Три встречи. рассказ

Так уж случилось, что семья моя волею судьбы свила своё гнездо вдали от родительских могил. И не в такой уж дали – всего каких-то 450 километров, а вот преодолевать это расстояние приходится не так часто. И всё же хоть раз в году душе непременно надо подкрепиться  воздухом малой родины,  не подкрепишь её – начинается такое неуравновешенное состояние, что хоть на стенку лезь.

Как-то в середине апреля подхожу к звонящему телефону, звонит мой старинный и закадычный школьный друг Серёга.
– Привет! Ну, как ты там? Когда собираешься на родину? Я обещал дождаться тебя, вот жду, а ты всё не едешь, обычно в мае бываешь, собираешься ли в этом году?
– Собираюсь, Серёж, только несколько попозже, тут же мои внуки-студенты должны экзамены сдать, тут дача подходит, там день рождения брата – шестьдесят лет. Буду обязательно, скорее всего, в августе встретимся. Так что держи круговую оборону и дождись меня, во что бы то ни стало.

Дело в том, что мой друг около девяти лет назад перенёс очень серьёзную операцию – ему врачи удалили желудок, который даже самый опытный врач уже залатать не смог бы. А потому каждый прожитый год для него был подарком судьбы, и пользовался он этим подарком на всю катушку: страстный рыбак – он продолжал рыбачить, прекрасный инженер – он продолжал работать в качестве конструктора на новой фирме, правда, преимущественно на дому, консультировал студентов по теоретической механике и начерталке, делал даже для некоторых лентяев проекты. Кроме того, с наступлением грибного сезона он постоянно пропадал в лесу, откуда обычно без лесных даров не возвращался. Но последний Серёгин звонок меня насторожил, голос мне не понравился – какой-то уставший и тусклый, хотя раньше, даже после тяжёлой операции, он всегда был полон оптимизма и бодрости.

– Я не буду задерживаться ни дня, приеду, как только позволят обстоятельства. Так что, жди. К тому же у меня приготовлен для тебя новый литературный подарок, который я не стал отправлять по почте и должен тебе передать только лично.
Невольно подумалось: а ведь времени на этом свете у нас остаётся всё меньше и меньше, надо торопиться, можно и не успеть сделать задуманное.

От апреля до августа время тянулось так медленно, что временами хотелось сорваться тут же, не откладывая, умчаться на родину, не дожидаясь каких-то удобных обстоятельств. Но в июле стояла тридцатиградусная жара, а в некоторые дни и за тридцать, и автомобильная поездка по такой жаре могла для меня плохо кончиться. Наконец, жара немного спала, подошёл более умеренный август, и мы с братом сговорились о встрече в Москве, чтобы продолжить дальше задуманное путешествие на родную Смоленщину.

Минское шоссе теперь именуется как «Беларусь», и надо сказать, что оно стало намного благоустроеннее и лучше, чем несколько лет тому назад. Так что на всём 330-километровом пути упрекнуть дорожников было практически не в чем. При достаточно высокой интенсивности движения по шоссе – ни одной пробки на всём маршруте. По мере удаления от Москвы рельеф местности меняется от чуть всхолмленного до холмистого ближе к границам Смоленской области. Уже в районе Можайска в нашем поле зрения один за другим стали мелькать живописные пейзажи, когда шоссе то устремляется вниз, то идёт на подъём, местами довольно затяжной. 

В течение двух десятков лет со времён распада нашего Союза вдоль шоссе «Беларусь» не увидишь, бывало,  ни одного возделанного поля с колосящимися хлебами, волнующимися бирюзовыми морями льна, цветущей гречихи с жужжащими над ней в большом количестве пчёлами. Сорняковые рассадники из чертополоха и осота выше человеческого роста годами блаженствовали здесь, даже лёгкий ветер срывал и разносил пух с их семенами на десятки и сотни километров. А ведь по этой международной трассе в нашу столицу едет вся Европа: и Франция, и Германия, и Польша, и вся Прибалтика, смотрит на наше «хозяйское» отношение к Земле-матушке и, наверняка, криво ухмыляется. И только теперь  в некоторых местах поля вновь радуют глаз поспевающими хлебами, обширными сенокосными долинами заливных лугов, уставленными стогами сена,  распаханными и подготовленными под посев озимых хлебов чёрными парами.

