Воровка
Старые мелодии. Они уносят в детство. Многое стёрлось, притупилось в памяти, но мысль скользит в прошлое и, мало-помалу, вытягивает одно за другим воспоминания.-
В каком году это случилось, точно уж и не вспомню. Знаю только, что через две ли три недели после летних каникул.
*
Полдень. В разгаре - урок на важную тему: «Воровство – преступление».
В душном классе – шум, гам! За окнами жарит нещадно. И сами окна без занавесок раскалены – не прикоснуться! Жгучее солнце распласталось на полу и на партах, слепит глаза. Вот оно - «бабье лето» во всей своей красе!
Эх, сбежать бы из этой бани на речку, вдохнуть бы молодецкой грудью чистого ветра и - бултыхнуться с мосточка в холодную водицу! Искупнуться бы до синих соплей и гусиных мурашек, а потом шлёпнуться мокрыми трусами на горячий голыш и греться-греться, как на печке, зубами выбивая дрожь... Хорошо!
Но... не до купанья теперь - у нас - серьёзный разговор.
Аврора Глебовна, заикнувшись на полуслове, в который раз обмакнула белую тряпицу в ведёрко с водой, что стояло на её учительском столе, вытерла варёное лицо и в который раз окутала этой тряпкой загривок. Бочком, словно боясь расплескать раскисший живот, обтянутый лёгкой, насквозь потной кофтой, протиснулась между партами к окну. Ухватилась за ручку и рванула: «У-уф-ф! парилка!» - рама с треском размахнулась. Ворвалась бойкая улица с трамвайным перезвоном и рыканьем машин. Заструился лёгкий сквознячок... из школьного сада понесло крепким запахом прелой травы и волглой земли.
Солнце выскользнуло из класса - духота растворялась...
*
Аврора Глебовна стояла, прислонясь спиной к стене и, переминаясь с ноги на ногу, смотрела на улицу. Она шумно и глубоко вздыхала и ещё долго приходила в себя. При этом маленькая голова её без шеи, крепко сидящая на буйных плечах, покачивалась, блёклые губы кривились в усмешке. Тонкие пряди волос выбились из-под рыжего «валика» на затылке и свисали мокрыми нитками.
Мы тревожно наблюдали и видели вконец измученную немолодую женщину, погружённую в свои мысли, которой в этот момент не нужны ни мы, ни школа, ни уроки. А есть лишь одно большое желание: скорей бы уж день пролетел! Над головой Авроры Глебовны серебрилась паутина. А за стеклом, в глубине сада, будто раскинув к Владыке-светилу ветвистые руки, не шелохнув листочком, замерли сонные деревья. Ни комара, ни мушки! И только две оранжевые бабочки купались в янтарном мареве: то вверх, то вниз метались и зависали в своём прощальном танце.
Но вот преподавательница взглянула на часы, повернула к нам красное лицо и, наспех закалывая волосы, удивительно легко направилась на своё место. Она впрессовалась в кресло и углубилась в чтение записей. Через минуту Аврора Глебовна, как всегда звонко и нараспев, завела:
- А вот сейчас, ребята, после нашего разговора, - она кивнула в бумаги носом, - сейчас ответьте-ка мне... ааа... каким же должен быть настоящий пионэр? – учительница подняла опухшие веки, обвела всех пытливым взором.
- Пионер – всем ребятам пример! – радостным хором догадались мы.
- Та-ак, если пример, то, значит, пионэр не должен... что? не должен совершать...эээ...плохие поступки, правильно? А какие?
- Не курить, не пить водку, - вразнобой выкрикивали ученики.
- Не обижать маленьких, не мусорить, не губить природу, не убивать животных.
- Не пить брагу! – пробасила сидящая впереди меня Ноннка. Она – отличница и много знает.
Учительница поперхнулась: «Д-да, Брагина... а... откуда ж ты знаешь про... Ах, да! хоссподи...» - она сдавленно хохотнула.
