Лидочке Уилки, Мотьке вилки

Из цикла "Истории о Лидочке и Станиславе"

Мотя Слащевская залетела к Лидочке, как ошпаренная.
- Лидуха! Давайте сбросимся на праздник, ведь октябрьские приближаются. Мотя металась по маленькой Лидочкиной кухне, размахивала руками, объясняя, что такое складчина, но рассказ получался сбивчивый, сумбурный, скачущий с одной мысли на другую. Свекровь Анна Васильевне, послушав несколько минут молодую женщину, покачала головой и с иронической улыбочкой выдавила:
- Вот, аглашенная баба! Да ты присядь, успокойся и расскажи всё толком.
- Да что тут успокаиваться, - по-прежнему твердила неугомонная Мотька. -Всё и так понятно!
Она ещё металась по кухне туда-сюда, а две женщины, хозяйки,  молодая и пожилая просто занимались своими делами и ждали, когда у гостьи пройдёт первый запал.
 В унисон Мотиным пламенным речам на кухне пошвыркивала такая же разгарячённая печка. Казалось, что два этих существа: одушевлённое – Мотька и неодушевлённое – печь, занимали всё пространство кухни, а Лидочка и Анна Васильевна являлись незначительным продолжением этих двоих. Печка тоже шипела и попыхивая старалась выказать свои самые значительные думки: «Вот, я всё тружусь, готовлю для вас, обогреваю вас, а вы даже толком никогда и не поблагодарите меня». Безусловно, Лидия,  молодая хозяйка, никогда не одушевляла печь, но свекровь – напротив. Особенно, когда никто не слышал её, она и разговаривала с тёплой, родной и уютной печуркой, называя её «И матушкой, и хозяйкой, и печурочкой», словно и не было у неё более задушевной подруги. Печка занимала значительное пространство на кухне и выполняла так много работы, что было просто «глупо» по мнению Анны Васильевны не признавать этого. «А работающему и должная честь!» - поучительно добавляла она.
 На эти странности свекрови Лидочка старалась не обращать внимания. Она к этому уже привыкла, но вот Мотька-Мотька разошлась не на шутку даже для своего заполошного характера. Лидия пыталась пару раз усадить подругу, но та снова соскакивала, повторяя одни и те же фразы о навигации, октябрьских и «водоплавающих» мужиках. Наконец она махнула рукой:
 - В актрисы тебе Мотька надо податься!
- Подалась бы, да зрителей нет! – парировала Мотя. – Вот организую складчину, тогда и будут у меня зрители.
Эта мысль похоже помогла ей немного угомонится, придти в себя. Она уселась на табурет и начала рассказывать всё по-порядку:
- Я говорю: октябрьские праздники приближаются, а вместе с ними и закрытие навигации. Теперь смекаешь? – и она выразительно посмотрела на Лидочку.
- Знаю, что праздники! У нас подготовка к утреннкам  в деском саду полным ходом идёт!
- Да подь ты к чёрту со своим детским садом, - не удержавшись выругалась Мотя.
Анна Васильевна тут же перекрестилась и пригрозила несдержанной женщине:
- Ты, Матрёна, язык-то за зубами держи!
- Простите! Простите, тётя Нюра. – Это всё Лидка!  У меня иногда нервов на неё не хватает! Слушай, подруга! Забудь о своих утренниках и вспомни, что у тебя есть большой ребёнок в штанах... называется – мужик. У него когда навигация заканчивается, он что делает?
- Конечно, отмечает! – тут же невозмутимо добавила Лида.
- Ну вот уже лучше! Уже соображаешь. Мы возьмём всё это дело в свои руки. Наши мужики почти сплошь «водоплавающие». Вот мы их и организуем на гулянку в складчину.
Матрёна начала спокойно и понятно излагать свои мысли. Лидочка слушала и удивлялась, как же она сама раньше не догодалась, ведь празднование закрытия навигации иногда выливалось в неделю, а то и дольше. Друзья Станислава по очереди забегали в их гостеприимный дом с бутылочкой и сладостями для детей. Лида никогда не отказывала; тут же ставила варить картошку, если не был готов ужин, а там появлялась и хрустящая квашеная капуста, и малосолёная рыбка, открывала баночку консервов, ставила бруснику, морошку, если был ломтик колбасы или сальца – тоже, нарезав небольшими кусочками,  подавала на стол. Застолье обычно длилось часа два-три, гость или гости присоединялись и к их семейному ужину, а к концу месяца Лида замечала, что их бюджет трещит по швам и приходилось урезать на необходимых продуктах для детей. Станислава она никогда за это не упрекала. Её философия: «пусть лучше дома, чем неизвестно где» позволяла сохранить мир и покой в семье, и при том все друзья Стаса считали её самой гостепримной хозяйкой, откровенно уважали и называли «наш Лидок».
