673 Телефонные переговоры 15 01 1972

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».

Глава 673. Калининград. БПК «Бодрый». Телефонные переговоры. 15.01.1972.

Фотоиллюстрация из семейно-родительского фотоальбома: Севастополь. Слева-направо: мой старший брат Юра, их сын и мой племянник Олежка (1 год и 5 месяцев), Галина, жена Юры. Уже ясно видно трагическое напряжение в их взглядах и в выражении их лиц. Олежка точно чувствует непримиримую решимость и отчуждённость папы и мамы. Суровая «чёрная» пятница 19 ноября 1971 года.


В предыдущем:

Друзья, родители, любимые, товарищи по детству, отрочеству и юности – пишите морякам и солдатам письма, пишите и посылайте их как можно чаще. Голод и охота чего-то съесть сладенького, - это ерунда, главное – доброе слово в письме «салаге», сказанное и прочитанное им вовремя перед тем, как он после трудностей служебных буден ненадолго забудется и уснёт, - это главное…

Конечно, я лукавил перед родителями и успокаивал их, потому что реальная жизнь и флотская служба наполнена таким количеством разнообразных испытаний, что иногда молодой неопытный человек (по сути, ещё мальчик – автор) приходит в отчаяние…

Хорошо, что я относился к военной службе с любознательным интересом и уважением, как к священному долгу любого мужчины Советского Союза. Я считал своей святой обязанностью вынести все испытания, выпавшие на мою долю, найти себя в них, выстоять и научиться ладить с этим жёстким, а порой и жестоким окружением, чтобы быть в этой среде уверенным, стойким, терпеливым и достойным.

В этом непростом деле мне помогла родительская установка и родительский пример, потому что мои папа и мама были на войне офицерами, мама – лейтенант медицинской службы – старшая медсестра-военфельдшер на поезде-госпитале, а папа – лейтенант, командир разведывательного кавалерийского взвода в конной армии Белова.

Мама и папа нашли в жизни свой общий и принципиальный стиль поведения – скромное достоинство. Я тоже взял этот принцип за основу своего поведения, поэтому никогда и нигде не выпячивался, не строил из себя «супермена», супергероя, командира, главаря, но всякий раз, когда вокруг меня ситуация накалялась, заходила в тупик или приобретала незаконный характер, я спокойно и вовремя предлагал такое решение, которое по молчаливому согласию принималось и физически доминирующими главарями и формальными начальниками. Как этому научиться – я не знаю, но у меня это почему-то получалось…

Вот и теперь родители преподали мне ещё один урок и способ разрешения возникающих напряжений – непосредственный контакт, разговор, обмен не только словами в письмах, но обертонами, интонациями, живой речью, живым участливым и обеспокоенным словом, энергией речи и живого слова, то есть переговорами по телефону.

Мама и папа чутко уловили в моём последнем письме нотки отчаяния, с которыми я «бодро» писал им о своей жизни и службе, поэтому заказали телефонные переговоры, и они состоялись. Это были первые мои телефонные переговоры с родителями за время моей флотской службы, начиная с 14 ноября 1971 года, поэтому я очень волновался и переживал, - состоятся ли они…

- Как хорошо, что мы поговорили! – писал я в ответном письме, сразу после телефонного разговора с мамой и папой. – Я снова слышал ваши голоса. Соскучился я очень.

К началу разговора в 16:00 в субботу 15 января 1972 года, я немного опоздал, был занят по службе. С помощью добрых людей быстро нашёл способ уйти на берег (меня направили якобы «в командировку» с заданием принести навигационные пособия – автор). Дали мне увольнительную записку и подробно рассказали, как и какими улицами бежать на почту.

Приехал на почту в Калининграде (не помню, на какой улице – автор), подождал 5 минут и «дали город Суворов». Родители, наверно, сильно волновались, ожидая вызова.

В телефонной трубке всё время что-то гудело, трещало, было плохо слышно, но я разбирал почти всё, что говорили мне родители. Папе дали вторую трубку и он всё время вклинивался в разговор и слова мамы, они даже повздорили немного в эфире наших телефонных переговоров.

Звук был громким, слова различимы и мы успели о многом поговорить, но больше всего времени потратили на выяснение, как я себя чувствую, не болит ли что-либо у меня, ношу ли я тёплые носки и пользуюсь ли носовыми платками…

Я косил глазами на улыбчивых молодых телефонисток и людей, которые сидели рядом с душной телефонной будкой и орал маме, докладывая, что носки тёплые на мне, что платки – в кармане, что я на корабле и мне не холодно…

Папа интересовался службой и делами, которыми я теперь занят, но как я мог ему на весь Советский Союз рассказывать о наших корабельных делах, если мы были сверхсекретным кораблём даже без названия на борту, только бортовой номер...