- Не ворова-а-ать! – громче всех заорала я, расталкивая своим ором остальные голосишки. – Пионер должен... должен собственное отдать, чем взять чужое! Вот! - отчеканила я вдобавок.
- Молодец, Надя! – похвалила Аврора Глебовна. Она высвободилась из кресла и остановилась возле меня. - Вор – это... ааа... преступник. - Преподавательница положила мне на голову ладонь, что означало высшую степень похвалы. - Именно преступник, который занимается кражами и присваивает чужое. А настоящий пионэр всеми своими поступками должен быть... эээ... честным человеком! Это - главное! Но! есть разные воры. Есть воры – преступники, а есть воры - больные люди, которых... тянет воровать...
Неожиданно зазвенел звонок. – Обед.
Пионеры, с грохотом рванули из класса: кто в столовую, кто размяться-побеситься в коридоре. Наставница, прихватив бумаги, удалилась следом.
- Идёшь? – привычно спросила Ноннка. Она каждый раз обедает в буфете. Для меня же такая роскошь не по родительскому карману.
- Не-а! С собой принесла! – небрежно соврала я.
Ноннка убежала, а я и две девчонки с другого ряда остались на местах.
*
Следующий и последний урок – география. Ведёт она же, Аврора Глебовна. Мне спешить некуда: денег на обед нет, да и обеда тоже нет: дома ничего не нашлось, остатки хлеба вчера вечером съели. Конечно, не грех бы в буфет наведаться - вон как в животе-то урчит! Ладно, не впервой! Оно и лучше: хоть «Географию» почитаю. - Тэк-с, а ну-ка посмотрим, чего там пишут?.. Аврорушка в прошлый раз обещалась к доске вызвать. Ох, эта чёртова география! И кто её только выдумал? Скучища! Да ещё карты всякие. А контурные - вообще бестолковка... тьфу!
Вытягиваю тяжеленный портфель из ящика парты. А он... возьми да и выскользни! Портфель, книжки, карандаши, тетрадки – всё грохнулось на пол! Всё, что было в сумке, рассыпалось-раскатилось под столы-сиденья. Я пролезла вниз. А та-ам - глянуть страшно! - настоящая свалка: ластики, карандаши, бумажки, огрызки яблок! «Надо же, а! Ну ведь только что говорили: «не мусорить!». Пионеры сраные!».
Ползая под Ноннкиной партой, я всё больше злилась на соседку: «А эта... дак и вообще... вечно корчит из себя... Прям, она здесь одна пионерка нашлась: «бра-агу не пить!». Умная такая, а мы, прям, дураки... Жрать она, видите ли, попёрлась! Убери свою помойку, а потом уж и... лопай в буфетах-то!»
*
Перемена в разгаре, а я – вся в пыли, ползаю под партами. Уже сложила в портфель барахлишко и, как достойная пионерка, собираю чужой мусор, конечно, в свой же портфель! ну... чтобы выбросить потом в урну.
Ворчу под нос и вдруг... о-оой... Деньги! – Нич-чего себе! - Целых Три рубля! Я так и обмерла: красивая бумажка царственно возлежала в сторонке и притягивала внимание. Сердце моё гулко забухало! Радость от нечаянной находки спёрла дыхание.. таких денег, отродясь, в руках не держала!
Я даже не заметила, как загребущая пятерня моя сиганула к зелёненькой красавице, а дрожащие пальцы - хватнули её и крепко зажали в потном кулаке: «Моё!»
Обрывки мыслей суматошно бились в мозгу: Кто же потерял такие денжищи?.. Аврора?.. Как? Когда? Вернуть... что ли? Но я гнала эти предательские мысли прочь.
И... поднималось во мне злое, доселе незнакомое - алчное чувство: трёшка - моя!
*
Я выпыхнула калёный воздух и, стараясь заглушить стук сердца, осторожно высунулась из-под парты: рядом - никого! Те девчонки, разложив салфетки, ели и увлечённо похихикивали о своём, а из коридора доносился ребячий гвалт.
