой цепляюсь даже за то, что и в университете он плохо учился. Но вот у Пушкина прочёл:«Одна из причин жадности, с которой читаем записки великих людей, есть наше самолюбие: мы рады, ежели сходствуем с замечательным человеком чем бы то ни было, мнениями, чувствами, привычками – даже слабостями и пороками. Вероятно, больше сходства нашли бы мы с мнениями, привычками и слабостями людей вовсе ничтожных, если бы они оставляли нам свои признания».
   Конечно, глупо искать в чужих биографиях надежду на собственную незаурядность. Каждый идёт своим путём, и у всех пути эти разные.
   Был у Гриши, спорили до отупения. В такие моменты вижу, какой же я незавершённый, как мало в голове твёрдых знаний и убеждений. Защищать, отстаивать почти нечего. Говорили о любви. Но даже и здесь я ничего не могу сказать определённого. Мало жил, мало видел, мало знаю. Потом перескочили на философию. Тут меня даже дилетантом не назовёшь. Противно вспоминать, как жонглировали именами Гегеля, Маркса, Энгельса. Ведь я у Гегеля даже верхушек не сшибал, а лезу в философы.

                4 апреля

   Вчера весь день и сегодня полдня работал в Москве, выступая в роли курьера и представителя. Деловая суета спасает от тягостных мыслей, в отделе я против них бессилен. С утра обычно удаётся держать себя в руках, изображать деловитость. К вечеру наваливается тоска, и я уже не в силах играть.
   Женьку, похоже, моё самочувствие мало волнует. Сегодня, правда, спросила:
«Ты что, ходишь, как в воду опущенный?». Но спросила с таким равнодушным видом, что лучше бы уж не спрашивала.
   Не долюбил я её, потому и мучаюсь. И опять стою на краю любви к ней, опять нестерпимо хочется броситься в море чувств. Но борюсь с собой, зная, что порыв мой упрётся в холодную стену равнодушия.

                5 апреля

   Иногда действительность подбрасывает интересные моменты в наших отношениях, и снова буйным цветом расцветает моя фантазия, рисуя очередной спасительный вариант.
   Сегодня вместе ходили в столовую, я отдал Жене лишний талон на питание. Следил за ней с болезненным любопытством. Представлял её то мухой, запутавшейся в паутине, то провинившимся школьником. В её глазах мне даже виделись признаки скрытого страдания. Ну, конечно же, она запуталась, она хочет вернуть мою любовь, но только гордость не даёт. А я прямо млел от собственного великодушия и щедрости.
   Обратно мы шли с ней, взявшись за руки. Но пришли в отдел, сели по разным углам, и – кончилось моё блаженство. С работы она ушла раньше с явно радостным настроением. Я решил, что это – в предвкушении нашего сближения.

                8 апреля

   Вчера был день очень важный для меня. Кажется, я поднялся на целую ступеньку в познании Жени и, наконец-то, нашёл тот «ключ», который объясняет всю линию её поведения.
   Считаю, что всему виной её дурной характер, от которого она сама страдает. Это его проявления я принимал за «игру», хотя Женя со мной никогда не играла. Боже, как всё просто! Это открытие пришло ко мне неожиданно и само собой. Ну конечно, именно её странный характер делал бесплодными все мои попытки наладить с ней близкие отношения. Я всё придумывал разные «системы», «конструкции» и версии, разгадывал её тактику. А это было всего лишь проявление характера. Опять вместе ходили на обед.
  Пока стояли в очереди в столовой, столько всего перечувствовал! Теперь я смотрел на Женьку как на неизлечимо больного человека, и был готов жалеть до слёз и её, и нашу несостоявшуюся любовь, которую она испортила своим характером. Ведь он, этот характер, и сейчас стоит на пути между нами, и мне его не преодолеть. Преодолевать его надо вместе, но только как заставить её пойти мне навстречу? Теперь это – моя новая цель, а вернее, новая интерпретация старой.

                9 апреля

   Что, собственно, изменилось в моём отношении к Женьке после моего «прозрения»? Да почти ничего. И она всё такая же. И мне ничуть не легче от сознания того, что нас разделяют не таинственный любовник, а всего лишь её характер. Впрочем, любовник тоже никуда не делся.
   Снова и снова тяжёлым грузом наваливаются чувства, и хочется плакать от их неразрешимости. Ведь вроде бы давно уже понял несостоятельность и своего увлечения, и его предмета, но выздоровление не приходит. Как приступы рвоты: кажется, давно уже пуст желудок, но снова и снова тебя выворачивает наизнанку… Не знаю, когда я отмучаюсь. Лучшее лекарство от любви – новая любовь. Но когда она придёт? А с Женей я каждый день рядом.
                10 апреля
   Ищу и смакую её внешние недостатки. В последнее время она стала наряжаться. Думаю, что для меня. Но – ни чувства меры, ни вкуса. При этом всё так же холодна и деловита. Невероятно! Она сидит в своей гордости, вернее, в глупом упрямстве, как улитка в раковине, и я не в силах её оттуда выманить.
   Но может же её дурной характер дать слабину, не железная же она? Сегодня с утра я еще надеялся на это. Представлялась сладкая картина, как она в слезах кинется мне на шею, повторяя: «Не могу, не могу без тебя!» – словом всё, как в дешёвом романе. И, как ни удивительно, моё ожидание начало оправдываться. Я вдруг увидел, что Женя плачет, сидя за столом, плачет и даже не пытается это скрыть. Плохо веря своим глазам, подсел поближе, взял её за руку.
   – Женя, о чём ты плачешь?
   Но вместо бросания мне на шею услышал её спокойное:
   – Так, ничего, просто поплакать захотелось…
   Сколько я ни выспрашивал у неё, сколько ни предлагал своей помощи – толку так и не добился. «Мне легче не будет, если я тебе скажу…».
   Боже мой, вот он, её дурной характер! Насколько же она беспомощна, если даже после случившегося не может вылезти из своей раковины, не пытается как-то объясниться со мной. Да и характер ли это или просто примитивизм души? Нельзя от человека, не освоившего таблицу умножения, ожидать решения дифференциальных уравнений. Вести себя подругому Женя просто не умеет.
   Подумалось, что именно сейчас ей от меня и нужна помощь. После обеда, сидя рядом с ней, уже опять млел от нежности и пытался поцеловать у неё руку. Она шептала: «Что ты, опять надо мной смеяться будут». Но не заметно было у неё ни радости, ни удивления, только появился чуть заметный румянец на щеках. Опять я спрашивал о причине слёз, и она отвечала, что ей сейчас очень тяжело, что она со всеми переругалась и что все считают её плохой. И я уже засомневался – из-за меня ли плакала Женька? Она вскакивала, куда-то уходила, выясняла что-то по работе – словом, это была прежняя Женька.
   Потом мы сидели и говорили, как «просто друзья». Я говорил, что вообще-то она хороший человек, только вот иногда не замечает, как обижает людей. Вот и меня обижала, делая всё мне назло. Говорил так спокойно, словно бы и не выстрадал всё это в тоскливом одиночестве. Но впечатление было такое, что слова мои не доходили до её ушей и она не стремилась понять, в чём сущность нашей размолвки. Ей это было не нужно.

                14 апреля

   Дня два назад она попросила меня помочь ей переписать из какой-то книжки систему йогов. Это её увлечение показалось мне глупостью, и я отказался. Хотелось показать ей, кроме того, что я уже не тот, готовый на всё услужливый поклонник. А сегодня состоялся у нас интересный разговор.
   – Ты не выполнил тогда моей просьбы, а вот другой человек мне помог. Он только сказал, что я должна пойти с ним в кино, и я с удовольствием согласилась.
   – Нашла поглупее меня или поуслужливее?
   – Да, поуслужливее, если хочешь…
   – Я, Женя, не хочу быть слугой у плохого хозяина, который не ценит моей службы.
   – Ну, конечно, я плохой человек, плохой хозяин. Только я могу быть и хорошей для человека, понимающего меня.
   – А со мной, значит, не хочешь быть хорошей?
   – Ты с самого начала стал про меня всякие гадости говорить…
   Женька несла явно несправедливую чушь, настолько несправедливую, что впору было задохнуться от возмущения. Но я удержал себя и не стал с ней спорить. К чему? – ведь ей так хочется видеть меня виноватым. Я уже рад и тому, что ей вообще чего-то хочется относительно меня.

                17 апреля

   Женька становится всё более загадочной. Сегодня весь день демонстрировала такую безудержную весёлость, что даже меня развеселила. Показывала, какой она может быть «хорошей». В конце дня сказал ей:
   – Ты сегодня какая-то не такая…
   Она ответила, смущённо улыбаясь, по-детски очаровательно:
   – Я теперь всегда такой буду!
   Даже ко мне стала внимательней. Слушает меня с интересом, словно бы оттаяв от своей холодности. Смотрит на меня тепло и доверчиво, как на близкого человека. А какая у неё улыбка! Сплошное радостно-счастливое ожидание. Я вдруг открыл для себя новую Женьку. Но при этом подчёркивает свою независимость. Как будто, хочет сказать, что моей заслуги в этой метаморфозе нет.
   Сегодня прямо заявила, что за ней ухаживает «мальчик двадцати одного года и без квартиры». Что ж, начинаю, верить. Не может же она так дешево и грубо набивать себе цену в моих глазах.

                18 апреля

   Мучаюсь от мысли, что никто меня пока не оценил и не сошёл с ума от любви ко мне. Оказывается, бессмысленно быть «хорошим».
   Вспоминаю, как жил в Зеленогорске до армии. Вёл здоровый образ жизни, читал, занимался спортом. И всё это – с подспудной уверенностью, что, в конце концов, буду вознаграждён за мою праведность, а прожигатели жизни, от обилия которых я так страдал, будут наказаны.
   Но сверстники жили на полную катушку, пьянствовали и распутничали, и никто не спешил их карать. И уже в армии я как-то подумал, что, пожалуй, жил неполной жизнью и совсем её не знаю.
Теперь всё ощутимее в моей душе обидное чувство и требование компенсации. Непонятно только, кому их адресовать. Наверное, самому себе.
   …Всё сводится к тому, что у Жени действительно есть другой. При мысли об этом меня охватывает даже не ревность, а возмущённое чувство справедливости. Сколько же души было отдано понапрасну! Но обманывал себя больше всего я сам, Женя только иногда подыгрывала. То, что у неё своя жизнь, где мне нет места, надо было бы понять ещё в тот злополучный «день здоровья». Но я предпочёл самообман.

