Сказка

Сказка.
 Было это в те времена,  когда лев был падишахом,  тигр везирем,  волк ясаулом,  а лиса глашатаем...
Солнце опускалось к барханам и пора было делать остановку в пути. Верблюды останавливались,  люди спешивались и разгружали животных. Готовились к ночной стоянке. До предгорья, где заканчивалась пустыня, было еще целый дневной  переход и все еще нужно было беречь воду, поэтому путники не стали готовить пищу,  удовольствовавшись вяленным мясом,  запеченными в песке яйцами,  сухими лепешками и водой. Караван-баши делил свою трапезу с огромным псом,  который сопровождал его во всех странствиях. Никто не помнил его настоящего имени и окликали по-персидски Рахдони, то есть Путеведец. Да, он знал эти дороги, он мог учуять надвигающуюся песчанную бурю за много дней до того, как она начнется, обвалы и сели в горах,  раньше, чем начинали пугаться кеклики, знал каждый оазис в пустыне и каждый куст и камень на путях, ведущих из Рума в Чин и Хиндустан. Рахдони был еще не старым, но уже вполне зрелым мужем, трудно было более точно определить возраст по его суровому, выжженному солнцем и ветрами, лицу. Его пес, неизвестной породы, больше похожий на горного медведя, чем на собаку, ластился к нему, как щенок. Больше, судя по всему, у этих двух существ на свете никого не было. Ночи в пустыне холодные и пес улегся греть своего хозяина. Купцы разлеглись рядом со своими товарами и верблюдами, развернув канаты из конского волоса вокруг себя. Это должно было предохранить их от змей и скорпионов. Все стихло. В полночь пес носом ткнул в бок, Рахдони проснулся и шепотом спросил:
  - Что случилось, Хирс?
 Животное вытянуло шею и так же тихо буркнуло. Караван-баши тут же поднялся на ноги и стал будить спящих. Купцы неохотно просыпались и вставали на ноги. Рахдони дождался когда соберутся все, чтобы не пересказывать каждому по отдельности то, что он хотел объявить, потом начал:  
 - В двух-трех фарсангах отсюда отряд всадников. Не могу сказать, куда они направляются и с какой целью, но полагаю, что наткнувшись на нас, они будут непрочь пограбить. Места дикие, власти здесь ничьей нет, так что у нас нет защиты, а у них страха. Я предупреждал, что не стоит пытаться сохранить медяки и терять золотые, нужно было нанять охрану получше. Так что, почтенные купцы, стоит самим взять в руки мечи, иначе нас перережут как кур.  
 - А ты не преувеличиваешь, Путеведец? - спросил толстый купец с рыжей крашеной бородой, - если они так далеко, как ты говоришь, откуда ты вообще знаешь об отряде?  
- Спроси у своих товарищей, ходивших со мною раньше, часто ли я ошибаюсь, почтенный, - не меняясь в лице, ответил караван-баши, - мой пес учуял опасность. Ветер идет с той стороны, значит, опасность он чует издали. Из-за большой дружины, которая побрезгует нами, выдвигаясь на войну, или совсем уж маленькой шайки, которая не решится на нас напасть, он не стал бы меня будить. Возможно, они пройдут мимо и не пересекутся с караваном, но надеяться на это не стоит. В пустыне троп нет, но дорога одна - самый краткий путь. Надо подняться сейчас, пройти фарсанг в сторону, до рассвета. На рассвете будет ветер и занесет наши следы песком. Это задержит нас на полдня, к тому же не даст уверенности, что нас не найдут и не догонят, но хоть что-то.   - А если разбойники все же до нас доберутся? - спросил молодой купец, который впервые без отца и братьев отправился далекий поход.  
- Тогда останется только взяться за мечи, - без изменения в голосе ответил Рахдони, его перебил рыжебородый:  
- Нет уж, мы купцы, а не воины, мечом я владею, но куда хуже, чем любой из разбойников. Откупимся, не впервой.  
- Откупиться можно от хозяев земли, по которой едешь, в пустыне хозяев не бывает, это не степь, - покачал головой караван-баши.  
- Нет уж, - рыжебородый поморщился, - никто не откажется от взятки.  
- Верно, только вот все ваше добро куда больше чем любая их его частей. Ладно, я предупредил, а вы слышали.
