Возвращение-Ч2-Глава 7-8

                Глава 7


       Мы уже третью неделю отдыхали в «Сосновом». Приехали в начале июня, к тому же прошли дожди, поэтому вода была... бодрящая. Люся заходила в неё ненадолго, а потом часами отогревалась на солнце, прикрывшись рубашкой, чтобы не обгореть. Я плавал дольше, но тоже не отказался бы от более тёплой водички. Постепенно она становилась теплее, а мы обновили загар и могли уже не осторожничать с солнцем. Нас по-прежнему опекали, но на этот раз этим занимался какой-то майор милиции, которому дали путёвку на пару с женой. Он не ходил за нами хвостом, как Семён, поэтому чувствовали себя свободней. Когда много свободного времени и нечем заняться, а рядом любимый человек... Наверное, мы всё-таки не удержались бы и дошли до конца, но нам помешали.
        Мы успели позавтракать и хотели идти к морю, но на выходе из столовой подошёл крепкий мужчина лет сорока, одетый, несмотря на жару, в серый шерстяной костюм.
        – Жуков Валерий Геннадьевич, – представился он. – Ребята, вам придётся уехать со мной.
        – Куда и зачем? – спросил я. – Постойте, вы из охраны Брежнева?
        – А ты откуда знаешь? – удивился он.
        – Неважно, – ответил я, выругавшись про себя. – Так куда вы нас повезёте?
        – Едем в санаторий «Нижняя Ореанда». С вами хочет встретиться Леонид Ильич. Возможно, придётся там задержаться, поэтому возьмите с собой вещи.
        – «Нижняя Ореанда» – это же Крым?
        – Да, в районе Ялты. У меня машина. Доедем до Анапы, а там нас ждёт катер. Давайте побыстрее, не копайтесь.
        – Забирай всё, – сказал я Люсе. – Сюда мы уже не вернёмся. А я найду нашего майора и предупрежу.
        Сначала мы мчались на «Волге», потом пересели на большой катер и несколько часов наслаждались морской прогулкой. Я знал, что рано или поздно за нас возьмутся, поэтому сильно не переживал. Хорошо, что дали отдохнуть. Глядя на меня, Люся тоже успокоилась. На место прибыли в пятом часу.
        – Вот это парк! – с восхищением осмотрелась подруга.
        – Здесь стоял царский дворец, – блеснул я знаниями, – только не царя, а царицы.
        – Всё-то ты знаешь, – проворчал Валерий. – Пойдёмте, я договорюсь, чтобы вас накормили, да и сам поем, а потом будет всё остальное.
        «Всё остальное» началось через час, когда нас после обеда отвели к палате Брежнева.
        – Я Александр Яковлевич, – представился нам крепкий мужчина в штатском, лет на десять старше Валерия. – Подождите, я предупрежу о вашем приезде.
        Он почти сразу же вернулся и разрешил нам войти.
        – Здравствуйте, Леонид Ильич! – поздоровался я с встретившим нас Брежневым.
        Люся тоже поздоровалась, но из-за волнения как-то невнятно.
        – Здравствуйте, здравствуйте! – сказал он, с любопытством глядя на нас. – Садитесь, молодые таланты! В отличие от меня, вы уже чёрные, как папуасы. Давно на море? Не надоело?
        – Пока только три недели, – ответил я. – Маловато для того, чтобы надоело море, особенно в нашем возрасте. А в Ялте мы ещё не были.
        – Что знает твоя подруга? – перестав улыбаться, спросил Брежнев.
        – Кто я и откуда, о будущем мира и судьбе Советского Союза, – ответил я. – Но всё это только в самых общих чертах. Большего я не рассказывал, да она и сама не рвётся узнать. Если у нас будет серьёзный разговор, Люсе лучше на нём не присутствовать.
        – Хорошо, – одобрительно сказал Брежнев. – Девушка, попросите Валерия показать вам парк. Там есть на что посмотреть.
        Люся послушно вышла, а Брежнев сел в кресло, кивнув мне на другое.
        – Почему не пришёл ко мне? – спросил он.
