Белая Лошадь

Никогда не думал, что возьмусь посвящать что-то такое лишь одному человеку. Как правило, после подобного, мы быстро с кем-нибудь расстаемся, с кем-то дорогим мне, с которым, казалось бы, еще куча всего впереди. Но в этот раз я свято верю, что все будет иначе. Он может этого не увидеть. Но чтобы быть максимально честным с ним и рассчитаться за все плохое и странное, я сажусь писать. И даже если мы не будем уже общаться до того, как я закончу, я хочу, чтобы этот человек остался запечатлен в моей памяти и здесь. Ведь писательство — фотоаппарат, который стремится заснять нечто прекрасное, во всех смыслах этого слова, заснять даже то, чего нельзя снимать. В общем, как бы там ни было, мой глупый злой котенок, это все твое.

Глава 1

  — Мне постоянно снится белая лошадь.
— Что?
— Тише, прошу тебя. Белая лошадь. Она…
— Погоди, ты сказал, тебе снится?
— Да тише ты! Я подхожу к ней, глажу ее гриву, ее горячее дыхание обжигает мои ладони. А потом…она кусает меня, и я просыпаюсь.
Выжженные перекисью волосы и бледная кожа с углубленными на лице заспанными глазами. Непонимающий взгляд и потерянные движения тощими руками. Неважно-неважно. Деревянные качели пахли чем-то сырым и невиданным, чем-то до жути странным и усыпляющим, подобно морфию или револьверу. Две пылинки, освещенные лучиками огромной елочной игрушки. Два подростка за пеленой сырого воздуха и детскими вздохами. Площадка же.

— Ты ее боишься?
— Поначалу нет, но позже она стала приходить ко мне чаще. Я знаю, это все так неправильно…не помню, когда это началось. Я боюсь, скорее, что она не отстанет от меня.
— Тебе бы выспаться, ты плохо выглядишь. И думаешь.
Веселые бегающие глазки и длинная шея. Худое лицо без щек и скул, еле видные синяки. Недлинные чистые волосы и белесая челка.
— Если я усну, я увижу ее снова, а ты ведь знаешь…
— Выпей снотворного да спи спокойно. Уверена, если ты выспишься нормально, то тебе полегчает, и больше снов ты вообще не увидишь. Такое ощущение, что ты только из-за нее не спишь уже много дней.
— Так и есть.
Вокруг ни души. Даже если бы и был кто-то, внимание всего вокруг было бы обращено все равно в тишину и укутывающее безмолвие. Все, казалось, хочет усыпить, сделать ватными ноги, тяжелой голову и веки. Асфальтная крошка заменится пухом и растопчет тебя, убаюкивая, растворит кожу, подобно кислоте. Баю-бай. Баю-бай.

 — Чтобы не было проблем, тебе стоит сходить к какому-нибудь…психологу.
 — Если я схожу, проблем мне только прибавится. Не люблю врачей. Знаю, что некоторые изредка ходят с той же проблемой. И все равно. Знаю, что может стать хуже, но связываться с мошенниками, готовыми предать клятву Гиппократу, я не хочу.
— Ты ненормальный.
— Я в курсе.
Девчонка спрыгнула с качелей и подмигнула парню. Она взяла его руки и повертела в своих.
— Ты очень бледный. Вообще ешь?
— Мне льстит твоя забота. Не откажусь сейчас куда-нибудь сходить.
— Теперь я тебя узнаю, — она улыбнулась.
Она любит улыбаться. Всегда широко и невинно. От нее, на самом деле, всегда веяло наивностью и зубной пастой. Мальчишеская походка, чуть косолапая, добавляла ей прелести, эти неуверенные шаги чуть на носочках. Несмотря на совсем не кукольное лицо, она выглядела столь необычно, сколь чудесно.

      Они шли по Невскому уверенно, держась за рукава друг друга. «Они друзья, а друзья должны держаться за руки», — возразите мне вы. Но как быть, если Соня не любит сцеплять пальцы и касаться теплым ладонями? «Противные паршивые ощущения», — по толпы, по обыкновенному заявляла она, — если надо, есть рукава». А сегодня у нее просто было хорошее настроение, поэтому держаться за рукава она была не против. На улице было тепло и облачно, широкие подворотни обволакивали сознания подростков и смотрели на их головы свысока. Желтые, розовые и голубые большущие здания с причудливой резьбой и парадными, огромные каменные плиты под ногами, и на каждом шагу какое-нибудь уютное кафе. Кое-где видны старые обломки со времен Безмолвного переворота, но это мало волнует, скорее, придает какой-то загадочности. Даже людей уже не жаль.
— Тебе как будто бы лучше, — вновь улыбнулась Соня.
— Мне лучше. Тут здорово в такие дни.
Людей, как всегда, было много, но они совершенно их не пугали. Шли себе по своим делам. Несмотря на то, что сейчас он был в окружении толпы, Женя чувствовал себя уверенно, хотя так было не всегда. Раньше им часто приходилось торчать дома за клеткой закрытых дверей и лестниц. Но не будем о грустном. Друзья поели и двинулись к Дворцовой, где люди сидели прямо на камнях и обращали свои взоры навстречу солнечным лучам, пробивающимся сквозь облака. Она, Дворцовая, говорят, была уже не так красива, как раньше, но Соне, к примеру, она нравилась такой даже больше. Развороченные камушки, вечно темный Эрмитаж, который уже мало кто посещает, а кое-где его и критикуют. Подростки упали на плитку, положив рюкзаки под головы, и стали лежать, устремив взгляды на небеса.
 — Как это ты умудряешься не спать?
— Обычная сила воли.
— Тебе кроме лошади еще снилось что-нибудь?
— Нет. Мне вообще никогда ничего не снится, как и всем. Я не знаю, что со мной. Может, просто устал.

