644 Не надо брызгать слюной! 27-28 07 1974

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».

Глава 644. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Не надо брызгать слюной! 27-28.07.1974.

Фотоиллюстрация из ДМБовского альбома автора: Ленинград. БПК «Свирепый». Ленинград. БПК «Свирепый». Рисунок автора из альбома-комикса «Одиссея трёх». Доклад замполиту: «Матрос Суворов из увольнения прибыл. За время увольнения замечаний не имел!». Лёшка Мусатенко и Валерка Маховик мучаются болями и спазмами в желудках и требуют от меня спрыгнуть в рейдовый катер, на берег и гулять до утра. Последний оставшийся от нашей группы матрос-салага на набережной лейтенанта Шмидта просит: «Заберите меня отсюда!». Подробности в новелле – автор. 28.07.1974. 03:00.
 

В предыдущем:

- Я доложу о вас по команде! – сказал нам в спину этот офицер.

- Мы тоже подадим рапорт о том, что вы нас вынудили напиться в конце нашего увольнения на берег праздничного Ленинграда в день Военно-Морского Флота, да ещё подарочным дорогим французским коньяком «Courvoisier VS», - отчеканил я ему через плечо. С огромным удовольствием я произнёс на «чистом французском языке» название этого знаменитого фирменного напитка, а сам шагнул вслед за Валеркой и Лёшкой по сходням на палубу дебаркадера.

Больше мы этого офицера не видели и не слышали…

На нижней палубе дебаркадера Адмиралтейской набережной было много моряков с крейсера «Железняков» и совсем никого не было с БПК «Свирепый». У борта дебаркадера пришвартовались несколько катеров,  в том числе и речной (водной) милиции (государственная инспекция по маломерным судам - автор). Их катера то и дело проносились мимо дебаркадера, поднимая отвальную и отбойную волну. Катера и баркасы в отдалении на длину швартовов просто «плясали» на этих волнах и попасть в них или выйти из них на палубу дебаркадера было делом не простым.

Офицер на набережной что-то крикнул вниз и командир одного из катеров-баркасов дал ход и приблизился к корпусу дебаркадера.

- Кто тут на «Свирепый»?! – крикнул он в нашу толпу моряков. – Давайте скорее на борт катера! Ближе подходить не буду, так прыгайте!

Ничего себе! Легко сказать «прыгайте», а как тут прыгнешь, если и так в глазах всё мельтешит, коньяк без закуски начал своё действие и в голове сплошной туман и обрывки картин-видений…

Матрос дебаркадера, держась рукой за стойку, одной ногой наступал на длинный швартов и всей тяжестью тела давил на него, тем самым подтягивая катер-баркас к корпусу дебаркадера. В тот миг, когда борт катера с кранцами касался корпуса дебаркадера, с его палубы в катер прыгал-соскакивал очередной моряк. Так постепенно катер наполнялся пассажирами.

Валерка Маховик и Лёшка Мусатенко ловко соскочили с дебаркадера в катер и теперь, качаясь вместе с ним на волне, радостно и уверенно орали мне, чтобы я «не меньжевался, а сигал прямо с борта к ним».

Я по инерции уже хотел было действительно спрыгнуть, но тут волна от проходившего мимо милицейского катера отразилась от гранитной стенки набережной, от корпуса дебаркадера и причудливым хаотичным движением крутанула катер-баркас, отбросила его в сторону, потом снова приблизила к дебаркадеру и так несколько раз.

Нога матроса с дебаркадера соскользнула со швартова, он чуть было не свалился в воду Невы. Кругом все орали, веселились, кричали, звали друг друга, комментировали происходящее, посылали проклятия сновавшим катерам речного ГАИ и водной милиции. Мои друзья в катере-баркасе подзадоривали меня и звали, кричали, чтобы я «прыгал и преодолевал этот хаос волнения по-суворовски, как швейцарские Альпы»…

На меня смотрели и я, успев подумать, что «на миру и смерть красна», сам ступил обеими ногами на швартов. Канат поддался под тяжестью моего худого и стройного тела, этот момент совпал с движением волн и швартов провис почти до самой воды, от неожиданности я выпустил из рук деревянную стойку дебаркадера. Так я оказался между корпусом дебаркадера и корпусом катера, который рывком стремительно приближался ко мне.

