Среди людей. Глава 8. Книжные герои

      Мои дальнейшие школьные годы были спокойными и удачными. Отношения с одноклассниками сложились неплохие, наша физическая разница ни меня, ни их уже не смущала. Я была отличницей, лидировала в общественных делах, но пропускала экскурсии, походы, демонстрации, спортивные и самодеятельные конкурсы. Роль безучастного зрителя меня угнетала. Я не желала быть "за бортом" полнокровной жизни и прятала свои расстройства за стеной показушного безразличия. То, что для ровесников являлось простым, мне было в тягость или вовсе недоступно. Наши взгляды на мир часто разнились.
      Я много размышляла о своих "не могу" и пыталась использовать сохранившиеся возможности, а одноклассники избегали лишних усилий. Девчонки рьяно приближали взрослость: пробовали курить, пить пиво, нарочито грубо выражались и подкрашивали волосы. Мол, рыжие - бесстыжие. После занятий они надевали узконосые туфли на тонких каблучках, натягивали чулки в сеточку и коротенькие юбки. Неумело украсив лица пятнистым макияжем, строили глазки старшим мальчикам и выставляли напоказ алые ноготки.
      Нехитрые приёмы очарования срабатывали, порождая нестойкие школьные и внешкольные романы. Я не воспринимала такую "романтику", тянулась больше к дневнику, нежели к реальным людям. Мои внутренние противоречия без конца обострялись, душа просила подпитки благородными чувствами и гуманными идеями.

      Учебники не давали однозначных ответов на вопросы о предназначении человека, об ошибках, грехах, чести, совести, долге. Надо было самой думать, наблюдать, делать выводы. Но как удостовериться в истинности заключений? Не имея взрослых друзей, я искала поддержки у книжных героев. В четырнадцать лет впервые прочла повесть "Солнечное затмение" о нездоровой девочке. Альберт Лиханов столь убедительно рассказал про крепкую духом колясочницу Лену, что она сразу показалась родной и непридуманной, живущей по-соседству и ожидающей моего внимания. Раз за разом я вглядывалась в своё литературное отражение и забывала про одиночество.
      Нас, ровесниц, сплачивало несчастье, объединяли схожие мысли, мечты, сновидения и умные фразы из записных книжек. Не по годам рассудительные, мы обе непросто свыкались с ущербностью тел, сторонились сцен и зеркал, но умели терпеть боль, запрещали себе тоску, отчаяние и слёзы. Считали, что жить хорошо, даже если у тебя нет ног. Я вместе с Леной боролась за каждый полноценный день, остро воспринимала чужие страдания и надеялась быть кому-нибудь полезной. Вот только Лена училась в интернате среди подобных ей мальчиков и девочек, а в моём окружении не нашлось ни одного особенного ребёнка. Я нуждалась в равноправии и простодушно полагала, что всем больным людям присуща доброта, потому к ним и тянулась.
 
      Героиню полюбившейся повести основательно и сердечно поддерживал мудрый папа. Он считал беды солнечными затмениями, а жизнь - солнцем, и постоянно внушал неходячей дочке: "Не быть – гораздо проще, чем быть!". С этим утверждением я соглашалась безоговорочно. Жаль, что со мной родители на важные темы не разговаривали и о прочитанном не спрашивали. В душу западали советы чужих отцов, не предавших своих кровинок. Я верила, что однажды встречу человека, похожего на Александра Михайловича, с которым разделю любые переживания.   
      А пока мы с Леной таили невинные помыслы и обжигались искорками первой любви. Страшась колючек неравенства, я тоже стеснялась славного паренька по имени Саша. Он был на два года старше и казался почти взрослым. Наверняка понимал, что внутренний мир людей не зависит от увечий и может быть прекрасно-многогранным. Не зная, как завести знакомство, я опускала глаза и только вежливо здоровалась. Саша откликался на приветствие, но явной симпатии не проявлял. Он сносно учился, занимался велоспортом. На каждой перемене, украдкой поглядывая на своего избранника, я грустила о том, что никоим образом не могу задержаться поблизости или найти общее захватывающее дело. 

      Звонок на урок возвращал мои мысли к учебникам, в них появились необходимые примеры потрясающей стойкости - Павел Корчагин и Алексей Маресьев. Я поражалась воле и мужеству этих людей, прикидывала, смогу ли быть выше трагических обстоятельств. Наши судьбы, немного похожие, напрямую не пересекались. У Павки за плечами были бои, победы, революция, как великая цель. У Маресьева – самолёты, война, возвращение в строй. Болезнь накрыла их взрослыми, не затронула детство и юность. Они познали счастье активной жизни, а мне не на что было оглянуться, опереться. Я упорно искала реального друга, имеющего физический недостаток. Обыкновенного, без громкого имени, просто хорошего человека, обязательно сильного, чтобы следовать за ним.
      Рассказ Владимира Амлинского о жизни Эрнста Шаталова пришёлся очень кстати. Он буквально "перепахал" моё сознание! Усилиями автора я оказалась в исковерканном, но отнюдь не бессмысленном мире главного героя. По малости лет не оценила всю глубину произведения, однако главную установку усвоила крепко: "Пока у тебя есть голова и сердце, ты обязан существовать не как раб немощи, а как личность". Своеобразность счастья Эрнста удалось принять спустя много лет. До сути книги надо было дорасти: "Бедные здоровые люди, они не понимают, что весь покой и здоровье их условны, что одно мгновение, одна беда – и всё перевернулось, и они сами уже вынуждены ждать помощи и просить о сострадании".
      Я накрепко уяснила, что застраховаться от инвалидности нельзя, но жить с ней можно! Даже с удовольствием. Книжные знакомства с товарищами по несчастью закончились оптимистично. Судьба заботливо повела меня на следующий этап взросления.


      Фото из сети Интернет.
      Продолжение - http://www.proza.ru/2017/04/01/391