Соня положила руки на теплый камень, раскинув их, подобно осенней птице, готовящейся взмыть в небо вслед за остальными. Всем хочется поскорее улететь, не так ли? Размахивая руками, совсем как дети, улыбаясь во весь рот и крича во все горло. Хочется убраться куда-нибудь поскорее, оставив немой, но такой шумный и скрипящий город за загорелыми лопатками. Парень закрыл глаза и плотно сжал веки.
— Если засну — буди, — шутя, произнес он. А сам усмехнулся, точно так же разводя руками и касаясь пальцами до соседних рук. Теплое поле, и чувствуется приятное шевеление под ногами. Сотни цветов рыжего с зеленым, ветер, вонзающийся горячим дыханием в шею, и влага, витающая под точным громоздким синим полотном. Приятные любому уху звуки грома, идущего издалека и с нарастанием, но небо как будто не решается пустить ливни, щадя. Что-то сверкнуло белизной. Женя прислушался, тяжело и часто дыша, прерывая идиллию спокойствия. Ржание. Резкий рывок в сторону. Р-р-раз! Вновь что-то белое. Быстрый вскрик и снова рывок. «Боже!» Стук копыта о землю. Поворот сначала головы, а потом и всего тела. Рывок. Ржание. Цоканье языком, рывок. Рывок, белизна, копыта, ржание, белизна, рывок, копыта. И в момент все прекратилось. Темные, почти черные глаза, смотрящие куда-то в пустоту и светящиеся печалью. С длинными ресницами. Он сделал шаг ближе к светло-бежевой мягкой спине, шерсти. Рука коснулась гривы и провела по ней, наматывая ее на указательный палец. Вторая рука гладила по носу, громадная голова ласкалась к ладони и лизала ее.
— Женя!
Лошадь доверчиво смотрит на него, поднимает голову, чтобы дать парню погладить шею.
— Проснись, пожалуйста!
Женя обеими руками касается бежевой шерсти. Лошадь рычит, щуря печальные глаза, резко вцепляется тупыми зубами в пальцы.
— Проснись!
Кровь стекает с них, юноша кричит, но не может отцепить руку.
— Женя, пожалуйста!
Усилие. Хруст костей.
— Женя!
Усилие. Печальные глаза окрашиваются красным.
— По…
Пальцы падают на траву, она превращается из рыже-зеленой в багровую.
— …жалуйста! ОЧНИСЬ!
Кричит и корчится, не слыша себя, уши закладывает, глаза выкатываются из орбит, окровавленное запястье шевелит обрубками. Лошадь смеется, махая задорным хвостом.

— Боже!
Его резко согнуло пополам, он сбил с себя девчонку. Та вздохнула и взволнованно посмотрела на парня, хмурясь и разглядывая его бледное лицо, на котором зияла гримаса боли. Он выдохнул несколько раз и огляделся по сторонам.
— Я уснул. Надолго?
— Минут на 20. Я рассказывала тебе про атмосферу питерских улочек, пока не заметила, что ты спишь. Я думала, ты слушаешь. Опять сны? Лошадь?
 — Да, — чуть улыбнулся он и, подумав немного, улыбнулся шире, — что ты делала на мне? Искусственное дыхание?
Соня насмешливо повела плечиком и толкнула Женю в бок.
— Я, вообще-то, переживала. Давай я провожу тебя до дома.

Глава 2

Дом был пуст, как и всегда. Как и комната. Он не любил часто выходить на улицу. Там обычно холодно и тяжко и скучно дышать от лжи. Его комната отсвечивала синим. Огромные окна значительно освещали жесткий ковер и молочные стены. Часы на одной из них угрожающе громко тикали, капали ему на мозг, который медленно плавился воском от тишины. Нет, это другое место. Его комнате — это совсем другое дело. Он не помнил точно, как она была обустроена. Помнил только компьютер и стол с коробочками из-под чая. Ему было хорошо находиться как раз там — долго, целыми днями, не меняя своего положения там было все, что ему было нужно, и ничего лишнего.

      Женя просто обожал музыку. Прямо как в Заводном Апельсине Алекс тащился от Людвига ванна. Но Женя тащился от всего. Единственное, чего он не делал под музыку — не засыпал в наушниках. Она впивалась в горло, топя сознание в огромной чаше яда, наполняющим весь дух и готовясь перелиться за край. Заставляла блаженно задыхаться в неведении, захлебываться, удовольствием, полным галлюцинаций. Не спать, но видеть сны. Смешивать их с реальностью, получая в итоге сумасшедший ядерный коктейль. И лошадь, кажется, боится музыки. Стоило лишь врубить ее, чуть ниже самого громкого, и она уже льется в уши, холодит кровь, застывающую в жилах. Пальцы вцепляются в одеяло с огромной силой, дыхание учащается, закрытые глаза бегают туда-сюда. Музыка могла убить в нем все страхи, усыпить их, но не его. Женя мог не заметить, как темнеет на улице, как пройдут дни, но негодованием засветится его взгляд, если заиграет не та мелодия, которую он ждал, или прервется цепь удовольствия вовсе. Но встать и прервать пришлось. Завтра в школу, полную тупоголовых придурков, которые не слушают музыку. И не видят снов. И не мечтают. Просто потому что нельзя, ха! Уроки надо сделать.