        – Вы же знаете ответ, – сказал я. – В основном причина в роли Машерова. Да и трудно было бы на вас выйти. Я и к Машерову попал, когда он не был Первым секретарём, причём случайно. Хотел опустить в почтовый ящик письмо, но не знал номера квартиры. Начал спрашивать и нарвался на его жену, а тут приехал на обед Пётр Миронович. Повезло, что он узнал меня из-за песен, иначе не пригласил бы к себе домой. А письмо с моими фантазиями, по его словам, не стал бы читать. Я описал в шапке несколько государственных секретов, так что в ведро не бросил бы, отдал бы в КГБ. Кто знает, чем бы всё закончилось. А с вами могло быть ещё хуже. И потом, я не совсем вам доверял.
        – Вот как? – удивился он. – Это почему же?
        – С вашего одобрения свернули реформу Косыгина, которая дала мощный толчок экономике, да и покушение на Машерова организовали люди из бывшего вашего окружения. Если бы Пётр Миронович из-за инвалидности не покинул пост генерального секретаря, могло бы не быть Горбачёва с его перестройкой. Не было бы и развала Союза, и многого из того, что произошло впоследствии.
        – Ты откровенен, – заметил он.
        – Вам нужна правда или моя лесть? То, что могу рассказать я, не расскажет никто.
        – Расскажи обо мне, – попросил он. – Как прошла моя жизнь? В твоих отчетах только несколько дат.
        – Я знаю о вас очень много. Ничего этого нет в отчётах. Вам могу рассказать всё, но не другим.
        – Спасибо, – сказал он, – я это запомню.
        Я рассказывал долго, почти всю правду, которую о нём знал, если не считать поправок, внесённых командой Машерова.
        – У вашей жены отобрали все подарки, включая ордена и маршальскую саблю, Галина спилась и умерла в психиатрической больнице, и только у Юрия жизнь сложилась нормально. Ваш прах извлекли из кремлёвской стены и перезахоронили, а в сатирической передаче «Куклы» высмеивали, пока не заменили другим. Это было уже в девяносто четвёртом, тогда над многими издевались.
        – Ты не врёшь, – сказал он, когда я закончил. – И за что? Пусть я в чём-то ошибся, но вот так перечеркнуть всё? Для чего работать, не щадя себя, если потом смешают с грязью?
        – Надо сделать так, чтобы не смешали! Люди оценивают вождей не по усилиям, а по результатам. Большинство воспринимает жизнь через живот. Если бы уровень жизни продолжал расти, на многое закрыли бы глаза. Ну есть у человека страсть к наградам, так мало ли у кого какие слабости? Зато при нём живём так, как не жили никогда! Я уже в самом конце жил в полном достатке. Только когда есть всё, начинаешь понимать, что обильная еда, квартира и гора барахла – это не всё, что нужно человеку для счастья. Голодному это трудно заметить.
        – Когда я читал о развале СССР, в это не верилось.
        – Это было несчастье похуже капитализма. Мало того что всех развели по республикам, так сразу же начали искать в соседях врагов, как будто не жили бок о бок сотни лет. Это и потом аукнулось всему миру. Никто, кроме нас, не вкладывал столько средств в фундаментальные исследования, а когда их вынужденно свернули, американцы сделали то же самое. Я многое могу рассказать о том времени. Когда читаешь цифры и факты за ними трудно увидеть трагедию миллионов людей.
        – А причины? – спросил он. – В записях об этом почти ничего нет.
        – Я не экономист и не учёный-обществовед. Читал разные версии, могу их записать. Причин было много. И из-за границы помогали, и наши собственные ошибки, а главное – это кадры. В любом обществе существует элита, которая его цементирует и направляет, если она загнила, то рано или поздно всё начинает рассыпаться. В Российской Империи элитой было дворянство, а в Советском Союзе – это партийные и государственные чиновники. Если вам неприятно слово «чиновники», можете поменять его на «деятели». Такое государство может долго существовать только при жёстком контроле за аппаратом управления, иначе со временем начинаются семейственность, взяточничество, злоупотребление служебным положением и некомпетентность. Это пагубно влияет на экономику и создаёт напряжённость в обществе. В конечном итоге значительная часть таких чиновников становится неспособной работать, а претензии на долю общественного богатства растут непомерно. Когда на вашем месте оказался Машеров и начал чистить этот гадючник, ему устроили аварию с травмой позвоночника и параличом ног. Это Рузвельт мог править из коляски, у нас Машерова быстро убрали. Да он и сам уже к тому времени был сломлен. На таком посту, как ваш, излишняя снисходительность не менее вредит, чем жестокость. Разложение аппарата управления и взяточничество были и на Западе, но у них это сильно сдерживалось конкуренцией.