Всё произошло настолько быстро и неожиданно, что я даже не успел испугаться: я видел только испуганные лица моих друзей, матроса на катере-баркасе и чувствовал, что вот-вот и мои ботинки скроются под водой Невы…

Я не успел даже взмахнуть руками, чтобы сохранить равновесие и только инстинктивно успел наклониться в сторону катера, чтобы потом, когда свалюсь с провисшего каната и окажусь в воде, схватиться за обшарпанный планширь борта катера-баркаса.

В это мгновение отбойная волна отразилась от корпуса дебаркадера и сильно ударила в борт катера. Я почувствовал, как канат швартова вдруг сделался твёрдым, упругим, пружинистым и резко натянулся, распрямился, поднимая меня в воздух. Сильный толчок в ноги и я как стрела из лука взлетаю над водой, вылетаю из проёма между корпусами дебаркадера и катера-баркаса, «свечкой» взлетаю в воздух и приземляюсь внутри катера прямо на ботинки моих товарищей…

Всё это произошло настолько быстро, что я даже не успел как-то отреагировать выражением лица, как был сосредоточенно-серьёзным, так и остался. Все, кто присутствовал при этом событии и видел его, сначала охнули, а потом разразились криками, ором и аплодисментами. Многие подумали, что это я сделал специально – показал им цирковой номер-трюк…

Какой «специально»!? Какой «трюк»?! Я еле-еле сдержался, чтобы не описаться от нахлынувшего на меня страха и ужаса…

Валерка Маховик и Лёшка Мусатенко с пониманием отнеслись к тому, что я свалился на них с неба и отдавил им ноги. Они немного потанцевали, а потом с азартом и безудержным веселием стали рассказывать мне, как выглядел с их стороны мой «пируэт над беснующейся водой ночной Невы».

Мне было очень страшно, меня колотило от страха, поэтому я резко оборвал их восторги и сказал, что нам надо подумать, что и как говорить-рассказывать на БПК «Свирепый» о наших приключениях в Ленинграде, теперь страшно стало и моим друзьям…

- Скажем, что нас бросил мичман, что мы потерялись и заблудились в Ленинграде, - сказал импульсивный и ловкий на выдумку Лёшка Мусатенко. – Он же ушёл и нас бросил одних в подворотне!

- Точно! – подтвердил многоопытный Валерка Маховик. – Мы зашли в Елисеевский магазин купить сигарет, а там было много народу и много зеркал, мы там потеряли друг друга, потому что народ начал нас поздравлять и угощать.

- Потом нас пригласили в какую-то подворотню, - продолжал развивать идею Лёшка Мусатенко, - и угостили вином, а потом показался патруль, мы разбежались кто куда.

- А потом мы вернулись другим путём вокруг, но на месте в подворотне уже никого не было, - закончил «нашу историю» Валерка Маховик, и нам пришлось без денег и документов пробираться пешком по дворам и задворкам, минуя патрули, к дебаркадеру и на корабль.

- Главное, что мы дошли до дебаркадера и вовремя явились на корабль и за время увольнения никаких замечаний не имели, - добавил итоговый вывод я к «нашей истории». – Только, ребята, чур, без всяких подробностей, а то «засыплемся». Были, угостили, патруль, разбежались, вернулись, никого, пошли задворками на корабль. Всё!

Так и порешили... Весь оставшийся качающийся путь катера-баркаса от дебаркадера Адмиралтейской набережной до трапа БПК «Свирепый» я мысленно про себя повторял одну единсвтенную фразу, которую я должен был сказать твёрдым трезвым и бодрым тоном: «Товарищ командир! Матрос Суворов из увольнения прибыл. За время увольнения замечаний не имел!», это было самое главное…

Катер-баркас подошёл к спущенным большим сходням-трапу БПК «Свирепый». Как только я ступил на решетчатый настил трапа, прямо в холодную пляшущую воду Невы, которая волнами заливала решётку, я почувствовал себя страшно уставшим, настолько уставшим, что каждая ступенька трапа давалась мне с превеликим трудом.

Ноги мои от напряжения так болели и трусились, что я готов был упасть и только бы не двигаться. Всё тело моё болело так, словно я опять носил мешки с сахарным песком из вагона в машину. В животе и во рту у меня от выпитого коньяка так жгло и горело, что я бы сейчас выпил бы всю воду из реки Невы. Голова моя от осознания местонахождения на родном корабле была настолько пуста, что я испугался – из памяти выскочили все слова, которые я только что усиленно заучивал наизусть и вся «наша история».