К рассвету караван успел уйти на целый фарсанг в сторону, но как и предсказал караван-баши, разбойники выследили его, у них тоже были псы. К полудню отряд показался за барханами. По одежде можно было определить, что это кочевники, понятно было, что в пустыню они забрались в поисках добычи, купцы здесь проходили часто, так что не рискуя самим оказаться в плену у погибельного солнца, можно было взять добычу и уйти в родные степи. Разговаривать никто не стал, разбойники сначала осыпали караван потоком стрел, потом двинулись лавиной с криками и свистом, размахивая кривыми мечами. Пятерых охранников, нанятых купцами для сопровождения изрубили сразу, купцы упали на песок, ожидая, что их не тронут. Рахдони продолжал драться один. Впрочем, не совсем один, с ним рядом сражался его Хирс. В шкуре пса торчало с полдюжины стрел, но он все еще бросался на врагов, стаскивая их с низкорослых лошадок за ноги и перегрызая глотки. Вокруг Рахдони тоже валялись убитые враги, его меч порубил и продырявил многих. Но что может сделать один человек против хоть и маленького, но войска? Он не успел увернуться от копья и свалился на песок с пробитой грудью. Кочевники вязали купцов, по-хозяйски ощупывая и людей и тюки. Все товар, все продадут на ближайшем базаре скопом, не особенно торгуясь. Мертвых и раненых пинали ногой, пытаясь проверить, не нужно ли добить или же он может выжить, а значит его можно будет продать. Раненый Хирс не давал подойти к своему хозяину.  
- Может быть добить собаку?  - спросил один из кочевников своего вождя.  
- Не надо, пес проявил верность и доблесть, а это вещь драгоценная. Пусть живет, если выживет.  
- А что с хозяином его делать? Опасный враг и, кажется, только ранен.
Вождь подошел, приговаривая "тшшш" и показывая собаке что несет воду. Хирс сел. Кочевник осмотрел рану Рахдони, полил ее водой, достал из за пояса склянку, набрал из нее вонючую вязкую мазь и приложил ее к ране, сверху прижав ее тряпкой. Подошедшие воины попытались взять раненого, но пес тут же вскочил. Вождь кочевников опять попытался успокоить собаку, но не смог, Хирс встал в угрожающе рыча. Кочевник дал знак своим, чтобы отошли и сам отошел.  
- Оставьте ему коня и воды. Если будет воля Неба, выживет, нет - сдохнет.  
- Зачем? - удивился один из его подручных, - он враг, убил наших людей и будет наследовать их коней?  
- Не быть тебе ханом, если не понимаешь. За доблесть в бою наказания нет. Доблесть вещь редкая, за нее награждать надо даже врагов, когда бой закончился.
Кочевники с добычей удалялись. Наступил вечер, солнце заходило за горизонт, жара спала. К ночи Рахдони очнулся. Осмотрелся и, преодолевая боль и немощь, взобрался на коня. Раненый пес, в котором еще торчала одна стрела, которую он не смог вытащить из себя зубами, поплелся за конем, несущим его хозяина. Тот кажется снова потерял сознание и собака погоняла лошадь вперед, в сторону гор. Тропа, ведущая в урочище между гор поросла невысокой травой. Низкий ковыль, одуванчики, спорыш. Поздней весной трава еще совсем зелена, ее еще не опалило солнце. Трава не ощипана, видно никто не гоняет по этому пути стада, не ездят здесь телеги, не идут караваны. По тропе рысью идет одинокая лошадь, погоняемая огромным псом. Всадник совсем упал на спину коня, вцепившись в забытьи в уздечку одной рукой. Тропа вывела в открытое место. С гор стекал ручей, расширявшийся у подножий и стекавшийся в небольшую речку. Вокруг на все урочище раскинулся зеленый ковер разнотравья,  обильно перемежающийся красными цветками мака. Посреди этого великолепия стоял огромный камень, плоский на верхушке, будто стол. На вершине этого исполинского престола восседало странное и страшное существо. Он сам был похож на глыбу из валуна, отколовшегося от горы, десяти локтей роста, но с камнем его было не перепутать. Обнаженный по пояс, он словно состоял из дыма и огня, его тело колыхалось, подобно пламени, оставаясь при этом неподвижным. Удивительно, но это тело было совсем не похоже на стройные языки костра, великан был грузным, его брюхо свисало на шаровары. Но и рыхлым толстяком он не был, его руки были могучи, то, что казалось мышцами, было подобно бронзовым шарам. При всем желании, его нельзя было назвать красавцем. Глаза навыкате, толстые, оттопыренные губы и вывернутые ноздри. Дополнялась картина здоровенными мочками ушей, свисавших на плечи.  