Сейчас же Матрёна похоже предлагала то реальное, что могло поддержать не только мир и покой в семье, но и сэкономить немного денег.
- Так, так, - уже потирала руки Лида пересказывая Мотины мысли, - несколько пар сбрасываются деньгами, потом тянем жребий в чьём доме гуляем, дальше отправляем мужчин закупать продукты, а за день до праздника все вместе готовим... Отличная идея! Я «за»!
Свекровь, слушая такие заключения, хмыкнула:
- Ты «за» - стрекоза! А детей куда пристроишь?
- Мне их что пристраивать? Я думала у них бабушка есть! Если ж перевелась такая, то вон к тёте Тоне их определю. Она не откажет.
Анну Васильевну всегда удивляла способнось снохи решать все проблемы бесконфликтно, но по-своему жёстко. Молодая женщина никогда не спорила, но вопрос ставила так, что на него находился один ответ и, обычно, в её пользу. Вот и теперь она загнала свекровь в угол лишь одним незначительным заявлением. Самое интересное, Васильевна знала : спорь – не спорь, именно так, как сказала  и поступит упрямая бабёнка. Так что лучше и не противиться. Она снова разочарованно покачала головой и добавила:
- Значит мне праздника не положено.
- Что вы такое говорите, мамаша?! Следующий день – вы гуляете, - Лидия чуть жестковато и очень выразительно взглянула в чёрные глаза свекрови. Разговор был закрыт, споры не принимались во внимание.
С этого дня работа по организации праздника закипела. Неугомонная Мотька облетела всех. В этот же день она заглянула к их общим друзьям Николаю и Любе Котловым. «Котлы» (так в шутку их иногда именовали) жили в двухэтажном техучастовском доме на углу Ленина и Карла Маркса. Там же, вместе с ними, в  двух других комнатах просторной трёхкомнатной квартиры проживали Донжины и Шнядины. Их тоже пришлось пригласить.
- Так как если будем гулять у «Котлов», то уж  Донжиных и Шнядиных никуда не денешь! – заключила понимающая жизнь Матрёна.
Лидочка сразу вспомнила о Шурочке и Вите Гребенниковых. Александра была обаятельная, мягкая, слегка кругленькая и какая-то вся домашняя женщина, но когда она появлялась в Лидином доме всем тоже становилось тепло и уютно от её присутствия. Даже быстрая на суд Анна Васильевна уважала её:
- Смотри, - говорила она наставительно Лидии, - Шурка ведь твоя ровестница, а сколько в ней уважительности к нам, пожилым людям.
- Так вы хотите сказать мамаша, что я вас не уважаю! – тут же заключала Лида.
- Ох, Лидка-Лидка! Да я разве это сказала! Я просто хотела посоветовать тебе поучиться покладистости у Шурочки, - вымолвила свекровь, покачав головой.
«Будь с вами покладистой, - подумала Лида, - так и свету белого не увидишь. Вы, дорогая мамаша, быстро свои порядки в доме заведёте». Лидочка хмыкнула, промолчала и подумав о Шурочке улыбнулась. Они действительно были задушевными подругами. «Шурку» она рассказывала всё, зная – любая её тайна останется неразглашённой. Поэтому частенько Александра забегала к ней на чашку чая, и ,закрывшись в «большой комнате», они делились накипевшим за неделю. Свекровь иногда подходила к двери, прикладывая ухо, но ничего кроме «шу-шу-шу» не могла понять. «Стервы-бабы, - думала она про себя, - и что им на кухне не сидится». А «стервы-бабы» наговорившись досыта выходили из комнаты. И, казалось, груз проблем, давивший прежде, спадал с плечь и снова можно жить беззаботно и весело.
К уже шести набравшимся парам решили присоединить Симоновых, Корниловых и Гучковых.
- Восемнадцать человек! А не много ли? – озадаченно спросила Мотя, когда уже в следующй раз сидела с председательским списком в руках.
