Война не мать родна Часть 1

                В память о моих родителях, одесситах, познавших ужас войны -
                самого отвратительного, что может только быть в этом мире.

               


Часть 1.

   За околицей села ночные тени двигались, как живые, и чёрная бездна вверху мигала звёздами среди медленно ползущих туч. Мрачные шлейфы дыма пожарищ стелились  над землёй, над полем после боя, где висел запах гари, и лежали трупы солдат. Из-за туч появилась луна, отбросив чью-то длинную тень среди рытвин во мраке. Мужик в зипуне, подвязанном верёвкой, передвигался от воронки к воронке, что-то подбирал, роясь в земле, и складывал найденное в мешок. То были ремни, сапоги и пайки убитых немецких солдат, и ещё что-то пригодное в хозяйстве.

   Мужик увидел ладный офицерский сапог на ноге, торчащей из кучи земли рядом с воронкой от снаряда. "Вероятно, присыпало землёй убитого немецкого офицера",- подумал мужик и стал разгребать ещё свежие комья, чтобы найти вторую ногу, а затем потянул за сапог, пытаясь снять его с трупа. Вдруг нога в сапоге дёрнулась - мужик в страхе отпрянул назад и завалился на спину. Минуту он лежал в нерешительности, а затем поднялся и стал быстро разгребать землю...

   Под ней оказался советский лейтенант. Он был без сознания, но ещё дышал, несмотря на большое кровавое пятно на спине. Мужик быстро стянул целёхонькие сапоги с лейтенанта, сунул их в набитый скарбом мешок и, пугливо озираясь, торопливо заковылял в сторону села... Добежав до своей хаты, он свалил мешок в углу сарая и сел на пороге крыльца, чтобы отдышаться и покурить самокрутку.

   Где-то вдалеке изредка громыхали, как гром, глухие раскаты канонады. Это немцы гнали красноармейцев подальше от села, и утром здесь могли появится солдаты полевой жандармерии фашистов. Из головы мужика не уходил тот молоденький лейтенант, лежащий в поле. "А вдруг красные опять вернуться,"- подумал он. "Спасённый офицер будет кстати!"- , с этой мыслью мужик погасил цыгарку о порог, взял в сарае брезентовую плащ палатку и быстро затрусил обратно в поле, за околицу...

   Нашёл лейтенанта по слабым стонам на дне воронки от снаряда. Завернув раненного в плащ, мужик взвалил ношу на плечо и, тяжело дыша, потащился к своей хате... В темноте он не заметил соседа, мельника Тарасюка, который с острым любопытством всматривался в окошко своего дома во двор напротив, где мелькнула длинная тень с каким-то грузом на плече и скрылась за дверью сарая...

                ***

   Этот эпизод из своей фронтовой жизни рассказал мне мой отец, когда я был парнем лет восемнадцати. Не любил он рассказывать о своих злоключениях. Вопросы о войне я задавал отцу много лет подряд, заметив глубокий шрам на его спине. А он всё отмалчивался и отшучивался, ссылаясь на занятость да приговаривая: "Война не мать родна".

   Но однажды в нём что-то сдвинулось с точки замерзания - отец разговорился. При этом меня поразило одно - говоря о страшных событиях, которые на войне обычны, он посмеивался, будто рассказывал анекдот или историю о забавных приключениях.

   Я отношу это к защитной реакции его психики на тяжёлые воспоминания. В конце девяностых годов прошлого века, за считанные годы до ухода из жизни, отец рассказал мне то, что я только сейчас, спустя много лет, решился передать своим, может быть не очень точными слогом...

                ***

   Первый день войны с гитлеровскими фашистами отец встретил в посёлке Берестечко, что стоит на западной Украине в 80 километрах от границы с Польшей. Здесь он служил в подразделении автомобильных войск в звании младшего лейтенанта, после окончания Одесского автомеханического училища. Вместе с семьёй - женой Анной и двумя маленькими дочками,- он жил в семейном общежитии для комсостава.  Отца звали Георгий, а моя мама называла его ласково Жоржик.