                20 апреля

   Да, всё подтверждается. Сегодня она на работе села писать письмо к родителям, и я грешным делом, не удержавшись, заглянул ей через плечо. Сначала попались на глаза слова: «…он во всём знает меру, знает, что хорошо, что плохо...».
   Ну конечно, такое могло быть сказано только про меня. Сладостно забилось сердце. И вдруг читаю ниже: «Лёня работает на первом автокомбинате…».
   Душа моя ухнула в пустоту! Это был конец, для иллюзий больше места не оставалось.
   Весь день она улыбалась счастливо и нагло, бесстрашно откровенничала со мной, вызывая и меня на откровенность. А я был жалок самому себе. Много и путано мямлил, что счастливая любовь бывает редко, что жизнь сложна…
   Она припёрла меня к стене своим оптимизмом. С нежной мечтательной улыбкой расписывала, какой хорошей женой она будет, как будет любить своего мужа…
Мне оставалось только глупо посмеиваться. Передо мной была очаровательная, сияющая и жизнерадостная Женька. Она любит и любима, но она не моя…
   Пытаясь уйти от бредовых картин Женькиного счастья, цеплялся за суетную реальность. Вечером отдел дежурил в народной дружине, и я пошёл туда почти с радостью. И весь вечер умилялся, глядя на простых людей. Они лечили мне душу своими бесхитростными рассказами и немудрёными рассуждениями о жизни. Я шёл с ними по городу и старался забыть свою больную душу, сливаясь с народом. «Вот истинная мудрость жизни», – говорил я себе. – «Она – в простоте».

                21 апреля

   От вчерашнего дня такое впечатление, как будто, я провёл его на мучительном, изнуряющем зное, от которого мутились мысли и запеклась душа. И вот судьба, сжалившись надо мной, устроила мне передышку. Женька на несколько дней уехала в Рыбинск, якобы в командировку. У меня есть время подвести печальные итоги.   
   Теперь ясно, что и версия о «дурном характере» несостоятельна. Существование этого Лёни и было тем «ключом», который объясняет Женькино поведение. Можно легко предположить, что недавно они, видимо, поссорились – отсюда и её слёзы. Потом было примирение и, возможно, даже предложение «руки и сердца», после которого она и почувствовала себя на седьмом небе.
   Вот в эту версию Женька действительно вся укладывается и, казалось бы, на всех моих «анализах» можно было поставить точку. Но… Принять эту версию отказывается всё моё существо. Она слишком безнадёжна и тяжела. И тут мой здравый смысл начинает подменяться инстинктом самосохранения.
   Еще вчера вечером, тщетно пытаясь заснуть, я вдруг почувствовал, как среди горячечных тяжёлых мыслей у меня в голове вдруг проклюнулся стебелёк надежды. Откуда ему было взяться – не знаю, но мне словно кто-то внушал, что слова в письме «он во всём знает меру» были именно обо мне. И вот сегодня после обеда окончательно произошёл перелом в настроении. Ко мне вернулся оптимизм, и все вчерашние события я стал видеть, как в кривом зеркале.
   Память услужливо подсовывает какие-то мимолётные эпизоды, мельком брошенные ею слово или даже взгляд – короче, всё, из чего в порыве дурного энтузиазма я могу состряпать новую душеспасительную версию.
   Почему Женька так демонстративно носится со своей любовью и почему это делается сейчас, хотя Лёня у неё был уже вроде бы давно? Почему только теперь она решила написать о нём родителям и опять же сделала это, не скрываясь от меня? И неужели переписывание этой дурацкой системы йогов могло сыграть такую решающую роль в их отношениях?..
   При желании таких фактов можно наскрести немало. Но, если быть всё-таки трезвым, то здравый рассудок говорит мне, что Женька со мной не играет, а играю только я сам с собой.


                22 апреля

   Ненужность…Чувство ненужности заполняет меня сейчас целиком.

                И не нужна вам наша маята,
                И сам я вам ни капельки не нужен…

   Все они мне чужие, из обыкновенного мира. Меня не взяли в долю даже тогда, когда я пытался отдать душу. Но тоски нет, ум холоден и ясен. Только больно видеть любовь других, слышать песни о любви, больно смотреть на весеннюю просыпающуюся природу. В этот мир я не вписываюсь.
   Знаю, что ещё долго не смогу равнодушно смотреть на Женькино счастье. Уязвлённое самолюбие – как соль на рану в агонизирующей любви. Женька заставила меня задуматься о себе. Не слишком ли я себя переоцениваю. Каковы мои действительные достоинства? Эта дурочка даже мои положительные качества выставляет как недостатки. И ведь получается, что это не она по-дурному оригинальна, а я. Её оригинальность объяснилась, моя – нет.

                23 апреля

   Нечаянная разлука с Женькой отрезвляет и заставляет подумать о своей жизни. Время неуловимо течёт сквозь пальцы томлений и страданий. Чем я занимаюсь, что делаю? Какие горькие всходы дадут мои страдания и как от них излечиться?
   Подозреваю, что в моём положении многие или срочно женятся или спиваются. Но мне не грозит ни то, ни другое. Боли в душе уже нет, но нет и чувства опоры, которое рождает планы и бодрое желание их осуществлять. Всё – как под слоем пепла.
   Читаю Шкловского, как Библию, ищу спасительные параллели.
  …Толстому 23 года: «Лев Николаевич еще не вполне знал, что он совсем не такой, как все». Зато я слишком рано и слишком «вполне» понял, что я не такой. Толстому было легче, он был граф и мог позволить себе мучиться, искать, чудить. В наше время эти метания выглядят глуповатой сентиментальностью и просто слабостью.
  «…Он не хуже других, а лучше, но обладает способностью анализировать и закреплять свои сомнения…Лев Николаевич умел замораживать свои чувства, чтобы увидать, поэтому умел раскаиваться».
   Умею ли я анализировать и можно ли назвать анализом мои записи – не знаю. Пишу, стараясь понять – что, откуда и почему. Но больше всё же фиксирую свои чувства и мысли. Но я всегда готов подняться над собой. Мне кажется, я всё-таки умею смотреть на себя со стороны как на другого человека.
   …Толстому 24 года, написано «Детство»: «Годы сомнения, самоанализа, дневниковых записей, беспрестанных сомнений в будущности – всё пригодилось Толстому, когда он стал писать, на время порвав с тем, что должно было его окружать». Пригодится ли мне всё то, чем я сейчас занимаюсь? Не игра ли это с самим собой в писателя?

                24 апреля

   Толстой, кажется, сказал: если можешь не писать – не пиши. Я в дневник не писать не могу. Иначе, кажется, просто с ума сойду. Только вот о чём это свидетельствует?
  …После работы зашёл в магазин. Вокруг толкались и шумели люди, много разных людей. У каждого своя жизнь, своя судьба. Меня одолевали мысли. Я знал Женьку, частичку этого мира и старался понять, насколько она характерна для него. Мысли одолевали, было уже не до магазина. Купил ручку и блокнот и убежал в парк – писать.
   «Жизнь течёт мимо меня, как река, а я стою на берегу и стараюсь постичь её законы, чтобы не тонуть в глубине и избегать отмелей. Познаю жизнь через Женьку, через любовь к ней».
   Уединиться не получилось, жизнь назойливо напоминала о себе. Сидел на скамейке, писал в блокнот. Подошли две потрёпанного вида девицы. Одна, в зеленоватом плаще-балахоне, с претензией на прическу, везла коляску с пищащим ребёнком.
         – А мы здесь постоянно сидим.
         – Я не знал, сейчас уйду…
        Её подруга достала две бутылки с пивом, открыла одну зубами, наполнила бумажный стакан.
          – Не хотите пива?
          – Нет, спасибо.
   Девице лет двадцать пять. Худосочные ноги в капроне, грязноватое чёрное кожаное пальто. Грубо подведены глаза. Покончив с пивом, достала пачку дешёвых сигарет «Дымок», обе закурили…
   Я смотрел на них, как взрослый на детей, занимающихся глупостями. Вернулся в гастроном купить чего-нибудь на ужин. Стоял возле витрины и смотрел на себя со стороны: зашёл в магазин какой-то чудак с блокнотом, а в блокноте написаны какие-то странные фразы о «жизни», об «отмелях», о «реальности»… Чудак мечтает стать писателем, а скорее всего, у него просто мания величия…
   Нет, надо всё-таки переключить свои чувства на кого-то другого. И кандидатуры в отделе есть. Вот хотя бы Таня, современная разбитная девица. Начал уже оказывать ей знаки внимания, да и она посматривает на меня с интересом. Правда, мне трудно представить себя рядом с ней – совершенно не мой тип женщины. Такие, выйдя замуж за состоятельного «тюфяка», потом всю жизнь с успехом на нём катаются и пудрят ему мозги.
   Совсем другое дело – Юленька из смежного отдела. Внешне – прямо ангел, скромна, краснеть не разучилась. Но к ней надо искать подход, а у меня с этим туго.
                26 апреля

   Женька вернулась из Рыбинска. Ездила с кем-то вдвоём, видел у неё два билета. И вовсе не в командировку, а по каким-то своим делам. Села писать заявление в жилищный кооператив: «Семья состоит из двух человек…». При всём желании эти слова отнести на свой счёт я не могу. Дальнейшие планы у Женьки явно связаны с кем-то другим.
   Если я еще и люблю её, то какой-то «свободноплавающей» любовью – без ревности, без мук. Это всё я отсеиваю в сознании, оставляя только удовлетворение от присутствия в душе самой любви. Конечно, счастливым от этого быть нельзя.
   Она охотно уделяет мне время, иногда, кажется, даже забывает и про работу. Заразительно смеется над моими шутками, со мною бывает ласкова чуть ли не до нежности. Но от моих «чар» она, похоже, чувствует себя в полной безопасности. Сегодня утром сказала, что ей приснился сон о моих стихах: «Учу их, учу, а они всё никак не запоминаются».
    Вообще, настроение у неё сейчас самое уравновешенное. Не бывает ни особенно деловитой, ни сходящей с ума от счастья. Думаю, это потому, что она уже как-то определила свою жизнь. И в этой жизни мне места нет. Надо, надо стать для неё «просто товарищем». Надо перетащить себя на другую колею. Но до чего же мучительна эта операция…
   Эта работа души иногда с ужасом представляется мне ненужным сжиганием самого себя. Снуют вокруг занятые, деловые, целеустремлённые люди. И всё дела, дела, дела… Некогда остановиться, чтобы заглянуть себе внутрь. Время требует экстравертности. И вот среди этой суматошной деловой суеты стоит один чудак-«лирик» и проникновенно твердит о своих чувствах. Его некому слушать, его толкают, он лишний в этой толчее. И хочется сказать ему: милый, потом всё это, потом, некогда сейчас, сам видишь…
 
                30 апреля

   Ухожу, убегаю от чувств, но они догоняют меня. Не хочет моя любовь быть «свободно-плавающей». И раскованность Женьки только подбрасывает пищи моему агонизирующему чувству.
   …Она всё время твердит о квартире. «Хочу квартиру!» Я чувствую, что она мечется и чуть ли не буквально ищет человека, способного осчастливить её жилплощадью. Сегодня полушутя предлагала на двоих купить кооперативную квартиру:
   – Будем жить вместе, ты – в одной комнате, я – в другой. В гости будем друг к другу ходить. Буду тебе обед готовить, а ты добывать продукты.
   – А куда же подевался тот, который тебе во всём угождает?
   – Он есть.
   – Что же он, не хочет на тебе жениться?
   – Он хочет – я не хочу. Квартиры-то нет…
   – А он тебя любит?
   – Любит.
   – А ты его?
   – Я не люблю.
   – Как же так, без любви-то?
   – Стерпится – слюбится. Я последний раз понастоящему любила в семнадцать лет. С тех пор ни в институте, ни потом никого не любила. Были парни, которые нравились, ты вот нравишься, но настоящего чувства не было.
   Снова ходили вместе на обед, опять я млел от чувств, а она была мягка и уступчива. И опять я тешил себя смутной надеждой, думая: «Какого чёрта она позволяет мне нежничать с собой, если у них дело идёт к свадьбе?». После работы вместе ходили по магазинам, я стоял в очереди, покупал ей кефир. Потом провожал её до общежития, и дорогой она снова говорила, что все только ухаживают за ней, а замуж идти не за кого – все без квартиры, голь перекатная, как она сама.
   «Бог мой! – думал я. – Вот краеугольный камень и Геркулесовы столпы всего её поведения. И стоило ли ради этой истины столько «анализировать» и исписывать столько бумаги?».
   Расставаясь, она взяла мою ладонь, как-то поособенному повернула её, направив вверх, и хлопнула по ней снизу своей ладонью. И улыбнулась – широкой, ласковой, но ничего не говорящей улыбкой. И остался я опять один - и не просто на выходные, а один среди предпраздничной майской суеты в преддверии весёлого весеннего праздника. Думать об этом было досадно, но плакать не хотелось. После Женькиных слов я окончательно понял, что любить меня ей совершенно нет никакого резона.