        – Значит, прополка? – спросил Брежнев.
        – Жёсткий контроль и достаточно серьёзная система наказаний, – ответил я. – Необязательно расстреливать, как это делали в Китае. Я даже Горбачёва не расстрелял бы. Проще скомпрометировать и выгнать к чёртовой матери. Работал он когда-то помощником комбайнёра, пусть и дальше убирает хлеб.
        – Мне непонятно, почему ты всё это рассказал. Неужели совсем не боишься?
        – Я прожил уже одну жизнь и видел, куда катится мир, я и пришёл к вам из-за этого. Можно было только предупредить Машерова, чтобы он избежал покушения и попытался закончить начатое, но его всё равно убрали бы. Всё зашло слишком далеко, поэтому действовать нужно сейчас. И нужно не только сохранить СССР, необходимо чтобы мы стали сильнее всех, иначе у нашей цивилизации не будет будущего. Я очень надеюсь на ваш здравый смысл. То, что я вам говорил, от меня больше никто не услышит.
        – А если услышат? – спросил он. – Почему я должен тебе верить?
        – Я не самоубийца, чтобы разносить о вас сплетни. Если вы воспользуетесь моими сведениями, ничего этого не будет. В моей голове хранится столько всего...
        – Эти сведения можно взять и так.
        – Попробуйте, – внутренне похолодев, сказал я. – Кого начнёте пытать, меня или Люсю? Если меня, я остановлю сердце и уйду. Я долго занимался йогой и смогу это сделать. Это не то, к чему я стремился, но если не оставите мне выбора...
        Я не блефовал. Когда-то прочитал о том, как йоги замедляют биение сердца почти до его остановки, и попытался сделать то же самое. Эта глупость едва не стоила мне жизни. Техника там не очень сложная, опасность в возможности утратить контроль. Мало замедлить биение сердца, йоги ещё как-то тормозят процессы в организме. Я этого не сделал и чуть не потерял сознание, когда дотянул сердце до десяти ударов в минуту. Если бы вовремя не остановился, мог и умереть. Но если бы альтернативой стали пытки, я дошёл бы до конца.
        – А если её?
        – Сделаю то же самое! – сказал я, глядя ему в лицо. – Я люблю её больше жизни, но в таких случаях глупо поддаваться. Если вы пойдёте на такое, её не отпустят. Это только в идиотских фильмах герой бросает оружие, если к виску жены приставили пистолет, зная, что убить должны обоих.
        – Никто не собирается вас пытать, – сказал он, – так что можешь успокоиться. Ты нужен живой, здоровый и довольный жизнью, чтобы не тянуть из тебя сведения, которым потом нельзя доверять. Но контролировать вас будут постоянно. И твои данные будут проверять на истинность.
        – На полиграфе? С Машеровым я работал без этой ерунды, и он мне доверял.
        – О каком полиграфе ты говоришь? – не понял Брежнев.
        – Разве их ещё нет? Значит, скоро будут. Я сейчас полностью завишу от вас, какой мне смысл вас подставлять и рисковать головой? Надеюсь, что ещё буду заинтересован в этой работе.
        – И чего же ты хочешь? – спросил он. – Во что оцениваешь свою помощь?
        – Я буду нужен вам в Москве, поэтому переведёте в неё моего отца и Черзарова. Квартиры должны быть рядом. Так и мне меньше мотаться, и вашим людям легче нас контролировать. И нас должны поженить в шестнадцать лет. Конечно, если этого не сделают, я всё равно буду работать.
        – А деньги? – спросил он.
        – Я попросил бы и деньги, если бы в них нуждался. Пока зарабатываю больше, чем мы тратим. Надеюсь, мне не помешают заниматься творчеством.
        – Ты называешь это творчеством? – усмехнулся он.
        – Я помню текст не дословно, поэтому вношу и свою лепту. А в песнях меня интересует не авторство, а возможность их спеть. Если хотите, можно записать их на кого-нибудь другого.
        – Можешь сдать экстерном школу?
        – Могу.
        – А твоя девушка?
        – Может за год отчитаться за два класса.
