Глава 8. Превращение

Глава восьмая, в которой происходит вовсе невозможное и друзей посещает отчаяние, однако они вопреки всему продолжают бороться со злом.

         В проёме, словно на порог маленькой хижины из часов вышли двое. Один, постарше и повыше, с чёрной клочковатой бородой и недружелюбным колючим взглядом из-под седых бровей, явно был хозяин сарая Кочебор Колядыч. Рядом с ним вился вьюном, ни секунды не оставаясь без движения, огненно-рыжий кудрявый Свирка.
– Ну, что ж, друзья, раз вы тонких намёков не понимаете, будем с вами по-взрослому разговаривать, – угрожающе проскрипел старший.
– Какие ещё тут могут быть тонкие намёки, – вспылила Оля, наверняка,  полностью не осознавая, что осмеливается спорить с двумя опасными волшебниками, ростом хоть и не выше ведра, но от которых вообще неизвестно чего можно ожидать. – Это же вы первые начали! Украли мамин подарок и не отдаёте!
         Вместо ответа Свирка приложил палец к губам, призывая девочку немедленно замолчать, но Оля покоряться не собиралась. Однако губы вопреки её воле крепко-накрепко слиплись, и вместо сердитых упрёков изо рта доносилось лишь невнятное мычание.
– Это так ли тебя бабушка учила со старшими разговаривать? – ехидно посмеиваясь и будто приплясывая, поинтересовался рыжебородый, – вот и помолчи пока.
        Затем оба волшебника повернулись к Ермошке и стали разговаривать только с ним, причём так, словно больше ни одной живой души рядом не существовало. Слова их были резкие, как удары плетью. Несчастный мальчик, кажется, даже морщился от боли. Однако изо всех сил храбрился, пытаясь не пасовать перед взбешёнными сараешниками. А испугаться было от чего…
         Колядыч сверкал колючими глазёнками, которые сделались совсем белыми и оставляли во тьме фосфоресцирующие дорожки:
– Ты, маленький неразумный мышонок, как ты посмел явиться  человеческой девчонке! Ты повинен в самом страшном злодеянии – ты навлекаешь беду на весь наш род. Али ты не знаешь, что НИКОГДА, даже под страхом забвения, не должен ни один дух: ни домашний, ни дворовой, ни лесной, ни водяной да никакой показываться на глаза людям! Иначе ждёт кара неминучая!
– Так что уж не обессудь, милок, наказан будешь, так и знай,  – поддакивал исподтишка рыжий Свирка.
          Кочебор Колядыч рассвирепел не на шутку, вопреки его небольшому росточку, казалось, что он нависает над всеми и клокочет, будто чёрная грозовая туча:
– Ничтожные разнеженные домашние глупыши! Не стоило большого труда заманить вас в ловушку. Или вы на самом деле решили, что нам, суровым сараешным духам, понадобились жалкие девчоночьи пожитки? Да и ей теперь розовая сумка навряд ли понадобится. Сейчас я заведу волшебные часы, и через сутки она навсегда забудет себя, свою бабку, всю свою жизнь, – Кочебор обратился сначала к брату, – Свирка, как ты там, на бабку крепкий морок навёл? – получив в ответ утвердительный кивок, перевёл свой страшный светящийся взор на дрожащую девочку.   
        Оля стояла ни жива ни мертва, ровно Снегурочка, которой только ещё предстоит ожить, потому как не чувствовала одеревеневшего тела и не могла пошевелить даже пальчиком. До неё до сих пор плохо доходил смысл происходящего, но то, что сейчас свершится что-то непоправимое, она чувствовала всё сильнее с каждой тягучей секундой.
        Кочебор исподлобья, не мигая, вперился в Олю стылым змеиным взглядом и принялся колдовать, прищёлкивая крючковатыми пальцами. От каждого щелчка в сырую тьму сарая сыпались искры, будто затухая новогодний бенгальский огонь, выплёвывал последние порции праздничного веселья:
– Кронос-фобос, фемеринус. Гранд-диаблос, барбаринус…
         С каждым магическим словом, выпущенным в мир злобным стариком, в Олином сердце умирала одна маленькая надежда, да и сама она становилась всё меньше, меньше, пока не сравнялась ростом с домовёнком Ермошкой.
         Кочебор Колядыч и его пособник Свирка, наоборот, будто выпивая силу и стать из девочки, становились всё выше и выше. Вскоре они уже стали  ростом с детей средней группы детского сада, так что их вполне могли бы принять за обыкновенных низкорослых дедушек. Стены сарая росли, становясь высоченными как в средневековом замке, а сама девочка, казалось, погружается в глубокую яму.
        Наконец, страшные изменения остановились. Оля удивлённо оглядывалась вокруг, не узнавая привычного мира. Кукла Варюшка, обезьянка Джоконя, воронёнок Валера стали ростом вровень с ней, они испуганно жались к гигантской поленнице, похожей теперь на египетскую пирамиду. Ермошка стал даже выше самой Оли, но он не прятался, а отважно заслонял её от злых великанов.
        Время стало понемногу оттаявать, и девочка с трудом смогла пошевелиться. Ермошка крепко сжал её руку, как бы давая понять: не трусь, всё ещё будет хорошо. Но Оля начинала осознавать, что ничего уже никогда не будет хорошо, и никогда не будет, как прежде. От этого чудовищного прозрения она обмякла и в полном бессилии готова уже была повалиться на грязный пол сарая, но сильные руки Ермошки подхватили её, не давая упасть.