- Ты кого предлагаешь исключить? Слащевских? –улыбнулась ехидненько Лидочка.
-Да понимаю я – не глупая, подъитожила Матрёна. - Кого не вычеркни из списка – каждому будет обидно. Ладно! «Водоплавающие» своих на берегу не оставляют.
Первый раз решили праздновать у Котловых. Квартира у них общая на три пары. Зал «котловский» – огроменный, всем места хватит за столом и разбрестись по комнатам можно. Кухня тоже большая. Так что и готовить будет удобно.

Как и планировала Матрёна: подготовка к складчине отвлекла их мужчин от глобального празднования навигации. Они, конечно, собрались разок-другой небольшими компаниями, но на этом всё и закончилось. Бегали по магазинам, стоя в очередях за дефицитами, чаще всего заходили в магазин Карачевских на улице Ленина недалеко от речного вокзала. Любой салехардец знал, что «у Карачевских» всегда обслужат культурно; не обвесят, не обсчитают, всегда скажут насколько свеж товар. Тоня Карачевская, хоть и была женщиной пышнотелой, но разворачивалась всегда быстро, споро, не забывая подарить покупателю улыбку. Её же супруг, более сдержанный и серьёзный, как бы балансировал Тонин весёлый нрав, но так же как и она был ровен и приветлив с покупателями, зная своё, торговое дело «от А до Я» - назубок. Там то, у Карачевских, и закупили основные продукты; благо и нести недалеко до котловского дома.
 Кое-кто из мужчин выехал на последнюю рыбалку за свежачком; другие обрабатывали мясо, крутили рыбный и мясной фарш. Работы хватило на всех. Зато, когда собравшиеся готовить за день до праздника женщины открыли продуктовые закрома – то развели руками:
- Вот это дают мужики!
Лидочка принесла свою новую книгу «О вкусной и здоровой пище», и хотя меню для праздника было утверждено, все вместе посмотрев и почитав, внесли небольшие корректировки. Раньше от предложения Лиды запечь молочного поросёнка всё отказались. Больше всех верещала Любка Котлова:
- Да видела я этих поросят в ОРСовском магазине. Они такие страшненькие, да чумазенькие. Кто их и есть захочет.
Тут же, на второй странице книги молочный поросёночек красовался во главе стола. Светленький, с румяной зажаристой корочкой, украшенный цветами из варёных овощей.
- Ой, девчонки! - предложила Александра, - давайте и правда сготовим поросёночка. Это же будет гвоздь программы и украшение стола!
- Я вам что советовала? – поджала обиженно тонкие губы Лидочка. – Вы все кричали, что это гадость...
- Тебе бы книжку надо было с собой принести. Наглядность она всегда помогает, - посоветовала Рита Донжина, работающая учителем рисования в школе.
Поросёнка утвердили, а так же оставили на горячее голубцы и жаркое. Запечёные муксуны не дисскутировались. Без салата оливье и винегрета никто даже не мыслил застолья.
Работа закипела. Каждому нашлось место и около стола, и около плиты, кто-то просто сидел на табуретках чистя овощи или взбивая яйца для входившего тогда в моду бисквитного торта. Между делом заводились и разговоры. Лидуня просвещала девчонок о последних новинках сезона. Она, да Любаня Котлова были самыми модными дамами в их компании.
- Лидочка, когда ты выдашь нам имя своего секретного портного? – спросила Саша тоже любящая приодеться.
Лида с сожалением посмотрела на подругу и объявила:
- Да хоть сейчас!
- Давай, давай Лидок! Я и адрес запишу, - тут же подскочила Люба.
- Фамилия у него Чергелис и проживает он снова в Риге. Уехал мой портной, девочки. Из ссыльных он был, - и Лидочка вздохнула.
- Как же ты теперь наряжаться будешь? – не унималась Любаха.
- Я записалась на курсы кройки и шитья. Уже первое своё платье дошиваю. Фасон и материал сам мастер Чергелис мне выбрал.
- Ну ты даёшь Лидка! И ни кому ничего не сказала. Я бы тоже с тобой училась , - упрекнула её Женечка Симонова.
- Да ведь ещё не поздно! После праздников вместе и пойдём, - пообещала она.
Лидия не хотела больше говорить о своём новом увлечении – шитье, ведь она готовила для подружек очередной сюрприз: платье сшитое своими руками. И раскрывать секрет заранее ей никак не хотелось. «А вдруг вылетит лишнее слово», - подумала она и перевела разговор на «литературные темы».
