663 Первый выход в море 27-28 12 1971

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».

Глава 663. ВМБ Балтийск. БПК «Бодрый». Первый выход в море. 27.12.1971.

Фотоиллюстрация из первого тома ДМБовского альбома автора: ВМБ Балтийск. БПК «Бодрый». По первому году службы на флоте я не имел возможности самому делать фотографии, только с помощью «годков» и в фотоателье. Поэтому в пятницу 7 января 1972 года (в день моего рождения) меня направили в увольнение в фотоателье в Балтийск, чтобы я сфотографировался и мог отправить эту фотографию домой, родителям и друзьям. Так что этот стриженый «под ноль» лопоухий девятнадцатилетний военный морячок – это я, матрос Суворов Александр Сергеевич, рулевой-сигнальщик БПК «Бодрый». 27-28 декабря 1971 года. 


В предыдущем:

Итак, 27 декабря 1971 года в 23:00 я, Суворов Александр Сергеевич, в стартовой должности матроса по специальности рулевой-сигнальщик, вступил на борт БПК «Бодрый». С этого момента началась моя настоящая корабельная военно-морская служба.

Наш командир группы, офицер-покупатель, оказался штурманом БПК «Бодрый», командиром БЧ-1, лейтенантом Палкиным. Он весело и энергично распределил нас по боевым частям, как было заказано – я попал в штурманскую боевую часть, так как был отличником севастопольской Морской школы ДОСААФ, сдал на «отлично» экзамены в 9-м Флотском экипаже ДКБФ и был уже там назначен командиром отделения (звание «старший матрос»). Один мой товарищ попал в БЧ-4 на должность матроса сигнальщиком-наблюдателем и очень этому обрадовался, потому что боялся тесных помещений, остальные двое наших ребят из «экипажа» попали в другие боевые части, я их практически потом даже не видел…

Как только с нас двоих «салаг» ребята дружески сняли шинели, шапки и «напялили» набекрень на наши стриженые «под ноль» головы наши новенькие беретки, так сразу же повели знакомиться с командиром корабля.

Корабль уже выходил из военной гавани ВМБ Балтийск, впереди открывалось чёрное, бурное ночное Балтийское море и мне казалось, что наш корабль устремляется прямо в космос, в никуда…

В ходовой рубке было темно, светились только циферблаты приборов и экран навигационного локатора. В сумраке я успел заметить только несколько разных фигур: застывшего за высоким ограждением матроса в робе (рулевой); какого-то долговязого худого лейтенанта (вахтенный офицер); троих гражданских слева от рулевого, которые сгрудились возле какого-то устройства, похожего на зубоврачебное кресло и неподвижную фигуру человека, вальяжно развалившегося в таком же кресле, только справа от рулевого.

Ошалевшие и уставшие от дороги и необычных ощущений, мы робко вступили в ходовую рубку, не зная к кому и с чем обращаться. Нас толкнули в спину, и мы невольно сделали два шага вперёд. Человек в кресле справа от нас обернулся и мы увидели, что это капитан 1 ранга – строгий, сердитый, но с насмешливыми глазами.

- Кто такие? Чего нужно? – строго и недовольно спросил нас этот капитан 1 ранга.

- Меня опять легонько толкнули в спину и я, с ужасом понимая, что совершенно забыл уставные слова обращения к офицеру высокого звания, скороговоркой выпалил…

- Матрос Суворов для службы прохождения дальнейшего прибыл!

- Ах, вы прибыли! – воскликнул капитан 1 ранга. – Надо же! Сам Суворов к нам прибыл!

- Как вас зовут? – спросил повеселевший капитан 1 ранга, а трое гражданских мужиков подошли к нам поближе.

- Александр, - ответил я, только после этого понимая, что надо было сказать и отчество.

- И всё? – разочарованно и уже нетерпеливо спросил командир корабля.

- Александр Сергеевич Суворов! – отчеканил я уже уверенным, чётким и звонким голосом военного моряка.

- Во-о-от! – протянул удовлетворённо командир БПК «Бодрый». – Теперь вижу и слышу, что Александр Сергеевич – не Пушкин, но Суворов. А второй кто?