      Женя сел за стол и открыл учебник по физике. Стол был огромным и заваленным банками дешевого кофе. Жаль, что все кончилось. Даже пакетики с ароматными зернами. Парень открыл тетрадь и освободил стол от лишнего хлама. Тут лежал и бутерброд с сыром, и сам сыр. Надо будет убраться. Хочется спать. Не впервой, но все чаще он ловит себя на этой мысли. Заснуть и забыться. Дышать ровно и глубоко, вдыхая шум улиц и забытых тоскливых фонарей, укрываться одеялом или шерстяным пледом, да хоть чем. Спать на кровати, на кресле, на стуле. Распластав свое бренное тело на деревянном столе…

      Женя попытался сосредоточиться на учебнике с заданием. Сила тока, сила тока… Сила тяжести? С какой силой тяжелая голова упадет на стол без сознания и… Парень потянулся за ножом, который ранее резал сыр и полоснул себя по руке. Потекла кровь, соленая и красная-красная. В мозг ударила боль, разливаясь постепенно по всему телу до кончиков пальцев, ударяясь током о локти и колени. Съеживая и заставляя сквозь зубы шипеть. Юноша сжал губы, и, кажется, взбодрился. Найти сопротивление. Сопротивление чему? Медная проволока. Домашняя работа. Дано…движение лезвием. Этой же рукой он прикрывает зевающий рот. Видно, как выступают капли, мчатся по запястью. Парень потер пальцами заболевшие виски. Включил маленькое радио. Неприятная ушам мелодия, сопровождаемая словами противного голоса. Отвратительно, но он хоть не заснет. «Одеяло из верблюда покупай, не мечтая, засыпай!» Что за бред? Женя полоснул себя по руке и вырубил радио. Глаза закрываются…удар! Веки тяжелеют — удар! Одеяло из верблюда покупай — удар! Удар — не мечтая, засыпай! Стол, заляпанный кровью, багряной и заслонившей туманный взгляд, запах которой застыл в воздухе. Пахнет железом. Медная проволока. Парень без сил свалился на стол. Хотелось плакать.

Глава 3

Утро Выдалось туманным и довольно странным. Будильник не сработал или был просто не услышан, или был просто отключен, или был просто не поставлен.Женя не спал, он лежал и всю ночь резал пальцы до мяса, до самой кости, без остановки режа по одному и Сухие грязные дорожки слез изрубили щеки до шрамов. Стеклянные глаза устремлены в соседнюю стену, но, казалось, они не видели ничего. Благо Женя так и не научился спать с открытыми глазами. Он вспоминал школу с ее холодным кафелем. Грязные разводы от рюкзака, разорванные куски ткани. «Отпустите». Смешки, стеклом разбивающиеся о плитку вместе с головой. Сильные руки. Много толчков и усмешек, давящих на голову, врезающихся в тело и съеживаясь в противную массу стыда.

      Видение прервалось, не начавшись. Он вспомнил про холодность стен. Вновь толчки. О колонны, угрожающе выпирающие, крошащие кости. Вспомнил про окна, не пропускающие свет. И видение поглотило его с головой.

      Высокий светлый потолок то опускался, то поднимался на свое место, вокруг плыло. Сильно хотелось блевать. Со всех сторон сеются горящие искры, разбивая тишь в длинном коридоре. Уныло тянулся зеленый линолеум, заворачиваясь в тоскливую зеленую спираль. Громыхнулось тело, и все исчезло, встав на свои места. Противный ультразвук в голове восстановил все вокруг. Женя попытался встать, но что-то придавило его к полу. Его перевернули на спину, ледяной дух просочился сквозь все его тело. Ботинок, громоздкий и дико грязный опустился на щеку с огромной силой. Щека мгновенно заболела тугой тянущей болью. Рот был будто плотно сжат, парень пытался закричать, но получались только глухие стоны, все онемело. Все молчало. Женю подкинули на ноги и стали играть с ним, как с баскетбольным мячом. Он попадал в руки то к одному, то к другому, разворачивался всем корпусом, покорно принимал удары в живот и пах, пока не свалился снова. Струйка красной крови стекала с губ, капала каплищами на пол с отпечатками дико грязных ботинок.
— Мечтатель, — плюнул кто-то ему напоследок в лицо, — какая мерзость. Ты жалок. Короткие слова стали сигналом для топота по направлению в класс. Юноша остался лежать и смотреть напротив себя. Он разве виноват? Разве он хотел? Ей-богу, не хотел. Так получилось, просто так вышло, случайно. Он смотрел на стекло, что толстым слоем пыли ужасало, сея вокруг мурашки, светящиеся в лучах. Хотелось плакать. Хотелось плакать. Но вместо этого, он всхлипнул и закрыл глаза. Вместе с кровью с подбородка стекала прозрачная слюна.