- Охо-хой! - голос великана раздался подобно лавине с камнепадом, - Не сметь никуда идти! Стоять!
Животные и так уже замерли, не решаясь идти вперед и еще больше боясь спасаться бегством. Чудовище спрыгнуло со своего седалища, с ловкостью, которую никак нельзя было ожидать у столь грузного существа. В два прыжка исполин оказался у коня. Хирс как очнулся, поняв что его хозяину угрожает опасность, он попытался вцепиться в наступавшего, но его челюсти не смогли ухватить плоти.  
- Не бойся, - тем же грохочущим голосом, но куда более приветливо отозвался хозяин урочища, - я его не съем.
Великан рассмеялся, будто сказал какую-то невероятно смешную шутку. Своими ручищами он поднял Рахдони с коня и утащил на свой валун. Что случилось потом, не смог разглядеть даже Хирс. Чудище стало носиться по всему урочищу словно ураган, взлетая к горам и опускаясь вниз. В несколько минут он обернулся назад, в его руках были пучки каких-то трав, которые он сжал в кулаках так, что из них потек сок, прямо на рану Рахдони. Затем так же травяным соком он смочил губы караванщика и стал кружиться вокруг него, выкрикивая странные слова на неизвестном языке. Спустя некоторое время после этого дикого танца, великан перенес раненого и положил рядом с собакой.  
- Грей, - рявкнул он на пса.
Хирс послушно улегся. На следующее утро Рахдони очнулся с ноющей болью и зудом в груди. Он с удивлением посмотрел на место раны, но нашел там только затянувшийся рубец, окруженный красным пятном. Его собака стояла над ним и вылизывала ему лицо. Конь смирно пасся рядом.  Караван-баши погладил пса, отодвинул его и медленно поднялся с травы. И тут он увидел великана и впал в ужас.  
- Ага, пришел в себя, - прогремело чудище, - ну рассказывай кто ты?
Человек застыл, и подавляя в страх, укрепляя волей голос ответил:  
- Меня зовут в этих местах Рахдони, я караван-баши, на нас напали, последнее что я помню, это то, как копье вонзилось в меня. Я не знаю, как я здесь оказался. Я не хотел нарушать твой покой, почтенный...  
- Я дэв. Не понимаешь? Джинн, снова не понимаешь? Шэд? Ну на каком языке тебе сказать чтобы понял?  
- Я понял все три.  
- Хо! Персидский, арабский и еврейский. Никак ты из сынов Израиля? Я знавал когда-то некоторых из твоих предков. Впрочем, судя по твоему облачению и занятию, вряд ли то были твои прямые предки. Имени своего я тебе не скажу, нечего тебе его знать, да и ты мне соврал, назвав прозвище, а не имя. Правильно, не говори, я не в обиде.
Рахдони одновременно в голову пришли две мысли, от которых его стало знобить, как при лихорадке. Этот шэд его вылечил. В этом нет сомнений, больше некому. Но он тут же вспомнил, что много раз слышал об Урочище Дэва. Преданиями о нем полнились эти места. Много пахлаванов отправлялись сюда, чтобы очистить короткую дорогу через горы от злобного великана, но все они погибли, лишь слухи долетали о том, что дэв загадывает каждому путнику загадки и наказывает смертью за недогадливость. Не вылечил ли его самого это чудовище лишь для того, чтобы потешившись вдоволь убить так же, как убивал всех до него. Биться с людьми ему приходилось многократно, защищая свой караван, но биться со существами, чьи тела сотканы из огня, ему не приходилось. Он не царь Соломон, чтобы у него была надежда одолеть демона, он всего лишь один из далеких потомков великого царя и мудреца, который не сравнится со своим предком ни во власти, ни в мудрости. Может попробовать действовать хитростью? Но дэв ему не угрожал еще, наоборот спас. Будет неблагодарностью отплатить ему злом.  
- Э, сейчас ты назовешься потомком Шломо и попытаешься напомнить мне, что случилось с Ашмодаем, - расплылся в улыбке дэв, очарование этой улыбки можно сравнить разве что с оскалом тигра.  