Ничего существенного я не мог им рассказать – служба, как служба, обыкновенная флотская служба «салаги» на боевом корабле, на котором верховодят ДМБовские годки…

Мне просто было очень приятно и волнительно слышать голоса папы и мамы, их перебранку, их говор, манеру говорить и спрашивать. Я их слушал просто так, как музыку, как фон, как что-то очень родное и близкой, я слушал их и вбирал в себя ощущения и чувственную энергию звуков их голоса и речи…

Да, вокруг меня были люди, много людей, но не было их – моих родителей, не было моего уверенного в себе и взбалмошного старшего брата-красавца Юры, не было его второй жены Галины и их маленького сына Олежки, моего племянника. Да и вообще, мир людской вокруг на корабле был намного грубее, жёстче, враждебнее, чем мир гражданский, а в особенности, мир семейный. К этому миру-окружению нужно было привыкнуть, приладиться, адаптироваться, сжиться с ним, иначе – беда…

Я вовремя вернулся на корабль, доложил командиру БЧ-1, лейтенанту Палкину о результатах телефонных разговоров с родителями, передал слово в слово их приветы и пожелания, получил оценку «добро» от Палкина и пошёл в штурманскую рубку продолжать выполнять возложенные на меня новые обязанности – я досрочно допускался до дежурства по штурманской боевой части на целые сутки.

Вчера в пятницу 14 января 1972 года я в составе «рабочей хозяйственной команды» ездил на склады за продуктами для БПК «Бодрый». Нас везли в крытых брезентом грузовиках и мы отчаянно и весело боролись со швырянием нас в пустых кузовах во время езды по ухабистым дорогам.

Склады оказались огромными, просто крытые футбольные поля! Всё пространство в складах заставлено стеллажами или пирамидами из ящиков, контейнеров, стеллажей и груд каких-то коробок, пакетов, мешков и сеток.

На улице было минус 18°С, но внутри складов гораздо теплее, но всё равно – холодно, поэтому мы работали, как звери, - носились между складскими накоплениями и нашим грузовиком, как муравья, - без остановки.

После того, как мы погрузили в наши грузовики всё, что нам полагалось, места среди ящиков, мешков и сеток нам не осталось, поэтому нам пришлось по-новому всё переставлять и делать для себя в грудах груза ниши, ямки, проходы, «шхеры». На обратном пути мы опять весело боролись с ящиками и коробками, которые всё время норовили нас завалить…

Минус 18°С при солнце как-то не ощущается, а вот в пасмурную погоду и при ветре с моря, - так очень зябко, особенно, в тонких матросских шинелях, особенно, если ты худой, молодой и голодный…

Хорошо, что по приказу старпома нам всем в хозяйственной команде выдали тёплое бельё – то есть дополнительные фланелевые или байковые больничные фуфайки с длинными рукавами и тёплые кальсоны со штрипками. Когда мы их надевали на себя, то воротили носы и фыркали, а когда работали в холодном складе, то вслух благодарили заботливого старпома БПК «Бодры». Единственно только, - когда мы вернулись на корабль, то это тёплое бельё было насквозь мокрым от пота…

Теперь я особо благодарил дальновидных и опытных моих родителей, которые прислали мне в предновогодней посылке тёплые шерстяные носки (правда, они были неуставного синего цвета, но я их надевал вместе с тонкими хлопчатобумажными чёрными уставными носками – автор).

У меня была уставная пара чёрных шерстяных носков, но они были настолько «прозрачно тонкими», что очень быстро протёрлись на пятках и носках, в них было очень неудобно ходить в грубых матросских «прогарах».

«Прогары» или «гады» - это невысокие юфтевые ботинки на толстой подошве («прогарные ботинки») с резиновыми вставками на берцах (на подъёме) Другие флотские ботинки – это красивые парадные кожаные хромовые ботинки со шнурками и широким кантом (хромовые ботинки, «хромачи», «годковская обувь»). «Прогарные ботинки» или «прогары» хороши тем, что они быстро надеваются на ноги, в них удобно бегать по трапам и по металлической палубе, но в них сильно потеют ноги и часто заводится грибок…

Об этом обо всём меня настойчиво расспрашивала по междугороднему телефону моя мама, но я не мог ей рассказывать о том, что мои ноги в мокрых носках сильно потеют в матросских прогарах, не мог, но с этим надо было что-то делать…

Позже в этот день 15 января 1972 года я писал маме и папе письмо по свежим впечатлениям от телефонного разговора с ними…

- Мама и папа, большое спасибо вам за новогоднюю посылку, она очень кстати. Хотя я уже много раз бывал в Калининграде, но не мог купить ничего – ни зубной пасты, ни зубной щётки, ни бритвы, брился чужой бритвой, а теперь… О, чудо! Теперь я настоящий человек! Теперь я с бритвой и с зубной пастой! А то – дави пустой тюбик или чисти зубы пальцами с хозяйственным мылом…

- Теперь о бритве. Вы правильно сделали, что купили механическую бритву. Это очень удобно и для моей жиденькой щетины на бороде вполне подходяще. Бреет бритва хорошо – чик-чик и подбородок чистый. Отличная бритва! Она мне очень понравилась, и не только мне, но и нашим ребятам (из БЧ-1 – автор).