                3 мая

   Эти праздничные дни, как будто, открыли новую страницу в моей отшельнической жизни. Первое мая я отмечал в местном ресторане «Рубин» в компании с Вилором, мастером спорта по боксу, его сестрой Розой и Виктором Дубовым, одним из моих сожителей по комнате в общежитии. Вилор живёт на том же этаже, что и мы, а познакомил меня с ним Дубов. А Роза приехала к брату из Оренбурга на праздники.
   Вечером ездили в Москву, на Красной площади смотрели праздничный салют. А на следующий день вчетвером уехали на автобусе подальше от города – в лес.
   День был действительно праздничный. Солнце расщедрилось почти по-летнему. Мы шли по березовому лесу, уже проснувшемуся от зимней спячки. Прыгали через журчащие ручьи, отдыхали на тёплых сухих пригорках, пили берёзовый сок, слушали музыку по транзистору и, вдыхая пьянящий весенний воздух, дурачились, как дети.   
   Мы с Розой шли позади всех, меня потянуло к ней и я, совершенно ни о чём не задумываясь, начал её целовать. Она ничуть не была против, и я ей просто благодарен за те мгновения, когда мы замирали, обнявшись, и я ощущал себя если и не счастливым, то полноправным участником той самой жизни, которая недавно шла мимо меня. Роза не заменяла Женьку, но заставляла забывать о ней…
   Вообще, все эти дни жизнь щедро одаривала меня таким количеством новых, свежих впечатлений, что когда я попытался их выразить, во мне стали перебивать друг друга писатель, психолог, философ. После моего затворничества и зацикленности на любовных переживаниях я просто растерялся.

                4 мая

   Начало недели было достойным продолжением праздника. Женька приехала из своей Москвы явно невесёлой, я это отметил сразу. Удивила своей мягкостью, граничащей с заискиванием.
   На обед ходил в общежитие. Роза так целовала меня у них в комнате, что я забывал всё на свете. В ней я черпал силы и равнодушие к Женьке. После обеда я заставил Женьку говорить слова, от которых замирало сердце. Начал я:
   – Скоро, значит, замуж выйдешь?
   – С чего это ты взял?
   – Да так, по всем признакам…
   Она вздохнула и сказала, как будто помимо своей воли, потому что давно носила это в душе:
   – Эх, Серёжа, почему ты не стал переписывать тогда этих йогов. Это был конец. Взялся он их переписывать, и мне так его жалко стало. А мне так хотелось, чтобы их переписывал ты…
  Не выдержав, я обнял её, прислонив голову к её груди. А она говорила:
   – Я иногда вытащу эту фотографию, что ты подарил, погляжу – и так мне хорошо станет…
   Я не узнавал Женьку, был растерян и даже не нашёлся, что сказать. С работы уходили вместе. У неё был расстроенный вид. На лестнице я, дав волю чувствам, обнял её и хотел поцеловать. Она высвободилась, слезы зазвучали в голосе:
   – Ну почему, почему ты был таким, Серёжа, что ты наделал?..
   Она побежала вниз по лестнице, и я еле догнал её у выхода. Женя плакала… Я с виноватым видом шёл рядом, не зная, что сказать. Успокоившись, она сказала:
   – Умру я скоро где-нибудь под колёсами поезда.
   – Я не хочу, Женя, чтобы наш роман оканчивался, как «Анна Каренина».
   – А как бы ты хотел его закончить?
   – По-другому, как «Войну и мир».
   Она радостно улыбнулась:
   – Ну ладно, буду стараться.
Проводил её до общежития. Шли, держась за руки, на виду у всех. Я заглядывал ей в глаза, и она отвечала радостным и смущённым взглядом.


                6 мая. Загорье

   Сам – в деревне, а все мысли – в Зеленогорске.
   Сошлись с Женькой очень близко, но близость какая-то странная. Едва ли наши отношения можно назвать просто дружескими. Позволяет же она себя обнимать. Думаю, и целовать бы позволила, если бы остались одни. Только поцелуев и недостаёт, чтобы мы окончательно выглядели влюблёнными. Такая неопределённость – прямо, как питательный бульон для моей издыхающей любви. И после всего, что я о Женьке знаю, опять у меня вопрос: а есть ли он, тот третий? Она говорит о нём с презрением, едва ли не показным:
   – Сказал, что сроку мне на раздумье – месяц. Если не соглашусь выйти за него замуж, между нами всё кончено. Мне его просто жалко, когда он начинает ныть: «Если увижу тебя с кем-то другим – убью!».
   – Что же ты со мной ходишь и не боишься?
   – Всё равно – пусть. Хоть отмаюсь…
   – Скинемся по рублю на памятник, а я напишу стихи для постамента.
   Она счастливо улыбнулась, глаза повлажнели.
   – Да? Ну, тогда я только ради твоих стихов готова умереть!
   Потом как-то заявила мне:
   – Я считаю, человек должен беречь у себя в душе эту способность любить. И, если уж не любишь, так лучше ни с кем не встречаться.
   – А ты сама так живёшь?
   – Да, я живу так.
   Как же тогда нелюбимый Лёня? Похоже, логика у неё чисто женская. Или продолжает мне пудрить мозги.

                *  *  *

   ...Расстались вчера с Розой. Впервые в жизни я так «утилитарно» обошёлся с женщиной. Впервые расстался без боли, раз и навсегда зачеркнув её в душе.
   Как будто приснился сон. Тёплый майский день, мы идём с ней среди белых стволов берёз. Я – в белой нейлоновой рубашке, Роза, маленькая, хрупкая. Вот она залезает на дерево, хочет спрыгнуть, и я подставляю ей руки. Обнимаю её за обнажившуюся талию, и мы сливаемся в долгом поцелуе…
   Она научила меня целоваться взасос. Скорее всего, она была намного искушённей меня в любовных делах, и неизвестно, как бы у нас всё пошло, если бы не расставание. И мою неопытность она сразу же оценила, назвав меня «неиспорченным мальчиком». Так и сказала вчера: «Испорчу я тебя – такая плохая и такого неиспорченного мальчика». Из-за неё вчера чуть не опоздал на поезд. Она всё твердила: не уезжай, не уезжай. Дала свой адрес, но писать, конечно, ей не буду. Ведь кроме «чувственной вьюги» ничего между нами и не было.

                9 мая

   В деревне свои соблазны. Только что пришёл от Воробьёвых. Оказывается, и Катя умеет целоваться и обниматься не хуже Розы...
   Кощунствую над любовью…Это пришло мне в голову, когда мы шли с Розой по лесу. Я целовал её, совсем не зная, что она за человек, какая у неё душа. Целовал просто – как женщину, и мне было всё равно. Теперь вот Катя, от которой мне тоже, кроме поцелуев, ничего не надо.
   Как, оказывается, короток путь от страдающего влюблённого до скучающего бабника, которому лень даже говорить дежурные слова о любви. А ведь это и есть разменивание «золотого рубля», о котором я недавно писал.   
   Сейчас я никого не люблю и сильно сомневаюсь в этой своей способности. С Женькой меня больше связывает вставшее на дыбы самолюбие. Вот сейчас – нет её, и пишу о ней спокойно и рассудительно. Но завтра опять она будет передо мной, эта живая, интересная игрушка. И будут мучительно сладки и её упрямство, и таинственная неуступчивость, и эти срывающиеся у неё с языка слова: «Ты вот нравишься…».

                11 мая. Зеленогорск

   Кажется, живу в последнее время очень насыщенной жизнью. Время мучительных переживаний и страстей отодвигается. После этих кощунств над любовью я чувствую себя сильней и уверенней. Это, наверное, если не единственный, то самый надёжный вид «психотерапии» для меня. Учусь играть в любовь, не входя в губительный вираж. Или совсем утратил способность любить.
   Женька охотно идёт мне навстречу. Вместе ходим на обед, уходим с работы. Давно уже никаких размолвок между нами. Я обращаю в шутку любое недоразумение.   
   Вчера в ответ на мою очередную остроту сказала: «Нет, ты всё больше мне нравишься». От такого сближения мне даже не по себе. Ощущение, что я всё глубже пролезаю ей в душу. А зачем, если она уже для себя всё решила?
   В конце дня позвонил «он». Они договорились встретиться сразу после работы. Через проходную мы с ней, как всегда, вышли вместе. И я увидел, наконец-то, своего соперника, стоившего мне стольких страданий. Но ничто во мне не дрогнуло.
   Встретились они как-то по-деловому, сухо. Да, похоже, что это и был тот самый Лёня, который испортил мне «день здоровья». Довольно высокий, в светлом длинном плаще. Лицо простоватое, без особых признаков интеллекта.
   Может, я утешал сам себя, но достойного соперника в нём не увидел. Сразу представилось, какая у них может быть «любовь» – обыкновенная и скучная. И был спокоен. Женька существует для меня безотносительно к нему, и всё между нами остаётся по-прежнему. Хотя, вполне возможно, они и поженятся.