      В дверь настойчиво позвонили. Это заставило юношу очнуться, и он поплелся к выходу. За дверью была Соня.
— Боже, ты жив?
— Тебя это удивляет? — кисло улыбнулся Женя.
— Ты не был в школе, я думала, с тобой что-то случилось.
— Нет, как видишь.
Девчонка прищурилась, и, опустив взгляд, вскрикнула:
— Господи! У тебя же все руки в крови!
— Правда?
Руки и правда были в коричнево-багровой корке, были видны раны. Но большее пространство было просто испачкано кровью. И футболка тоже покрыта пятнами. Женя выглядел страшно, это слабо сказано.
— Пойдем в ванную, — Соня взяла парня за локоть и включила свет в небольшой комнате. Набрав раковину, она окунула ладони Жени в теплую воду, которая мгновенно окрасилась в розовый. Женя окунулся в мир не сна, а, скорее, беспамятства. Вода мало была похожа на кровать и одеяло, но расслабляющим теплом не уступала. Он окунул в нее голову и открыл глаза. Вода была темно-розовой, в ней плавали маленькие кусочки алой корочки. Внезапно вода исчезла, а затем раковина наполнилась снова, но была уже чистой. Глаза болели и закрывались сами собой, веки потяжелели. Парень поддался.

      Почему-то стало холодно. И страшно. Слышно какое-то странное до жути бульканье, будто кто-то дует через трубочку в бокал кока-колы. Вокруг ничего не было. Пустота, и только свет наверху, а темнота внизу. Невесомость. Сверху переместился комочек света, блестящий источник тепла. Женя подплыл ближе и попытался ухватиться за горячее нечто, чтобы согреть свое продрогшее тело. Прикоснуться к кремовому спасению, отсвечивающему голубоватым цветом. Но из комочка показалась лошадиная морда.

      Женю окатило ледяной волной страха, из-за чего по спине побежали мурашки. Но позади уже была пугающая тьма, готовая поглотить, сожрать заживо, отправить в бездну, не пережевывая. На лице задергалась нижняя губа, взгляд наполнился тоской, но он все равно продолжал двигаться ближе к светлой гриве и печальным глазам. Юноша сморщился от подступающей к горлу тошноты и слез. Лошадь готовилась открыть пасть с сотней тупых зубов и впиться ими в тонкую шею. Рывок в сторону, прямиком в бездну. Лошадь растерянно хлопает печальными глазами.

Глава 4

 — Черт! — Женя открыл заплаканные глаза. Перед ним сидела Соня с мокрой тряпкой в руках. Это была его комната? Его кровать? Или нет?
— Что…что ты тут делаешь?
— Ты что-то кричал, опять видел сон? Я пыталась тебя разбудить, хотела уже скорую вызывать. Думала, у тебя жар.
— Только не это…они найдут меня, обязательно найдут. Слушай. Уходи.
Кровать превратилась в жаркое нечто, противно стискивающее кожу, потолок в огромное полотно, застилающее взгляд. Ужасно жарко. Ужасно жарко.
— Жень… Соня улыбнулась и села рядом с парнем.
— Мне душно. Они как будто уже здесь.
— Ты чокнутый.
Она взяла его бледные изрезанные руки и повертела в своих. Снова улыбнулась. Успокаивающе.
— Совсем скоро они заживут. Я нашла бинты.
— Уходи.
— Я только перевяжу пальцы…
— Я не сумасшедший!
Юноша резко встал с кровати и схватил девчонку за плечи. Ногти впились в кожу, футболка стала мокрой от крови.
— Уходи, — спокойно произнес он через мгновение, открывая дверь перед совсем не кукольным лицом. Она вышла, не говоря ни слова.

      Парень заметался по комнате. Его разумом овладела странная тревога, что-то огромное и мощное, что-то разрушительное и сильное до безумия, то, что Женя не мог понять. Единственное, что он мог понять — ему страшно. Он задавал вопрос, один и тот же вопрос, в очередной раз снова и снова. «Почему я?». Почему именно ему приходилось терпеть эти образы у себя в голове, почему именно ему хотелось видеть на небе не просто облака, а причудливых животных, почему именно он видел эти чертовы сны? Кто так решил поглумиться над ним, сделать его преступником, противником всеобщего порядка? Зачем? Из тумбочки сам собою на руки опустился пистолет. Руки, будто не слушаясь хозяина, перезарядили его, а ноги понесли юношу в парк.

      Стояла зловещая влага в воздухе, отдающая по запаху железом, хотелось встать у тихого дерева, схватиться рукою за ствол и вывернуться наизнанку. Выблевать все содержимое своего желудка, даже если там нет даже кофе. Что Женя и сделал. Он подошел к скамейке и сел, прижимая пистолет к груди. Перед глазами маячили белоснежные листья и ветки, маскирующие панику. А солнце светило, стараясь развеять страх и высветить хоть самый бледный оттенок зеленого и бурого. Последние минуты жизни он проведет здесь, на сломанной гниющей, подобно сознанию парня, скамейке в забытом парке. Даже птицы, как обычно, не поют, и не хлопают крыльями. Паршиво, да уж. Паршиво.