    Берестечко, где служил отец, - городок на реке Стырь, неподалёку от  города Владимир-Волынский. Здесь находится место знаменитого сражения 1651 года, в котором участвовало многотысячное войско поляков во главе с королём Яном III Казимиром и несколько тысяч украинских казаков и крымских татар под руководством гетмана Богдана Хмельницкого и хана Ислам-Гирея. Силы были неравны, и казаки под командованием Богуна упорно оборонялись в укрепленном лагере, однако поляки одержали победу. Хан бежал, Богдан Хмельницкий попал в плен...
 
    Вот в этих местах ранним утром 22 июня 1941 года немецкая авиация нанесла бомбовый удар по расположению войсковой части, где служил мой отец. После паники в подразделениях начальник войсковой части собрал командиров и отдал приказ о срочной эвакуации семей военнослужащих.
 
   Семьи командиров были спешно погружены в товарные вагоны за неимением других.  Под обстрелом с воздуха Юнкерсами поезд двинулся на восток. Георгий, мой отец, долго не знал о судьбе семьи - уцелели, живы ли, здоровы ли они?..

   В первый же день войны две основные ударные группировки немецких танков двинулись от Владимира-Волынского на Луцк и Ровно, а также на Берестечко и Дубно. Поздним вечером 22 июня командование округа приказало встретить немецкие танки и направило советские механизированные части из Тернополя в район Бродов. Контрудар мехкорпусов Юго-Западного фронта был направлен на разгром 1-й танковой группы немецкого генерала фон Клейста.

   Советское контрнаступление было столь внезапным, что немцы после короткого боя отступили на западный берег речки Стырь, взорвав мост в деревне Шуровищи. Вскоре они были атакованы советской танковой колонной по другому берегу реки. Это заставило фашистов отступать ещё дальше на север, к Берестечко. Штурм города последовал во второй половине дня 24 июня. Подтянув артиллерию, части мехкорпуса проложили себе дорогу на улицы городка.

   Уже в сумерках туда ворвались советские танки. Уличные бои при свете пожарищ шли до глубокой ночи.  Потери в технике и людях под непрерывной бомбёжкой немецкой авиации с воздуха были столь большими, что это вынудило советское командование отдать приказ на отход от Берестечка на юг.  В этом бою мой отец был тяжело ранен в спину осколком мины, и только чудесное спасение с помощью местного крестьянина помогло ему выжить...

                ***

    Две недели Георгий лежал в забытьи. Мужика, его спасшего, звали то ли Викул, то ли Вакула, и он уже думал, что лейтенант не сможет выжить. Но здоровья у отца хватило на то, чтобы справиться с инфекцией - наступил перелом в состоянии, и однажды утром он проснулся без сил, но в сознании...

   Между тем в селе уже орудовали жандармы, проводя обыски по дворам в поисках евреев, коммунистов и советских солдат. Немцы набирали в штат полиции местных жителей. Сосед Тарасюк один из первых заявился в комендатуру и его назначили старостой. Он и предложил Вакуле одеть форму с повязкой на рукаве в виде свастики и  стать его помощником. Но Вакула сослался на хромоту - результат ранения в первую Мировую войну - и отказался.

   Тарасюк подозревал соседа в неискренности, и однажды, когда Вакула отлучился со двора, залез в его сарай. Он нашёл там несколько пар немецких сапог, ремни и солдатский котелок, и хотел было уже уходить, но заметил в соломе клочок бинта, испачканный запекшейся кровью. Не раздумывая, Тарасюк быстро выскочил со двора и побежал в комендатуру...

   Час спустя трое полицаев во главе с Тарасюком подъехали на подводе к хате Вакулы. Они быстро нашли раненного лейтенанта за копной соломы в углу сарая, где прятал его Вакула. Кинув связанного, истекающего кровью пленного в телегу, они повезли его в комендатуру. Вакулу они не нашли - он исчез из села. Хату его подожгли, забрав себе всё мало мальски ценное...

   Так Георгий попал в плен к фашистам - тяжело раненный, не имеющий возможности сопротивляться. Полицаи бросили его в амбар, где уже находились арестованные красноармейцы и несколько евреев - жителей села.