                12 мая

   По большому счёту Женька вроде бы уже вычеркнута из души. И вроде бы играть теперь надо легко, из чисто «спортивного интереса». Но, оказывается, и теперь всё не так просто.
   Всё-таки этот Лёня не давал мне покоя. И я решил расковырять эту болячку. Утром подсел к Жене с разговором.
   – Так это вчера и был тот, который предлагает руку и сердце?
   – Да, это он, но не моего сердца чемпион.
   – Что же ты нас не представила друг другу?
   – Я представляла: «Сергей, Лёня»…
   – Не слышал, не слышал.
   – А он привязался: «Кто это тебя провожает и почему?» А я ему: «Провожает и всё!». Он меня ударил, поругались мы с ним…
   Женька явно завралась, а я решил пойти ва-банк.
   – А по-моему, Женя, это был твой двоюродный брат.
   Она слегка смутилась.
   – Почему ты так решил?
   – Я по вашему отношению друг к другу понял. Слишком уж оно деловое. Да и на меня он совсем внимания не обратил.
   – Ну и правильно ты догадался.
   – Это тот самый Лёня с первого автокомбината?
   Она смутилась еще больше и покраснела.
   – Откуда у тебя такие сведенья?
   – Агентура работает.
   Итак, оказывается, этот ставший для меня легендарным Лёня – всего лишь двоюродный брат. Как я и предполагал, Женька напускала туману, чтобы скрыть пустоту. К такому выводу я уже приходил не раз и писал о нём. Но не слишком ли легко он даётся, такой вывод? Настолько лёгко, что, пожалуй, на этот раз я от него воздержусь.

                13 мая

   Опять протянулась спасительная рука из обыкновенного мира, помогая моему дальнейшему выздоровлению. Вдруг позвонила Люда из отдела реконструкции и пригласила в субботу и воскресенье в поход на байдарках. Люда нередко по делам заходила к нам в отдел и всегда с улыбкой поглядывала на меня. Иногда болтали и шутили вместе с ней и с Женькой.
   После работы мы с ней встретились, чтобы обсудить предстоящее мероприятие. Сразу же выяснилось, что байдарочная одиссея срывается, и мне ничего не оставалось, как предложить Люде встретиться в выходные. Иначе, опять пришлось бы страдать в одиночестве. Ну, а Люде, похоже, только этого и надо было.
   Чувствую, что начинаю вести самую заурядную жизнь молодого балбеса. Необыкновенное уходит куда-то вглубь души, в оппозицию. Книга о Льве Толстом лежит давно не читанная, спасаться в ней уже не хочется. Жизнь кажется интересней книг.
   Как будто, изменяю сам себе. В душе проблёскивает тоскливое отчаянье от того, что так беден мир, в котором приходится жить. И ещё – какое-то неясное беспокойство, словно бы безвозвратно утрачиваю что-то. Мне хотелось познавать жизнь. И вот я начал её познавать, но за это приходится платить чистотой и цельностью души. Или это всего лишь красивые слова, которыми я прикрываю свою неряшливость в любви?..

                15 мая (понедельник)

   Никогда бы не подумал, что после всего, что было в выходные, мне будет опять так плохо. Думалось, конец старому, что новая жизнь хотя бы отвлечёт от ненужных переживаний. Но откуда же это мучительное ощущение пустоты и тщетности попытки уйти от самого себя, найти развлечение в женщинах? Нет, я не могу воспринимать их серьёзно, по крайней мере, тех, с кем общаюсь в последнее время. Бесполезно вздёргивать на дыбы свои чувства – под ними ничего нет. Любить по-настоящему некого.
   А ведь была и радость от первого знакомства с Людой. В субботу я вернулся от неё в четвёртом часу утра. Шёл сквозь гулкую пустоту ярко освещённых улиц, сквозь сияющие галереи парковых аллей и, изнемогая от восторга, рассказывал самому себе, какой необыкновенной оказалась эта обычная на вид девчонка. Я готов был поверить, что у неё в двадцать пять лет не было ни одного мальчика и что она меня безумно полюбит и, наконец-то, завязался в жизни тот «роковой узел», который я тщетно пытался завязать с другой. Умиляясь, вспоминал, как мы сидели у Люды дома в тёмной комнате и как моя рука нежно ласкала её груди под рубашкой. Она стонала и вздрагивала от мучительного наслаждения. В темноте она казалась прекрасной. Я целовал её в ушко, в шею и опять она вскрикивала и болезненно содрогалась от моих прикосновений. От такой сверхчувствительности Люды я пьянел еще больше. Но всё кончилось вместе с ночью. На следующую встречу я пошёл, не надеясь на повторение чуда.

   Еще вначале я «ненароком» сболтнул ей, что был женат, развёлся, но имею двух детей, которые живут в деревне у матери. «Расколов» меня, Люда пришла в восторг и сообщила мне, что я не первый попался на её удочку и что у неё и раньше были женатые мужчины.
   Ситуация становилась уже забавной. Входя в роль, я говорил ей, зевая, что она видит перед собой конченого человека, охладевшего и к жизни, и к женщинам, хотя раньше у меня было много любовниц. Люда снисходительно иронизировала надо мной, обнимала за шею, подолгу и пронзительно смотрела мне в глаза и всё больше восторгалась своими способностями проникать в мужскую психологию. А я умолял её никому не говорить о моём «грехе» и не портить мне карьеру.
   На второй вечер мы гуляли в сосновой роще. Мне было уже скучно, ничего не хотелось, и роль охладевшего к жизни человека была кстати. А она начала журить меня за отсутствие темперамента.
   Какой там к лешему темперамент! У меня вдруг «отказали тормоза», подступили обидные и тоскливые мысли о том, что даже с женщиной мне уже скучно и сам я скучен. И снова я почувствовал себя лишним в этой жизни. Обнял Люду, уткнувшись в её плащ. Волной захлестнула сладкая обида, лились и лились слёзы… Потом шагнул в вечерний лес, плакал, прислоняясь к сосне.
   Шумели в сгущавшемся сумраке деревья, Люда звала: «Сергей, Сергей, что с тобой!?». И становилось еще обиднее от мысли, что никогда эти дурочки не поймут меня, а может, и никто не поймёт. Для Люды я действительно был охладевшим
ко всему человеком и плачущим, может быть, от воспоминаний.
   Потом, когда успокоился и снова шли с ней, обнявшись, душа была холодной и ясной, как небо после осеннего дождика, и только негусто курчавились облачка чувств.

                17 мая

   Вроде бы и увлечение поэзией уходит в прошлое. От стихов уже в восторг не прихожу, охладел. Чужие стихи – чужая жизнь. Наверное, я стал слишком самостоятельным, чтобы прилепляться к чужим чувствам и мыслям. Хочется чего-то своего, а чего – сам не знаю. Ушёл даже от Есенина – вверх, вниз или в сторону. Не могу им жить так, как жил раньше. А жизнь в мыслях всё так же безысходна.   
   Вчера с Андреем распили бутылку водки, сегодня выпил две кружки пива. Был в театре, во МХАТе смотрел «Дульцинею Тобосскую». Это не моё – сидел, зевал. Единственный интерес – Женька на работе. Когда её нет, не нахожу себе места. В игре с ней испытываю какое-то болезненное наслаждение.
   В последний раз, наверное, вспыхнула и погасла обида на неё. Опять был вечерний звонок, и она деловито, сухо договорилась с «ним» о встрече. А на меня вдруг в который раз снизошло прозрение! Понял, наконец, что никакой это не двоюродный брат. Лёня – это соломинка, за которую Женька держится. Держится и ждёт, что я подкину ей спасательный круг. Но страх потерять соломинку сильнее надежды на круг.

   Вот тогда и почувствовал я злую обиду. Обиду за то, что, гоняясь за двумя зайцами, она так оскорбительно мало уделяла мне внимания. И захотелось сказать ей, что мне не нужны крохи, что может она спокойно выходить замуж за своего Лёню, потому что от меня всё равно ничего не дождётся. Обидно было, что своими добродетелями и «чарами» я очаровывал только самого себя.
   Но, как оказалось, и это прозрение было еще не окончательным. Сегодня мне удалось раскачать Женьку, и она выдала «истину в последней инстанции». Да, она выйдет замуж за Лёню, выйдет, чтобы получить московскую прописку. А потом Наташка, к которой она так усердно ездила, устроит её на такую работу, где можно быстро получить служебную квартиру.
   Так всё обескураживающе просто и так по-житейски логично! И я здесь со своим стремлением поиграть в красивую любовь выгляжу, как ненужный василёк на пшеничном поле.
   Женька, конечно, мало поняла из того, что между нами было. Сказала сегодня:   
   – Эх, Серёжа, появился бы ты не в январе, а в октябре и сразу бы пришёл в отдел…
   Она не понимает, что в конечном счёте для неё ничего хорошего и тогда бы не было.
   После работы проводил её до общежития. На обратном пути встретил Люду. Прогулялись по скверу. Полушутя предупредил её:
   – Я не хочу, Людочка, быть у тебя одним из многих, хочу быть единственным. Она ответила тоже полушутя:
   – Но я же не запрещаю тебе встречаться с девочками.
   Бог мой! Чего доброго, и эта красотка начнёт водить меня за нос. Встречаться с ней пока не хочу. Люда у меня на крайний случай, как заначка для алкоголика. Достану её, когда станет уж совсем невмоготу.

                21 мая (воскресенье)

   Позади два выходных дня. Теперь уже не приходится их страшиться в ожидании одиночества и скуки. Страсти, страсти и страсти…
   Люда позвонила в пятницу, и вот мы с ней провели две ночи у костра в лесу. Эти маленькие любовные приключения, тем не менее, делают меня увереннее и помогают забывать неудачи. Учусь находить удовлетворение в обыкновенной жизни. А любви нет. Голова остается совершенно холодной, даже когда держу Люду в объятиях. Радует, что сейчас есть кому меня утешить, о дальнейшем стараюсь не думать.
   Она всё так же умиляет меня своей сверхчувствительностью. Встречаясь с нею после недельной разлуки, приходится приучать её к поцелуям. Сначала целую её в уголок губ, потом в верхнюю губку и только потом она безболезненно отдаётся ласке целиком. Но это, пожалуй, единственное, чем Люда для меня пока еще любопытна. Иногда капризничаю. Хочется видеть её страдания, её готовность идти на жертвы ради меня. Душа жестоко требует компенсации за все неудачи и унижения с Женькой. Вчера на встрече с Людой опять не удержался от слёз. Не боясь её обидеть, говорил, что мне с нею скучно, что всё время думаю о Жене. Она и не обиделась, только слегка погрустнела и молчала всю дорогу, пока шли из леса. 
   Страстно хотелось, чтобы она тоже расплакалась. Хотелось уйти, не попрощавшись, навсегда. Но знал, что после буду еще сильней страдать – из-за Жени и из-за Люды.
   Потом, когда подошли к её дому и она пролезла в окно и открыла мне дверь, опять заставил себя утонуть в чувственности. Опять опьянял себя, лёжа с ней на кровати. Целовал, нежно сжимая маленькие груди. Она замирала, закрыв глаза, часто дыша и шепча что-то, как в бреду…

                22 мая

   С Женькой всё покончено. Только сейчас понял это по-настоящему. Еще в обед в последней жалкой попытке себя обмануть я сел писать, что «Женька остаётся для меня загадкой». Была, собственно, одна зацепка для меня, один вопрос. Почему о всех её делах с этим Лёней никто в отделе, кроме меня, вроде бы и не знает? Но, словно бы выбивая из-под моих иллюзий последнюю опору, она заговорила о предстоящем замужестве с Тимофеевной. И мне осталось только порвать написанное. 
   Осознание, что Женька моей никогда уже не будет, не вызывает никакой боли. Всё давно, видимо, отболело, и даже самолюбие моё спокойно. Сказал ей сегодня, что хочу, чтобы у неё всё было хорошо. Эти слова – удивительные для меня, но они – искренни. Да, я желаю своей любимой счастья с другим. Только весь фокус в том, что Женька любимой для меня быть уже перестала. У нас сейчас прекрасные отношения, но они только дружеские. А все возможные чувства – за глухой стеной. Этой стеной и является осознание бесполезности и безнадёжности любви к Женьке. 
   Сегодня, кажется, всё-таки завязал отношения с Юлей из смежного отдела. Поговорили с ней немного, но сближение началось. Вернее, так бы мне хотелось. Ну их к чёрту, этих двадцатипятилетних старух и сладострастниц! Всё бы забыл ради Юленьки.