 Лида снова перечитывала свою любимую книгу Уилки Коллинза «Женщина в белом». Как и в подростковом возрасте романтическая история лондонского художника Уолтера Хартрайт и Лоры Фэрли увлекла, поглотила, заставила по-новому взглянуть на свои отношения со Станиславом.
- Вы не представляете девчонки, как Уолтер боролся за свою любовь. Даже, когда были потеряны надежды и его возлюбленная вышла замуж – он не отступил. Потом он узнал о её смерти (хотя на самом деле она не умерла. Просто под её имянем похоронили женщину в белом) и снова нашел душевные силы не сломаться. Вот это я понимаю – любовь! – Лидочка мечтательно вздохнула.
 Она не могла поверить, что некоторые девчонки не читали роман хотя бы однажды. Она продолжила рассказ о полной драматической любви истории. Александру сразу захватило повествование. Она даже перестала резать овощи для салата. Люба Котлова слушала в полуха, обжаривая на сковородке увесистые голубцы. Будучи практиком и прогматиком, она не верила в подобные истории, выписывала журналы «Знание - сила» и «Вокруг света» и не могла понять, как замужняя женщина и мать двоих детей поддаётся на подобные романтические бредни. Вика Корнилова откровенно удивилась:
- Как ты только находишь время для чтение, Лидия?! Я книгу себе позволить могу только в отпуске, в лучшем случае – в выходные.


Мотя Слащевская тут же вмешалась:
- Ты лучше спроси Вика эту дурную бабу сколько часов она спит, чтобы лишний раз пустиь слезу над своей «Женщиной в белом».
Все дружно уставились на Лидию.
- Да я и не делаю из этого секрета. Иногда читаю до трёх-четырёх утра, а в шесть уже встаю.
- Я последний раз спала всего три часа, когда решила на демонстрацию на Красной Площади попасть! – сообщила Люба.
- Ну и что Любка, расскажи, расскажи, - начали просить все Любу, включая Лидию.
Всем было интересно послушать о параде на Красной площади ещё раз, хотя эта история уже была рассказана и перерассказана, но важности своей не теряла, особенно в канун очередной годовщины Великой Революции. Любаха, обрадованная вниманием подруг начала повторять рассказ: с какими трудами она доехала из подмосковного Подольска, где жила её свекровь в самое сердце столицы, на Красную Площадь; как в пять часов утра пробралась настолько близко, что могла видеть и трибуны, и мавзолей. Люба, войдя в образ, рассказывала как она была настолько взволнована происходящим вокруг: собирающиеся толпы демонстрантов и зрителей, яркость красных знамён и транспорантов, и близость, такая близость ко всему самому главному в их стране, самому родному, что и не заметила, как пролетело несколько часов ожиданий. Она даже нисколько не замёрзла в своём демисезонном, самом лучшем белом пальто и в таких же светлых модных сапожках. А потом она стояла и со всей советской толпой, охваченной одним порывом кричала пламенное «Ура!» и «Да здравствует...» Люба перевела дыхание. Девчонки смотрели на неё зачарованно и в который уж раз не верили большому её состоявшемуся счастью.
Конечно, во время разговоров работа не прекращала кипеть. Всё новые запахи витали в небольшом кухонном пространстве и после трёх часов дружной работы на кухне появились Николай – муж Любаши и Саша Донжин.
- Что, девчонки! Не нужны ли вам профессиональные дегустаторы, - шутили молодые мужчины. – А то запахи не дают нам в домино играть.
От услуг дегустаторов отказались, но решили накрыть небольшую закуску и приготовить чай. Неугомонная Мотя Слащевская, подмигнув Лидочке и Шуре и выпровадив мужчин доигрывать в домино, достала из своей объёмной дамской сумочки бутылку.
- Вот, девчонки, мама приготовила для нас княжничную настоечку. Давайте по маленькой за наступающие праздники, да за здоровье наших мужчин.
Люба на правах хозяйки тут же достала маленькие граненые стаканчики. Только правильная Шура покочала головой:
- Ну ты, Мотька, даёшь! Как мы так без наших ребят? Вон они как старались! – Саша обвела взглядом весь неимоверный запас продуктов закупленный мужчинами.
- Успокойся, Сашуня! Мы всё не съедим, достанется и твоему Витюше, - уверенно произнесла Матрёна.