   Через пару дней полицаи под руководством немецкого офицера вошли в амбар и, после быстрого допроса, расстреляли нескольких красноармейцев и евреев - тут же, во дворе, - а Георгия, как красного командира, комендант решил сначала допросить. Отца приволокли в комендатуру - он едва держался на ногах - и усадили на лавку перед столом, где раньше сидел председатель сельсовета - на стене остался висеть скошенный и надорванный портрет Сталина.

   Георгий удивлённо смотрел, как холёный немец с оранжевым шевроном на плече - знак офицера полевой жандармерии - сидел за столом, развалившись в кресле  под портретом Генералиссимуса. Вдруг немец заговорил по русски с украинским акцентом, как показалось Георгию:
- Ну як вы сэбэ почуваетэ, пан комиссар?
- Я не комиссар,- ответил после паузы Георгий. - Я автомеханик.

   Комендант поджал тонкие губы и взял со стола два небольших листка бумаги - стал в них что-то внимательно рассматривать. Георгий понял, что это пергаментные бланки из его "смертного" медальона, который полагался каждому красноармейцу. Вероятно, полицаи нашли медальон во время обыска. В бланках указана информация о нем, в том числе воинское звание и специальность.

- Да, я бачу, вы не брешете,- сказал комендант и пригладил задумчиво свою лысеющую голову белой рукой с перстнем. - Вы родились в селе Маринивка Одесской губернии. Там близко было поместье моего прадеда, графа Потоцкого. Ваша фамилия наводит меня на думку - не родственник ли вы того самого человека, который служил у моего прадеда садовником в поместье?

  Глотнув судорожно воздух и замерев от приступа боли в груди, Георгий перевёл взгяд в окно, за которым во дворе бывшего сельсовета немецкие солдаты и местные полицаи строили в колонну советских военнопленных, отделяя рядовых бойцов от командиров крикливыми командами...

   Да, он помнил, как отец рассказывал ему в детстве о своём дедушке Мартемьяне, который действительно был садовником у польского помещика, графа Потоцкого, предок которого основал их село и назвал его Марьяновкой по имени своей любимой дочери Марьяны.
   Тогда Мартемьян был молодым и крепким крестьянином, выходцем из Польши, бежавшим на Украину из-за гонений на православных в Австро-Венгерской империи.

   Мартемьян удивил местного помещика тем, что не испугался его голодных охотничьих псов, которых хмельной граф Потоцкий спустил однажды на него ради развлечения своих ясновельможных гостей в день рождения своей дочери. Этих псов Мартемьян часто подкармливал перед графской охотой, поэтому они сейчас бросились к нему с лаем и визгом, и вместо того, чтобы порвать на месте, стали прыгать на грудь и лизать лицо и руки, узнав в нём своего благодетеля. Граф прослезился от умиления и подарил молодому садовнику дойную корову из своего стада и румяную молодку Ксению - из челяди своей графини. Эта Ксения и стала бабкой Георгия...
 
   Георгий смотрел на погоны штурмбанфюрера, не понимая, как этот потомок польских графов стал фашистом немецкой армии. Офицер заметил это:
- Я вижу ваше удивление, товарищ,- сказал он с ухмылкой и показал большим пальцем за спину, где висел на стене портрет Сталина. - Это снимут як только подвезут портрет нашего фюрера... Я понял, шо вы не комиссар. И даже ваши родственники служили моим предкам. Я вас не расстреляю, Георгий. Я предлагаю вам жизнь в обмен на службу в германской армии, моим помощником...

   Георгий застыл в растерянности и похолодел от дурного предчувствия,.. но отказался от этого предложения, сославшись на присягу.  На это комендант удивлённо хмыкнул, потом утвердительно кивнул головой и сказал, что уважает солдатскую доблесть. Он пообещал отправить Георгия в лазарет на две недели, а затем в лагерь для пленных офицеров Красной Армии.
 
- Больше ничего я сделать для вас не могу,- сказал офицер и самодовольно пригладил белой рукой свой лысеющий затылок...

   Вот так отцу повезло и во второй раз - офицер, решавший его судьбу, каким-то чудом оказался дальним родственником пана Потоцкого, садовником которого в прошлом веке был снискавший себе славу повелителя охотничьих псов мой прадедушка Мартемьян.