        Огромная живая глыба, в которой с трудом узнавался Кочебор, оглушила откуда-то сверху:
– Отныне у вас будет масса времени поиграть вместе, голубочки, хоть цельный век, али два, али десять, а вот старой хозяйке осталось не долго. – С этими страшными словами великан снял с шеи ключ на обтрёпанной верёвке и стал заводить старые часы, которые отзывались на каждый поворот ключа таинственным печальным звоном. – Ну вот, с каждой секундой с каждым часом из старой хозяйки будет уходить жизнь, а из девчонки увидевшей духов, будет уходить память о всей прошлой жизни, пока она не станет таким же духом как ты, подженишник ничегошный! – Кочебор указал на Ермошку чёрным загнутым ногтем, похожим на коготь хищного зверя.
         После беспощадного приговора Кочебор повесил ключ на шею и тот затерялся в зарослях клочковатой бороды. После этого они, не сговариваясь с рыжим Свиркой, схватили друзей, как маленьких щенят и одного за другим бросили в большую клетку, в которой когда-то жили Олины хомячки. Девочка лишь успела бросить взгляд на циферблат часов и с удивлением отметила, что часы, оказывается, идут в обратную сторону.
        Клеть с узниками оставили в углу сарая, даже не удосужившись как следует запереть. Свирка лишь завязал огромными конопатыми ручищами гигантский узел из шнурка от старых Олиных кроссовок. Конечно, такой узел не под силу теперь было развязать никому из коротышек.
– Мать к ним носу не кажет, калачом её сюды не заманишь, так что скоро мы властвовать станем, – приговаривал конопатый, затем игриво обращаясь к Оле осклабился, – а ты деваха-растрёпа, как маленькая бабка-ёжка, вот так и будем тебя звать. А что, подходяще! Будете два домовёнка: Ёжка да Ермошка!
        После того, как злодеи убедились, что никто из узников из тюрьмы не выберется, радостно обнялись, притопнули и одновременно исчезли. В наступившей жутковатой тишине было слышно жужжание мух, дальние шорохи в мышином царстве, да тиканье волшебных часов, что отсчитывали последний день в жизни бабушки и внучки.
         Оля тихо прислушивалась к себе, пытаясь уловить происходящие в ней изменения, и никак не могла представить, что она может навсегда забыть любимую бабушку, маму и всю прежнюю жизнь. Кем она станет без своих воспоминаний, ещё одним озорным домовёнком? Да и будет ли это она – Оля? Скорее всего нет, это будет ещё одна маленькая живая кукла, невидимая озорница Ёжка таскающая чужие мелочи ради развлечения. 
         Варюшка тёрла кулачками глаза-пуговки и всхлипывала. Джоконя прыгала по клетке, ища лазейку, но никак не находила. Ермошка тоже заметно скис и молча сидел на корточках в углу клетки, уткнувшись лицом в колени. Оле даже иногда казалось, что он прячет слёзы. «Наверное, ему жалко его оружия, боевой вилки, которую у него отобрали злые стариканы» – подумала Оля. Однако тут Ермошка поднял мокрое лицо, и уже не стесняясь, и не пряча слёз, обратился к девочке каким-то чужим придавленным голосом:
– Прости меня, Оля, пожалуйста, если можешь. Это я один во всём, во всём виноватый! Мне просто очень-очень хотелось с тобой подружиться. Чтобы ты узнала меня… – Ермошка запнулся, потерялся в словах и снова уткнулся в свои острые коленки.
– Наверное, нам будет весело с тобой вдвоём. Но, боюсь, это буду уже не я, – печально пробормотала девочка, вовсе не радуясь, что вновь обрела способность говорить.
– Не сдавайся, Оля, мы должны их победить, – к Ермошке также вернулись его звонкий голос и забавная самоуверенность.
– Но как?!
– Надо успокоиться и наметить план! А сейчас дружно считаем до десяти.
– А я до двадцати умею!
– Ну, тогда погнали.
        После того как все дружно досчитали до двадцати и заметно успокоились, в вязанную Варюшкину голову пришла гениальная догадка:
– Ермоша, а почему ты вообще дался злыдням и позволил себя в клетку посадить. Ведь ты же не раз похвалялся, что можешь из любого места в один миг переместиться в родной дом.
– Я и сейчас это могу, да только как же я вас брошу. Нехорошо это.
         Оля на секунду задумалась и предложила:
– А что если тебе сигануть домой, на кухню, да прихватить по своему обыкновению с собой, например, любимый бабушкин маленький ножик, которым она всегда картошку чистит, а потом вернуться к нам и разрезать узел. Ну, а когда мы выберемся, то будем дальше думать, как действовать.
        После этих слов Ермошка исчез и появился буквально через пару секунд, так быстро, что даже никто не успел и опомниться.
– Режь смелей, Ермоша, – подбадривала товарища Оля, – я сама видела, бабушка вчера только этот ножик наточила.
        Пока домовёнок пилил узел из старого шнурка, невольников охватило оживление, и в их сердцах замаячила надежда. Когда дверца клетки распахнулась, друзья кинулись наутёк увлекаемые Ермошкой в сумрачные сараешные дебри.
        Они улепётывали со всех ног по каким-то тёмным коридорам, сырым и затхлым закоулкам Шубуршундии. И каждый раз им казалось, что злые сараешники их непременно сейчас обнаружат, догонят и убьют. Бежали задыхаясь, урывками, как попало, падая и путаясь в липкой паутине, их гнал жуткий страх, но одновременно Оля ощущала порывы необъяснимого азарта и какого-то злого веселья что накатывали вопреки ситуации. «Это, наверное, началось моё перерождение в Ёжку» – мелькнула в её голове пугающая догадка.
– Ермоша, скажи, пожалуйста, куда мы так бежим? – удалось ей спросить при короткой передышке.
– В погребной хуторок к Збигне-богатею. Он всё про всех знает. Ежели удастся его разговорить-разжалобить, значит просветит. Узнаем тогда, чего  злыдни сараешные удумали.