Но ещё далеко не вся земля избавлена от сорнякового рабства, далеко не вся. Едешь и думаешь: ну  не даёт хороших урожаев хлебов подмосковная земля, всё-таки это зона рискованного земледелия, но сколько на той же Смоленщине выращивалось раньше льна и гречихи, сколько сенокосных угодий пропадает здесь сейчас, сколько народу можно прокормить. Соседняя Белоруссия в таких же природных условиях получает на своей земле рекордные урожаи и картофеля, и гречки, и льна, кормит не только свою республику, но и соседние с ней области. В Подмосковье открылись сотни магазинов, торгующих Белорусской свининой и куриными тушками.

Однако, приближаясь к знакомым с детства родным местам, сердце начинает биться совсем по другому, настроение улучшается, будто погружаешься ты в ту давнюю стихию детства, которую оставил почти полсотни лет назад, и будто не было этой разлуки, и ты не стал ещё стариком вдали от этих мест, ты там, в дорогих тебе пятидесятых и шестидесятых годах, годах своей юности.

Вот и заветный триста тридцать второй километр, знакомый километровый столб стоит на прежнем месте, ждёт нас, родимый. Слева от шоссе – город, справа – родной посёлок Городок, всего метров триста – и мы подъезжаем к одному из двух подъездов двухэтажного приземистого дома, где живёт Раиса Ивановна – жена нашего брата Валерия, умершего 18 лет назад. В этом же доме живёт его дочь Оксана с сыном Димой и дочкой Ульяной. Дима окончил Смоленский университет спорта, Уля пойдёт во второй класс.
После обниманий и целований с родственниками звоню другу: жди, я приехал, завтра встречаемся с родителями, а потом у тебя.

Утром следующего дня первым делом, конечно, едем к родительским могилам на старое кладбище в деревне Ульхово. Деревенька эта уже много лет не значится ни на одной карте, но зато рядом со старым кладбищем на своём старом месте возвышается храм Петра и Павла, восстановленный усилиями его первого послевоенного настоятеля Отца Вадима, который и похоронен тут же на территории храма, и над его могилой сооружена небольшая красивая часовенка со большими стёклами, через которые мы видим его могилу и много живых цветов.

В непосредственной близости от храма стремительно расширяется и постоянно пополняется новое городское кладбище, занимающее уже несколько гектар, его население растёт удивительно быстро.  Здесь же построена ещё одна часовенка и отведено место для братских могил воинов, погибших в Великой Отечественной войне, чьи останки обнаруживают молодёжные поисковые отряды на территории прежних боёв в Ярцевском районе.

На нашем старом, ещё довоенном, кладбище всё по-прежнему – тихо и спокойно, две очень старые с тремя стволами липы сыплют начинающую желтеть листву на скромные надгробия, потревоженные редкими посетителями, вороны проявляют своё вечное недовольство громким карканьем, проходящая рядом железная дорога Москва – Минск тоже гремит поездами, подтверждая жителям подземного царства, что на этом свете жизнь продолжается…  Наша мама, Ульяна Егоровна, приходя на кладбище ещё при жизни, часто говорила: «Наше кладбище на весёлом месте находится, церковь рядом, железная дорога рядом, земля – жёлтый песочек. Вы, дети, меня здесь положите рядом с моими сыночками Колей да Серёжей, и Вася мой будет со мной, и мамка Варвара Аверьяновна, и дед Пахом ваш тут, и Маруся, золовка и крёстная твоя, Мишка. Вместе мы жили, вместе в войну и после войны горе мыкали, вместе и лежать будем. Только после меня сюда больше никого не кладите, тесно нам тут будет».