                ***

   Около двух недель Георгий лежал в лазарете для раненых немецких солдат, в отдельном помещении, где находилось ещё три бывших командира Красной Армии, согласившихся служить немцам. Георгий молча слушал, как они между собой материли Сталина и Советскую власть, словно подбадривая друг друга... Тем временем рана на спине у него стала чуть затягиваться, и однажды утром за Георгием пришёл унтер офицер из комендатуры и отвёл его в барак-накопитель, где формировалась очередная колонна военнопленных, около четырехсот человек - для отправки в концлагерь.

   На следующий день, рано утром, колонну построили во дворе перед бараками и после угроз расстрела за попытку побега погнали по этапу в лагерь для советских военнопленных на оккупированной территории под городом Владимир-Волынский. В течение трёх дней пленных гнали, останавливаясь только в тёмное время на ночёвку в поле. Колонну сопровождали две машины, на которых были установлены по два спаренных пулемета.
 
   В лагерь значительная часть пленных не дошла. Истощенные и обессиленные, люди не могли двигаться. То и дело слышались сзади выстрелы - это немецкий караул пристреливал отставших или бежавших. По дороге, в деревнях, в углях сгоревших домов пленные замечали полуобгоревшую картошку. Десятки человек бросались за ней. Из пулеметов немцы открывали огонь прямо в толпу, и несколько пленных погибло. Несмотря на это, обезумевшие от голода люди по пути продолжали бросаться на поля с не выкопанной картошкой, и по ним открывался огонь из пулеметов...

  Наконец колонну подогнали к лагерю, который размещался на месте бывшего военного городка, окружённого рядами колючей проволоки. Сначала Георгий не знал, куда их пригнали. Кругом было много пленных в советской форме, но без знаков различия.

  Шинели у многих разорваны, без хлястиков, гимнастерки грязные, в крови, без поясов. Кое-кто был в нижнем, окровавленном белье. Лица заросли щетиной. Многие перевязаны окровавленными грязными бинтами. Глаза опущены, бегают. Почти у всех испуганные лица, будто они в чем-то виноваты. Запах всюду стоял специфический, то ли лекарственный, то ли трупный. Это и был тот самый концлагерь для военнопленных. Пленные здесь были разделены на несколько групп по национальной принадлежности. Старшины групп - из числа пленных.

   Отец рассказывал, что в условиях плена психология людей резко менялась. По его словам, за несколько недель некоторые пленные вдруг превращались в ярых врагов своей страны. Раненные, больные, голодные и грязные, потерявшие надежду на будущее, некоторые советские командиры с упоением, во весь голос материли тех, кого еще недавно восхваляли - Сталина, Берию и других. Слово "товарищ" стало почти ругательным. Поносили яростно и Советскую власть, сходясь на том, что командиры по делу Тухачевского были безвинно расстреляны.

   Мучительный голод заставлял пленных съесть всю траву вокруг, листья и кору с деревьев, сено, мертвых животных, которых немцы швыряли пленным. Затем съели ремни и кожу сапог, предварительно прожарив их на костре.

   В лагере проводились поиски евреев среди офицеров. Несколько сот таких было выявлено. Их загнали в барак, несколько дней не давали есть и пить, а затем расстреляли.

   Расстреливали не только евреев. Каждый день комендант лагеря вывешивал приказ, по которому расстреливалось до десяти человек за разные проступки: за попытку к бегству, за неуважение к немецким солдатам, за воровство гнилого картофеля... Немцы запрягали пленных офицеров в повозку вместо лошадей и катались по городу, подгоняя штыками и прикладами. Заставляли возить кирпич, воду, дрова, мусор, нечистоты из уборных, перебирать свеклу и обслуживать сушильные машины на местном сахарном заводе.

                ***

   Почти два месяца пробыл отец во Владимир-Волынском лагере. Была уже середина сентября 1941 года, когда полицаи стали отбирать людей, чтобы больных и совсем слабых расстреливать, а остальных отправить в другие лагеря - на работы по уборке свёклы и картофеля. Через три дня отобранную группу пленных погрузили в товарные вагоны и отправили в восточном направлении - в лагерь Конотоп, Сумской области.