- Нет, почтенный шэд, - ответил Рахдони, - я действительно потомок этого великого царя, мир ему, но у меня нет его знаний и силы. И запугать тебя мне нечем. Даже будь со мной мой меч, я хорошо понимаю, что он бы мне не помог. Позволь спросить, однако, зачем ты меня спас?  
- Верно люди говорят, - ответил хозяин урочища, - правда хитрее любой хитрости. Я давно не играл в загадки и мне нужен напарник для игры. Ты выглядишь неглупым, похоже с тобой будет забавно поиграть.  
- Так предания все же правы, - задумчиво произнес гость.   - В чем-то да, в чем-то не очень. Я предлагаю каждому путнику поиграть со мной, но почему-то почти все сразу кидаются на меня с оружием в руках. Люди глупы и не забавны. И находят смерть там, где могли бы найти игру.  - Так ты не заставляешь людей ставить на кон собственную жизнь? - удивился Рахдони.  
- Ради чего, позволь спросить? Ну подумай своей головой. Будь мне интересно убивать, я бы смог разнести все окресные селения на много фарсангов вокруг. А они себе живут и в ус не дуют. Моя работа - разрушение, это правда. И мне моя работа по душе. Вот представь себе, надо все дунуть на ветер так, чтобы его поток пришелся точно одну точку на камне величиной чуть больше двух песчинок. Он сдвинется ровно настолько, чтобы добавить веса камню побольше, на котором он лежит. Этот камень покатится с горы и унесет за собой точно определенное количество камней и валунов, ровно настолько, чтобы уничтожить дорогу, по которой захочет проехать войско падишаха, способного завоевать весь мир, а задержка в продвижении будет стоить ему жизни. Разве не красота? Разве не искусство? А загадки с проходими - так, развлечение. Но нападать на меня никому не позволено. Так можно и всякого почтения лишиться. Рахдони с удивлением смотрел на дэва.  
- Я бы с удовольствием поразгадывал загадки почтенного дэва, но я ослаб и мне нужно что-нибудь поесть, если мне будет позволено половить рыбу в твоем ручье, а потом зажарить ее и съесть, то после я мог бы поиграть.  
- Э, одну, самую простенькую, а? А я тебе сам наловлю рыбы, пока ты думаешь. Гость кивнул, и шэд продолжил:  
- Слушай.
Горше яда, слаще меда,
 Всех кружить ее природа, Переменчива как ветер,
 Но милей всего на свете.
Великан унесся к ручью и скоро прибыл назад с охапкой рыбешек. Тем временем, Рахдони собрал хвороста и развел костер. Поставив рыбу на шампуры, он поднял глаза на дэва и сказал:  
- Я понял,  это женщина!  
- Правильный ответ - жизнь, - ответил хозяин, - но, согласен, это допускает двойное толкование.
 До самого вечера они загадывали друг другу загадки и по-детски радовались, когда отгадывали чужие, а другой не мог отгадать их собственные. К вечеру начали обсуждать, куда завтра отправится караванщик.  
- Отсюда одна дорога через горы, - сказал хозяин Урочища, - но она опасна, куда опаснее, чем встреча со мной.  
- Что может быть опаснее тебя, о, могущественный?  
- Льстец! - улыбнулся дэв, - Страшнее меня та, кто живет за перевалом. Там, в долине, среди гор стоит Пэри-Калъа, Замок Пэри. Владеет им волшебница из рода пэри. Власть ее велика, а природы ее никто не знает, слухи ходят разные, но никто ничего не знает наверняка. Возможно ты и проскочешь мимо незамеченным, но если тебя заметят, жди беды. Другая дорога - это вернуться, откуда ты пришел, в пустыню, и попытаться обойти горы вокруг. Но ты еще слишком слаб для таких переходов. Оставайся здесь, ты поправишься, наберешь побольше воды, насушишь рыбы и поедешь себе круг гор.