Остальные женщины одобряюще смотрели на подругу. На столе появился кусочек мяса из жаркого, тарелка с капустой, винигрет и салат «оливье». Довольная Мотька потёрла руки:
- Гуляем девочки!
Тут и Шурка махнула рукой:
- Как будьто они без нас не пьют, - и взяла свою стопку.


Дружно чокнулись и Лидочка предложила:
- Давайте девчонки выпьём за нашу компанию. Пусть она сохранится на долгие годы.
Все поддержали тост, выпили, и Мотька тут же, выскочив на серидину, затороторила частушку:
Девки пейте вино -
Сорок градусов оно!
Холостого иль женатого
Любите – всё равно!
Тут и ребята выскочили из комнаты на зов озорной частушки, и как женщины не старались их убедить, что эта минута веселья-небольшой передых-девичник, они не ушли, более того, налив по рюмашке ответили едкой мужской частушкой. Но бесшабашный перерыв пролетел быстро, и женщины с ещё большим усилием принялись за работы, зная: завтра будет лучший, ещё более весёлый, праздничный день.
На следующий день, 7 ноября, каждая молодая семья собиралась с утра на демонстрацию. Обычная, полярная зима уже постучала в их маленький северный городок, поэтому упаковав щегольские демисизонные сапожки аж до весны, девчонки одевали бурки или катанные, нарядные фетровые валенки. Лидочка носила белые аккуратные валеночки, дополняло их элегантное пальто из кабардина с гаржетовым воротником из чернобурой лисы. Некоторые подружки осуждали Лидию за черезмерную вычурность в одежде. «При их то семейном бюджете ходить в чернобурках и каракулевых шляпках – просто смешно, - говорила одна знакомая другой. - Тут бы до зарплаты дотянуть на питание, ведь у них семь человек на двоих работающих!»
«Да ты просто завидуешь, Галка! Тебе твой Афоня лишнего платья не разрешает пошить, вот ты и изводишься,»- неодобрительно увещевала другая женщина. – Лидка, я слышала, голова в семье. Так деньги распределяет, что хватает и на продукты и на вещи. Она лишней минуты без дела не сидит. Вот ей всё и удаётся: и принарядиться, и семью накормить».
Был ещё один человек считающий Лидию мотовкой; Анна Васильевна – любимая свекровушка. И по поводу чернобурого воротника она не раз и не два упрекала молодую сноху, говоря:
- Ладно я была из состоятельной семьи. Вот мне и пологалась лисья шуба. А ты ведь... голыдьба перекатная, а туда же; чернобурки ей подавай.
Лидочку такие речи немного обижали, но она не желала ругаться и поэтому просто говорила:
- Вы что, мамаша, голодная? Или я не покупаю вещи для Шуры с Колей?
- Да, у Шуры то нет чернобурок, - упорствовала свекровь.
- Выучится, начнёт работать и купит себе все, что душа пожелает. Вы же перестаньте заглядавать в мой кошелёк, я как-нибудь сама распределю заработанное.
После подобного разговора повисала пауза, Анна Васильевна молчала, только Лидочка управляясь напевала слова интернационала: «Кто был ничем – тот станет всем...»
В этот праздничный день Анна Васильевна не рискнула «поддеть» молодую женщину. Себе на удивление её даже охватила непонятная гордость, когда она взглянула на принаряженную Лидочку; пальто сидело как влитое, а чернобурка оттеняла её серые глаза, придавая благородство всему облику. «Красивая она, Лидка, - подумала свекровь. – И подать себя умеет. Стаська то с неё глаз не сводит. Да ладно, что мне! Пусть носит свои чернобурки. Она ведь и моих детей не обижает, и для дочек своих старается».
- Ты, Лидия, кофтёнку бы подъодела под пальто, - неожиданно для себя посоветовала Анна Васильевна. – Холодно сегодня, смотри – замёрзнешь.
Лидочка с удивлением подняла брови, но ничего не сказав, забежала в комнату и одела кофту. По сердцу пронеслась мягкая волна: «Свекровь переживает за меня». Уже на выходе она порывисто-неумело приобняла мамашу, а та сначала остолбенев, выдавила:
- Беги- беги, Лидушка, то на демонстрацию эту свою опоздаешь!