На вершине трапа, на палубе БПК «Свирепый» нас встретили дежурный на трапе, старшина 2 статьи, наш годок и товарищ, который помогал каждому тяжело переступить через комингс, почистить подошва ботинок о мокрый, пахнущий карболкой, мат, а некоторым помогал отдать честь кораблю и встречающим офицерам, при вступлении на борт…

Я видел, как тяжело даются Лёшке Мусатенко и Валерке Маховику последние ступени и метр пути на палубу юта нашего родного корабля. Всё моё естество сейчас стремилось туда, на палубу родного корабля, потом через высокий комингс броневой двери в коридор личного состава, потом через родные запахи столовой личного состава дальше по коридору мимо датчиков давления в системе азотного пожаротушения, похожих на женские груди, мимо дверей и люков в боевые посты, к трапу, ведущему наверх в тамбур носовой выгородки и в тесноте этого тамбура к заветной двери в «ленкаюту», где меня ждал мой продавленный поролоновый матрац в чехле, моя мамина пуховая подушечка, подаренная ею во время приезда в Калининград в мае 1972 года и мой сладкий сон, с желанной Феей красоты и страсти, с которой мы бы продолжили танцевать «наш танец»…

Вместо этого, нас встретил грубый, злой и сердитый офицер, дежурный по кораблю, который резко командуя и даже дёргая за рукава наших рубах, подталкивая и пихаясь, выстроил нас вдоль борта спиной к набережной Лейтенанта Шмидта и приказал стоять смирно.

Из-за броневой двери правого борта БПК «Свирепый» вышел низенького роста, набычившийся, с красным лицом и слезящимися от свежего ветра глазами, пахнущий смесью спирта, коньяка, вина и самогона заместитель командира корабля по политической части, капитан-лейтенант Александр Васильевич Мерзляков, который как Черчилль, заложил за спину руки и прошёлся вдоль нашей шеренги, приближая своё лицо со смрадным дыханием к нашим лицам и молча заглядывая каждому в глаза. Взглянул он и в мои глаза и вплотную приблизил своё страшное лицо к моему лицу…

Краем глаза я уловил, что следом за замполитом, на палубу вышел и наш командир корабля, капитан 2 ранга Евгений Петрович Назаров. Его лицо было не таким злым, как у Мерзлякова, а скорее заинтересованным, с выражением любопытства и желания позабавиться. Евгений Петрович Назаров тоже был заметно «навеселе», но, как всегда, держал себя достойно, без показного снобизма, уверенно и спокойно. Действительно, чего ему волноваться, он судит, а отвечают другие…

Замполит вновь прошёлся вдоль нашего строя. Вскоре перед нами, прибывшими с берега на корабль с последней партией моряков-свиреповцев, выстроились все свободные офицеры и мичманы тех боевых частей, моряки которых стояли сейчас вдоль правого борта на юте БПК «Свирепый» и качались на ветру, на волнении и от волнения то туда, то сюда…

В строю офицеров и мичманов напротив я увидел сосредоточенное лицо нашего командира, начальника РТС К.Д. Васильева и сморщенное жалкое лицо полупьяного, болезненного вида мичмана, командира нашей группы моряков, с которым мы начинали нашего сегодняшнее путешествие-приключение.

Замполит отошёл от нас, примкнул к группе офицеров и мичманов и громко предложил каждому доложить или рапортовать, как мы провели день, что произошло в увольнении, как мы оказались вне наших групп и как докатились до самоволки…

- Начнём с Суворова! – приказал он. – Доложите, комсорг, как вы бросили вашего командира, как бросили группу, как организовали коллективную пьянку, как совратили моряков в самоволку!

Каждое слово, каждое обвинение этого человека ударяло меня как молот, вызывало бурю чувств и возмущения, но я сдержался. В голове кто-то больно ударял меня молотком и твердил голосом моего наставника на Севморзаводе Жени Мыслина: «Не слушай выкрики их зала! Тебя провоцируют!».

- Товарищ командир БПК «Свирепый»! – обратился я к капитану 2 ранга Евгению Петровичу Назарову, намеренно игнорируя стоящего передо мной Мерзлякова. – Матрос Суворов из увольнения прибыл в назначенное время и место! За время увольнения замечаний не имел!

Я сам удивился тому, что мой голос на холодном речном ветру зазвенел звонко, громко, чисто и трезво, как и положено бравому советскому военному моряку, а тем более Суворову…

- Не имел?! – с сомнением, с усмешкой и заинтересованно ответил мне Евгений Петрович. – Так напиться и без замечаний?! Не верю…

- Рассказывайте! – потребовал от меня замполит.