И не знала тогда наша матушка, что через 13 лет придёт к ней на вечный ночлег ещё один её сын Валерий, не доживший даже до 48 лет, и что хоронить его действительно пришлось в другом месте, хоть и поблизости, поскольку в семейном «некрополе» места уже не осталось. А мне подумалось, что мама просто не хотела, чтобы кто-то из её детей и родных умирал.

Встреча с родными в таком месте всегда печальна и тревожна, она напоминает нам, неблагодарным, что мы за своё сегодняшнее благополучие стольким обязаны им, что измерить это просто невозможно ни одной из известных людям мер.

Мы смели упавшие с лип листья, протёрли запачканные птицами стелы, поставили около них цветы запоздалые, вытерли намокшие глаза и щёки, постояли, прочли молитву, помолчали… Что ещё можно сделать для близких и дорогих нам людей? Только помнить, помнить и поминать. «Вы вечно живы в памяти нашей», – такую надпись сделал наш брат Виктор на родительской стеле. Да, конечно, они будут живы для нас, но лишь пока живы мы…

***

Мимо некогда новых заводов – чугуно-литейного и завода «Двигатель», дорога повела нас в город, который расширился жилым микрорайоном №15 с названием «Пионерный», он отстоит  от заводов километра на полтора. Правда, остальные 14 задуманных когда-то микрорайонов так и не построены, страна перешла в «другое измерение». Едем по улице 50 лет Октября, которая раньше называлась Смоленская, пересекаем 5 Лесных улиц, подъезжаем к улице Рокоссовского, где живёт мой друг Серёга с женой Анной Ивановной.

И вот она – встреча. Дверь открывает уставший, очень худой человек с потемневшими и печальными глазами, встречает на лестнице, предупреждённый домофонным звонком. Домофон – это отличительная деталь нашего времени, люди стали более тщательно, чем раньше, изолировать себя от постороннего вторжения, когда не запирались не только подъезды, но и дома в посёлках и городах, а ключи, без боязни быть ограбленными,  можно было оставить под ковриком у входной двери. В деревнях вообще замков не было, уходя со двора, вместо замка вставляли палочку в щеколду, чтобы куры не зашли в сени. Теперь домофоны везде в городах, а во многих местах ещё с видеонаблюдением.

Беседа с другом полна тепла и ностальгических воспоминаний. Сергей всегда с увлечением и любовью рассказывал о своей инженерной деятельности на заводе «Металлист», где он перед пенсией работал заместителем главного технолога. И даже после болезни и сложнейшей операции проектировал и отлаживал целые линии по производству различных профилей из оцинкованного листа для современных складских конструкций по новым технологиям.
Серёга увлечённо рассказывал, а я чувствовал какую-то грусть в его голосе, нисколько не радовала печаль в его карих, некогда очень живых, глазах – утомлённый жизнью и болезнью человек, бывший энергичным ещё несколько лет назад, даже после операции. Что случилось с моим другом? Пытаюсь тихонько выяснить, не нарушая спокойного хода беседы.

– Да что там говорить, друг мой, радостного мало сейчас в нашем городе, да и во всей стране. Сам посуди: везде коррупция, чиновники обнаглели, никуда не сунешься за справедливостью, себе дороже выйдет, если начнёшь возражать. Где хлопчато-бумажный комбинат, где завод «Двигатель», где чугуно-литейный новый завод, который должен был заменить «Серп и Молот»? Где мой бывший завод, которому я отдал полжизни? В большой заднице у кого-то. Промышленность развалена окончательно, работать негде, только торговлей большинство населения и спасается, чтоб как-то прокормиться.

У друга был старший брат, в котором Серёга души не чаял, кандидат технических наук, жил и работал в Москве в институте цветных металлов, готова была докторская диссертация, которую он не стал защищать из-за разногласий с руководством. Серьёзно заболел, нужна была операция на лёгких, московские врачи тянули волынку…  В конце концов, он плюнул на всё и вместе с семьёй уехал в Австралию. Там ему сделали операцию бесплатно, работал, купил дом прямо на берегу моря. Со своей веранды закидывал удочку и ловил такую (!) рыбу… Каждый месяц получал приглашение посетить (бесплатно!) своего врача и получить у него же сертификат на лекарства.

