При полной луне

Холодный пот на лбу. Резь в животе. Невыносимая горечь во рту. И… что такое с руками? Почему они не шевелятся? Бастер с трудом разлепляет веки. Незнакомая комната, больше похожая на каземат. Под потолком — зарешеченное окошко, через которое бьёт в лицо ослепительный свет. Бастер на миг зажмуривается от боли, хочет прикрыться ладонью, но руки… руки связаны за спиной. Судорожно дёргаясь, он пытается сесть на кровати. Получается не сразу. Наконец изворотливость гимнаста даёт себя знать. Под ним — скрипучий жёсткий топчан. На нём — тонкие тапочки, больничные серые штаны и смирительная рубашка в отвратительных пятнах неизвестного (может, оно и к лучшему) происхождения. В голове отчего-то бьётся: «Гу!... ни-ни-ни…» Бастер переводит взгляд в сторону двери. В ней — глазок для надсмотрщика.
«Что я опять натворил?»
Внезапно в дверную щель заползает огромный чёрный муравей. За ним ещё один. Они ползут неотвратимой цепочкой — прямо к топчану. Поднимаются по штанине. Их нечем стряхнуть. Бастер начинает отбиваться ногами, падает на пол, выкручивается всем телом. Муравьи заползают на лицо, начинают больно жалить. От них нет спасения. Они везде — на стенах, потолке, на горящей лампочке под потолком. И, кажется, уже под рубашкой… Бастер вопит от отвращения.
«Гу!... Ни-ни-ни!» — бьётся в голове, намекая на что-то… Давая призрачную надежду, но ускользая в последний момент.
Распахивается дверь, вбегают двое огромных медбратьев. Великаны склоняются над ним. Ну и рожи! Кто-то явно перестарался с кастингом. Это же съёмки, да? Фух, а он-то подумал! Пора импровизировать! Бастер мощным рывком уходит от протянутых к нему рук, так что великаны от неожиданности сталкиваются лбами. Следующие несколько минут он забавно носится по палате, по стенам, даже, кажется, по потолку — мастерство не пропьёшь! — отбиваясь от здоровенных мужиков ногами и головой, но стараясь не слишком калечить массовку. Ухитряется опрокинуть какую-то тележку, с которой со звоном валятся на пол бутылки. Одни раскатываются, другие разбиваются вдребезги. Палату наполняют летучие пары этилового спирта, виски и коньяка. Запахи пробуждают память: вот ему разжимают зубы чем-то железным. «Пей!» Потом наступает кома, которую даже забытьём нельзя назвать, и наркотические кошмары. А по пробуждении всё повторяется. До бесконечности. Но в этот раз его опоить не удастся! Не на того напали! Медбратья бьют Бастера по голове, по ногам. Валят на пол. Слышится крик:
—Да усыпи ты его, хоть передохнём!
В ногу втыкается шприц. Тело перестаёт слушаться, предательски немеет.
— Стоп, снято…  — шепчет Бастер, бессильно запрокинув голову  в луже виски, прежде чем провалиться в кровавый мрак.
Видимо, медбратья рассчитывал, что Бастер отключится до утра, но он приходит в себя гораздо раньше — примерно в полночь. Теперь, пока в животе не мутит, кишки не разрывает и разум не залит смертельно опасным этиловым спиртом, в голове наступает необычайная ясность. И вечно мелькавшее на краешке сознания имя: «Гудини» наконец-то всплывает на поверхность. Мигает перед глазами яркой неоновой вывеской среди кромешного мрака. Полной луной загорается загримированное лицо величайшего иллюзиониста. Его глаза полны насмешки, а губы произносят: «Никогда и никто не узнает моей тайны!» И детский голос Бастера: «Ну, хоть намекни, дядя Гарри, как ты выбрался из смирительной рубашки?» — «Ну, ты же умный мальчик, разгадывай! Разгадывай… разгадывай…» — отдаётся эхом. Мысль отчаянно мечется в голове и внезапно взрывается фейерверком. «Нужно было смотреть не туда! Секрет очень прост…» Зрачки Бастера расширяются и становятся просто огромными. Части головоломки соединяются в целое.