- За тетради и конверты тоже спасибо, их у меня тоже не было (всё украли ещё в Пионерское – автор). Шоколадку съел сам, а потом в городе купил ещё одну и тоже съел (до поездки на главный продуктовый склад ДКБФ на БПК «Бодрый» было относительно голодно – автор). Правда, чувство такое, что сделал что-то противоестественное…

- Лимон оставили к «вечернему чаю», но забыли, а теперь вот вечером сегодня всем личным составом БЧ-1 БПК «Бодрый» выпьем чаю с лимоном. Резинка (для трусов – автор), которой вы обмотали всю коробку в посылке, - это настоящее «золото». Она мне очень кстати пригодится. Карандаши (простые и цветные – автор) я положил в штурманский (прокладочный) стол – это всё общее.

- Теперь бумаги для писем у меня много, можно писать, хоть каждый день и всем-всем. К своему стыду хочу признаться: - за последнее время, кроме вас, никому больше не писал (нечем было и незачем – автор). Теперь стало намного легче, теперь буду писать письма всем, прежде всего, Юре, Галчонку и Олежке.

Это правда, писать письма молодому «салаге» очень трудно – катастрофически нет времени и сил, всё служебное и рабочее время расписано по минутам, а на меня, как на добросовестного «салагу» спрос у ДМБовских годков – стирать им робы, бельё, носки и т.д.

От ДМБовских и просто «годков» меня «спасали» многочисленные постоянные и регулярные учебные боевые тревоги, тренировки, обучения, занятия и снова тренировки. На стали значительно лучше кормить и мы («салаги» - автор) даже перестали падать в обмороки от бессилия и нагрузки…

Более того, вдруг нас, то есть «молодых» и «салаг» с сегодняшней субботы и завтрашнего воскресенья начали кормить как «на убой», то есть накладывать нам порции макарон с тушёнкой и наливать миски щей «с верхом». До сих пор не знаю, что приключилось тогда на БПК «Бодрый», но «кормёжка вдруг стала настоящей, морской, флотской, честной…

Телефонный разговор с мамой и папой зарядил меня такой радостной энергией, что я почувствовал себя счастливым и сильным и очень обрадовался, когда за ужином мне сказали, что с понедельника я начну досрочно выполнять обязанности дежурного рулевого по БЧ-1 БПК «Бодрый». Это сказал мне наш командир отделения рулевых-сигнальщиков БЧ-1 БПК «Бодрый», старшина 2 статьи Иван Ховращенко – ему сегодня сравнялось ровно 2 года и один месяц службы на флоте. Осталось Ване Ховращенко служить ещё 11 месяцев, из них – 10 суток отпуска, в который он должен отправиться хоть затра…

- С меня начали требовать очень строго за каждую мелочь по службе, - написал я вечером в письме родителям. – Но это, как говорит Ваня Ховращенко: «Нормально и ничего».

- Меня так мучили старики-годки, - говорил Ваня Ховращенко, - что я пытался сломать себе руку в машинном отделении, лишь бы вырваться из их рук-лап!

- На этот счёт мне повезло, наши «годки» пошумят иногда, поорут, поругаются матом, но руками не трогают. Зато у меня появляется всё больше знакомых среди «годков», «молодых» и «салаг». Ребята на БПК «Бодрый» все хорошие, ищут друзей себе, настоящих друзей, они их называют «кореша», «друганы» или «братишки».

- Во время ужина была ещё одна радость – Домас (или Томас – автор) только что принёс на корабль почту и два раза мой нос трепетал под твоими письмами – мамочка и ещё два раза – под письмами Галчонка (вторая жена моего брата Юры – автор). С фотографией!

- Вот вы все – хитрющие глаза Галчонкины, Юркина усталость от забот, юное недоумение моего племянника Олежки…

- Всё. Подробно напишу и отвечу на ваши вопросы в другой раз, а сейчас извините, нужно идти по делам. Целую вас крепко. Ваш сын, Саша. Спасибо за дни рождения и адреса Наденьки и Верочки (наши с Юрой сёстры, дочери тёти Маруси, сестры моей мамы – автор).

Ну, до свидания!