Я молчал и решил, что если рассказывать обо всём, то только либо Васильеву, начальнику РТС, либо Назарову, командиру корабля, а рассказывать всем, сейчас и подробно я никому не буду и не хочу, хоть убейте…

- Матрос Маховик! – приказал замполит Валерке. – Выйти из строя!

Валера Маховик, молча и замедленно печатая каждый шаг, шатаясь и чуть ли не падая, вышел из строя и замер перед офицером.

- Доложите, что с вами произошло, почему вы бросили вашу группу и вашего командира?

- Матрос Маховик из увольнения прибыл! – заученно и с трудом выговорил Валерка, который уже начал мучиться коликами в животе. – За время увольнения замечаний не имел!

- Это мы уже слышали! – заорал в раздражении замполит Мерзляков. – Что было в увольнении? Почему вы бросили своего командира группы, группу и ушли в самоволку? Где вы были?

- Я был в увольнении, - удивляясь тупости и непониманию офицера, ответил ему Валерка. – За время увольнения замечаний не имел. Прибыл на корабль в установленное время и срок.

Валерка уже начал сердиться, было видно, как напрягаются его плечи и растопыриваются (не к добру – автор) в сторону локти…

- Встать в строй! – прогнусавил надменно и яростно Мерзляков. – Старшина 2 статьи Мусатенко, - выйти из строя! Ко мне!

Лёшка Мусатенко стиснул напоследок мой кулак и чётко строевым шагом вышел из строя. Только в последний момент, приставляя со стуком ботинок к ботинку, он потерял равновесие и круто пошатнулся, чуть ли не упал.

- Старшина 2 статьи Алексей Мусатенко по вашему приказанию прибыл! – чётко по уставу доложил Лёшка.

- Доложите, - приказал замполит. – Где вы были в увольнении, почему пьяный, как вы могли позволить матросу Суворову бросить командира вашей группы, напоить всех вином и увести всех в самоволку?

- Никак нет! – отчеканил наш друг и боевой товарищ Лёша Мусатенко и замолчал…

- Что значит «Никак нет»? – спросил замполит, не дождавшись полного доклада.

- Никак нет! Не пьяный, не Суворов, не поить, не в самоволку, - кратко ответил Лёша Мусатенко.

- А что тогда?! – изуверски спросил замполит. – Тогда получается, что это вы всех напоили, вы всех заставили бросить вашего командира группы, вы увели всех в самоволку?

- Никак нет! – опять доложил Лёшка, он представился мне солдатом Швейком перед фельдкуратом Отто Кацем.

- Что «никак нет»! – завопил Мерзляков и в группе офицеров и мичманов раздался первый смешок…

- Никак нет! Старшина 2 статьи Алексей Мусатенко из увольнения прибыл! За время увольнения замечаний не имел! – доложил ему Лёшка и смех «в зале» стал слышен явственнее…

- Я это уже знаю! – взревел взъярённый замполит.

- Если знаете, то чего опять спрашивать? – подал голос командир корабля, капитан 2 ранга Евгений Петрович Назаров за спиной у своего замполита.

- Мусатенко, встать в строй! – скомандовал командир корабля.

Лёшка почти бегом и с силой втиснулся между мной и Валеркой Маховиковм, который занял моё место у лееров фальшборта. Я спиной чувствовал, как корчился Лёшка, как он начал возиться, устраиваясь и толкая меня вперёд, к приближающемуся грозному и яростному Мерзлякову.

А.В. Мерзляков подошёл ко мне вплотную и зло шипя, сказал мне прямо в лицо: «От тебя, Суворов, я такого предательства не ожидал»…

- Вот только не надо! Не надо! – громко и возмущённо заявил я.

- Чего «не надо»?! – «вскипел» замполит.

- Брызгать на меня слюной! – в тон ему ответил я и пальцами брезгливо стряхнул со своей форменки невидимые капли ядовитой слюны моего начальника.

Вокруг всё пространство вспыхнуло громким безудержным смехом, смеялись все: командир корабля, капитан 2 ранга Е.П. Назаров, дежурный на трапе, дежурный офицер, мичманы и офицеры вокруг командира, моряки, стоящие рядом и позади меня.

- Ладно, Суворов, - отсмеявшись, миролюбиво сказал Евгений Петрович Назаров. – Расскажите нам свою версию вашего увольнения на берег.