Я вышмыгнула наверх и уткнулась в учебник. Щёки горели, буквы расплывались, и меня трясло, как осиновый лист на ветру, да так, что наворачивались слёзы.
Внезапно распахнулась дверь, и в класс вбежала Брагина! Рядом выросла Аврора Глебовна с маленьким вентилятором и картой-рулоном под мышкой.
Ещё в коридоре галдели школьники, и не прозвенел звонок на урок.
Ноннка бросилась к своей парте! -
От нехорошего предчувствия мне стало и вовсе не по себе... Не мигая, я безотрывно следила за соседкой. - Та выдернула из парты сумку и лихорадочно выкидывала на скамейку тетрадки и книжки. Девчонка что-то искала. У меня оторвалось сердце: «Деньги... Да как же я сразу-то не додумалась?.. ну сейча-ас бу-удет...».
Брагина пошарила в отделах сумки, потом опрокинула её и похлопала по донышку – вылетел огрызок карандаша, да синяя промокашка медленно пропорхала на пол.
Ноннка заглянула под парту: «где же?..». Учительница повесила карту, подошла: «Ну что?..» Брагина растерянно посмотрела на Аврору Глебовну.
- Интересно,- удивилась учительница, - такого у нас ещё не бывало!
И тут раздался настойчивый звонок на урок.
*
- А ну-ка, ленинцы, встаньте-ка... – траурным голосом приказала Аврора.
Громыхая партами, пионеры встали и притихли в ожидании: что же объявит классная?
А учительница склонилась ко мне и нежно спросила:
- По-моему, Надежда... ты нам хочешь что-то сказать?..
Класс разом чуть не свернул себе шеи, и на меня уставилось множество любопытных глаз. Бедное моё сердце... щас оно выскочит из горла!
Аврора Глебовна прищурилась и тоже засверлила острыми глазками. Мы встретились взглядом – ух, аж пронзило током! Стараюсь отвести взгляд, но не тут-то было! - меня снова и снова ловят её цепкие буравчики и прожигают до костей.
Всё быстрей и быстрей вертелось колесо посрамления. И чудилось, что все знают мой секрет и насмешливо ждут моего позора. Кажется: вот-вот провалюсь на месте!
Аврора встала посередине комнаты и уже оттуда смотрела на меня чёртом:
- Значит... эээ.... ты ничего не хочешь сказать?
- Нет...
Учительница постучала указкой по столу.
- Итак, повторяю: кто... э-э-э... взял деньги у своего товарища? – сказала она громко и с расстановкой. - Родители дали Нонне эти три рубля на еду на целую неделю. Теперь девочка... э-э-э... будет голодать. Это понятно-нет?
Ответом была тишина.
- Ребята, вы же пионэры...
Мы молчали. Аврора Глебовна бросила на стол указку, - мда-а... Ну... тогда постойте - подумайте.
*
Это невыносимо! - Розовый туман заливает глаза кипящим оловом да так, что они вот-вот полопаются! Щёки с ушами полыхают, а по спине ползёт-пробирается живая струйка.
С портрета, сцепив холёные пальцы с длинными ногтями, на меня с укоризной косится великий русский поэт – честь и совесть России - Александр Сергеевич Пушкин: «Верните три рубля, барышня!».
И червь сомнения уже закрался в мою душу: сказать-не сказать? Уж и язык зачесался брякнуть: «Здесь... Нашла... Вот они, деньги, возьмите!». И уж совсем было открыла рот... Но! моя совесть заартачилась, а гнусная мыслишка поддержала её: «Ага!.. Отдай вам деньги, а вы мне за это напрочь пришлёпнете звание «воровка»! - Фигушки!». И я захлопнула рот и камнем сжала кулак!
Стояла и злилась на растяпу–Брагину: «Не ку-ушала она!» - переживёшь! Я, вон, почти всегда в обед не кушаю, и ничего! В другой раз и не завтракаю даже. Хлеба с сахаром куплю на твою несчастную трёшку.