                24 мая

   В отношениях с Людой я на удивление самому себе «любвеустойчив». Никак душа моя не хочет раскрываться навстречу ей. Я устроен так, что постепенно начинаю любить ту, которая приносит мне наслаждение. Наверное, в этом – моя слабость. Но в отношениях с Людой я за себя почему-то спокоен. Ей не дано лишить меня душевного покоя.
   Вчера провожал её домой после работы. Целовались, стоя под деревом в лесу, пережидая дождь, накрывшись её плащом. Одна «чувственная вьюга»… Сегодня обманул сам себя. Из проходной вышел раньше её, но ждать не стал, а пошёл ужинать в столовую, уверив себя, что успею её встретить. Всё делал не торопясь, а когда вернулся к проходной, Люды уже не было. Спокойно пошёл домой.
   Теперь, когда ушла из моей жизни Женька, вроде и писать стало не о чем. Едва ли будет другая, которая займёт столько страниц дневника.
   Иду через жизнь, как через прокатный стан. Мне кажется, что за прошедшие после армии пять месяцев я стал намного старше. Особенно после Женьки.
   Вверх уже не тянусь – безучастно копаюсь внизу. Об отношении к стихам уже писал. Вечером с Андреем пили «Старку». Водка тоже отвлекает, но я не из тех, кто заливает неудачи спиртным.

                26 мая
   Идёт какая-то новая, странная для меня жизнь. Душа в невесомости. Ни над чем не хочется думать. Ищу, чем бы себя занять, но ничего достойного не вижу. Отвратительны даже собственные мысли. Для чего всё это умствование? С надеждой смотрю только на Юлю. Может, она меня оживит, разбудит для жизни. Может, к ней раскроется моя капризная душа. Но сближение идёт медленно, хотя она ко мне благосклонна.
    И на Женьку теперь смотреть противно. Противно сознавать, что у неё свой мир с этим дурачком Лёшей, который «во всём знает меру». Эти обыкновенные знают, чего хотят. Может, Женька и виновата в том, что намертво захлопнута сейчас душа.
    Про Люду писать не хочется. Я ей сейчас пользуюсь, как вещью, не церемонясь. Она наивна в своих попытках понять меня. Может быть, она и не глупа и по-своему интересна, только мне до этого нет дела. Её вино меня уже не опьяняет. Но бросить её сейчас не могу, она – это единственная ниточка, соединяющая меня с обыкновенной жизнью. В одиночестве остаться не хочу.
   Вчера у неё задрожал голос, когда она заговорила о моём странном поведении. А я стоял перед ней и ничего не мог сказать. Только твердил: «Людочка, не обижайся на меня». Люду становится жалко, чувствую себя перед ней виноватым. Но кто виноват в том, что со мной сейчас творится?

                29 мая
   Моё стремление к обстоятельности и скрупулёзности в делах – это просто обратная сторона неуверенности в себе. Если ни того, ни другого по каким-либо причинам обеспечить не удаётся – я не могу действовать уверенно. Авантюризм, даже здоровый для меня органически неприемлем.
   Пока я до мельчайших подробностей пытаюсь вникнуть в дело, другие идут вперёд. Интересно, что добиться чего-то в жизни мне удавалось только тогда, когда я, зачеркнув в душе сомнения, подражал другим. Так я, не имея в сущности никаких предпосылок, поступил в техникум и смог закончить его.
   Натура моя, несомненно, отражается и в любовных делах. Тут мне прежде всего приходится вникать в самого себя. Успехи здесь ниже среднего. Что же касается женщин, то постижение этих объектов и тем более только начато.
   Весь этот месяц был для меня шальным. Это был какой-то отчаянный и бездумный штурм собственной души, окончившийся безрезультатно. Думаю даже, что многое потеряно и не завоёвано ничего.
   Бывают минуты, когда всё вдруг покажется интересным – и приступы тоски, и мои любовные перипетии и, конечно, дневниковые записи. Но больше всё-таки сомнений.
   Узнал, что в отделе кое-кому моё поведение уже кажется странным. «На вид такой вроде бы тихоня, а и с Женей заигрывает, и с Таней,и с Юлей». Да, я совершенно перестал отдавать отчёт в своих чувствах. Была Женя, и был я страдающим влюблённым, и был, наверное, в этом известный смысл. Теперь всё потеряно – и Женя не моя, и любить я не способен.
   С Юлей никакого продвижения. Стою возле неё столбом, и говорить с ней не о чем. Где-то в глубине души чувствую, что опять я затеял не то, что надо.
   К вечеру созрела мысль: пойду встречать Юлю, не предупредив, после её вечерних занятий в техникуме. Всё же в любви даже мне без авантюры не обойтись.

                30 мая
   Авантюра себя не оправдала, Юлю я вчера почему-то даже не видел. Вечерний воздух действовал успокаивающе, и я попытался понять, что же мне всё-таки от Юли нужно. Я как-то странно тянусь к ней не чувствами, а рассудком. Обычно чувства в такие моменты подгоняют ум, а у меня – наоборот. Ум твердит: дурак, перед тобой скромная, милая, умная девочка, намного лучше тех, которых ты до сих пор знал. А чувства отвечают: может быть, это и так, только она нас нисколько не волнует. Впрочем, и ум сомневается, есть ли у Юли еще что-нибудь, кроме скромности и внешнего обаяния?
   Пытаюсь с ней сблизиться, но выгляжу жалко. С её стороны ждать инициативы бесполезно – это тебе не Люда. Со мной она добра и только. Сказала, что любит математику. Что ж, хорошо, что она вообще что-то любит. Но любовь к математике для меня нехороший симптом. Видно, и эта не из моего «лагеря».
   Сейчас я между двух огней – Таней и Юлей. Таня, считаю, почти моя – только протяни руку. Но не даёт покоя Юля. Если бы она дала мне от ворот поворот, я бы успокоился. Но чтобы быть отвергнутым, надо всё-таки предложить себя. И вот опять сегодня иду по вчерашнему маршруту.

                31 мая
   Вчера в отдалении шёл за ней от техникума до электрички. С ней были две подружки.
   Превращаюсь в героя любовного романа. Может, это только игра с самим собой и ничего мне понастоящему от Юли не нужно. Поэтому и действую не по-мужски нерешительно. Но теперь на работе ищу малейшую возможность сблизиться. Юля выглядит равнодушной, и я боюсь надоесть ей своей непутёвостью. В отношении Тани сильно колеблюсь, хотя она кажется вполне доступной. Вот получу «отлуп» от Юли, тогда уж…

                1 июня
   Может, этот первый день самого радостного времени года станет для меня символическим. Наконец-то сделан решительный шаг к Юле. В конце дня спросил её:
   – Юленька, а можно мне с тобой после работы встретиться?
   Она ответила спокойно и просто:
   – У меня всё времени-то мало…
   – А ты сегодня когда заканчиваешь в техникуме?
   – Не знаю, может, и с первой лекции отпустят.
   – Можно я провожу тебя до электрички?
   – Но я ведь не одна хожу, нас много…
   Словом, опять иду ловить её к техникуму. Но теперь уж точно подойду к ней. Лишь бы у неё не обнаружился ухажёр.

                *  *  *
   У проходной меня окликнула Люда:
   – Ты куда так спешишь?
   – Иду в общежитие.
   – Ну-ну, давай…
   И я пошёл дальше. Она, наверное, обиделась. Давно бы пора. Только, когда обижаю Люду, почему-то самому хочется плакать от обиды…
                *  *  *
   Всё-таки похоже, что у Юли есть мальчик. Я шёл за ней до самой станции, не решаясь подойти. Потом она догнала какого-то паренька, они пошли вместе и, кажется, вместе сели в вагон подошедшей электрички.
   Ничего ясного, ничего определённого. Но теперь, когда, возможно, появилось препятствие, во мне заговорили чувства. Всё уже предстаёт в мрачном свете и кажется драматически запутанным. Хорошие заняты, а плохие мне не нужны.
   Люда тут – как издевательство судьбы. Жизнь предстаёт в бескомпромиссной и злой форме. Люди делятся на счастливых и несчастливых. И везде идёт эта борьба за счастье, в которой побеждают деловые практичные люди. И опять я не у дел – как лазутчик в чужом лагере.
   Внешне я – как все, но никто не знает, что у меня творится внутри. Я даже не уверен, имею ли право претендовать на Юлю. Ведь для меня это опять, может быть, любовь «в декоративных целях», а она – девочка серьёзная.

                2 июня
   Выходит, Юля всё-таки деликатно дала мне отставку. Сегодня со мной была даже неприветлива, хотя я и пытался торчать возле неё со страдающим видом. Нет, решительность я больше проявлять не намерен.
   Думал ли я когда-нибудь, что девочки мне будут вежливо отказывать? Я уже потерял уважение к самому себе и кажусь себе распутником, катящимся вниз по наклонной. И нет сил, чтобы удержаться. Вернее, держаться просто не за что.

                *  *  *
   Завтра мы с Таней едем от отдела поздравлять Женьку с регистрацией брака. Вот и дожил до «светлого дня»! Но волнует меня совсем другое: завтра может завязаться мой роман с Таней, если она, конечно, мне поможет. Это и будет концом моей любовной карьеры в отделе.
   В конце дня позвонила Люда: «Жду у проходной». Дорогой начал над ней издеваться, почти довёл до слёз. Издевался от скуки. После Люды робко ждал на станции Юлю – не дождался, видимо, уехала раньше.
   Куда меня несёт, и что со мной происходит? Всё – как в плохом, непонятном и тревожном сне, и остается ждать, когда он кончится. Продолжается моё душевное банкротство, только драматизма нет – всё мелко и обыкновенно.