День начался с рассветом. Караван-баши оседлал коня, попрощался с гостеприимным хозяином и, свистнув Хирсу, отправился в путь. Через перевал перебрались быстро, в полдень им открылась долина Пэри. В центре стоял сад, а в центре сада - замок. Надо обойти так, чтобы сторожа ничего не заметили. Рахдони спешился, взял коня за уздечку и двинулся в сторону склона горы, где росли миндальные деревья. Из под ног вспорхнул кеклик. Путник двинулся далее, стараясь остаться незамеченным. Потом началось нечто странное. Куда бы не шел он, получалось, что он идет прямо к саду. Он поворачивал в горы, пытался вернуться назад,  но каждый раз сад оказывался лицом к саду. В конце концов стало понятно, что ему не избежать этого пути, и Рахдони, вздохнув, пошел в сторону замка. Он прошел через сад, полный цветов, виноградных лоз и вишневых деревьев. Пение соловьев, слагающих свои песни об алой розе, и запах этой самой розы кружил ему голову и в замок он вошел словно опьяненный звуками и ароматами. Он прошел в зал, стены которого были украшены резным ониксом, а купольный потолок сверкал золотой росписью. К нему подбежали две лани и увлекли за собой в помещение поменьше и поуютнее. Там в центре был растелен дастархан, на котором стояли всевозможные яства и напитки. Рахдони сел и омыл руки. Вид и запах блюд дразнил его, но надежды на то, что это все приготовлено по правилам, принятым у потомков Израиля, не было, и он ограничился миндалем, сухофруктами и водой со снегом. Воздух наполнился ароматом цветов. Путеведец поднял глаза и увидел ее. Это воистину была пэри, какими их описывают сказки и предания. Высокая, почти с него ростом, статная, с мягкой поступью,  и косами, почти достигающими пола. А глаза... они убивали сыновей Адама, словно стрела, напоенная сладким ядом. Под темными, точно очерченными бровями. Огромные, словно два темных озера. Бархатные, как крылья мотылька. Насмешливые и лукавые, как у лисы, и одновременно томные, как у лани. Полуприкрытые длинными темными ресницами, которых никогда не касалась сурьма, они вдруг распахивались, унося на кончиках ресниц смелость и разум мужчины. Пэри прекрасны как утренняя заря и опасны как аспиды. Эта превосходила своих сестер и в том, и в другом.  
- Мир тебе, путник, - молвила дева с пьянящей улыбкой, - это угощение я приготовила для тебя, почему же ты не ешь? Хочешь я отведаю первой, это не отравлено. Пэри улыбнулась так, что вокруг все словно засверкало лучами этой улыбки.
Рахдони встал и поклонился:  
- Мир тебе, госпожа, - ответил он, - прости мне мою неучтивость. Но я не могу есть ничего из того что здесь есть, вера моя запрещает мне.  
- Здесь нет ничего запретного, ни для сыновей Ирана, ни для сыновей Индии.  
- Я не принадлежу к ним.  
- Из какого же ты племени, что боишься оскверниться едой? Не из сыновей ли ты Израиля? Но и тогда здесь все чисто для тебя.  
- Ты знаешь, что запретно для еврея? - удивился караванщик.  
- Да, ешь спокойно, мой хлеб испечен дочерью Сиона.  
- Ты держишь рабыню-еврейку?  
- Ты непроницателен. Горе народу, который заботится о вкушении чистой пищи, но забыл, что нужно заботиться о своих плененных дочерях. Мое имя Оснат. Я из дочерей изгнанников Иерусалима. Двенадцать лет мне было, когда на караван моего отца напали и убили всех мужчин, которые там были. Остались только женщины и дети, которых продали в рабство, ибо никто не заплатил выкупа за нас. Я попала к перекупщику, который продал меня пэри, что и воспитала меня.  
- Подожди, но разве можно стать пэри? - ошеломленно спросил Рахдони.  
- А ты думаешь пэри - это народ, подобный дэвам, джиннам и ифритам? Нет. Пэри становятся обычные девочки, которых обучают своему искусству старшие и опытные кудесницы. Каждая берет себе одну, редко двух учениц за свою жизнь. Семь лет живет девочка в услужении, пока сама не перенимает все умение и мудрость воспитательницы.  
- Прости, я не знал. И прости за то, что не спасли и не выкупили тебя. Я виноват, хотя не слыхал ни о твоем отце, ни о тебе. Я принимаю вину, поскольку боль наших сестер всегда на нас. Позволь мне отвезти тебя в город, где есть община сынов Израиля, чтобы ты могла воссоединиться с народом.
Пэри усмехнулась.  
- Как звать тебя, спаситель?  
- Меня зовут Шломо, хотя в этих местах меня называют Рахдони.  