Путаясь и обращаясь к ребятам за подтверждением и поддержкой, сдержанно, но с интересом и небольшой выдумкой, с некоторыми показательными подробностями я рассказал, как мы сошли с радостной надеждой на Адмиралтейскую набережную, как увидели массу праздничного народа, как потом не смогли пробиться даже к памятнику «Медный всадник», как потом долго шли по набережным, мостам и дорогам-улицам к Петропавловской крепости на встречу с каким-то другом нашего командира-мичмана, как крепость оказалась закрытой на спец-обслуживание каких-то «высоких гостей», как мы потом опять шли по каким-то задворкам и кучам строительного мусора дворами-колодцами, как вышли к сказочному магазину купцов Елисеевых, а потом 20 минут ждали нашего командира-мичмана, который сказал нам: «Стойте здесь в подворотне и никуда не уходите» а сам «слинял», как на нас вышел гарнизонный патруль и мы прятались по подъездам, как потом два офицера и одна женщина на лестничной площадке поделились с нами глотком «портвейна» из горлышка в честь нашего праздника, а потом указали нам дорогу, как обойти патрули и выйти снова к Елисеевскому магазину, но с другой стороны улицы, как мы шли по указанному пути и заблудились, как спрашивали у ленинградцев дорогу и как нас привечали и угощали, как мы без денег и без документов, всё же сумели найти безопасный путь и выйти к дебаркадеру на Адмиралтейской набережной, как, наконец-то, сели в катер и вот мы, не получив ни одного замечания, стоим на пронизывающем холодном ветру, не евши, не пивши и не отдыхавши, и терпим несправедливые упрёки в том, что мы не делали…

Всё это я рассказал уже почти трезвым и хорошо поставленным голосом, художественно, с выражением, с паузами и обертонами, с чувством, с толком, с расстановкой, даже «со слезой во взоре», и всем присутствующим мой рассказа, моя история явно понравилась.

- Ваш командир группы, мичман, - сказал мне командир корабля, капитан 2 ранга Е.П. Назаров, - вернулся на корабль один, в непотребном состоянии и заявил, что вы, матрос Суворов, подбили всю группу на самоволку, на то, чтобы бросить своего командира и увести всех в неизвестном направлении. Было?

- Никак нет, товарищ капитан 2 ранга! – твёрдо и с возмущением заявил я командиру БПК «Свирепый». – Я в принципе не мог этого сделать, вы же знаете, как я отношусь к морякам-свиреповцам. Моя ошибка заключается в том, что я слишком доверился мичману, у которого кроме удовлетворения своих интересов не было больше ничего общего с нами. Причина всему – стечение обстоятельств…

Я сам себе удивился, насколько трезво, чётко и логично ответил я командиру корабля, в спину мне одобрительно ткнулись несколько кулаков от ребят…

- Дело в том, - уже спокойно и деловито сказал нам командир БПК «Свирепый», - что от вашей группы на берегу остался один человек, и никто не знает, где он находится в городе. Это молодой матрос, «салага» (командир назвал фамилию матроса – автор) и вы все за него в ответе.

- Товарищ командир, - горячо обратился я к Назарову. – Прикажите подать катер к трапу, мы сойдём на берег и найдём его!

Лёшка Мусатенко и Валерка Маховик из-за моей спины в голос поддержали меня, другие матросы, стоящие с нами на пронизывающем холодном ветру с Невы, тоже в голос стали просить командира БПК «Свирепый» отпустить их на берег с приказом найти в ночном Ленинграде молодого матроса. Пропажа «салаги» в большом городе – это уже было серьёзное ЧП…

- Вы хотите, чтобы вместо одного пропали ещё несколько человек? – резонно спросил нас командир корабля. – Нет уж, стойте и ждите, его уже ищут…

В это время к большим сходням подошёл рейдовый гарнизонный катер-баркас с офицерами и мичманами на борту. Они поднялись по трапу и доложили командиру корабля, что на набережной и на дебаркадере не осталось ни одного матроса, ни с крейсера «Железняков», ни с БПК «Свирепый», только гарнизонные патрули, милиция и «ночные бабочки» Ленинграда.

Евгений Петрович поморщился от этого упоминания «ночных бабочек» и в отместку приказал этой группе офицеров и мичманов выстроиться на палубе полуюта перед первой башней артустановки лицом к нам, матросам, стоящим на открытом месте у фальшборта, спиной к берегу.