                3 июня
   Романа с Таней избежал – пронесло. Правда, моей заслуги здесь ни на грош. Таня оказалась молодцом, и мы разошлись в разные стороны без «чувств».
   В близком общении с ней вижу, что она всё-таки груба. Груба настолько, что мне со своими нежными чувствами к ней никак нельзя прилепиться. Как будто, ласточка старается свить гнездо на ворочающемся медведе.
   От вчерашней процедуры в ЗАГСе остались смутные впечатления. Кривящийся в смущённой улыбке Женин рот, впалая грудь Лёни и блеснувший у него железный зуб. Конфеты на столе и фужеры с шампанским. Кричали «Горько!», Лёша целовал Женю. Я смотрел с любопытством, но улыбаться не хотелось…
   На улице Таня сказала: «Несолнечная жизнь теперь у Жени начнётся». Обратно ехал грустный. Вспомнилось всё, что было у нас с Женей. Теперь уже не поднять и не оживить этого мёртвого великана.
   Сегодня весь день пью пиво. Ясных мыслей – никаких. День прошёл, как во сне. Но вечером всё же опять потащился к техникуму, правда, безрезультатно.

                5 июня
   С утра вчера ездили с Гришей в Москву, ходили в кино. Общение с ним иногда бывает для меня спасением. Когда рядом умный человек, способный если не понять тебя, то хотя бы выслушать, тоска уходит. С Гришей хорошо даже молчать.
   В четыре часа встретились с Людой. Гуляли в парке, пили вино в буфете. Вечером завела меня к себе домой, сидели на веранде, ужинали чаем с бутербродами. Потом переместились на кровать… Ушёл от неё вроде бы успокоенный, ни о чём не думая. А сегодня не хочется и вспоминать такую «любовь».   
   Посоловевшее от страсти личико Люды на подушке, её влажные чувственные губы… Прилипает всё это к душе, как сор – не больно, не крепко, а просто неприятно. И разврата-то настоящего нет, ведь я еще ни разу не «имел» Люду. Не удивлюсь, если и она девственница. Только ценности ей в моих глазах это ничуть не прибавляет. Не такую мне целовать надо.

                8 июня
   Юля, как будто, оттаяла ко мне. Сегодня попросила отнести за неё бумаги в бюро пропусков, что я с удовольствием и сделал. Это зарядило меня на весь оставшийся день.
   Вообще, не замечать меня у Юли есть все основания. Всю зиму я почти на глазах у неё обхаживал Женьку, а когда остался с носом, «вспомнил» про неё. Это для кого хочешь обидно.
   Но об увлечении Юлей говорить пока не приходится. Нет непосредственности в чувствах. Холодный рассудок подталкивает их, как заботливая мамаша непутёвого сынка. К тому же смущает меня и существование возможного соперника.
   А в отделе вокруг нас уже забегали всё понимающие тётушки. «Юля, не смотри туда, смотри на Сережу!», «Серёжа, не ходи с Женей, ходи с нашей Юлей!».
   Смотрю на них даже с надеждой, хотя знаю, что никто здесь не поможет, кроме самой Юли. А она ко мне равнодушна. И всё-таки Юля сейчас – это единственный интимный уголок в моей душе, перед которым хочется благоговеть. В этом уголке ещё сохранились остатки розовых планов и надежд на то, что я опять буду любить и получу взаимность.

                13 июня
   Наши отделы посылали на помощь колхозу, на прополку полей. Чувствовал себя на отшибе, особенно после того, как в конце работы выпили, и каждый стал развлекаться, как мог. Подогретые вином чувства просились наружу, но я их сдерживал. От этого моя замкнутость только усилилась. Потом хмель прошёл, и мной овладело капризно-тоскливое состояние. Хотелось плакать, глядя на веселящихся людей.
   Юля была ко мне обидно невнимательной. Люда вызывала неприязнь, к ней я даже не подошёл. Ощущал себя в пустоте. На Юле я, скорее всего, тоже обожгусь, если мне еще раньше не надоест эта игра в любовь с самим собой. Обожгусь, потому что предвзято подхожу к Юле, облагородил её, не зная, что она за человек.
   Вообще, кажется, начинаю понимать «механизм» моих отношений с женщинами. Женю я любил и познавал одновременно. Из Юли делаю идола, потому что ощущаю потребность хоть чему-то поклоняться. Эти мои почти ежедневные «дежурства» возле техникума – как обряд для верующего. Даже в тех случаях, когда не удаётся Юлю увидеть, испытываю какую-то странную удовлетворённость и успокоенность.

                14 июня
   Иногда тихий ужас от сознания того, что со мной сейчас происходит, зарождается в душе. Ведь я ничего не делаю, что надо бы делать целеустремлённому человеку в мои годы. А вдруг напрасно я жду какого-то вмешательства «сверху», какой-то вспышки, озарения. Вдруг так и будут идти дни, недели, годы, а я всё буду томиться и тосковать, с надеждой прислушиваясь к слабым всплескам затухающих способностей, которым уже никогда не суждено будет воскреснуть? Но как же вылезти из этого болота, как стряхнуть с себя этот томительный беспокойный сон, стать трезвым и бодрым и научиться видеть смысл
и интерес в самом обыкновенном, чем живут все нормальные люди – как?..
   С Юлей надо заканчивать. Надоело изображать влюблённого. Непутёвому сынку, пожалуй, всётаки удалось убедить практичную мамашу, что глупо гнаться за котом в мешке, даже, если мешок и очень привлекательный.
   С Людой тоже продолжать нет охоты. Даже как отдушиной пользоваться ею не хочу. Она не оценила меня ни умом, ни чувствами, но мне уже всё равно. Подозреваю, что меня вообще нельзя любить как человека. Под человеком подразумевается совокупность характера, привычек, взглядов, достоинств, недостатков. Разумеется, достоинства и недостатки у меня есть. Что же касается остального, то, думаю, ни один человек не имеет обо мне цельного представления. Я часто не знаю, как вести себя среди людей, мне кажется, что я всё время кого-то имитирую, причём, прекрасно отдавая себе в этом отчёт. Искренним бываю только в проявлении любовных увлечений. Здесь меня, что называется, несёт. Во всём другом я противоречив и диалектичен.
   В чём моя индивидуальность – не знаю. Некоторые из женщин, с которыми я общался, считали, что я себе на уме и даже хитрый. А сам я считаю, что я – простодушный, умудрившийся сохранить черты наивности до зрелого возраста.

                19 июня (понедельник)
   Вчера ездили с отделом отдыхать на водохранилище. Как ни странно, но я не скучал. С интересом наблюдал и за собой, и за другими.
   Женя была с мужем. И вот только теперь, пожалуй, всё встаёт на свои места в моём взгляде на неё. Смотрел на её толстые бёдра, неровно и редко поросшие волосом, и испытывал неловкость за себя. Любовь к ней – что же это было? Наваждение или ослепление какое-то. Конечно, всё это была просто игра с собой, пришивание пальто к пуговице.
   Внутренне я очень изменился к Женьке. Теперь, когда вижу её «оригинальную» походку, её суетную активность и неумение быть женственной, испытываю невольное злорадное чувство. Не надолго же хватило моего великодушия и благородства. Разумеется, я никогда ничем истинного отношения к ней не проявлю. Внешне я для неё всё такой же ласковый и предупредительный. И мне совсем не трудно это изображать.
   Люда со своим отделом тоже отдыхала на водохранилище, но я к ней почти не подходил. Когда возвращались в город, попросила её проводить до дому. Наверное, жаркое солнце подогрело наши чувства. Целоваться начали, едва вошли в парк. Как будто, нас долго мучила жажда, и вот, наконец-то, мы добрались до блаженного источника.
   Почти всю дорогу Люда молчала и только сладострастно стонала и шептала что-то в забытьи, прилипая ко мне всем телом, обхватив меня обеими руками и бросив на дорогу сумочку… Расставаясь, просто потребовала встречи. А я после бурных объятий быстро остыл и уже смотрел на Люду с любопытством. Что скрывается за этой вспышкой чувственности – уж не влюбилась ли?
   Грустно вспоминать о Юле. Но, наверное, я стал слишком рационален, чтобы всерьёз молиться идолам. Давно её не видел.

                20 июня
   На сегодня мы договорились встретиться с Людой. Пришёл к её дому, походил минут десять, а потом взял и ушёл. Ну её к чёрту! И эту тоже жди.
   Представил, как выйдет она ко мне в своих плохо отглаженных зелёных штанах-балахонах, с обычной своей насмешливостью произнесёт: «Здравствуй, Серёжа…». И добавит еще что-нибудь ироническое. Ни тени смущения или застенчивости. 
   Конечно, она достаточно умна, чтобы эти качества стали для неё предрассудком. Но эта её насмешливость скоро, наверное, будет приводить меня в бешенство. Я жажду видеть её в слезах и на коленях. Моё самолюбие требует удовлетворения и отмщения за пренебрегшую мной во имя обывательского счастья Женьку, за гордую и непонятную Юлю, нисколько не ценящую меня.
   А Люда смеется. Как будто издевательски играет со мной… Впрочем, я несправедлив. Полюбить меня Люда не может по причине моей странности – тут её вины нет. Но тратить на неё свою душу больше не хочу. Хочу стать чистым и страдающим мальчиком, ищущим настоящей любви. Тогда хотя бы вновь себя зауважаю.

                21 июня
   Ездил в Москву на спорткомплекс «Динамо» записываться в секцию борьбы. Не сразу и не вдруг пришло такое решение. Во мне давно подспудно зрела мысль о том, что когда-то в спорте у меня дела шли лучше, чем сейчас в любви, да и вообще в жизни. И опять оживала в душе нереализованная в юности мечта о спортивной славе. Даже в минуты самых сильных любовных увлечений вольная борьба всегда присутствовала в мыслях. Я падал с кровати, во сне проводя приёмы. Воображаемыми победами на ковре я компенсировал свои поражения в действительности.
   И вот вчера заставил себя пренебречь любовным свиданием, а сегодня поехал записываться в секцию. В этих поступках я готов видеть чуть ли не символический смысл. И спортзал показался мне монашеским скитом, где я хочу укрыться от мирских соблазнов. И еще подумалось, что я, как блудный сын, возвращаюсь к спорту, запутавшись в любви и в жизни.
   …Борцы – здоровые, могучие ребята возились на ковре, пыхтели, хлопали друг друга по потным телам, плоско и грубо острили. А я сидел на скамейке в том самом зале, где сам боролся три года назад, и всё пытался понять – это ли мне сейчас нужно.
   Мечтать о спортивных вершинах в моём возрасте и при моих данных – утопия. Я заметил, как скептически отнесся ко мне сегодня тренер, записывая в секцию. Что же тогда даст мне спорт, кроме физической мощи? Лишние проблемы и переживания? Ведь жизнь в спорте труднее, чем просто жизнь.
   Впрочем, возможен ведь и компромисс. Ну, буду тренироваться, но останутся же и женщины, и литература, и другие радости жизни. Если на них еще хватит сил – физических и душевных.