      — Хорошая погода сегодня, а?
Он оглянулся. Перед ними сидел улыбающийся человек лет 40-ка, с легкой щетиной и короткими волосами. Рубашка, заправленная в широкие штаны, выглядела довольно нелепо и неаккуратно, а легкие ботики смотрелись со всем этим чуть меньше, чем до одури смешно. Женя потер глаз и, зевнув, раздраженно огрызнулся:
— Что вам нужно?
— С чего ты решил, что мне что-то от тебя нужно? — ответил вопросом на вопрос мужчина.
— Это очевидно, ну же. Шаблонный вопрос, потому что у вас не было времени придумать лучше. Сначала вы меня не заметили, но вам в глаза бросились моя бледная кожа и синяки. Вы, заинтересовавшись причиной, нашли повод начать разговор. Погода. Которая, на самом деле, ужасна, у меня от нее болит голова. Мужчина рассмеялся и потер подбородок.
— Причина — отсутствие сна, я все равно бы сам догадался.
— Спасибо, что мне не пришлось вам объяснять. А теперь, умоляю, оставьте меня все в покое.
— Мечтатель.
— Что?
Мужчина выпрямился. Теперь он не выглядел приветливо, скорее наоборот, излучал холодное безразличие, которое выражалось в свете серых глаз.
— Затюканный вы молодой человек. Я тоже могу использовать дедукцию, однако не буду. Хотя с первого взгляда ясно, что вы мечтаете. Я бы на месте школьных работников пригляделся к вам. Я понимаю ваше раздражение. И все же, погода великолепная.

      Человек встал со скамьи и направился прочь из забытого парка. Женя посидел еще немного, а потом устало поднялся, подпершись руками. Он нагнал мужчину и стал плестись рядом. Шли тихо. От незнакомца пахло грубыми терпкими духами, спокойный взгляд не выражал ничего. Руки он держал в карманах и иногда поглядывал на парня.
— Мне снится белая лошадь, — Женя решился заговорить первым, — я приближаюсь к ней и глажу ее, а потом она кусает меня за руки, которые я подставляю навстречу ее дыханию.
— Погоди, ты сказал, снится? Настоящий сон? И давно, разреши спросить?
— Вы поможете мне?
— Как тебя зовут?
— Еще мне снилось раньше, как поезда сходят с рельс и падают в озеро. Потом снился корабль, а его разрушали пираты. А потом младенец с игрушечным кубиком, в котором закован весь мир и я. Он бросает кубик. Я хочу освободиться, вы должны мне помочь!
— Тебя ведь интересовал один.
— Ну да, белая лошадь.
— И ты хочешь, чтобы я тебе помог? Ты ведь ненавидишь врачей. От этого поможет курс сильных таблеток томительного, неужели ты хочешь избавиться от такого потрясающего явления, как сновидение? Уж лучше свершить то, что было твоей первоначальной целью. Кстати, у тебя есть лицензия?

      Парень моргнул пару раз, прищурившись. Он не смотрел на врача долгим взглядом, хотя мужчина совсем не похож был на доктора. Слишком простая походка, слишком простая рубашка, никакого зловещего запаха таблеток или презренного смеха в глазах. Хотя, смех в глазах был, но беззлобный и затерян где-то совсем в глубине взгляда. В остальном — холодное спокойствие и, кажется, полная незаинтересованность.
— Как вас зовут?
— Сергей. Мне совершенно чужды формальности, так что называй меня Сергей.
— Хорошо. Сергей. Помогите мне.
Они с доктором прогуливались медленно мимо полуразрушенных зданий, все еще повествующих о Безмолвном перевороте. Убиралось все медленно, возможно, правительство хотело, чтобы все жители некогда прекрасного города видели, что бывает с теми, кто мечтает, долгое время не обращаясь к врачу. С теми, кто спит, окутанный прелестью снов, кто что-то бормочет на уроках, рисует забавных зверей, изобретает, лежа на подушке. Господи, как глупо и неправильно. Сергей отвел парня в небольшой дом, который выглядел аккуратно и даже красиво. Юноша плохо соображал, что за предметы и мебель вертятся вокруг него. Но кабинет ему удалось рассмотреть. Большущий полстены стол из темного дерева, на котором нагружены были разные безделушки вперемешку со странными бумажками. Они, впрочем, были разбросаны по всей комнате, и громадный полупрозрачный пыльный шкаф, и стулья, и старенький компьютер. На одной из стен угрожающе смотрел на Женю какой-то странный старик с огромной пышной бородой, под портретом была написана фамилия «Менделеев».