- Ты смел, называя колдунье свое подлинное имя. Но ты смешон, полагая, что я откажусь от могущества, приобретенного годами учения, ради того, чтобы стать кухаркой в городе,  - нижняя губка пэри капризно скривилась, - спаси сначала себя, если сможешь. И своих друзей-купцов, которых потерял по дороге.  
- Я не боюсь за себя, мне не может ничего грозить в доме еврейки, - сказал Рахдони и добавил, - даже если она и забыла о том, кто она. Свой караван я и вправду должен спасти. Но это не мешает тому, что я тебе предложил. Отсюда день или два пути до Самарканда, где живет большая община изгнанников Израиля. Там я оставлю тебя и соберу денег,  потом отправлюсь к кочевникам и договорюсь с ними о выкупе. После этого, я отвезу тебя в любой из городов, где возможно у тебя осталась родня. Не может быть, чтобы молитвы и песни твоего детства тебя не звали вернуться.  
- Не сбыточно, ни то, ни другое. Твои купцы сейчас не у кочевников. Разбойники сами стали добычей, вместе с купцами. Аждахо, крылатый дракон захватил и тех, и других. Он питается баранами и козлами в этих горах, но для роста его силы и могущества, ему нужно поедать людей. Тебе не спасти их.  
- Клянусь всем святым, что у меня есть, я спасу их. Клянусь Святым, Благословен Он, я вернусь за тобой и увезу тебя к людям.  
- Не клянись, или твоя вера не позволяет есть запретное, но разрешает давать напрасные клятвы?
- Прости, госпожа, но твои чары настолько сильны, что я забываю о том, что дозволено, а что нет.  
- Тем меньше оснований верить твоим клятвам.
Шломо смутился. Потом заметил, что рядом лежит рубаб и, взяв его в руки запел:
И тут я понял, что пропал,
Что утонул в глазах голубки,
Что я рабом покорным стал
Её капризной нижней губки.
О чем он пел ей, о розах и соловьях ли, о ее бровях, подобных молодому месяцу или о возвращении горлинки в родное гнездо, не знает никто, кроме них двоих и рубаба, но песни лились до полуночи. А потом, две лани отвели его в палаты, где он проспал до утра. Утром его пригласили к завтраку, а потом Оснат отвела его в закрытую залу, где, как ни удивительно увидеть это в замке пэри, хранились доспехи, мечи, копья, луки, щиты.  
- Если ты готов исполнить свою клятву, здесь есть то, что может тебе помочь.
Рахдони любил оружие и неплохо разбирался в нем, он водил караваны с работой лучших кузнецов от Чина до Рума. Но тут его глаза увидели такое, что у него захватило дыхание. Он выбрал себе тяжелый панцирь, щит, копье и шлем персидских пахлаванов, согдийский меч и составной туранский лук.   
- Твоя лошадка хороша и вынослива, - сказала Оснат, - но она не годится для боя с Аждахо, здесь нужен другой конь, который был бы быстр и легок как ветер и тверд как скала. Познакомься с моим Тулпаром. Язычники называют его Небесным Скакуном. Если будет нужда, хлестни его шелковой плетью и он поскачет по воздуху.
Еще до полудня Рахдони в сопровождении Хирса вышел в сторону Урочища Дракона. Очень скоро цветущие горы сменились черными скалами, на которых не росло ни кустика, ни травинки. Лишь макушки их белели вечным снегом. Даже солнце в этих местах выглядело как тень, бледная, унылая тень того солнца того могучего светила, которое сопровождало путника до сих пор. Тропа сузилась, слева оказался обрыв, открывающий черную бездну, на дне которой клокотал поток. Потом был резкий поворот, дорога снова расширилась и резко пошла вниз, перед взором обнажилась ложбина между скал, устланная камнями. На противоположном конце ее зияющей пастью открывалась пещера. Хирс побежал вперед, попытаться по запаху понять, что происходит внутри пещеры. Но не достиг он и середины пути, как из темноты входа появился он, Аждахо. Подобный горе, с чешуей чернее тьмы и ярче молнии, с крыльями, закрывающими солнце, с ядовитым дыханием, отравляющим все живое вокруг, с темным пламенем и дымом, извергаемыми из его пасти. Дракон вышел навстречу так стремительно, что Хирс, поджав хвост вернулся к хозяину, продолжая урогожающе рычать. Аждахо встал на задние лапы, оперся на хвост и расправил крылья.  