– Серёга, ты ведь тоже перенёс сложнейшую операцию, тоже бесплатно, живёшь уже больше девяти лет, рыбачишь тоже, грибы в нашем лесу в неограниченном количестве, зачем грустишь? Брат, не смотря на лучшие условия, всё равно ушёл в мир иной, и жена тоже. И покоятся они на чужбине, разве это лучше? Ты ведь даже могилу их никогда не увидишь.

– Ты понимаешь, отношение другое там к человеку, вот что важно. А я пришёл на приём к онкологу – полдня просидел, а он и не принял, приходи завтра. Пришёл завтра: а что ты ко мне пришёл, скажи спасибо, что ещё живой. Вот в чём вопрос. Или такой пример: увидел я на окраине города в лесу кучу мусора, какой-то негодяй свалил целый «камаз» хлама, я нашёл какие-то накладные, где указан его владелец, пошёл к мэру, написал бумагу. Прошёл месяц, получаю ответ – меры приняты. Пошёл поглядеть: мусор как лежал, так и лежит. Звоню, мне говорят, мол, тебе больше всех надо? Не страна, а большой бордель.
Такой невесёлой была долгожданная встреча с моим закадычным школьным другом. Потом он звонил, извинялся за резкость разговора, за критику моих стихов. Да только разве можно держать обиду на друга, с которым душа в душу жил я на этом свете почти 60 лет?

***

И ещё одна памятная встреча была у меня в то лето со своими сверстниками, с которыми я не виделся десятки лет. Не виделся не потому что не хотел, просто не знал при кратком своем приезде на родину их местонахождение. А тут Раиса Ивановна, жена моего умершего брата Валерия, сказала:
– Женя Барыкина из Ленинграда приехала в отцовский дом, хочешь повидаться, ты же учился с ней в школе?
 
– Конечно, я давно о том мечтаю. Интересно же увидеть своих дворовых друзей.
Женька сразу после школы уехала в Ленинград, окончила институт, вышла замуж, родила сына, который не захотел жить в большом городе и приехал на родину к бабушке. Бабушка, мать Женьки, вскоре умерла, а дочь решила построить на материнском огороде новый дом рядом с отцовским. Старый отцовский дом строил в послевоенные годы, ещё тогда живой, наш отец с другими плотниками из его бригады. Отцовский дом Женька оставила своему непутёвому брату Косте, который от частых запоев потерял всякую способность быть человеком.
Подошёл к красиво обшитому сайдингом Женькиному дому, стучу, звоню. Выходит Женька:
– Вы к кому?
– Женя Барыкина здесь живёт?
– А зачем она вам? Здесь такая уже не живёт, а моя фамилия Положинская. А что вы хотели?
– Да вот переночевать негде, может, пустите, в гостинице мест нет, мне вот вас порекомендовали.

Стою, внимательно рассматриваю свою бывшую почти одноклассницу, в одной классной комнате нас учили, я был в 4-м классе, она – во 2-м. Не узнаёт меня Женька, но в ней я начинаю различать те, прежние детские черты, слышу её лёгкую картавинку в речи, всматриваюсь в некогда задорные и озорные глаза. Девчонка Женька когда-то нравилась моему отцу, он даже иногда смущал меня своими приколами, когда Женька проходила мимо нашего дома, здоровалась с ним, он обязательно подцепит меня:
– Смотри, какая девочка грудастенькая стала! Не хочешь ей за пазуху заглянуть? Хорошая девчонка, невеста бы тебе, а? Что покраснел? Не робей, девки робких не любят.

Тогда нам было по 12-14 лет, а теперь вот обоим под 70, и узнать-то трудно. Пришлось представиться… Если я просто скажу, что начались горячие обнимания и поцелуи, это значит ничего не сказать о той теплоте, обнявшей нас обоих в этот торжественный момент. К тому же у неё оказалась в гостях Валя – подруга, которая и живёт неподалёку от моей временной резиденции, а увидеться не доводилось с подругой и моей юности.