Облизнув пересохшие, растрескавшиеся губы, он молниеносно освобождается от ненавистной смирительной рубашки. С минуту сидит и судорожно дышит, разминая затекшие плечи, не замечая бегущих по щекам слёз невероятного облегчения. Идёт к окну. Видит сквозь решётку причудливые силуэты искривлённых столетних вязов, которые корчатся в нестерпимо ярком лунном сиянии. И вдалеке — высокий бетонный забор. Бастер бросает взгляд на больничную койку, где белеет брошенная рубашка с развязанными длинными рукавами. Словно ненужные погребальные пелены воскресшего Лазаря. Он испуганно косится на крепкую дверь с глазком и, преодолев нервное оцепенение, берётся за прутья решётки. Пф, для кого их ставили? Одна бутафория. Ах да, ведь здешним обитателям нечем высаживать эти решётки, разве что зубами — руки-то связаны крепко… Так полагают врачи. К счастью, строители полагали так же, иначе не поставили бы столь гнилых креплений… Оп, готово! Ржавые решётки аккуратно, без стука положены на пол. Окно явно маловато для взрослого человека. К счастью, Бастер — не из крупного десятка, да ещё исхудал на здешней диете из виски, коньяка и этиловой жидкой смерти (не думать об этом!). Надо только чуть-чуть постараться… Ничего, в знаменитой сцене в «Шерлоке Младшем» он с разбега прыгал сквозь коробку в руках своего ассистента, нарядившегося лоточницей. Никто из современников так и не смог повторить тот блистательный трюк. Не отвлекаться!!! Вперёд, отверстия должно хватить! И Бастер по-змеиному протискивается наружу, встаёт на крошечном кирпичном карнизе. Ночной бриз остужает пылающие щёки, треплет отросшие волосы. «Сколько же меня здесь продержали?!» — ужасается Бастер. Потом осторожно, скосив глаза вниз, оценивает высоту. Четыре этажа. В общем-то, ничего страшного. Он начинает боком, шаг за шагом ползти, любовно прижимаясь к стене, в сторону водосточной трубы. Лишь бы выдержала. Лишь бы не обломилась, как в «Трёх эпохах»… Карниз зловеще крошится под ногой, осколки осыпаются вниз, на асфальт. Та-ак… осторожнее. Пробуй носком, потом только переноси весь свой вес… и скорее дальше. В конце концов, лучше сорваться и быстро сломать себе шею, чем задержаться на долгие месяцы в этом больничном аду.
***
 — Мерси, дядя Гарри! — шепнул он, по-детски шмыгнув носом, и ветер унёс его слова куда-то к луне, окутанной легкими облаками.
Хоть бы выдержала труба. Бастер умоляюще посмотрел на неё, словно гипнотизируя, потом обхватил ладонью, нежно погладил пальцем.
— Не подведи, родная!
Он втянул воздух через уголки рта и, доверчиво прильнув к блестящей трубе, осторожно заскользил вниз.
Третий этаж…
Второй, осторожнее…
Первый.
Как только ноги коснулись земли, он опрометью бросился к высокому бетонному забору и, взяв крутой разбег, перелетел его, словно птица. Только тут Бастер дал себе отдышаться, упершись ладонью в стену. Затем поднял глаза на свой мрачный кирпичный застенок, обеими ладонями послал ему воздушный поцелуй и зашагал прочь — но не по пустынной дороге, огибавшей какую-то рощу на отшибе Нью-Йорка, а напрямик — между чёрными стволами, по шуршащей листве. «Боже, листья уже опали!» — печально подумал он, прикрывая пальцами от ветра голую шею. Серая больничная пижама не согревала, как и тапочки с тонкими матерчатыми подошвами. Тем лучше! Греться нужно движением — он ведь беглец, не так ли? И Бастер побежал — стремительно, наугад, не представляя себе, где находится, но доверившись безошибочному внутреннему чутью. Через некоторое время дебелая луна обложилась тучами, словно чёрными пуховыми подушками, и ушла на покой; то тут, то там застучали первые капли дождя. Запах прелой листвы усилился, Бастер с наслаждением вдыхал его на бегу полной грудью. «Ну, вот я и снова мокну — это к удаче!» — думал он, иногда утирая лицо и встряхивая отяжелевшими от воды волосами. Эта мысль придавала сил, и он летел, как на крыльях.