   Лагерь находился на территории бывшего артполка. В этом лагере было три категории пленных: те, которые недавно попали в плен; фильтрационная группа, и те, кто прошёл фильтрацию или прибыл из других лагерей для работы. Каждый день узников строили для проверки и отправки на работы. Тех, кто не мог идти, по пути просто расстреливали. Отсутствие элементарных условий для жизни, плохое питание и тяжелый труд приводили к массовой гибели людей.

   Отец вспоминал, что над лагерем днём и ночью стоял какой-то гул от большого количества народа, примерно до ста тысяч человек.  Каждый третий человек погиб от голода, холода, издевательств и массовых расстрелов. Местные жители часто помогали пленным, пользуясь разрешением начальника лагеря иногда забирать своих родных из концлагеря. Жители сообщали немцам, что пленный является их родственником, и таким образом было спасено много военнопленных.

   Но к евреям фашисты были безжалостны: еврейское население Конотопа было полностью уничтожено - более тысячи человек. Вообще в концлагере Конотопа было замучено и умерло более двадцати тысяч военнопленных...

   Отца через несколько недель отправили на работу по уборке огурцов и свёклы на поля бывшего местного колхоза. Овощи загружали после обработки и сортировки в большие деревянные бочки, которые отправляли в товарных вагонах на запад, в Германию. Пустые бочки стояли прямо на железнодорожном узле, перевёрнутые вверх дном, чтобы сохранить их от дождя. Перед отправкой в поле пленные сначала грузили часть этих бочек в машины, а потом колонну гнали пешком, под охраной полицейской команды с собаками.

   На этих работах отец встретился с одним из командиров Юго-Западного фронта, который попал в плен, будучи контуженным. Это был политрук батальона. Его сумели переодеть в солдатскую форму местные жители, которые нашли его в поле и, тем самым, спасли от неминуемого расстрела. Звали его Саша Панов. В лагере он простудился и тяжело заболел - пленным приходилось в большинстве ночевать под открытым небом в любую погоду. Георгий, мой отец, заботился о нем, не дав умереть. А когда Панову стало легче и его стали посылать на работу в поле, они сговорились с отцом вместе бежать из плена и продумали план возможного побега...
   
   Однажды к концу дня, когда пленные завершали работу в поле и стал накрапывать дождь, прозвучала команда строиться. Быстро сгущались вечерние сумерки, громыхал вдалеке гром, дождь усилился. Немцы торопились доставить колонну пленных в лагерь до темноты, и погнали людей чуть ли не бегом. Пробегая мимо станции, где стояли пустые бочки, Панов шепнул отцу:
- Жора, давай, беги за мной!- и бросился в сторону, где стояло большое количество пустых бочек. За ним последовало ещё несколько военнопленных.

   Раздались крики солдат, автоматные очереди и лай собак. Отец бежал среди пустых бочек что есть сил, под свист пуль, и когда понял, что убежал в самую гущу, нырнул под одну из бочек, с трудом приподняв её край. Ещё некоторое время были слышны крики немецкой охраны, лай собак, короткие автоматные очереди. Потом всё стихло. Было понятно, что немцы не могли в темноте долго искать беглецов, переворачивая все бочки. Это могло привести к тому, что остальные пленные разбегутся...

   Глубокой ночью отец выбрался из-под бочки и стал искать Сашу Панова. В темноте найти друг друга было, практически, невозможно. Но вдруг он услышал ритмичные постукивания о бочку где-то впереди, ближе к железной дороге. Это был Саша.

   Встретившись, они нашли пустой товарный вагон и решили забраться в него. Поезд стоял на пути в направлении на Восток. Задача была - быстрее добраться к линии фронта и перейти к своим. Отодвинув массивную вагонную дверь, Георгий и Саша забились в сено в углу вагона и стали ждать отправления поезда.

   Ближе к утру вагон дёрнулся, послышался короткий гудок паровоза и поезд стал набирать ход, как они думали, на Восток...

                ***


Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2017/05/02/1552