        – Чем думаешь заниматься в жизни?
        – В той я был инженером, но не хочу её повторять. Жизнь миллионов людей начнёт меняться уже в ближайшее десятилетие, поэтому не будет многих созданных а моём прошлом книг и песен. Но я не думаю заниматься только ими, будет и своё. А Люся, наверное, станет певицей. У неё замечательный голос, а репертуар я обеспечу.
        – Да, голос очень хороший, – согласился Брежнев. – И поёт с чувством. Моя жена плакала от её «Баллады». Значит, так! Вас поселят в этом санатории. Я буду отдыхать четыре дня, потом уеду в Москву. Вас заберу с собой. Вашим отцам устроят перевод и подготовят квартиры. Родители знают?
        – Только мои и только обо мне. Ну и о них самих рассказал чуть-чуть.
        – А почему не сказал родителям невесты? Не доверяешь?
        – Они мне не поверили бы. Мои поверили с трудом, а сестре даже не говорил. И потом мне восемьдесят лет, а их дочери в пять раз меньше. Надежда сошла бы с ума!
        – Не чувствую я в тебе взрослого человека, – покачал он головой. – Не мальчишка, конечно, особенно по разговору, но и не старик.
        – Вы, Леонид Ильич, просто не знаете женщин!
        – Это точно! – рассмеялся он. – Иди уже, знаток! Я думаю за эти дни многое у тебя узнать. Что смотришь? А тебе не было бы интересно заглянуть в будущее на столько лет? Именно рассказ, а не бумажку с датами и краткими пояснениями. И вот что... В этом санатории много высокопоставленных, как ты выразился, чиновников, но вот детей нет ни одного, поэтому ваше появление вызовет интерес. Могут и задать вопрос. Всех любопытных отсылайте ко мне. Общаться не запрещаю, но только на бытовые темы. Понял? Твоей Люсе можно доверять?
        – Самая умная из девчонок её возраста, которых я встречал в обеих жизнях. Не скажу, что молчунья, но и не болтушка. А о наших делах она слова не скажет.
        – Ладно, иди, мне нужно подумать. Вам всё здесь покажут. Увидимся завтра.
        Поселили нас не в основном корпусе, а в служебных помещениях, похожих на одноместные гостиничные номера в российских отелях моего времени, которые не претендовали на много звёзд. Только комнаты были просторней и мебель массивней. Мы оставили свои вещи в комнатах, заперли их полученными ключами и до ужина ушли гулять в парк.
        – Пойдём, покажу царскую беседку, – сказала Люся, – а ты коротко расскажи, о чём договорился.
        – Пока только о том, что родителей переводят в Москву. Квартиры должны дать рядом.
        – Сергея жалко, – вздохнула Люся.
        – Мне тоже жалко, а что сделаешь? Брежнев предложил мне сдать школу экстерном и спросил, как с этим у тебя. Я думаю, что ты можешь сдать программу двух лет за год. И ещё попросил поженить нас в шестнадцать лет.
        – Ты умница! Давай я тебя поцелую!
        – Не сейчас. Много отдыхающих, и на нас уже пялятся. Та же история, что была в «Сосновом».
        – А как тебе Брежнев?
        – По отзывам тех, кто его знал, Леонид Ильич быстро привязывался к людям и очень многое им прощал. Но это в личном общении, как политик он наверняка не такой добренький, иначе не добрался бы до своего поста. Я вывалил о нём всю правду, а там много неприятного. Брежневу не всё равно, какую он оставит память, должен оценить оказанную услугу. Мы будем здесь четыре дня, а потом вместе с ним уедем в Москву.

        В дни до отъезда мы много времени провели с Леонидом Ильичом. Я не интересовался генсеком во времена своей молодости, так, видел мельком на экране телевизора. В более позднее время, когда он тяжело болел, это был уже совсем другой человек. Сейчас он выглядел прекрасно, был бодр и любил много времени проводить в воде. Я пустил в ход анекдоты, от которых он хохотал, слегка запрокидывая голову.
        – Тебе нужно не петь песни, – говорил он, – а смешить людей с эстрады. Анекдоты мало знать, их нужно уметь рассказать, так вот артистизм у тебя есть.
        По его просьбе Люся спела несколько песен.
        – Поступишь в консерваторию, – сказал Брежнев. – С таким голосом только туда. Или на театральный вместе с женихом.