– Вот что, Миша, мы должны основательно поговорить, для этого ты подари нам весь сегодняшний вечер, я приглашаю тебя, обязательно приходи!
 И был вечер, было лёгкое вино, жареная курица и разговоры, разговоры. Сколько событий мы пережили за минувшие 45 лет!  Мы проводили в мир иной родителей, кто-то братьев, кто-то сестёр, так много ушло из жизни наших ровесников. Вспомнил я о Володьке Лосенкове.
– А он где-то в городе живёт, – говорит Женька.
– У него свой дом на Бельской улице, по-моему, был. Жень, давай разыщем его завтра же. Дело в том, что Володька так помог мне в наше трудное время, когда мой отец умер, он и дрова помогал заготовить и привезти, и поросёночка заколоть и опалить, бывало, приходил всегда бескорыстно и по первому зову.
– Конечно, завтра же и поедем в город.

Не сразу удалось найти нам с Женькой моего друга детства и юности в родном городе. Вначале пришли в старенький деревянный Володькин дом, где нас встретили не совсем любезно.
– Он здесь давно не живёт, здесь живут его дети от первой жены, которая ему изменила, и он от неё ушёл. – Рассказали соседи. – А он женился на женщине на этой же улице, у неё здесь больная мать и дочь часто её навещает, постучитесь, она должна быть у неё.

Нашли этот дом, стучим. Объясняем заметно уставшей, видимо, от забот по уходу за лежачей больной матерью женщине, что ищем Володю Лосенкова.
– Мы с ним живём в нашей городской квартире, не здесь. Мне сейчас некогда, я должна обслужить маму. А если вы хотите с ним повидаться, приезжайте к дому в городе в 5 вечера, я подойду в это время. Володька стал глухой, он не услышит вашего звонка и не откроет дверь. Так что – до вечера.
Женщина назвала нам номер дома и квартиры.

В назначенное время я подъехал к дому своего друга детства, поставил машину во дворе и позвонил по домофону в его квартиру, рассчитывая на то, что жена уже пришла от матери, или Володька услышит мой звонок. Нет, хозяйки ещё нет, а Володька не слышит моего сигнала. Тут в подъезд входит молодая пара, мы с ней проникаем в подъезд, объяснив причину, к кому и зачем идём. Подхожу к двери, звоню, стучу в неё. Глухо. Да, крепко Володька попал в царство безмолвия. Спускаюсь вниз, сажусь на лавочку и жду хозяйку.
– Извините, что я немного запоздала, надо было дела закончить с матерью да в магазин зайти за продуктами. Пойдёмте.

Поднялись опять к знакомой двери, я сказал хозяйке о моей безуспешной попытке проникнуть к другу до её прихода, на что она сказала:
– Я забыла вас предупредить, что он абсолютно ничего не слышит, поэтому и открыть вам не сможет, хотя будет дома.
И вот стою я на пороге перед другом детства, которого не видел более 40 лет и, конечно, не узнаём друг друга, ни я его, ни он меня. Очень отдалённо отдельные черты высвечивают в памяти образ некогда энергичного и общительного юноши, который столько раз умел ненавязчиво и бескорыстно предложить помощь в любом деле, если видел в том необходимость, сам, без всякого напоминания или просьбы. А когда жена своим женским способом сказала ему, кто пожаловал в гости, у Володьки вдруг навернулись слёзы и руки потянулись ко мне для крепчайшего объятия.

Мы сидели и разговаривали не так долго, потому что общаться приходилось через жену, у которой своих домашних дел было полно, но она постоянно отвлекалась к нам, желая, насколько это было возможно, помочь нашему общению.
Мы очень тепло простились. Я подарил Володьке свою книгу о нашем детстве и показал страницы, где писал о нём. Но мне показалось, что он с удивлением это воспринял, сказав, что о нём и написать-то нечего. Фотография на память – это всё, о чём мне осталось попросить этих простых людей в их бедной городской квартирке. На добрую память о нашем детстве и юности.

Август 2014