Мой товарищ по 9-му Флотскому экипажу ДКБФ в Пионерское Юра Мятлин, тоже немного волнуясь и спотыкаясь в словах, доложил по форме о прибытии на БПК «Бодрый» для дальнейшего прохождения службы, у него это получилось более складно.

Командир корабля коротко расспросил нас о службе в 9-м флотском экипаже ДКБФ, о местах, откуда мы призывались, о нашей учёбе, желании служить на флоте, о нашем уровне мастерства.

- Ну-ка, ну-ка, - сказал он мне. – Покажи, что ты умеешь делать. Встать к штурвалу!

- Есть встать к штурвалу! – ответил я, с ужасом не представляя себе, что и как мне делать…

Старшина 2 статьи, стоящий в этот время у штурвала, вышел из-за заграждения и молча потянул меня за рукав робы. Я встал на его место, взялся за тёплую ребристую «баранку» штурвала и взглянул на циферблаты и стрелки приборов перед собой на наклонной плоскости рулевой колонки авторулевого «Альбатрос 22-11».

- «Хорошо, что в «экипаже» стояла такая колонка в классе!» - подумал я с облегчением и дрожащими руками взялся за штурвал. Незамедлительно последовали команды командира корабля, повторяемые вахтенным офицером и репетуемые мной. Одна за другой следовали команды: «Право руля!», «Лево на борт!», «Одерживай!», «На румбе?!», «Так держать!», «Пять градусов право руля!», «Отводить!», «Прямо руль!», «Пять градусов вправо по компасу!», «Лево руля! Курс 125 градусов!», «Держать в кильватер рыбаку!», «Лечь на створ», «Отводить вправо!», «Держать на румбе курс 130 градусов!» и т.д.

Я увлёкся этой игрой, но почему-то глаза мои начали слезиться от напряжения, я перестал внятно и чётко отвечать и опять с ужасом почувствовал, что моё сознание мутится и в моём организме что-то происходит. Только сейчас я заметил, что перекладывая по приказу командира корабля руль, я невольно способствую усилению качки и меня начало немного мутить.

Конечно, целые сутки дежурства на камбузе и в столовой 9-го флотского экипажа ДКБФ, сумасшедшая гонка на микроавтобусе РАФ- по завьюженным шоссе из Пионерского в Балтийск, волнение прибытия на корабль и выхода его в открытое море, экзамен на рулевого, который мне устроил командир корабля, - всё это нахлынуло на меня огромной тяжестью усталости. Я невольно «скис», у меня подкосились ноги и старшина 2 статьи, который всё время стоял рядом со мной, подхватил меня и вытащил из-за ограждения рабочего места рулевого.

Краем уха я слышал, как командир корабля и гражданские мужики почти хором приказали меня вывести на крыло ходового мостика, чтобы я подышал свежим воздухом, а потом накормили меня и уложили спать. Последнее, что я услышал, - это одобрительные слова одного из гражданских: «А он ничего, справится, хотя и генералиссимус».

Странно, причём тут «генералиссимус»?..

Так в первые минуты моего пребывания на БПК «Бодрый» приняли меня командир корабля, капитан 1 ранга А.Г. Кривоносов, руководители-создатели корабля, штурман, командир БЧ-1, лейтенант Палкин и мой первый настоящий друг и наставник - матрос Олег Ховращенко (увы, память не сохранила все имена и отчества этих моих боевых товарищей – автор).

Спотыкаясь и почти падая, совершенно не обращая внимания на завывание и порывы ветра, на сильную качку и высокие волны, бьющие в борта корабля, я вышел на сигнальный мостик только с одной целью – глотнуть свежего воздуха, выйти из этого смрада запахов жжёной электропроводки, нагретых электроприборов, давно не мытой пластмассы, запахов пота и чего-то кислого, неприятного. Корабль был наполнен гражданскими специалистами и заводскими работниками, которые отлаживали работу машин и механизмов, поэтому внутри БПК «Бодрый» кишел людьми, а значит и их «миазмами»…

Сигнальщики-наблюдатели светили в море своими прожекторами, я восхитился буйством волн – это было то самое настоящее открытое море, о котором я мечтал всю свою сознательную жизнь! Немедленно в душе возник восторг и радость, я даже не успел испугаться, когда очередная волна так ударила в борт БПК «Бодрый», что брызги долетели с ветром до высоты сигнального мостика и оросили моё лицо жгуче холодной и злой водой.