- Значит, никто не хочет сознаваться? – противно заскрипела Аврорушка. - Хорошо, будем стоять до тех пор, пока вор...э-э-э... сам не отдаст Брагиной деньги, – жёстко решила она. - Подождём.
*
Нутро всё свело; в груди что-то покалывало и разливалось жгучей, пронзающей болью. Совесть лютой зверюгой грызла падшую душу. - «Не твои деньги!» - захлёбывалась в крике внутри меня честная пионерка. Но я живо представила, какое же будет мне позорище, когда пропажу обнаружат именно у меня! И я уже слышала за спиной: «Воровка! Это она, она украла! Прячьте от неё свои деньги!».
И рука сильнее сжимала кулак - «Моё! Моё!»
Непонятное ощущение парализовало меня. Нет, я не испугалась, но неожиданно перестала понимать, что же такое со мною происходит-то? И я, как бы со стороны удивлялась сама себе: что за жалкая и мерзкая личность только что ящерицей ползала в пыли под этими партами, а теперь молчит, как партизанка?
*
Откуда-то за окном громыхало радио. Под вентилятором, обхватив голову пухлыми руками, добросовестно похрапывала наша Аврора. Локти разъезжались, голова падала, но чуткие руки подхватывали голову и водружали на место. Безмятежный вид классной дамы у кого-то мог бы, наверное, вызвать умиленье: голова сладко спит, живот мирно покоится на коленях, руки тоже при деле. А мы... мы стоим в душном классе, вдыхая гнилой и тяжёлый воздух.
И это был ад.
*
Уже прозвенел звонок. - Школьные занятия закончились, а мы продолжали отбывать наказание. Этот горький час экзекуции вымотал, истерзал совсем. Ребята зашикали:
- Эй, ну чё в сам деле! кто взял трёшку–то - отдайте! сколько ещё стоять-то будем?
- А чё ты на меня-то вылупился? я что ли? Вот ты и отдай, если украл!
В коридоре слышался топот ног. К нам то и дело заглядывали дотошные лбы, хлопая дверями.
Наконец, Аврора встрепенулась. Она осоловело осмотрелась кругом, слышно хрустнула плечами и с удовольствием позевнула. Приколола съехавший набекрень спутанный валик и завела свою противную песню:
- Ну что... эээ... горе-пионэры... И урок мне сорвали и в воровстве не признались. – Аврора Глебовна некрасиво поджала и без того узкие губы и закрыла классный журнал. Помолчав, сердито проговорила:
– Зряшные вы люди, раз так. - Она убрала тетрадки в саквояж и, вытащила кошелёк, - Брагина! Возьми три рубля да, смотри, эээ.. не посей ещё и эти где-нибудь!
*
Да, был трудный день: у меня сегодня выпили море крови! Измученная и голодная я без сил тащилась из школы. Спасённая трёшка обжигала руки, и я сунула её в карман платья.
Я шла, и никак не могла опомниться: передо мною ярко маячила картина греха.
Чуток оклемавшись, пыталась домекнуть: чё же это я наделала-то?.. а если и, правда, как-то узнают? Стыдобища. Я, в самом деле, воровка что ли? Больная? Аврора же сказала, что некоторые воровством болеют. Ничего себе! Достукалась!
Прямо на тропинке жидконогая девчонка весело крутила скакалку. Она прыгала, и дела ей не было, что надо уступить дорогу больному человеку.
*
Иду-плетусь, как заведённая... Надо мною - небо с тяжёлыми облаками. И кажется оно вот-вот упадёт и размажет меня по асфальту! Да так и надо воровке!
Сама не знаю как, но привели меня ноги не домой, а к бабусиной избёнке. Аж на окраину, которая была вся в кособоких домишках, осевших под тяжестью прожитых лет.
