Усатое приобретение

                Усатое приобретение

И до чего же это приятно – приобретать! А вот быть приобретением – это дело другое, это, можно сказать, весьма даже сомнительное дельце, а иногда и трудоемкое. Потому как «приобретение» должно иметь ценность. А что у человека такого, что может за эту самую ценность сойти? Разумеется, то, что стоит ему приличного напряга, то бишь, труда, изворотливости, везенья родиться богатым и здоровым и так далее, и тому подобное. В этот список не попадает разве что талант, поскольку качество данное надо еще доказать и упаковать в успех, а последнее  куда чаще сомнительно,  чем наоборот.

В общем, с людьми все ясно: приобретать им в кайф, а быть приобретением как-то не очень. Как-то это не вписывается в жизненную программу, а потому заниматься этим лень.

Иное дело - кошки. У кошек все совсем не так, все совершенно иначе. Кошки, в подавляющем своем большинстве, даже не породистые, но рожденные в домашних условиях, приобретением становятся, еще не открыв свои голубые по младенчеству глазки. Им это дано, такой у них бонус. У их, то есть, кошачьего большинства.

Однако есть меньшинство. У меньшинства ситуация иная, жизнь подъездная да помойная, а иногда и короткая. Это уж как кому вывезет, в этом кошки похожи на людей: где родиться выбирает за них судьба и кому-то она спонсор, а кому-то злодейка.

Кошка по имени Кисс как раз в такой вот подъездной мышеловой семейке и была рождена. И ничем абсолютно от серого большинства не отличалась. То есть шерстка у нее не была  трехцветной  или  фирменной окраски, ушки торчали банально, пушистость была не умилительна. Только усищи котенка давали надежду на то, что эта серая, полосатая, хвостатая бомжиха  в будущем как-то себя прокормит и останется жива, ежели, конечно, мыши не будут травлены.

И все было бы именно так и не иначе, если бы не талант. Да, иногда талант вылезает наружу шустрее любого грызуна и тогда появляется шанс сделать раннюю, то бишь спасительную, карьеру даже рожденному в безвестности и обреченному на скудное пропитание.

Кисс была наблюдательна. Можно даже сказать, она была гениальным провидцем своего племени, еще в невинном детстве обратившим внимание на великую роль  человеческого приобретательства в судьбе  каждой, отдельно взятой кошки. Она сумела разгадать, зачем нужны эти бантики и прочие шейные украшения, расслышать задор и удовольствие в детских голосах, норовивших удержать в ладошках чей-нибудь хвост и, главное, разнюхать вкусное поощрение за кошачий артистизм. К пяти месяцам своего существования у помойки она растеряла почти всех своих близких и сделала первый шаг к своей блестящей артистической карьере, она встретила Сашу.

Саша была упитанной девочкой, которая никогда не оставалась одна и громкий, требовательный рев которой сопровождался, как правило, беспокойной суетой и исполнением всех ее желаний. Это был шанс! И будущая звезда кошачьей сцены совершила свой первый и рискованный выход в свет как раз под аккомпанемент очередного Сашиного каприза, который звучал громко и убедительно и словно отскакивал от дрожащих в испуге стекол.

Надо заметить, вид у котенка был больной и малоухоженный, но ее уже позеленевшие, жадные глаза блистали решимостью произвести впечатление во что бы то ни стало. И Кисс это удалось! Как она прыгала перед этой  толстой дурой, как вертелась! Как умильно заглядывала в глаза, презирая и почти классово ненавидя…почти…Свершилось! Когда визг благодетельницы достиг высот, спустился с них и перешел в хрип, взрослые испугались, а потому котенка подняли  и внесли туда, где предстояло – фу! – отмыться, но потом отъестся, а это главное. Это как раз то, ради чего кошки живут и готовы быть приобретением.

Вы думаете, Кисс  осталась с Сашей? Как бы ни так! Талант звал ее за собой, диктовал  путь и требовал достижения новых вершин. Уже отмытая и за неделю чуть  раздобревшая, она освоила поход в квартиру напротив, где тоже обитала неразумная человеческая поросль, а затем и в другой подъезд и даже в дом напротив. Чуть дольше она задержалась у женщины, одинокой, болезненной и ласковой, которой посочувствовала и даже полежала у нее на боку, усмиряя боль. Именно она, эта женщина, назвала ее Кисс, и именно на это имя хвостатая артистка решила откликаться. Она проводила женщину в другое место, где было много  шкафов и полок, а посередине стоял стол и на нем лежало нечто  размером  почти в ее, кошкину, длину, разве  чуть покороче. Это «нечто» женщина раскрывала и что-то искала посередине, а потом закрывала и ставила на полку. Оно, это «нечто», имело странный запах, его не разрешалось грызть и с ним не разрешалось играть. Ну и пусть! Киссы это мало касалось, ее здесь кормили и к ней не приставали. У нее было свое место, не совсем низкое, и она царственно взирала с него на разных людей, которые  приходили и брали  с полок то, что ей было нельзя и что не пахло как пища.

И все же даже здесь, и в доме у этой женщины, которую почти согласна была считать хозяйкой, Кисса не оставалась навсегда, ее тянуло на достижения, на признание. Она периодически возвращалась то к Саше, то к другим девочкам и мальчикам, а также старушкам и  иным взрослым, и добивалась от них прощения и кормежки.

А затем снова уходила, сытая и довольная собой, искала новых хозяев и глядела на людей лукавыми глазами гордого и свободного в своем выборе существа. Ее усы стали еще длинней, ее шерстка блестела, тело было упитанным. В ее мурлыканье слышалось несколько усталое самодовольство кого-то привыкшего к признанию и считающего свою славу заслуженной. Только к хозяйке, к этой странной женщине, она испытывало нечто, похожее на привязанность. Потому что та в ней нуждалась. А еще потому, что гладила ее беспокойной рукою, и беспокойство это было не за себя, а за нее, Киссу. Уж это-то кошки умеют распознавать, умеют ценить. На то они и приобретения

Авторство заверено