        – Леонид Ильич! – осмелела подруга. – А вы нас, правда, пожените в шестнадцать?
        – А тебе не терпится?
        – Я его люблю, – пролепетала она. – Честно.
        – Это понятно даже такому не разбирающемуся в женщинах человеку, как я, – засмеялся он. – Посмотрим на ваше поведение.
        Когда мы говорили о будущем, Люся уходила гулять в парк с кем-нибудь из парней охраны. Их здесь знали, и к ней никто не приближался. Леонид Ильич больше ни разу не задал ни одного вопроса о том времени, когда был у власти. Я подробно рассказывал о перестройке, о крахе экономики и развале Союза. Рассказал и о маразме времен президентства Ельцина, и о медленном восхождении России к прежнему величию, которого она так и не смогла достичь.
        – Но ведь вы уже жили хорошо, – сказал он. – Какой конец света? Судя по твоим словам, всё было не так уж плохо.
        – И в моё время не всем жилось так хорошо, как мне, – сказал я. – Народ не голодал, и почти все имели крышу над головой, но качество пищи было плохим, а воздух, особенно в городах, – очень грязным. В реках и морях почти никто не купался, а питьевая вода тщательно очищалась, и её не хватало. Нефть выбрали почти всю, и опять начали сверлить в океане километровые скважины. Если учесть тогдашние ураганы, время жизни таких платформ было невелико. Остался газ, но его должно было хватить лет на тридцать. Начали добывать метан, лежавший на дне океана в твёрдом виде. Океан потеплел, и эти гидраты стали превращаться в газ. Льдов осталось мало, поэтому всё шло в атмосферу, повышая её температуру. Тропические леса, которые давали кислород, частью вырубили, остальные погибли из-за жары. Может, я немного сгустил краски и люди протянули бы ещё сто или двести лет, но это была бы уже не жизнь, а выживание. Плохо, когда человечество гибнет быстро, не имея возможности спастись от беды, но когда агония растягивается на сотни лет, не получается убедить людей действовать сообща. Каждый тянет себе всё, до чего может дотянуться, а на остальных плюют. На наш век хватит, а дети-внуки пусть думают о себе сами.
        – А как ты сюда попал? Машеров сказал, что тебе помогли. Вы уже научились работать со временем?
        – Это не наш уровень, – ответил я. – Повезло встретить беглянку из другого мира.
        Я подробно рассказал о встрече, давшей мне новую жизнь.
        – Одна маленькая девчонка, которая сунула нос, куда не надо, и второй шанс для целого мира, – задумался он. – Мне кажется, что такое не могло быть простым совпадением.
        – Наши реальности никак не связаны, – возразил я. – Зачем кому-то на нас влиять?
        – Это по её словам, а если она солгала? Ты же в этом не разбираешься.
        – Я не почувствовал в её рассказе вранья. Да и не сможем мы это проверить, поэтому лучше думать, что всё так и было, чем ломать себе голову. А через шестьдесят пять лет я у неё спрошу.
        – Как спросишь? – не понял он.
        – Реальность Ольги не изменится, и она опять будет стоять в то же время возле ограды парка, а я встречу её с шубой и кульком вафель.
        – Хочешь прожить ещё одну жизнь?
        – Нет, – ответил я. – От жизни тоже можно устать. В тот раз я был к этому близок, но не дошёл до конца. У меня не хватит сил на ещё одну попытку.
        Я не раз обдумывал свой первый разговор с Брежневым. Что он имел в виду, говоря о контроле? Явно не полиграф, о котором не знал. Тогда что? Аналитиков? Пусть попробуют поймать меня на лжи. Фактически я рассказывал правду, меняя лишь несколько фактов. С моей памятью можно не бояться перекрёстного допроса, да и не знают они толком, о чём спрашивать. Я попробовал управлять сердцебиением и смог замедлить сердце даже без длительных тренировок. Этого было достаточно, потому что достоверно пойманным на лжи считался человек, у которого полиграф показывал изменение всех трёх параметров.
