Холод

В годы войны зимы в Фергане были необычайно суровые: снежные и холодные. На улицу я выйти не могла, не было обувки. Чтобы покатать меня на санках, сёстры (а они любили меня, заботились обо мне) просили у соседей бурки их мальчика и, закутав меня, катали на санках. А вы знаете, что такое бурки? Это не войлочные отделанные кожей, а ватные тряпичные «сапожки». Чем согревались в доме? В комнате была  «буржуйка», такая чёрная высокая как труба печь. Топили кизяком и шелухой. Кизяк делали из коровьего навоза, смешанного с соломой, делали летом, как кирпичи, сушили и складывали  под навес сарая. Шелуха это очистки от хлопковых семян, их  утрамбовывали и делали брикеты. Получали это топливо по разнарядке,  но в ограниченном количестве. Поэтому мы, дети, бежали за телегами с шелухой и нагло стаскивали брикеты, уклоняясь от кнута возницы.  На улице росли громадные тополя, иногда они падали от ветра или старости и мы, как стая ворон, жадно набрасывались  на поваленное дерево, стараясь завладеть сучьями. Но не тут-то было: владел деревом некто Мустафа, свирепый мужичок среднего роста. С руганью, с палкой он гонялся за нами. Кору дерева сдирать нам позволяли. Бывало, отдерёшь кусок коры, а оттуда вылезает усатый жук, так и звали его усачом.  Именно он был причиной гибели дерева. Экономии ради в жерло буржуйки ставили  казанок с каким-нибудь варевом. Зимними вечерами сидели у открытой дверцы, было тепло и светло. На кухне была плита с конфорками, но готовили еду чаще на примусе. Керосин покупали, когда по улице проезжала телега с бочкой керосина, и керосинщик   криком и стуком по пустому ведру приглашал покупателей. Поздняя осень, я дома одна, заперта, сижу в кухне на подоконнике, обычное место моих игр.  Вижу, к окну подходят двое стариков, это бабушка и дедушка, родители моего отца. Бабушка и говорит: «Ларочка, скажи маме, что нас выселяют  в Наманган». Я мало что понимала, шёл 1942 год. Отец мой был немец – Адольф Цезаревич, расстрелянный в год моего рождения. Возможно, он так и не узнал о моём рождении. Мои  родители были в разводе, но дед и бабушка меня признавали. Немцы – откуда они, почему и когда оказались  в Туркестане : отец родился в Туркмении в городе Кизыл -Орват  в 1902  году. Расстреляли, выслали – за что? Только за то, что обрусевшие немцы?!. А сколько мне это принесло страданий! Я до сих пор вздрагиваю, когда меня называют по отчеству. Во дворе меня обижали, обзывали, даже взрослые. Боль притупилась, но не прошла. Я росла сорванцом, мастерски лазала по деревьям, дувалам, дралась с обидчиками.  В  школе ко мне относились хорошо, может потому, что я училась отлично, лишь по окончанию школы мне вместо золотой медали дали серебряную, фамилией не вышла. Вспоминается эпизод в студенческие годы. Первые два года мы учились не только в аудиториях, но и в мастерских, где осваивали слесарное, столярное дело, как будущие учителя физики и производственного обучения. Однажды мастер меня спросил: «Твоего  отца звали Адольф? Я с ним работал на маслозаводе, он бал хороший специалист и мировой человек». Так через десятилетия ко мне долетела весточка об отце. Мама больше не выходила замуж, хотя была хороша собой, и я никогда не произносила слово «папа». Кто виноват? Или судьба такая?