Лида выскочила во двор расчувствовавшись. На сердце потеплело и одинокая слеза скатилась по щеке, упав на тёплый чернобурый воротник. Станислав ушёл раньше к своей колонне. Ему поручили раздовать транспоранты.
Анна Васильевна никогда не ходила на демонстрациии.
- Мне демонстрировать нечего, - говорила она.
 Всё чем она могла гордиться и показать людям осталось в прошлом: и большой крепкий дом, и дружная семья, и маленькие кустарные заводики, и её любимая тёплая лисья шуба... «Что уж сейчас? – думала она. – Пусть ребята тешатся. Мы в своё время по игрищам походили. Им видно эта демонстрация навместо игрищ». Почему-то всегда в этот день вспоминалось, как бежала она из ссылки, из села Западное, вместе с младшей дочерью, пробиралась к сыну на север. Думала - поймают их в дороге. Документов никаких не было. Пока ехали на машине до Тобольска, всё закрывала лицо, боялась чтобы никто не опознал ссыльную. На теплоходе тоже много с людьми не разговаривала и дочке не разрешала. А как добрались до Салехарда, то из дома почти полгода боялась выходить. Нервы совсем расшатались. В каждом углу «грузин» мерещился. Анна Васильевна вздохнула, присев с папироской у печки.
Лидочка одна из последних присоединилась к колонне мужа. Свою колонну садик не формировал. Дочки остались с мамашей. На улице было прохладно, но она не чувствовала этого. Вика с Галкой подскочили к ней, начали поздравлять с праздником. От песен, доносящихся из соседнего рупора, и красных полотен настроение было почти заоблочное. Жизнь здесь, в общей октябрьской колонне наполнялась особым смыслом. У Лидочки стучали молоточки в ушах, и она думала о самой главной, самой большой стране в мире и ощущала безмерное счастье оттого, что живёт в этой стране. Колонна вскоре двинулась. Станислав взял её за руку, а в другой он нёс большое красное знамя. Музыка гремела, все улыбались, кричали «Ура!» и эта причастность к великому делу революции витала в воздухе, кружила головы и давала смысл их общей жизни – жизни советского народа.
Сразу после демонстрации побежали к Котловым. Николай и Саша поставили столы: один был обеденный овальной формы с раздвижной серединой, другой продолговатый письменный. Они оказались разными по высоте, но Люба накрыла их одинаковыми скатертями и столы примирились. Опять закипела работа. Попутно делились впечатлениями о демонстрации. Она всем очень понравилась. Настроение было приподнятое! На столе появились первые закуски: колбаса, малосолёная рыба, грибы (солушки и маринованые). Каждое блюдо украшалось умелой рукой Саши Гребенниковой. Она вырезала и лилии, и тюльпаны, и ещё какие-то неведомые цветы  из варёных овощей. У неё так ловко получалось, что никто не пытался подражать. На комоде мужчины по маленьким гранёным стопкам уже разливали первую бутылку «Столичной», не слушая возражений суетившихся женщин. Только Мотька не ворчала на мужиков. Продвигаясь к столу с тарелкой холодца, она на бегу опрокинула одну стопку, тут же закусила маринованым огурчиком и озорно подмигнув Коле Котлову (что бы это могло значить?) поспешила на кухню помогать девчонкам. Вскоре стол был накрыт. Лидочка под всеобщие одобрительные возгласы и громкое «Ура!» внесла горячего, разукраненного Шурочкиными стараниями поросёнка. Все расселись парами по своим местам. Было, конечно, тесновато, но этого никто не замечал. Такого чудесного стола не могла бы накрыть в одиночку ни одна из молодых хозяек, а вот вместе они сотворили настоящее кулинарное чудо.
- Слушайте девчонки! Да это ни хуже чем в Кремле, - воскликнул восторженно Стас.
- А может и лучше! – засмеялась Женечка Симонова.
- Как такую красоту нарушать? – сокрушалась Рита Донжина.
- Лидка! А ведь точно, как на картинке в твоей книге «О вкусной и здоровой пище», - не удержалась Матрёна.
