2. Сова над курганом. Дневник археолога

Этим вечером был потрясающий закат. Один из тех, что случается раз в миллион лет. Когда начинаешь следить за огненным солнечным диском, уплывающим за перистые разливы разноцветных облаков,  ловишь себя на мысли, что в городе тебе оставаться больше нельзя. Он вдруг, делается чужим, враждебным. Весь его рутинный уклад удушающим. Гиблое место.
Два месяца. Они пролетят как два дня, но шестьдесят неповторимых восходов и закатов, как это бесконечно много…
В вагоне зажегся свет, проводник разносила постель. В петлицах её форменного сюртука довоенные эмблемы, в лице бесконечное утомление. Ей и вправду нет дела до символики. Её жизнь прикована к расписанию железной дороги.
«Ваша постель» - протянула сверток проводник. Всё правильно, за оплаченный билет, необходимый минимум взамен. Стакан чая, подушка, туалет, и краешек призрачной свободы где-то за окнами. Летят дни, годы, стучат колеса. Искусственное впечатление настоящей жизни – изобретение для миллионов.
 - А вы в командировку? – поинтересовалась она, выкладывая на стол сахар.
- В каком – то смысле, - усмехнулся я, - в нашем институте атеизма, все в поиске бога.
- Бог среди людей, - проговорила она и посмотрела на меня коротким, но пронизывающим взглядом.
«Ну, вот ещё, увидела во мне бога, интуитивным внутренним взглядом и не догадывается, что бог это она», - подумал я.
- Черт побери, как мы с вами одинаково чувствуем, –  рассмеялся вслух. – У нас на кафедре профессура, доценты, – элита так сказать, иного мнения. Богоискатели, со времен Булгакова и Бердяева, сборище полоумных людей.
- И зачем им понадобился бог?
- Без бога можно как-то прожить, но без него невозможно что-то построить. Закончилась война и мы с вами, очевидно, на заре грандиозного строительства, - говорил я помешивая ложкой сахар. – Вот мне, как первопроходцу сунули лопату и отправили за артефактами, раскапывать могильник. Деканат в восхищенном предчувствии исторического прорыва.
Она с сожалением посмотрела на меня. Странная женщина, в совершенной простоте чувств умела глубоко видеть истинное состояние человека:
- Какая-то пошлость, - брезгливо выговорила она.
На очередной станции она купила ведро вишни. Спелая, налитая до упругости, вишня громоздилась над ведром.
- Вы всю съедите? – улыбался я.
- А вы любите вишневое варенье?
- Вишневое, нет. Вишня вываривается. Остается жесткая кожура с косточкой.
Теперь усмехнулась она и посмотрела как то презрительно свысока. Это был первый уничтожающий взгляд, который я получил от неё, взамен безразличному отношению к вишневому варенью с косточкой.
Весь жизненный уклад современного поколения был перенят с наследством. В определенный этап нашей жизни, когда мы передвигаемся по железной дороге, по расписанию и заранее известному маршруту, мы пользуемся знаниями и опытом наших предков, построивших эту дорогу. Вот и теперь, она уселась на низенький стул, поместила ведро с вишней между колен, огромный алюминиевый таз впереди ведра и кастрюлю для косточек. Обычной шпилькой для волос она ловко вынимала косточку из вишни и бросала ягоды в таз. Её движения привычны, сосредоточенны и настолько естественны, что пассажиры не обращают на неё внимания. Так поступала с вишней её мать, бабушка. Когда-то её прабабушка додумалась извлекать косточку тупым концом стальной шпильки.
В её служебном купе чисто, все нужные вещи на своих местах, по заведенному порядку. На полке пара гребней, футляр с ванными принадлежностями, старенький потрепанный псалтырь, в углу икона, полотенце, форменный сюртук с довоенными нашивками. Откидной стол накрыт скатертью, стакан с ложкой и фотография девочки в простеньком платьице и двумя тоненькими косичками.
- В городе говорят, вам будут менять форму, - заметил я.
Она посмотрела с насмешкой. Это была важная информация там, среди кабинетов и аудиторий, и пустяковой ничего не значащей затеей тут, на дороге.
- Обувь стоило бы поменять, - отвечала она между делом, - за целый день в сапогах, ноги к вечеру в синюшных отеках, как огромные сливы.
- Скорее всего, до обуви дело не дойдет.
Я почему-то представил вахтера тетю Глашу, тут, на дороге. Её растерянный, бессмысленный вид. Стоит вырвать её из привычного цивилизованного состояния в стеклянной будке вестибюля, и она тут же превратится в беспомощную обезьянку, сбежавшую из зоопарка.
Вагон мягко раскачивался, стучали колеса. Кто-то осторожно тронул меня за плечо, я открыл глаза.
- Ваша станция через полчаса, - тихо проговорила она.
Ночной перрон незнакомого полустанка всегда напоминает мне предисловие к роману Льва Толстого. Впереди что-то огромное, неизвестное, насыщенное новыми образами и событиями. Становится понятным, почему Анна Каренина закончила свои дни на безжалостной железной дороге, под колесами жизни.
Над головой беззвучно пронеслась тень. Это сова. Она непременно приведет меня на курган. Это не закон археологии, не правило, а примета. У каждого есть приметы.  От древнего мира до развалин советской эпохи люди оставляли после себя фундаменты, амфоры, оружие и могилы. За тысячи лет не изменилось ничего. Да же сова. Она сотни лет ловит мышей на кургане, где те, спасаясь от половодий и проливных дождей, устраивали свои жилища. Древние сооружали пышные гробницы, где тут же поселялись мыши. И совы. Мой преподаватель археологии, уже давно покойный Андрей Фёдорович, в лоснящемся костюме, спитым лицом, сказал однажды – «Чаще, люди оставляли после себя могилы и оружие».
С годами я неожиданно перенял суеверия своего учителя. Это произошло однажды, когда я вдруг осознал, что странным образом не испытываю чувства одиночества на кургане.
«Не иди на контакт с могилами», - предупреждал Андрей Фёдорович, - «просто делай свою работу». Я никогда прежде не придавал значения словам учителя. И только теперь, после войны, когда снова закопали в землю тонны оружия и тысячи солдат, я ощутил не простой, потаенный их смысл. Мне вдруг, сделалось понятным, почему именно я должен был закончить раскопки и собрать артефакты. Это не было  выгодным предложением, как мне отрекомендовали, это сакральная жертва древнему идолу. Наивно ожидать от своих врагов сочувствия и уважения.