      — Ты…присаживайся.
      — Кто это? — Женя кивнул на стену.
      — Оу, — улыбнулся мужчина. Он закатил глаза и сложил руки на груди, — ну да, его вы уже не проходите в школах. Это, мальчик мой, Дмитрий Иванович Менделеев. Он создал переодическую систему химических элементов. У вас же в школе, создателем считается Джон Ньюлендс.
— А почему?
— Менделеев запрещен со времен Безмолвного переворота. Таблица приснилась ему.
Парень задумался. Он особо никогда не обращал внимания на изменения после переворота. Ему было всего 6 лет, когда мечты и все, что с ними связано, запретили. В школе твердят, будто это мешает трудоспособности граждан, отвлекает от всеобщего Великого дела. Он слышал, будто правительство провело статистику. Мы стали больше мечтать. Мы стали слишком много мечтать. Это привело…к чему там? Росту безработицы или что-то… Что за дело, юноша не знал, да и знать не хотел. Он вообще мало что понимал в таких вещах. Глупо это. Неправильно. Особенно теперь, когда ему и правда снится сон. Настоящий! Мужчина посадил Женю на стул, а сам сел за стол напротив.
— Ты знаешь что-нибудь о психоанализе?
— Я не псих, так ведь? Я не сумасшедший.
— Боюсь, ты действительно чокнутый, раз слово «психоанализ» воспринимаешь таким образом, — холодно сказал Сергей, — чтобы я мог разобраться с тобой, мечтатель, не встревай.
Это порочное слово преследовало юношу с начала учебного года.
Сергей распластался на стуле и оценивающим взглядом осмотрел парня.
— Кто там тебе…
— Да-да, сэр, белая лошадь.
— Твое имя…
— Женя.
— Евгений, мальчик мой, расскажи подробнее.
Заспанный, хотя и не выспавшийся, парень рассеянно хлопал глазами и водил изрезанными пальцами по рукам. Он говорил медленно, уже не так взволнованно, стараясь не упустить никаких деталей. Рассказал про ветер, про оранжево-зеленое поле, про тучное небо, белые блики, ржание, цоканье. Про небо, которое все никак не может заплакать. Про то, как доверчиво прижимается к теплой шее и зарывается лицом в шерсти. И самое страшное — печальные глаза и рычание. Укус и пробуждение. Женя съеживался, говоря о том, как пальцы падают на траву, а трава вмиг становится багряной. Сергей с минутку посидел задумчиво, а после вздохнул:

      — Так интересно…белая, белая лошадь. Интересно. Тебе каждый раз снится один и тот же сон, они в точности похожи?
— Вроде…а вроде, и нет. Некоторые детали разные. Последний сон вообще сильно отличается от остальных.
И Женя рассказал. Ничего не утаивая. Первому встречному, до оцепенения странному человеку, (который, возможно, даже не доктор). Почему-то уже не боясь, что полиция снов найдет его в глубинках его разума, не боясь, что они ворвутся к нему домой, чтобы завязать руки, увести в мутную камеру. Черное нечто, бездна. Засасывающая и пожирающая с головой. И все такое прочее. Доктор поднялся с места и задумчиво посмотрел сквозь парня.
 — Иди.
Женя оторопел. У него забегали глаза, и затряслась губа. Как во сне.
— Что значит, иди?
— Слишком много времени мы посвятили этому сегодня. Слишком. Я хочу помочь тебе. Но не одного тебя ищет полиция снов.
— Но мне нужна помощь! Сейчас!
— Я не… Женя вскочил с места и оскалился, отчаянно крича.
— Вы ненастоящий врач! Вы должны мне помочь! Как мне спать? Как мне спать? Парень резко посмотрел на портрет Менделеева. В глазах его читалось безумие, которое переполняло их. Или это были слезы? Сергей оставался холоден.
— Могу посоветовать хорошее снотворное. Если тебе станет легче, я уже почти догадался, что с этим сном. Но тебе пока рано знать. Это будет самым грандиозным опытом! Может быть, я смогу все изменить, может быть, я смогу исправить все, понимаешь?
Парень присел. Он смотрел пустыми глазами на Менделеева.
— Скажите мне, чтобы я мог заснуть сегодня. Я просто хочу спать в кровати, завернувшись в одеяло. Выспаться, никогда больше не ходить в школу. Иногда мне кажется, что легче было бы сдохнуть, тогда я бы мог спать вечно. Неужели плохо? Он опустил тяжелую голову на руки, покрытые порезами. И плечи его содрогнулись. Он точно знал, что если полиция снов отыщет его в квартире, забитым и тоскливым, слушающим Muse, смотрящим в потолок, плачущим, делающим что угодно, — он отдастся им. Они отведут его в камеру, в которой нет ни выхода, ни входа, его навечно отгородят, и единственное, что он будет делать — спать. И биться о стены от снов, которые все еще будут являться ему по ночам.
— Мальчик мой, — сказал доктор, — я не умею успокаивать. Мой тебе совет: заведи друзей.
— У меня есть…была. Самая лучшая, должно быть. Самый мой лучший друг. Соня…я должен с ней помириться?
Женя встал со стула с уже сухими глазами и быстрым шагом направился к двери. Он пообещал доктору, что обязательно вернется.
— Попробуй снова поспать!

Глава 5

Улица уже ожила, и появились люди со светлыми лицами. Капельки тумана осели на асфальте, заборах, пропитывая воздух освежающей влагой. Тяжелые кеды топали по дороге, по лужам и ямам, дыхание не учащалось, а взгляд был полным решительности.

      Маленькая дверь в маленькую квартиру была закрыта, и он позвонил.
— Сонь, я знаю, что неправильно поступил, я полный псих и мечтатель, но мне, действительно, сложно справляться со всем этим, — затараторил он подготовленную речь.
— К черту эти сопли, — она вышла из квартиры и обняла Женю, — я думала, ты что-то с собой сделал.
— Я хочу, знаешь…погулять где-нибудь, где нет людей.
Она всегда улыбается. Всегда улыбается. Заброшенных мест в городе стало много больше, чем раньше, поэтому они без труда могли бы забрести туда, чтобы втайне от всех, скрываясь и пряча свои драгоценные души, полные мечт, разговаривать обо всем на свете. Чтобы держаться за рукава, чтобы ненормальными и запрещенными всем назло. Смеяться всем назло, назло этой треклятой лошади. Они шли медленно по мокрому асфальту. Пошел дождь. Дождь! Он сначала несмело касался макушек, стекал по бледным щекам, потом, набирая силу, барабанил по спинам и шее за шиворот, покрывая кожу звездами.

