Жимбира

Больше десяти лет жизни… Перед словом этим, «Жимбира», я стою, как перед пропастью-долиной, которую надо перелететь, не слишком снижаясь.

Надеюсь, что у меня это получится.

Летом 1971 года наша семья вернулась из Иркутской области в Читинскую. Отец получил назначение – Карымский район, село Жимбира, восьмилетняя школа.

Слово «Жимбира» - бурятское, значений – несколько. Кто-то связывает его с названием рыжего зверька-грызуна, полевого суслика, которого тут называют жумбурка, жимбура. Но я в школе исследовала этот вопрос, и у меня своя версия. Иной перевод слова – «золотой песок». Действительно, совсем рядом был Васильевский золотой прииск, где раньше мыли золото.

Село наискосок разрезано трассой, по которой летят машины. Вернее, летят они по направлению Агинск-Чита, а наоборот – тянутся в гору.
 
С одной стороны трассы уходит вбок длинная улица. С другой – две улицы, одна, чуть отступив,  повторяет линию трассы, другая, параллельная ей,  тянется за сырым логом, за речушкой.

Улицы длинные, песчаные, на велосипеде хорошо ездить только после дождя – песок становится твёрдым.

Мы жили на улице, что шла вдоль трассы. И школа была там же.

Когда едешь со стороны Читы – леса почти нет. Низкие пологие сопки, открытые пространства. А вот сразу за Жимбирой – леса. Светлые, просторные. Берёзовые и сосновые. Очень любили мы эти берёзовые колки, сосновый лес.

Поначалу семью нашу из пяти человек поселили в классе начальной школы. Мы с сестрой бродили по коридорам, рассматривали классы. Играли во дворе, обнаружили странную бочку с квадратной дырой на боку и превратили её в домик.

В школьной просторной ограде много чего можно было исследовать. Большая школа, длинная, деревянная, с синими окнами... Домик-мастерская, где позже проходили уроки труда и мы работали на столярных станках... Домик-колодец. В домишке этом, совершенно сказочном, закопченном, пахнущем баней, была печь и настоящий колодец с воротом, ведром на железной цепи. Под крышкой, в глубине, была глухая вода...

На южной стороне школьной ограды был сад, обнесённый высоким забором, большой и таинственный...

Дом для директора школы ещё строился, и нас переселили в  крохотный домишко, недалеко от автобусной остановки. Мы с сестрой тут же отправились исследовать кладовки, сарайчики.

Родители быстро обзавелись хозяйством. Отец построил клетки и поселил кроликов, купил мотоцикл без коляски и пристроил в один из сарайчиков.

Мама с папой работали в школе. Маленького Пашу, кажется, определили в ясли-сад... Вот не помню уже. Мне не до того было. Я пошла во второй класс. Новый класс, новая учительница.

Я не была ни особо умненькой, ни тупенькой. Помню, надо было решить задачку о количестве стульев в кинозале. Недолго думая, я на листочке в клеточку нарисовала все эти стулья рядами, сосчитала, и написала правильный ответ. На вопрос, где решение, предъявила клетчатый листочек.
- Это не решение! – воскликнула учительница.
- Но ответ-то – правильный! – возразила я. И поделом получила двойку.

Я знаю, что родителям мы не доставляли хлопот. Сами себя занимали, трудились по дому. Запомнились только важные случаи – как Лена упала в глубокое подполье, порезала колено об осколки банки, и шрам остался на всю жизнь...  Как меня покусала собака, от страха кровь не бежала по бедру, только стояла в укусах-ямках. Тоже отметины остались... Как учили меня соседские мальчишки кататься на велосипеде...

Нормальная ребячья жизнь, и мы практически ничего не говорили родителям, куда нас иногда заносило и в какие переделки попадали... Не жаловались. Мамина школа.

Лене, думаю, повезло меньше, чем мне. Мама была её первой учительницей и сказала строго:
- В школе у вас нет мамы-папы. В школе мы для вас Михаил Павлович и Нина Зиновьевна.

Бедные учительские дети... Никаких скидок на то, что мы "директорские дочки", нам никогда не было.

...Переехали в новый дом, зияющий недоделками, и несколько лет мама с папой достраивали его. Им пришлось менять фундамент, поднимая огромными лагами, методом рычага, один угол за другим. Пришлось сражаться с грибком, расплодившимся огромными пенисто-бело-розовыми хлопьями в подполье...Достраивать веранду и кладовую...

У нас было работы – выше головы. Держали коров, кур. Собаки-кошки были. Но главная наша с Леной каторга была – вечноголодные кролики, пятьдесят штук. Всё лето мы ездили на велике, вдвоём на одном, за травой и ветками... Все руки были в порезах и зелены от травы...

Я рано научилась косить сено, отец наладил косу-литовку, семёрочку... Работала наравне со взрослыми. Лена рано научилась корову доить, я – попозже. Вся домашняя работа лежала на нас.

У мамы с отцом – школа, вся общественная и партийная работа. Они по очереди директорствовали, мама – тоже. Плюс мама заочно училась в Читинском пединституте, на факультете литературы и русского языка. Она организовывала выступления на районных смотрах, где был хор, и целая концертная программа. Они вели с папой много кружков – стрельбы, лыжный, игры на мандолине и много чего...

Заканчивая краткий обзор нашего жимбиринского жития скажу, что в седьмом классе пережила настоящую травлю от команды девочек. В подростковом возрасте они организовали свою мини-банду, и держали всех остальных в страхе.

Меня не били. Побаивались родителей моих. Но психологическая травля была настоящей. Мне не хочется писать об этом, но когда вышла книжка Владимира Железникова «Чучело», а потом и фильм, и в газетах шли статьи, что в советской школе такого быть не может, я только горько усмехалась. Может, и ещё как.

Самое главное, что родителям я ничего не могла сказать, объяснить, была психологически вне доступа видимости и слышимости. Сестра, кстати, тоже. Братик мой был ещё мал, он рос в другом мире.

Слава Богу, что на мою защиту встал Алексей Сергеевич, наш классный руководитель, учитель труда и физкультуры. Помню, как он собрал нас в спортзале. Была натянута волейбольная сетка. Я стояла на одной стороне, девочки – на другой. И была словесная битва. Александр Сергеевич не давал им «заорать» меня, по очереди предоставлял слово. Я тогда прокричала им всё, что было на сердце. А он увидел такую ненависть с их стороны, что ужаснулся...

... Жимбиринская школа сгорела спустя годы после того, как мы уехали оттуда. А мне она снится. И после моего рассказа может быть будет понятно, почему я написала о ней вот такое стихотворение:
 
Приснилась школа. Та, которой нет.
Она сгорела в одночасье, жарко
Тому назад... не помню, сколько лет.
А вот во снах живёт до жути ярко.

И я иду вдоль окон голубых.
Сегодняшних знакомых вижу лица.
А коридор тревожно пуст и тих.
Он, как тоннель, куда-то в темень длится.

Исчезнувшая школа...  До сих пор
Как существо из глубины всплывает.
Куда ведёт тот школьный коридор?
Не в классы, в бездну двери открывает...

Ну в бездну или нет, но была школа психологического выживания. И потом, в любом коллективе, умение «держать удар» очень пригодилось.

Не знаю, напишу ли когда-нибудь об этом подробнее. Мне всерьёз хочется не столько забыть, сколько – простить. У девчонок этих судьбы были не сладкие, а у некоторых – трагические. Бог им Судия.

На фото - я в седьмом классе.