                23 июня
   После обеда молодёжь из отделов на стадионе сдавала нормы ГТО. Юля быстрее всех пробежала стометровку. Какой же очаровательной она была – раскрасневшаяся от бега и от смущения. «У меня тапочек с ноги соскочил…».
   Теперь, когда вижу её, охватывает томительное беспокойство, как будто, что-то упускаю в жизни. Уже начинает нравиться её походочка – слегка косолапенькая, неспешная, полная скрытого достоинства.
   Подойти к ней еще раз, чтобы опять наткнуться на равнодушие? Нет, на второй раз моей решительности не хватит. Пришёл в общежитие со стадиона – и одолели слёзы. Юленька, Юленька… Ну, почему ты такая? Или – почему я такой?..
   Нет, не укрыться мне ни в каком спорте, пока терплю поражения на любовном фронте. Всё это томление оттого, что она для меня – тайна. Если бы узнать, что я для неё не существую, сразу бы отступился. И стало бы легко. А сейчас думаю: вдруг есть реальный шанс, а я его не использую. И снова эта мысль толкает меня вечером к техникуму…

                26 июня
   Должен был ехать на тренировку, но вдоволь «натренировался» на работе – копали траншею под кабель. Идея физического совершенства продолжает меня одолевать. Может быть, поэтому и жизнь как-то упорядочилась. Где физическое совершенство, там и духовное. Опять взялся за чтение, вчера читал мемуары Скитальца.
   Надо сказать, что мемуары сейчас – единственный вид литературы, который меня интересует. Воспоминания о Толстом, Л. Андрееве, Чехове читаю с упоением. Чужая слава завораживает, заставляет забыть о собственной ничтожности. О любви стараюсь не думать.
   Уже больше недели не напоминает о себе Люда. В последнее время и Юлю удается увидеть только издали. Недавно прислал письмо Павлыч: что со мной, почему не пишу? Грозится заехать ко мне, когда поедет в отпуск. Меня это как-то мало радует. Думаю, если бы жили мы с ним в одной комнате, всё время бы ругались. 
   Странное у меня сейчас настроение. Прекрасно уживаюсь с недалёким, примитивным Дубовым, а вот другой мой сожитель по общаге, умник Виталька, выписывающий из книг гениальные мысли, вызывает раздражение. Идёт в голове какая-то перетряска и перекройка всего, что было накоплено. Вроде бы ищу фундамент для новой постройки из старого материала, но пока не нахожу.
   О любви Павлычу написал: «Теперь, когда узнаю жизнь не из книжек, а в реальности, начинаю понимать, что настоящая любовь она, действительно, как поётся в песне, «сердцу, как награда». Но такой любви меня судьба пока не удостоила и неизвестно, удостоит ли».

                27 июня
   В отделе – безмятежное спокойствие, как будто, всё идёт, как надо. А мне кажется, что всё должно кричать и страдать оттого, что мы с Юлей не вместе. Вчера опять ходил её «встречать». Она всё так же ходит после занятий с подружками. Прячась, ждал её на станционной платформе. Электричка подошла быстро, и я даже не видел, как они сели в вагон.
   Опять это предчувствие, почти уверенность, что Юля вовсе не такая, какой я её представляю. И всё равно готов к ней лезть. Душа требует любви, снова и снова приходится обманывать её и подсовывать суррогаты. Только не хочет она принимать эту грубую пищу, ей нужен идеал, и компромисс здесь невозможен. Неужели я обречён на вечное голодание?..

                1 июля 1972 года
   Выяснилось, что Люда мной занималась просто от скуки. Оказывается, у неё уже третий год есть Миша, которого она, кстати, тоже не любит. Миша был в командировке, и Люда решила поразвлечься со мной. Она рассказала мне об этом без тени смущения и даже предлагала по-прежнему встречаться. Получается, опять влип в историю.
   Только Люда, конечно, не Женька и мне даже не хочется на неё сердиться. Она не заслуживает серьёзного отношения. Смешно, но Люда догадалась пригласить на последнюю встречу не только меня, но и Мишу. А я был настолько равнодушен, что даже согласился встретить «соперника» и познакомиться с ним. Не знаю, правда, для чего мне это нужно было.
   Миша приехал, опоздав на целый час. Но мне он даже понравился: невысокого роста, в очках, держится скромно. Я пожал его протянутую руку, как бы передавая ему Люду из своего «временного пользования».
   Интересно, чем он лучше меня? Пока мы его ждали, Люда, откровенничая, сказала:
   – В любовники тебя взяла бы, а в мужья – нет.
   – Это почему же?
   – Так, не буду называть причину.
   Что ж, буду считать это признанием своего «любовного таланта». А преимущество Миши, может, в том, что он ей предлагает руку и сердце? Тогда всё понятно. И всё-таки хочется снять с Людочки её зелёные штаны и отодрать ремнём за проказы.
                2 июля
   С грустью думаю о том, что у соперников моих есть простое и очень эффективное оружие против меня. Они могут жениться на моих избранницах, пока я их пытаюсь «изучать». У меня такого оружия нет – для меня всё непросто. Я не верю, и жизнь карает меня за неверие, как инквизиция. Впрочем, моё «изучение» и Жени, и уж, тем более, Люды закончилось бы для них всё равно ничем. Так что и соперникам я уступил их без сожаления.

                3 июля
   Не знаю, можно ли назвать мои отношения с женщинами «поиском идеала». Как такового поиска тут нет – я имею дело с теми, кого мне подсовывает сама жизнь. Но так или иначе, а я пока не встретил ту, которую с полным основанием мог бы назвать будущей женой.
   Боюсь только, как бы моё врождённое стремление к основательности и «правильности» не сослужило мне при выборе жены плохую службу.
   Помню, купила мне мать в детстве долгожданный велосипед. Боже мой, как я за ним ухаживал! Всё должно быть идеальным в моём велосипеде – эта идея не давала мне покоя. Я не мог спокойно жить, если при прокручивании колеса слышался какой-нибудь посторонний шум. Я разбирал втулки буквально каждый день, промывая подшипники в керосине, добиваясь их почти стерильной чистоты. Я мучился, если обнаруживал люфт в колёсах, и в то же время затягивал их ровно настолько, чтобы ниппель под собственной тяжестью опускался в нижнее положение…
   Неумеренное стремление к идеалу кончилось плохо. Скоро у моёго велосипеда разболтались подшипники, от беспрестанного откручивания и закручивания сорвалась резьба на гайках, от постоянного затягивания ослабли спицы, и пришлось их стягивать проволокой… С опозданием до меня дошло, что уж слишком усердно ухаживал я за своим сокровищем. Теперь с похожим настроем ищу себе жену.

                4 июля

   Спорили вчера с Виталькой до часу ночи – о женщинах, о жизни… Странное ощущение от таких споров. Как будто, веду морской бой, а корабль мой еще недостроен. И опять всё кого-то имитирую – то циника, то поэта, то чёрт знает кого, а где же я сам, не пойму.
   В отношениях с Людой, пожалуй, впервые проявилось у меня неприятие женщин всерьёз. Как предмет для развлечения они необходимы. Но ждать от них соответствия какому-то идеалу, думаю, не стоит.
   Представляю: идём – я и «она». Она с влажными глазами говорит что-нибудь благородно-возвышенное. А я слушаю её с чувством досады, словно бы она кощунствует над чем-то дорогим для меня и сама в этом не виновата. И хочется, чтобы она поскорее выговорилась и стала обыкновенной. Её «шестерёнка» крутится вхолостую, ничуть меня не зацепляя. Я не верю ей.
   Наверное, причина тут даже не в том, что в последнее время мне встречались женщины обыкновенные, разочаровывавшие меня. Дело в том, что сам я в поисках идеала оторвался от обыкновенной жизни, вышел из зацепления с нею. Не верю во внутреннее благородство Витальки – оно, по-моему, от незрелости, от неглубокого знания жизни. Не верю в необыкновенное в жизни, в то, что есть в человеческих отношениях что-то такое, чем можно восхищаться.
   Но в то же время есть Юля, перед которой я готов благоговеть. Хотя это, как я уже писал, тоже, скорее, от незнания её. И всё-таки Юля существует реально. Нельзя же любить только Есенина, Блока, Толстого – эти великие, но тени.

                6 июля
   Страдаешь, когда нет счастья, но насколько мучительней сознание, что, может быть, проходишь мимо счастья. Юли не было целую неделю, я жил спокойно. Но вот она появилась – и снова чувствую себя виноватым перед ней и перед самим собой в том, что мы не вместе. Всё время беспокоит мысль: а вдруг она тоже страдает от моей нерешительности?..
   К Юле непросто подойти, но разве это недостаток для порядочной девушки? Неужели было бы лучше, если бы она с лёгкостью необыкновенной соглашалась на свидание? Нет, конечно, но только этот аргумент не делает меня решительней. И вообще – не усложняю ли я опять проблему, которая, вполне возможно, решается довольно просто?..

                10 июля. З а г о р ь е
   Третий и последний день в деревне. Здесь я только «опрощаюсь» и опускаюсь. В первый вечер довольствовался Катей, а на второй день появилась Галя. Когда-то в ранней юности я тайно вздыхал по ней, а теперь потянуло к ней просто из любопытства. Галя только что окончила институт и приехала в деревню отдохнуть перед устройством на работу.
   Днем купались с ней на реке, а вечером по случаю престольного праздника сидели в гостях за одним столом. Потом пошли гулять по окрестностям. Целовать её начал без всяких предисловий, а она не противилась…
   Ни о чём не думаю, просто отдаюсь естественным желаниям. Можно подумать, что это не я писал о «золотом рубле», страдал по Юле? Любовь – идеал, а идеал всегда недостижим. Зачем же люди ищут его и стремятся к нему? Обманывают сами себя?
   Во всяком случае, нелюбовь я определяю сразу. Да, наверное, и не только я. Не потому ли Галя вчера старалась не смотреть мне в глаза и заторопилась домой, как будто, устыдившись наших пустых поцелуев. Разве может жить редкий зверь любви среди этого мелколесья?..

                14 июля. Зеленогорск
   Привыкаю к мысли, что мне уготована другая судьба, нежели всем другим. Это успокаивает, и уже не возникает мучительного беспокойства оттого, что течёт время, а я в любви не у дел. За прошедшие дни был звонок от Люды с предложением встретиться. Отказался, сославшись на занятость. Ну, нет, теперь меня так дёшево не купишь. Эта дурочка уже начинает меня злить.
   Юленька сегодня прошла мимо со страдающим видом, но теперь я достаточно трезв, чтобы не принимать это на свой счёт. Скоро она уйдёт в отпуск и уедет на юг отдыхать.
   Кажется, я опять на пороге отшельничества в книги и в самого себя. Похоже, что повзрослел у себя на глазах. На девочек уже смотрю равнодушно, ушла куда-то влюбчивость.
   Хочется думать, что всё раньше было от незнания. А теперь убедился, что любовь на дороге не валяется, что перебиранием женщин мало чего добьёшься. Тут скорей потеряешь, чем найдёшь. Жизнь – как водоворот. Я бросился в него, но невпопад, хотя вроде бы и не без пользы. Прежде, чем бросится снова, надо хорошо во всём разобраться.
   Сейчас я копаюсь у себя в душе, как на золотом руднике, и кажется, вот-вот нападу на заветную жилу. Я даже сомневаюсь, нужно ли сейчас, чтобы появилась та «единственная и неповторимая» и изъявила страстное желание идти со мной хоть на край света. Сейчас посторонний, даже самый родной человек может помешать.   
   Гриша вчера говорил:
   – Никогда еще не жил такой пустой жизнью. Ничего не читаю, даже художественной литературы, уж не говоря о технической или научной. Никакого роста…
   – Значит, опускаешься?
   – Хочешь сказать, что ты растешь?
    Да, Гриша, я расту. Может быть, в землю вырасти поважней, чем на поверхности… Надеюсь, что я действительно расту, закрепляюсь в земле корнями, нащупываю почву, от которой можно будет оттолкнуться. Признаков падения у себя не наблюдаю. Да, мучаюсь, да страдаю и даже безалаберничаю, но контроля над собой не утрачиваю. Человек, который живёт, никогда во мне не будет сильнее человека, наблюдающего за ним.