То была ещё нестарая избушка-малушка. Среди окружающих её неказистых подружек-лачужек, бабусина смотрела на мир весёлыми чистыми оконцами. Со двора выглядывала кокетливая стайка в лихой соломенной шапке, нахлобученной набекрень, из которой вместо павлиньего пера торчали вилы.
Подхожу, а у ворот на лысом брёвнышке сидит моя бабуся со своим престарелым котом-Василием:
- Али ты, цыплячьи твои мозги, не знашь своего дела?- отрывисто отчитывала она мурлыку, потрясая пальцем, - а? Вот скажи-ка ты мне на милость: сколь ещё раз говорить-то тебе! Ну? Лень-матушка одолела? Нет, чтабы самому... дак, надо носом тебя ткнуть! Гляди-ка сколь мышей развёл! Стыд-позор: коту с мышами из одной миски-то хлебать!
Бабуся увидела меня.
- О, Надюшка! Ты чё ко мне-ко? из школы прямо? а мать-то знает? – громко обрадовалась и тут же заволновалась бабуся: - Чё-то случилось или как?
- А-ай... - я так и повалилась рядышком без сил.
- Чего «ай»? Зачем?
- ...
- Ты, дева, чё-то, смотрю... не в себе, вроде... В школе не так, или чего? Ну-ка говори-давай! – пристально посмотрела на меня бабуся.
Я молчала, опустив голову.
- Ладно, не хошь говорить – не надо. Айда в избу, щас ись будем, я тут каши тыквенной наварила, как знала, что ты придёшь!
Во дворе курочки-попрошайки метнулись навстречу. «Да кыш вы! Не до вас...»
Бабуся на стол собирает, а сама, вижу, на меня исподтишка поглядывает. А мне не сидится - я в сумке роюсь, деньги ищу. В платье все карманы перетрепала... нету... Странно.
Поели каши, бабуся опять за своё:
- Верченная ты какая-то сёдня, на месте не посидишь... чего стряслось-ко? – ведь нутром чую... Чё-то потеряла, ли чё ли? А... уж и не заболела ли ты?
Я кивнула: «Болею». Бабуся кинулась ко мне, голову щупает: «Чем?.. Да, вроде, нормальная голова-то».
- Воровством болею.
Бабуся так и осела на табуретку: «Чем-чем... болеешь?!»
- Да воровка я, поняла? Три рубля украла. Теперь лечить меня надо.
- Ох, господи ты боже мой, я-то думала, горе какое стряслось! А это... Бить тебя надо, девка, – вот и всё леченье! - пришла в себя бабуся. Потом засыпала вопросами:
- Постой-ка, а где ты взяла трёшницу-то эту? У кого? Как дело-то было? Да и трёшка где? И я тоже... хороша кукла, не спрошу по-нормальному.
- Дак говорю же: под партой нашла. Под Ноннкиной и вот сюда вот спрятала, – я полезла в карман, - Ноннка эти деньги-то свои потом с учительницей искали.
- Ак чё ж ты не отдала-то?
- Ну да! подумали бы, что я у Ноннки из сумки... обзывались бы потом всю жизнь...
- И то верно. Чё ж делать-то? Нехорошо ведь оно - чужое-то брать... грех. Ох, кабы несчастья какого не приключилось! – обеспокоилась не на шутку бабуся.
Она плеснула водицы в герань, что на подоконнике, задумалась. Ноготками постучала по стеклу. - Бурливый день затухал. Кровянистый холст неба золотился радужными всполохами, на склоне рассыпались таинственные холмы и горы, сверкали молнии.
- Видать, быть дожжу...– глядя на зарницу, сказала бабуся. – Ты давай-ка не переживай, уроки садись делай. У меня заночуешь - утром решим чё и как. А я пойду-ка - от Макарчихи позвоню твоей матери на работу, а то хватится, а тебя - нету! Запрись-айда, я щас.
- Ты ей только про это... не говори!
- Я ж-то баушка тебе или хто? – уже за воротами успокоила бабуся.