        Отдыхать в санатории было приятней, чем в «Сосновом», поэтому мы были расстроены, когда на пятый день, после завтрака, на двух машинах выехали в Симферополь. К нашему приезду в аэропорту уже стоял личный ИЛ-18 Брежнева. Люся летела самолётом в первый раз и сильно волновалась, хоть и пыталась это скрыть. Я налетал за свою жизнь сотни три часов и не испытывал ни малейшего волнения, зная, что с этим самолётом ничего не случится. В салоне на сотню пассажиров их было не больше десяти. Полёт прошёл скучно. Подруга прилипла носом к иллюминатору и так просидела до тех пор, пока не пошли на посадку. Тогда она откинулась в кресле и вцепилась в мою руку. Вот боялся ли я лететь в первый раз? Кажется да. Самолёт приземлился, погасил скорость и ушёл в сторону от ВПП. Почти тотчас подкатил трап, и прямо на лётное поле выехали два ЗИЛ-а. В один сели Брежнев, мы и Рябенко, а остальные охранники заняли второй.
        – Давай домой! – сказал Брежнев шофёру, после чего повернулся к нам: – Будете сегодня моими гостями. Квартира у меня большая, так что не стесните. И жене будет приятно познакомиться с Людмилой. Завтра уже решим, где вы будете дожидаться родителей.


                Глава 8


        Мы как ехали вчетвером, так и зашли в лифт. Александр Яковлевич надавил на кнопку четвёртого этажа, и через минуту уже входили в просторную прихожую квартиры Брежнева. Открыла его жена.
        – Лёня! – обрадовалась она. – А ну-ка покажись! Посвежел и похорошел, вот что значит море. Шура, проходите в комнаты, я накормлю обедом.
        – Спасибо, Виктория Петровна, но я пока не голоден, – отказался Рябенко. – Сдаю вам мужа с рук на руки.
        Он повернулся к двери, и она увидела нас.
        – У нас гости? Что же ты молчал? Проходите, ребята. Неужели? Вы та самая Черзарова, которая пела о матери? Лёня, ты не мог сделать мне большего подарка! А как обрадуется Вика! А кто этот молодой человек? Кажется, я где-то его видела.
        – Здравствуйте, Виктория Петровна! – поздоровался я. – Слава недолговечна, вот меня уже и не узнают.
        – Иди в комнату, артист, – сказал Брежнев. – Берите вон там тапочки. Вика, эти молодые люди сегодня у нас переночуют.
        – Пусть остаются хоть на неделю! – сказала жена. – Идите в гостиную. Вещи пока оставьте здесь, я потом покажу, куда поставить. Тебя ведь зовут Людмилой?
        – Лучше Люсей, – ответила подруга. – А это Гена. Мы вместе выступаем, а пою я его песни.
        – Вот как! – сказала она. – Действительно, вы же вдвоём пели песню о войне. Только я больше смотрела на тебя. У тебя было такое одухотворённое лицо, что слёзы наворачивались на глаза!
        Мы вошли в гостиную и осмотрелись. Что можно было сказать о квартире генсека? Роскоши я не увидел, но она была... просторной. Пять комнат, из которых самая маленькая была не меньше нашей большой. В то время Галина жила отдельно, а Юрий уехал с семьёй в Швецию, так что мы точно их не стеснили.
        – Садитесь на диван, – сказал Брежнев. – Можете включить телевизор.
        Мы послушно сели на большой диван, а Леонид Ильич ушёл на кухню к жене. Почти тотчас кто-то отпер входную дверь и зашёл в прихожую.
        – Куда дели тапки? – раздался девчоночий голос. – Бабушка!
        Дверь кухни приоткрылась, и из неё выглянула Виктория Петровна.
        – Вика, у нас гости! – сказала она. – Возьми тапочки в тумбе и иди в гостиную, там тебя ждёт сюрприз.
        Шлёпая большими тапочками, в комнату вошла симпатичная девчонка лет тринадцати.
        – Ой! – сказала она, уставившись на меня широко открытыми глазами.
        – Здравствуй! – сказал я. – Тебя Викой зовут? Я Гена, а это Люся.
        – Я вас знаю, – ответила она. – Я слушала все ваши песни и прочитала книгу.
        – И как книга? – спросил я.
        – Не всё понятно, но здорово!
        – Дети, мойте руки и садитесь за стол! – позвала с кухни Виктория Петровна. – Всё уже готово. Вика, проведи ребят.
        Через несколько минут мы сидели в большой кухне и ели густой и вкусный борщ со сметаной.