- «Ну и ладно!» - подумал я, забираясь обратно в ходовую рубку. – «Зато меня окропило море, значит, я посвящённый».

Кто-то помог мне найти дверь в ГКП (главный командный пункт) и вытолкнуть меня в душный, тёмный и наполненный людьми зал, теперь я никому не был нужен, только мешал…

Мне показали трап, по которому я должен был спуститься в коридор личного состава и пойти в столовую личного состава. «Как мне её найти?» - спросил я кого-то в темноте. «По запаху!» - ответили мне грубо и загоготали какие-то голоса…

Действительно, в коридоре на всём его протяжении был умопомрачительный запах и грязь – липкая, скользкая, кислая…

Столовая личного состава работала всё время, не переставая, потому что рабочие и специалисты, кто ещё мог передвигаться и кушать в таких условиях, изредка по одиночке или группами приходили, садились за столы и матросы подвали ми миски с флотским борщом и флотскими макаронами с мясом.

Мне никто ничего не подавал, потому что я был ещё чужим, незнакомым, а самое главное, - молодым, салагой, поэтому я сам постучал в двери камбуза и в открывшееся окошко устало сообщил, что я только что прибыл на корабль для прохождения службы и мне приказано поесть в столовой личного состава.

- Раз приказано есть, так ешь! – ответили мне и захлопнули окошко.

Я хотел было обидеться немного, посетовать на свою судьбу «салаги», но мне этого не дали. Кто-то из-за моей спины грубо и жёстко ударил кулаком в дверь «камбуза» и с громкими «матюгами» потребовал «накормить салажонка»…

Вскоре я сидел за столом и уплетал сначала борщ с огромным куском мяса на косточке, потом целую миску флотских макарон с тушёнкой, а потом сверху запивал всё это вкуснейшим холодным компотом. При этом я не обращал внимания на кислые запахи вокруг и поведение людей, - я их просто не видел, не воспринимал, не ощущал - устал…

После такого обильного застолья я не знал, куда мне податься, поэтому решил вернуться обратно в ходовую рубку и спросить тех, кто там был, - что мне делать дальше.

До ходовой рубки я не дошёл, потому что что-то случилось, все начали бегать, толкаться, зазвенели звонки («колокола громкого боя»), кто-то начал громко командовать, а кто-то также громко отвечать, а самое главное, меня начали все шпынять и толкать, гнать с ГКП то к чёрту, то в кубрик, то к какой-то «Бениной маме».

От сытости, от качки, от усталости, от впечатлений этого дня я так опешил и ошалел, что ничему уже не удивлялся и ничему не сопротивлялся, поэтому я вдруг очутился за фанерной выгородкой на ГКП, в которой на палубе валялись обыкновенные полосатые матрацы, стоял жаркий и пахучий электронагреватель, валялась не менее пахучая гражданская обувь. На одном из матрацев лежал навзничь какой-то пожилой и седовласый мужик и тихонько стонал…

Меня подтолкнули в спину, и я понял, что тоже должен лечь на один из этих матрацев и не мешать никому. Так я и сделал…

Вскоре мы делились с этим седовласым мужиком своими ощущениями и приёмами сопротивления тошноте и ощущению, что все мои внутренности катаются внутри меня то к горлу, то к гузке…

Это слово - «гузка» - так рассмешило седовласого мужика, что он вдруг открыл способ преодолевать тошноту от качки: надо было просто в момент наклона или кивка корабля на волне либо вдыхать в себя воздух, либо выдыхать. Мужик очень обрадовался и мы с ним вскоре затихли в глубоком сне.

Было уже далеко за полночь, начинался новый день – первые сутки моей корабельной военно-морской службы – 28 декабря 1971 года. Через 4 часа беспробудного сна я уже стоял на вахте у штурвала БПК «Бодрый».

Привет, Балтика!..