- Кто посмел прийти в мои владения не спросив разрешения у их владыки? - Голос Дракона был глубок и силен, внушал страх, но не отвращение - Кто ты такой, маленький человечишка, бросающий вызов мне, древнейшему из ужасов, населяющих эти земли, Аждахо из рода драконов!  
- Я - Рахдони, человек из рода людей. Ты захватил моих спутников и моих врагов. Я пришел просить тебя вернуть мне то, что принадлежит мне.  
- Мальчишка! Здесь все принадлежит мне. И везде, где я того захочу. Ибо я - Аждахо, сеятель смерти, пожиратель плоти. И ты принадлежишь мне, раз так неразумно пришел ко мне в гости. Дракон взмахнул крыльями так, что камни стали осыпаться с гор, и взлетел в воздух, в два взмаха его морда оказалась на расстоянии двух копий от Шломо. Дракон сел, раззевая пасть. Хирс ринулся вокруг и вцепился в хвост ящера. Тулпар встал на дыбы и потянулся вперед, Рахдони выставил копье, но близость к дракону не позволила взять необходимый разбег, копье просто ткнуло чешую, словно палка, ударившая скалу. Всадник погнал Тулпара взять разбег и снова кинулся на Аждахо. Чудом, а точнее быстротой скакуна, удалось избежать огненной струи, которую выпустил враг. Но копье, вонзившееся в грудь ящера обломилось о прочную броню. В этот момент дракон вывернул шею назад, пытаясь обдать огнем докучливого пса, грызущего его каменный хвост. И в этот мгновение Рахдони заметил зазор в чешуе между горлом и туловищем, необходимый для того, чтобы шея была подвижной. Хирс отскочил, уклоняясь от огня и выпустил хвост. Дракон снова повернулся к человеку. Рахдони уже был на некотором расстоянии и натягивал лук. Но выпустить стрелу он не успел, новое пламя из пасти Аждахо спалило лук и обожгло пахлавана, раскалив его доспех до красна. Шломо стегнул Тулпара и, вынув меч из ножен,  погнал на дракона. Для выпуска пламени у того не хватало немного времени, к тому же пес снова схатил железной хваткой его хвост. Ящер взмахнул хвостом, отбрасывая Хирса на камни, но мгновения были утрачены и всадник был уже совсем близко от него. Взмах меча и лезвие точно вошло между горлом и туловищем. Ударом лапы Аждахо сбил человека с коня и вбил его в землю. Но было поздно, черная кровь вытекала из раны на шее, отравляя все, к чему она прикасалась. Поток этого яда достиг и поверженного Шломо. Камни оставались черны, только вершины гор блестели белым снегом. Но дымка, скрывавшая солнечный свет ушла, и в небесах загорелось золотом светило. Испуганные люди выходили из пещеры и осторожно подходили к лежавшему ящеру, далеко обходя лужи его крови. В одной из них лежало тело пахлавана, обожженное огнем и напоенное ядом. Склонившись, проходили вереницей вперемежку кочевники и купцы, не смея вступить в черную жижу. Затем они стали возвращаться в сторону пещеры, рядом с которой начиналась тропа, за перевалом разделявшаяся на две дороги - в степь и в город. Рядом с драконом, на камнях, поскуливая,  валялся огромный пес. Недалеко от него стоял скакун, тряся головой. Когда в урочище не осталось людей, внезапно с гор, словно с небес по воздуху, стал спускаться всадник на белом коне. Его доспехи сияли серебром, отражая солнечные лучи. Его конь перешел на шаг, подступая к Рахдони. Черная кровь расступалась под ногами его скакуна. Серебряный всадник склонил копье и ткнул им поверженного пахлавана.  
- Вставай, дохлое мясо! - словно протрубил незнакомец -  Клятвопреступников не принимают ни Небеса, ни Преисподня. Вставай и иди, выполняй свою клятву.
 Шломо медленно открыл глаза, перед ним стояло белое марево. Когда в глазах прояснилось, он увидел над собой только голубое небо и золотое солнце. Потом он улышал над собой скуление пса и фырчание коня. Через некоторое время он смог подняться и Тулпар присел, чтобы хозяин мог взобраться на его спину. Хирс стоял рядом. Еще через мгновение они втроем побрели назад, по направлению к Урочищу Пэри.