        – Очень вкусно! – похвалила Люся. – У Гены мама готовит такие же. Поешь первое и уже наелся.
        – У бабушки вы первым не отделаетесь, – предупредила Вика. – Второе тоже придётся съесть. Вы к нам надолго?
        – Сегодня погостят, а завтра куда-нибудь пристроим, – сказал ей Леонид Ильич. – Дней через десять в Москву переедут их родители, тогда уже будут жить дома.
        – А вы нам что-нибудь споёте?
        – Можно и спеть, – согласился я. – Только без аккомпанемента не то впечатление.
        – Я возьму гитару у соседей! – вскочила Вика. – У Мишки есть.
        – Немедленно сядь! – рассердилась бабушка. – Поешь, потом сходишь.
        – Он не только песни пишет, – сказал Леонид Ильич, доедая первое. – На море смешил меня анекдотами. Я таких не слышал, и рассказывать он мастер! Расскажи что-нибудь новое.
        – Уехавший при царе знаменитый русский певец Вертинский возвращается в Советский Союз. Выходит из вагона с двумя чемоданами, ставит их, целует землю, смотрит вокруг и говорит: «Не узнаю тебя, Русь!» Потом оглядывается – чемоданов нет! И говорит: «Узнаю тебя, Русь!»
        – Да, это про нас, – сказала Виктория Петровна, постучав по спине закашлявшегося мужа. – Только ты расскажешь их после обеда, а то сейчас ещё кто-нибудь подавится.
        – Виктория Петровна, может, не надо? – попытался я увильнуть от поедания котлет с рисом. – Честное слово, я уже наелся! И Леониду Ильичу вы не положили.
        – Ему не нужно, – ответила она, – а вы растёте. Если хочешь, положу меньше гарнира, но съесть надо.
        После обеда мы поблагодарили хозяйку и вернулись на диван, а Вика умчалась к соседям за гитарой. Зазвонил телефон, к которому подошёл Брежнев.
        – Да, приехал. Привёз. Сегодня переночуют у меня, а завтра посмотрим. Да, конечно. Если хочешь, приезжай, – он положил трубку на рычаг и сказал: – Через полчаса подъедет Суслов. Наверное, хочет с тобой поговорить. Может, это и к лучшему: не придётся возить вас в ЦК.
        Появилась Вика с гитарой.
        – Спой «Всё для тебя»! – попросила она.
        – А откуда ты знаешь об этой песне? – удивился я.
        – Её передавали по «Маяку», и уже есть магнитофонные записи. У нас и мальчишки поют, но это совсем не то.
        – Это взрослая песня, – сказал я, – поэтому она и не звучит у твоих мальчишек.
        Гитара оказалась лучше моей, и её не пришлось настраивать. Я спел заказанную песню, а потом мы исполнили весь свой репертуар.
        – Всё, – сказал я, возвращая гитару. – Отработали не только первое, но даже второе, а может, хватило и на ужин.
        – До появления Михаила Андреевича есть время, – сказал Брежнев, – поэтому расскажи ещё один анекдот и можешь не беспокоиться об ужине.
        – Можно политический? – спросил я.
        – Можно, – разрешил он. – Вика, иди относить инструмент!
        Я думал, что девочка будет проситься остаться, но она беспрекословно вышла из квартиры.
        – Пастух пришёл в обком партии и просит дать ему какую-нибудь высокую должность, – начал я рассказ. – У него спрашивают, почему он к ним пришёл за должностью, а он отвечает, мол, потому, что в вашем партийном гимне поётся, кто был никем, тот станет всем. В обкоме ему и говорят, что теперь поют совсем другую песню «Каким ты был, таким ты и остался».
        – Не вздумай рассказать такой анекдот Суслову, – отсмеявшись, предупредил Брежнев. – Он, конечно, будет смеяться...
        – Я заочно немного знаю Михаила Андреевича, – сказал я, – поэтому ему бы этого не рассказал.
        Прибежала Вика, которая прилипла сначала ко мне, а когда я ушёл в одну из комнат вместе с приехавшим Сусловым, она переключилась на Люсю.
        Суслов держался настороженно, от него так и веяло подозрительностью, поэтому я тоже взвешивал каждое сказанное слово. Перед беседой со мной он ненадолго уединился с Брежневым, а уже потом позвали меня, а Леонид Ильич вышел.