Так и стояли мы уже в холодной и сырой ночи, освещаемой только фонарями на набережной Лейтенанта Шмидта и прожекторами на штангах, вынесенных далеко за борт, чтобы красиво освещать корпус и силуэт нашего БПК «Свирепый».

Оказалось, что от всего экипажа БПК «Свирепый» не хватает двух человек - мичмана Волкова и молодого матроса, «салаги», фамилию которого я не помню. Нам, матросам и старшинам, стоящим напротив офицеров и мичманов, грело душу осознание того, что не только мы, матросы, теряемся в увольнении, но и мичмана.

Примерно в половину второго ночи к трапу со стороны противоположного берега причалил быстроходный милицейский катер на подводных крыльях. Дежурный на трапе встретил катер уставным окриком: «Стой! Кто идёт!»…

С катера, на котором виднелся скрюченный в позе эмбриона голый маленький человек, со смехом и доброжелательно крикнули: «Принимайте вашего вице адмирала!». Голый человечек поднялся на ноги и мы все увидели нашего старшину команды радиометристов артиллерийских, мичмана Игоря Владимировича Волкова.

Игорёк Волков бодро босиком поднялся по трапу, на его верхней площадке надел на голову свою мичманскую фуражку с высокой тульёй, переложил ворох своей одежды, стянутой каким-то концом-шнурком себе подмышку, отдал честь кораблю и шлёпая босыми ногами по холодной стальной палубе, подскочил к командиру корабля и бегая глазками, резво доложил…

- Товарищ капитан 2 ранга, мичман Волков из увольнения прибыл. За время увольнения замечаний не имел! Разрешите встать в строй!

- Идите внутрь! – приказал ему Назаров. – Оденьтесь и приходите!

Игорь Волков, провожаемый смешками и обидными возгласами, деловито юркнул в проём водонепроницаемой двери рядом с первой артустановкой и больше мы его не видели…

- Где и как вы его нашли!? – крикнул Назаров водным милиционерам.

Катер уже отходил от сходней БПК «Свирепый» и какой-то офицер-милиционер с блестящими погонами крикнул…

- Ваш мичман плыл вплавь к вашему кораблю с Университетской набережной. Одежду привязал себе на голову и плыл, а течение его уносило под мост. Он у вас молодец, не ругайте его, вице адмиралом будет, точно!

Нам всем стоящим на палубе юта в эту ветреную и промозгло холодную влажную ночь, уже достаточно было времени, чтобы почти полностью протрезветь, хотя я ещё продолжал глядеть на окружающий мир, прищурив один глаз, чтобы не двоилось. Мы живо обсуждали вполголоса случившееся, наш маленький мичман Игорёк Волков сразу же стал «на голову» авторитетнее.

Примерно к двум часам ночи к нам пришёл здоровый флотский голод, захотелось есть, а по условиям погоды, и выпить. Мои друзья за моей спиной уже начали толкать меня в спину и голосом Валерки Маховика предлагать шёпотом, который был слышен и «на галёрке», от которого командир корабля, капитан 2 ранга Е. П. Назаров улыбался, а замполит, капитан-лейтенант А.В. Мерзляков вздрагивал, как конь от удара бичом…

- Суворов, - предлагал мне Валерка Маховик. – Сейчас подойдёт рейдовый катер. Прыгаем в баркас, на берег, находим «салагу» и возвращаемся на корабль героями…

- Точно! – вспыльчиво и радостно поддерживал его дрожащий то ли от холода, то ли от возбуждения Лёшка Мусатенко. – Прыгаем в катер, на берег и гуляем до утра!

Лёшка так часто предлагал и требовал это самое «Гуляем до утра!», что дежурный по кораблю приказал нам поменять место нашего отрезвляющего стояния, мы переместились ближе к первой артустановке, к оставшимся качающимся и лечащимся на прохладном ночном ветру с Невы нетрезвым мичманам.

В этот самый момент, в светлом круге от фонаря на столбе на набережной Лейтенанта Шмидта показалась сгорбленная одинокая фигура бредущего матроса. Он шёл, обречённо опустив голову, почему-то со стороны моста Лейтенанта Шмидта и поравнявшись с нами, увидев нас, стоящих и ждущих его на палубе БПК «Свирепый», вдруг вскинулся, всплеснул руками и завопил что есть мочи…

- Эй, на «Свирепом»! Это я! Это я! Заберите меня отсюда!..