      — Холодно? — он улыбнулся и поднял голову навстречу каплищам, вдыхая их, вдыхая все серое небо, все тучи, весь холодный вечер. Дождь. Дождь, подумать только!
— Да нет, — она посмотрела на него, приподняв одну бровь,
— Ты безумец. Соня взяла его руки и повертела в своих.
— Я же говорила, заживет.
— Да. Да, заживет.
В ее взгляде читалась немая радость, она прикрыла глаза, и, расставив руки, выбежала на проезжую часть. Машин не было. Соня встала на белую полосу и побежала. Женя засмеялся, тоже расставляя руки и закрывая отекшие глаза. Подростки чувствовали что-то невероятное, будто никто их не найдет и не разрушит их сон наяву. Вскоре они остановились на какой-то автобусной остановке. Сидя на досках, они часто дышали, усмехаясь.

      — Ты знаешь, — сказала, чуть погодя, Соня, — я думаю, что во снах нет ничего плохого. И это совсем хорошо, мечтать. Или видеть сны, когда это неправильно и запрещено. Твоя маленькая тайна, ты знаешь. Твой маленький секрет. Могу ошибаться, но стоит тебе дать отпор лошади, как она сказу исчезнет.
— Но если она исчезнет, мне будет еще что-нибудь сниться? А если меня все-таки поймают?
— Не говори глупостей, — фыркнула она, — они не придут за тобой. И еще, — Соня покачала ногой, — ты мне тоже иногда немножко снишься.
Она улыбнулась. Она любит улыбаться. Только глаза у нее были печальными. Ночь выдалась теплой и дождливой. Все, чем они занимались — сидели на маленькой мокрой автобусной остановке и мечтали, мечтали, мечтали!

Глава 6

Женя не помнил, как оказался перед домом доктора. Но он все уже для себя решил. Надо подойти и сказать, что помощь больше не нужна. Больше скрываться не надо. Он решил, что найдет еще мечтателей и попросит кого-нибудь отменить все запреты и восстановить здания. И убрать полицию снов. Или что-то еще. Портрет Менделеева выглядел устало и как-то уныло, врач сидел за своим огромным столом и что-то читал. Парня впустил сразу и воодушевленно стал расспрашивать. В течение беседы, объяснений, восклицаний и радостных криков, улыбка его постепенно сменялась на осуждение. В конце концов, он не выдержал.

      — Я вам верю, но поверьте и вы мне. Я впервые спал, спал спокойно и не боясь. Мечтал, не боясь.
— Нет, так не бывает! Ты же срываешь наш с тобой опыт!
Портрет Менделеева угрожающе загремел на стене. Творилось что-то не то, откуда-то сверху слышались недовольные вскрики.
— Может, ты просто не помнишь? Мальчик мой…
— Я думал, вы хотели мне помочь, — Женя нахмурился и привстал с места.
— Подожди, — врач усадил его обратно, — еще раз. С чего такие изменения…я долго думал, почему именно так, и почему потом другое. Женя, мальчик мой, погоди сейчас. Я расскажу тебе о своих мыслях, а там, делай с этим, что хочешь. Тебе разве не хочется знать? Подумай, мечтатель. Я должен доказать, что сон может меняться. Что сновидения нельзя запрещать.

      — Хорошо, я выслушаю вас. Но потом разрешите мне уйти. У доктора загорелись глаза, он закрыл дверь на ключ и начал расхаживать по комнате.
— Они ведь, ты знаешь, полны ассоциаций. Их можно изучать, с их помощью можно знаешь как помочь! Ребенок, не мечтая, лишается самого дорогого, что у него есть — детства, мать его! Сквозь мечты и придумки, сны, мы пропитываемся богатой фантазией, оригинальностью, умением творить. Мы не пушечное мясо для правительства. Но сейчас о другом. Жил когда-то такой человек. Зигмунд Фрейд, ты, конечно, не знаешь, потому что его труды сразу же запретили после Безмолвного переворота. Но он толковал сновидения, и, перечитав его книги, я понял, почему, что, и как. Разберем первый сон. Стоит запомнить, что сновидение чаще всего, является исполнением желаний. Там еще есть другие случаи, но я их сразу отбросил. Следовательно, ты хочешь, чтобы лошадь тебя укусила. Ты хочешь ее бояться, и это у тебя вполне получается.
— Вы несете чушь.
— Это еще не все. Ты не знаешь, но существует множество способов работы сновидения. Сгущение, смещение и превращение мыслей в зрительные образы. Я больше склоняюсь ко второму способу. Лошадью ты лишь заменил составную часть, это намек на что-то, что-то отдаленное. Но что, мне так и не удалось до конца понять. Из той информации о тебе, что у меня была, мне удалось выявить некоторые ассоциации. Лошадь в твоем сне выступает счастливой, настоящей жизнью, где нет запретов на мечты и свободные мысли. Но ты боишься ее, а она, чувствуя твой страх, кусает тебя. Ты боишься, что она укусит. И она кусает.