Слава Корнилов первым набрался смелости; отрезал кусок холодца и прошёлся по закускам. За ним потянулись остальные. Зазвучали тосты «За Великую Революцию!» и, конечно, «За закрытие навигации!» Когда уталив первый голод девчонки запели «Синий платочек», ребята один за другим пробрались в соседнюю комнату, где жили Шнядины, но уже через минуту-другую вышли с пакетиками в руках и с заговорческим видом на лицах. Девчонки сразу прекратили пение, поняв торжественность минуты. Вперёд вышел Николай Котлов и с присущей только ему мягкостью начал:
- Милые девчонки! Наши жёны, подруги, матери наших детей! Спасибо вам за этот праздник, а ещё отдельное спасибо за долгие часы, дни и недели ожиданий нас из рейсов. Для нас, водников-мужчин, так важна ваша любовь, родные вы наши...
На лице у самой чувствительной женщины, Шурочки Гребенниковой, уже появились слёзы. Даже Мотька Слащевская пока не язвила, а смотрела во все глаза, слушая колькины откровения. Лида всё это время наблюдала за Станиславом и он, не отрывая глаз от любимой женщины словно присоединялся ко всему сказанному его другом. Потом начали вручать девчонкам подарки. Станислав подарил Лидочке последнее издание её любимой книги «Женщина в белом». Николай преподнёс Любаше две маленькие, покрытые мельхиором рюмочки. Мотя же от своего супруга получила набор вилок. Хотя вилки были очень хорошего качества (до этого они всегда ели алюминевыми), Мотька не приминула прокомментировать:
- Сразу видно отношение к женщине; Мотьке сгодятся и вилки, а вот романтичной Лидочке подавай Уилки!
Все засмеялись над Мотиным каламбуром, только ей несколько минут было совсем не весело. Саша Донжин тут же завёл патифон и начались бесконечные танцы. Все отложили подарки. Танцы, танцы... Коля выбрал в партнёрши Лидочку. Она танцевала фокстрот непревзойдённо. Особенно сегодня в сшитом собственными руками платье из панбархата. Она знала, что выглядит великолепно. Девчонки просто с ума сошли, увидев это её творение. 
Мотька, сегодня одетая в просторную юбку и лёгкую блузку, всегда отличалась в подъиспане и польке. Шурочка и Люба обожали вальс, поэтому, когда зазвучало на «Сопках Манчжурии», они закружились вдвоём, даже не ожидая приглашения кавалеров.
После танцевальной программы снова уселись за стол; мужчины травили анекдоты и уже строили планы на следующую навигацию.
- Девчонки, кто смотрел «Мост Ватерлоу»? – спросила Рита Донжина.
Сразу раздалось несколко голосов. «Мост Ватерлоу» смотрели все, а многие не по одному разу. Женечка Симонова закатила глаза и начала напевать мелодию из кинофильма. Рита Донжина утверждала, что в настоящей жизни так быть не может и история этой любви абсолютно выдуманная. Мотя же Слащевская и защищала, и поддерживала главную героиню.
- Ну и что же, что пошла на панель? Да у неё просто выхода не было. Любовь-любовью, а с голоду подыхать никому не хочется. В душе она его все годы любила. Вот он и выжил на войне.
Мотька знала о войне не понаслышке, ведь её Пахомыч прошёл через войну. И пусть в кино была другая война, тяжесть испытаний, ужасы смерти были равносильны. Муж до сих пор кричал по ночам и звал в атаку, а она, успокаивая его, отпаивала холоднй водой.
У каждой женщины была своя версия фильма. Кто-то спорил, кто-то соглашался. В пылу дискуссии никто не заметил, как Мотька усользнула в другую комнату, а когда она выскочила оттуда в тельняшке, брюках и капитанской фуражке с нарисованными углем чёрными усищами – все так и ахнули. Она тут же встала в бравую флотскую позу, подмигнула Любане Котловой и та запела:
«Жил отважный капитан,
Он объехал много стран...»
Мотька так здорово изображала капитана и его отвагу, и его неразделённую любовь, что даже мужчины бросили разговоры о навигации и, окружив плотным кольцом новоявленную актрису, подпевали:
«Капитан, капитан улыбнитесь,
Ведь улыбка – это флаг корабля...»
Конечно, Матренин номер прошёл на «Бис», и поднял градус и без того безудержного веселья. Песни и танцы звучали до позднего вечера, никто не хотел расходиться. Тогда Николай Котлов достал ракетницу, и вся компания высыпала на ограду. Зелёная ракета взвилаль в небо. Она пролетела над домом, и осветила окна второго этажа котловской комнаты. Там, на стене, прямо над столом висел портрет «Незнакомки» работы Крамского. И ей было совершенно непонятно  безудержное, озорное веселье этих молодых людей новой формации.