                16 июля (воскресенье)
   Ездил в Москву, пытаясь попасть на тренировку. Но всё закрыто, и занятия, наверное, начнутся только под осень.
   Вечером у нас в комнате была небольшая пьянка. Пришли девчонки из соседней комнаты – Тоня и Надя. Выпили сухого вина, стали танцевать под магнитофон. Я – с Надей, Виталька – с Тоней. В тесном пространстве комнаты топтались почти на одном месте… Мне было не до танцев, неудержимо потянуло к пышному женскому телу. Хотелось не выпускать партнёршу из объятий, плотнее прижаться к упругим грудям…
   Тоня в изнеможении упала на кровать и сразу уснула. Остались танцевать мы с Надей. Для пущей экзотики она выключила свет. Пытаясь найти выключатель, я двинулся по тёмной комнате. В углу столкнулся с Надей. Как сговорившись, мы очутились друг у друга в объятиях. Уже целиком отдаваясь желанию, я припал к её губам, потом ещё и ещё…
   – Ну, будешь включать свет? Будешь?..
   Голос у меня стал глухой и мягкий, я не мог оторваться от Нади. Свет не включался подозрительно долго, и неизвестно, что думал Виталька, стоя в темноте в трёх шагах от нас…

                18 июля
   В восприятии женщин – какая-то новая струя. Чем ближе я к ним, чем глубже вхожу в их среду, тем сильней у меня чувство тоскливой обиды на кого-то. Кто и что я для них? То, что я для них «хороший» – это ясно. Но тем досадней, видя, что меня оценивают умом, понимать, что ни одна не оценила меня чувствами.   
   Напрасно я ищу любви… На прошлой неделе ушла в отпуск Юля. Даже не взглянула на меня, когда уходила из своего отдела. Я для неё не существовал. Это больно ударило по самолюбию. Вот её плата за то, что между нами было, вернее – чего не было… Пожалуй, это даже невежливо с её стороны. Нет, она для меня – тёмная лошадка, и я от неё ровным счётом ничего не жду. И уж тем более, добиваться её пока желания нет. Вот если бы случай подвернулся…
   Целыми днями сижу дома, копаюсь в книгах. Вчера, когда был в комнате один, зашла Надя – «послушать магнитофон». Сидели, слушали песни, говорили. Под конец стало скучно, даже вежливую улыбку изображать не хотелось. В Наде, если что и привлекает меня, то всего лишь тело.

                21 июля

   Очередное письмо от Павлыча. Он продолжает штурмовать высоты. Заочно учиться в институте. Весь в успехах, как в броне. Конечно, я со своей унылой рефлексией вызываю у него просто раздражение, о чём он и пишет. Ну, а мне остаётся только огрызаться: 
   «…Письмо твоё – как голос из реального мира. Только всё равно даже твои успехи в институте кажутся мне муравьиной суетой. А я муравьём быть не хочу. В технический вуз я не пойду – уже решено окончательно. До гуманитарного еще не созрел. То, что я для тебя – нытик и слабовольный человек, неудивительно. Ведь чтобы меня хоть как-то понять, надо быть хоть чуть-чуть «лириком». А ты наклеиваешь на меня ярлыки, нисколько не заботясь, соответствуют ли они содержимому.
   Насчёт «кусания локтей» ты, братец, загнул. Кусать мне их пока не от чего. Той самой проверки, о которой ты пишешь, у меня как раз и не было.
   Теперь по поводу твоих рассуждений о «личности». Ну, во-первых, это красивые избитые слова, от которых меня тошнит. А во-вторых – уж не себя ли ты личностью считаешь? Личность – это человек, всем переболевший и выработавший иммунитет, а у тебя уже сейчас в твоей правильной головке полный порядок, и ты даже не знаешь, что это такое – болеть. Ничего у тебя за душой нет, кроме твоего трухлявого оптимизма, который ты даже защитить не в состоянии. Всё критиковать – тоже заслуга не велика, но даже это на ступеньку выше твоего, с позволения сказать, «мировоззрения»…

                23 июля

   Продолжается моё отшельничество. Веду какую-то нереальную жизнь – «внутри себя». Книги – как приложение к этой жизни. Но сейчас вижу мало смысла в пичканье себя книжными премудростями. Они – как новые стройматериалы на мою стройку, а я еще и со старыми не знаю, что делать.
   Пытаюсь всё же как-то втиснуться в «обыкновенную» жизнь. Вчера вечером зашёл к Грише, решили с ним и его приятелем сходить в парк на танцы. Мы с Гришей стояли за оградой танцплощадки, приятель его зашёл внутрь. Потом через головы толпящихся начал нам говорить о своих впечатлениях, что-то заумное об «эстетической точке зрения». Мне было ужасно неловко, на него смотрели, как на марсианина.
  …Есть что-то притягательное в кривлянии танцующих. Так наблюдаешь за дёрганьем какой-нибудь загадочной козявки в банке с водой. Я смотрю на эти танцы, как на живое воплощение извращённости и примитивности вкусов. Ведь когда-то был в ходу вальс, когда ты держишь партнёршу в объятиях и смотришь ей в глаза. И какие чувства тебя обуревают, столько мыслей вызывает эта невольная близость с женщиной...
   А ведь современная манера танцевать по существу очень даже выразительна. Никто никому не нужен, каждый кривляется в одиночку, кто во что горазд. Именно кривляются, потому что ничего, кроме эгоизма, распущенности и вседозволенности посредством таких телодвижений выразить нельзя. Это видно невооружённым глазом. Для толпы даже вальс - и тот оказался недосягаемо и ненужно высок. Нас тянет назад, к дикарям, к их пляскам возле костров…
   В мире, по-моему, возрастает враждебность между мужчиной и женщиной. И даже танцы говорят о разобщённости, индивидуализме и взаимной ненужности. То, что два пола связаны природой биологически, вызывает у некоторых их представителей чуть ли не подсознательный протест, обоюдную враждебность. Тут вносят свою лепту и эмансипация женщин, их «равенство» с мужчинами в сфере экономики. Отсюда и кризис семьи, от которого ничего хорошего ждать не приходится.

                30 июля

   Когда ты направлен внутрь себя, каждая мелочь в тебе кажется важной, значительной и оригинальной. Но не самообман ли это, и будет ли прок от этой самопогружённости? Кончится ли это состояние, появится ли душевная бодрость и желание что-то делать «снаружи»? Или так и просплю свои лучшие годы?
   В отделе продолжаю совершенствоваться в печатании на машинке, овладеваю языком деловых бумаг и даже начал делать простенькие проекты по прокладке заводских коммуникаций. Так, чего доброго, и на самом деле стану чем-то вроде инженера.
   Учусь спокойно относиться к девочкам, несмотря на их явную благосклонность ко мне. Держу свои чувства, как собаку в конуре. Мимо идут и идут люди, и собаке хочется лаять и прыгать на них. Но она не прыгает, знает, что можно только растерять азарт и силы, прослыть обыкновенной пустолайкой и ничего не добиться. Приходится учитывать свой недавний опыт.
   Вот Вера из соседнего отдела подолгу стоит возле моего кульмана. Вроде бы шутя, всё напрашивается на приглашение в кино. Сегодня ушла от нас, написав на кульмане странные, вроде бы не к месту слова: «Я очень волнуюсь, вам этого не понять». Но я, кажется, её понимаю…
   Девочки кружатся возле меня, как бабочки возле лампы. А я жду из отпуска Юлю, зачем – не знаю. Чтобы еще раз убедиться в том, что не нужен ей при всех своих достоинствах? Чтобы растравить самолюбие и лишний раз пострадать?

                3 августа

   Вот и новый соблазн появился. В отдел оформляется Оксана, новоиспечённый специалист только что после института, и меня попросили побыть у неё на первых порах чем-то вроде опекуна. Вожу её по инстанциям, показываю завод. Оксана не дурна собой, невысокая, милое личико в трогательных веснушках, большие тёмные глаза смотрят наивно и доверчиво, каштановые волосы распущены по плечам… Но энтузиазма она у меня, как ни странно, не вызывает. Не хочется тратить на её «изучение» время и силы – почему-то заранее предвижу отрицательный результат.
   Сегодня вечером уходили с работы вместе с ней. За нами увязалась наша секретарша Жанна, восемнадцатилетняя «скороспелка». И в шутливом разговоре так меня выставила – может специально – что все мои любезности и деликатности в отношениях с новенькой стали выглядеть приёмами второсортного ловеласа. Всю обедню, змея, испортила!

                *  *  *

   Перечитываю книгу А. Сереброва (Тихонова) «Время и люди». Три года назад именно она и положила начало моему увлечению мемуарной литературой. Я «уходил» в эту книгу от удручающего быта рабочего общежития, вдохновлялся и черпал в ней надежду на собственную незаурядность. И вот снова знакомые персонажи: Лев Толстой, Чехов, Шаляпин, Горький, Савва Морозов… Читаю о них, повзрослевший на целых три года, но с тем же благоговением и восторгом.
   В воспоминаниях о Толстом почему-то больше всего умиляет рассказ Софьи Андреевны о том, как она ответила на письмо какого-то студента вместо Льва Николаевича, а «Лёвочка» об этом узнал и ужасно рассердился. «Не суйся, говорит, не в своё дело». Великий человек, автор мировых шедевров, человековед, «ведун» и вдруг – эти простые мужицкие слова…
   Культура Александра Блока внушает уважение, но он высок и малодоступен в своей культуре. Но что же можно сказать о Толстом, не только прошедшем испытание этой культурой, но и создавшем величайшие культурные ценности и, наконец, пришедшем к выводу, что «на всякого мудреца довольно простоты» и что мудрости надо учиться у народа. Мучительный и горький опыт Толстого… Не его ли надо взять компасом искателям «мировых истин» и не он ли – ответ на извечный вопрос об истине?..
                *  *  *

   Павлыч прислал письмо, где, наконец-то, написал мне «прощай»… Мне всё равно, мой оппонент тоже ничего не вызывает у меня, кроме раздражения. В его восприятии я прошёл свою эволюцию. Помню, как «открыл» его в годы службы в армии и пришёл от него в восторг. Вполне допускаю, что он и теперь прав, говоря: «Уж лучше заниматься «муравьиной суетой», чем ждать «дозревания». Павлыч прав объективно, но приходится ли говорить об объективности в моём теперешнем состоянии?..