      — П-почему именно белая?
— Лошадь и белый цвет — это олицетворение чего-то хорошего. Так, дальше. Ты рассказываешь мне о Соне, твоей подружке. Она тоже, скорее всего, замешана. Печальные глаза — это она. Она хочет, чтобы ты решился и перестал чувствовать страх.
— Вы ненормальный, откуда вам знать?
— Ты говорил, там есть поле. Тебе нужно уехать отсюда, немедленно.
Наверху отчаянно топотали в пол, были слышны недовольные выкрики и ругательства, какая-то суета и беготня.
— Второй сон, — больше распалялся Сергей, — там появляется бездна. Черное нечто. Пожирающее тебя. Ты будто должен сделать выбор: отдаться лошади, которая укусит так или иначе, или прыгнуть в бездну. Ты выбираешь более страшное, довольно глупый поступок. Потому что-то самое страшное — это твоя замкнутость, зона комфорта, которая, в конце концов, тебя поглотит, тебя найдут, если ты упадешь в бездну. Сон тебя как бы предупреждает. Ты должен уехать, убраться, пока не стало слишком поздно.
— Ну, а как же вчера? Мне ничего не снилось.
— Очевидно, ты был счастлив. Или же это подготовка перед чем-то действительно пугающим.

      В дверь настойчиво постучали. И еще. И еще. Сергей не пошел открывать.
— Поехали со мной, — взмолился он, — мы поедем в Москву, будем доказывать, писать петиции, к нам прислушаются, нас поймут. И каждый мечтатель, такой, как я или ты, без страха будет существовать, нежась в фантазиях. Разве не здорово? Разве не прекрасно?
— Послушайте, — Женя устало вздохнул, — я просто хочу спать. В одиночку, с кем-то, я хочу спать. Доказывать тем, кто в минуту тебя сравняет с землей — не глупость ли? Легче просто залечь на дно. Никуда я с вами не пойду. Отпустите меня к Соне.

      Сергей с сомнением поморгал и прищурился. Он улыбнулся самому себе, а может, портрету Менделеева. Врач подскочил к окну, а затем сжал запястье Жени.
— Там за окном пожарная лестница. Они пришли.
Дверь уже еле держалась, ее, казалось, выбивали человек пять, она вот-вот поддастся и слетит с петель. За ней куча разных голосов, восклицающих что-то именем закона.
— Помни, о чем я тебе говорил.

      Врач насильно вытолкнул юношу на лестницу. Дверь все стучала и стучала. Именем закона. Женя обнял лестницу, выглядывая в окно. В кабинет ворвались люди, много людей, они кричали и наводили огромные автоматы на тощее тело доктора. Он поднял свои серые глаза и оглядел их, усмехаясь. Портрет Менделеева стыдливо пошевелил губами. Руки врача взметнулись вверх с величайшей быстротой и дерзостью. Он совсем не боялся, выпячивая грудь. Мужчина усмехнулся в лица полицейским и выставил вперед правую ногу. Последнее, что услышал Женя, были радостные восхищенные крики «Мечтайте! Мечтайте! Мечтайте!» и пронзительные выстрелы. А последнее, что увидел, падающее тело с глухим звуком и множество пар ног, топающих прочь из кабинета.
— Там, кажется, был мальчишка!

      Это и заставило Женю очнуться и бежать. А в ушах все звенело. Мечтайте-мечтайте-мечтайте-мечтайте…

Заключение

 Хотя он и знал, что охоту за ним вело всего несколько полицейских, он все равно бежал со всех ног. Его целью было забрать Соню и поскорее уехать, убраться куда-нибудь подальше. Чтобы больше никогда не видеть этот паршивый свет, этот грязный мирок, затюканный и ужасный. Они вместе сбегут туда, где можно будет сидеть в парне и во весь голос обсуждать, на что похожи облака на небе. Девчонка была дома. Она поняла с первого тревожного взгляда, что пора покидать дом. Не зная о докторе, о погоне, но она поняла. Может, врач был прав?

      В автобусе, идя пешком, они молчали. А что говорить? Бросили все до остатка. Оставили дома и родителей. Никто не вернется назад, хотя они и не знают, куда поедут. Им все равно. Женя оставил коробочки чая, оставил свой огромный стол и окна. Он оставил все, что было у него дорогого. Но он не будет скучать, нет. Парень сидит в электричке и смотрит в окно, совсем не думая, что ждет его. Не зная. Он знает только одно — больше ему не страшно. Соня засыпает у него на плече и улыбается сквозь сон. Она любит улыбаться. Вагон пуст, он без маршрута, он без времени и пространства. Он едет быстро, меняя перед глазами дождливый холодный пейзаж. Женя засыпает.

      Рыжее поле, все те же листики зеленого, вплетающееся в рыжие косы. Мелькает что-то белое. Это лошадь, он уже знает. Она появляется прямо перед его носом. Светит печальными глазами и хлопает пастью. Парень обнимает лошадь крепко, согревая и стараясь успокоить, он верит ей, он больше не будет паниковать, он отдастся ей без остатка. Она впивается тупыми зубами ему в шею, течет горячая кипящая кровь. Женя принимает ее, захлебываясь, и только ласкает сильнее белую шею и нос. Он счастлив. Теперь счастлив. Счастлив!

      Женя едет в поезде. И погружается в сновидение. Чтобы никогда больше не проснуться.