***
Естественно, чутьё не могло его подвести. Часов через пять, ближе к рассвету, Бастер выбрался на знакомое шоссе. Голосовать не стал, побрёл по обочине. Ещё час-другой — и вот он, родимый дом! Очень кстати, а то уже зуб на зуб не попадает. Мокрые ноги почти онемели. Живот подвывает от голода. И до смерти хочется под горячий душ. Что это? В кухне, вроде бы, свет горит? Это мама? Брат? Бастер несмело улыбнулся, не отводя зачарованного взгляда от жёлтого зашторенного окошка. Ну, а кто там ещё может быть? Если только… Да нет, не стоит об этом мечтать. Натали уже вычеркнула его из своей жизни. Хотя… Ладно, есть лишь один способ выяснить, правда? Блудный сын взбежал на крыльцо и, нажав звонок, принялся колотить в собственную дверь. Ждать пришлось бесконечно долго. Но вот дверь открылась, и…
Кто это? Бастер попятился.
На пороге высилась толстая дама с некрасивым заспанным лицом, с папильотками на голове и в неопрятном халате. Глаза у неё были мутные и недобрые. Китон мог бы поклясться, что никогда её раньше не видел. Разве что в больничных кошмарах, навеянных лекарствами, побоями и парами этилового спирта.
— Я… кажется… домом ошибся, — пробормотал он.
Дама вдруг обнажила огромные крепкие зубы, отчего сделалась похожей на сытого крокодила.
— Заходи, милый! — пропела она. — Вот сюрприз! Я тебя не ждала сегодня.
Бастер зажмурился, помотал головой.
— Вы кто?
—Заходи! — зловеще повторила она, распахивая дверь пошире и отступая в сторонку. — Ну? Не бойся!
Бастер разулся в прихожей  и опасливым шагом, не узнавая привычных стен (на обоях темнели пустующие овалы: фотографии Натали и мальчиков куда-то исчезли), прошёл на освещённую кухню.
На обеденном столе, придавленный чашкой чёрного кофе, лежал какой-то документ, при взгляде на который у Бастера тоскливо засосало под ложечкой. В глаза бросились крупные надписи, дальше всё расплылось.
Нет! Не может быть! Бастер опустился на табурет, обхватил голову руками.
«СВИДЕТЕЛЬСТВО О БРАКЕ… МИСТЕР И МИССИС БАСТЕР КИТОН».
— Что, ничего не помнишь, милый? — участливо спросила дама, заняв своим телом дверной проём и скрестив ручищи на монументальной груди.
 — Вы врёте! — простонал Китон. — Я… я звоню в полицию!
Самозванка даже бровью не повела.
— Это ты-то? Сбежавший из самой строгой лечебницы для безнадёжных алкоголиков? Сомневаюсь!
Китон бросился к телефону, дрожащим пальцем принялся крутить диск. На том конце сразу ответили.
— Алло, мам? У меня тут…
— Сынок, ты уже вернулся? — радостно перебила Майра. — Почему так долго не подавал вестей? Твоя жена сказала, ты укатил куда-то на съёмки…
 — Прости, я перезвоню!
Бастер опустил трубку.
— Вы кто? — повторил он, не глядя на женщину.
— Забыл? — с лёгким укором ответила она. —  Я сиделка, которую твоя матушка вызвала присмотреть за сыном, когда он начал плохо себя вести. Она так за тебя волновалась!
— И вы потащили полумёртвое тело под венец? — произнёс без выражения Китон.
— Рыба ищет, где глубже, — цинично усмехнулась женщина. — Давно мечтала открыть салон красоты. Твоё громкое имя мне в этом поможет.
— КРАСОТЫ? …Ладно. Вы получили имя. Теперь оставьте меня в покое, пожалуйста.
— Не городи чепухи, милый. Что ты хочешь на завтрак?
Китон уткнулся лбом в оконное стекло.
— После того, как увидел ваше лицо? Три галлона виски.
— Шутить изволишь? Ты тоже, знаешь ли, не Валентино. А вот виски тебе сегодня не светит, — хладнокровно прибавила дама и, пока Бастер не повернулся, вынула из кармана заранее подготовленный шприц.