*
- Дак не нашла деньги-то? Нет? Жалко вашу девчонку-растеряху. Хорошо, хоть учительница дала, а то поди мать-то с отцом ругались бы. А ты тоже хороша: не - себе, не - людям. Ну ладно, слава богу: как пришли, так и ушли – всё правильно. - Подберёт тот, кому нужней.
*
Как и угадала бабуся, пришёл дождь. И стал яростно лупить землю. Расплескался окрест. Дождинки как бесенята резвились-выплясывали, звонко шлёпая по лужам, по асфальту.
На душе кошки скребли. Я прильнула к стеклу, заляпанному осенними листьями.
Под дождём, согнувшись, торопились редкие пешеходы.-
Промокшая женщина за руку тащит мальчишку с огромным зонтом. Тот, не поспевая за ней, трусит часто-часто перебирая ногами. Вдруг его кудлатая голова повернулась в мою сторону, и, завидев меня, стала жадно разгядывать.
«Вор-ровка!» - шепнул мальчишка. А, может, мне показалось...
*
Утренняя рань. Лежу под лоскутным одеялом на большом кованом сундуке близ оконца. И мне плачется - глубоко со вздохами и всхлипами от тоненькой и жалостливой песни моей бабуси. Слёзы застилают глаза и скатываются на мокрую подушку. -
"Как же мне, рябине, к дубу перебраться.
Я б тогда не стала гнуться и качаться"
Ну как же мне жалко-то одинокую Рябину! щас бы побежала помочь ей перебраться к сильному могучему Дубу-защитнику...
"Но нельзя рябине к дубу перебраться...
Знать, мне, сиротине, век одной качаться".
Почему-у-у... Ей же пло-о-хо-о... плохо-о! Не хочу-у-у...
И я уже реву во весь голос!
Это она – моя бабусенька, мой звонкий колокольчик, мой чистый ручеек и есть та рябинушка. Это она поёт про себя, молоденькую и горемычную, потерявшую мужа в войну и прожившую с двумя ребятишками одинокую жизнь. А тут я ещё со своим воровством... А... вдруг она... вот сейчас возьмёт и умрёт? О-ой... И я уже захлёбываюсь горячими слёзами... И мне плохо, бабу-у-уся-а... а-а...
- Во! Надюшка, да ты чевой-то это?
Раскрасневшаяся у печки бабуся стряхнула в полотенчико муку с рук, присела ко мне на сундук и обняла. Она целовала и вытирала горючие мои слёзы, гладила по спине и голове и укачивала, на коленях, как маленькую. И шутливо причитала: «Хтой-то тебя обидел, мою внученьку? А ну, покажи-ка мне его!! Ну не плачь, не реви-давай, а то и я щас зареву! Хорошо ли будет? – Бабуся улыбалась. - Погоди-ка, я тя счас пирожком уважу... Любишь ведь пирожочки с бзникой*? А трёшка... плохо, конечно, но это ещё и не горе, а всего лишь с полгоря!»
Я, прижавшись к ней, моей бабусеньке, плакала, очищая душу и, словно булыжник упал с моего сердца! И так чисто, так хорошо стало, будто я снова родилась на белый свет.
А за окном тихо скатывалась ночь, и занималась новая заря...
___________
*здесь: бзника (ягода бздника-нар.)- паслён чёрный
Свидетельство о публикации №217032900228
О находке денег -читайте "Альбом ко дню рождения", и почти автобиографическое "Качели для сестрички"(подборка рассказов "Я родом из детства", приглашаю.
С уважением и наилучшими пожеланиями=Виталий.
Виталий Алексеев 25.02.2023 13:27 Заявить о нарушении
Виталий Алексеев 25.02.2023 13:30 Заявить о нарушении
Спасибо, Виталий!
"Не знаю, как с этим у той, которая написала Вам самую последнюю рецензию, рассказала о галстуке" - А она, Ирочка Верехтина, совсем недавно умерла. И ей -Светлая память...
Тамара Петровна Москалёва 25.02.2023 23:50 Заявить о нарушении