        – Так тебе восемьдесят лет? – начал он разговор.
        – Я хоть и не женщина, но мне тоже столько лет, на сколько выгляжу, – ответил я. – Я получил только память прожитой жизни, она не делает меня стариком. Но и мальчишкой себя не чувствую.
        – Что знаешь обо мне? – спросил Суслов.
        – В отличие от Брежнева, о вас мне почти ничего не известно, – откровенно сказал я. – Я никем из вас не интересовался в молодости, только позже, когда открыли многие архивы. Но и тогда о вас было мало публикаций. Идеолог партии, серый кардинал, друг Брежнева... Могу кое-что рассказать о ваших детях.
        – Что именно? – поинтересовался он.
        – О Майе было написано, что она стала доктором исторических наук и специализировалась на Балканах. О сыне писали больше. Револий окончил институт, работал в КГБ, где дослужился до звания генерал-майора, потом стал директором НИИ радиоэлектронных систем. Позже работал в правительстве. У обоих были дети, но то ли я о них ничего не читал, то ли не помню.
        – А как это согласуется с абсолютной памятью?
        – У меня очень хорошая память, но это не значит, что помню абсолютно всё, да ещё слово в слово. Многое так и помню, но для того чтобы вспомнить остальное, приходится долго настраиваться, а кое-что не удаётся вспомнить. К счастью, такого мало.
        – Ты сказал, что помнишь многое о Леониде Ильиче...
        – С этим обращайтесь к нему.
        – А Машеров?
        – Машеров получил от меня кучу тетрадей, которые я исписывал полгода. Там только даты с пояснениями о произошедшем. Отдельно шли тетради с описаниями достижений в науке и технике. Уже позже, когда жил в Минске, составлял письменные ответы на вопросы. В лучшем случае получалось ответить на два вопроса из трёх. Это были уточнения по первым шести годам, начиная с шестьдесят шестого.
        – А почему отвечал не на все вопросы?
        – Я не Дельфийский оракул. Что мне попалось в сети и вызвало интерес, то и запомнил. И такого было достаточно много. Но не все тайны были открыты, да и не читал я всего. Я и вам не отвечу на все вопросы.
        – А что ты так зажат? – заметил он.
        – Как я, по-вашему, должен себя чувствовать, если меня допрашивает один из самых влиятельных людей страны и видно, что он мне не верит? С Леонидом Ильичом я держался по-другому. Он поверил сразу, хотя было больше поводов для недоверия, чем у вас.
        – Тебя будут проверять, – сказал он, поднявшись с кресла. – Будь к этому готов. Твоя работа не останется без вознаграждения, но вашу свободу ограничат.
        – В Минске её тоже ограничили, – сказал я, – но не сильно. Временами присматривали оперативники, по моей просьбе обучали самбо и заставили носить несерьёзный ствол. Этажом ниже поселили следователя, который передавал мне вопросы и забирал ответы. Вся связь шла через него, с людьми группы Машерова я встречался считанные разы.
        – Оружие мальчишке? – удивился он.
        – Я старший лейтенант и из выданной мне хлопушки отстрелялся не хуже оперативников. Воспользоваться так и не пришлось, но это и к лучшему.
        – Да, я забыл. Но всё равно это нарушение. Здесь охрана будет плотнее, так что тебе не придётся самому защищаться. Но мы обговорим это с профессионалами. А вариант с соседом надо обдумать, возможно, так же поступим и мы. Незачем привлекать к тебе лишнее внимание. С тобой хочет побеседовать Келдыш. Знаешь о таком?
        – Мстислав Всеволодович? Конечно, знаю.
        – Возможно, придётся консультировать учёных, конечно, не напрямую, а через посредников. О тебе знает только президент Академии. С тобой говорили об экстерне?
        – Как только обживёмся на новых квартирах, так и начну готовиться. Нужно с месяц посидеть за учебниками, чтобы нормально отчитаться за два класса.
        – А что за ерунда с женитьбой?
        – Мы любим друг друга и хотим через год пожениться.
        – Почему через год?
        – Мы готовы и сейчас, тем более что пока не собираемся заводить детей. Но через год нам будет шестнадцать лет. В моё время в таком возрасте уже женили, хотя в России это не было распространённой практикой.
        – Вы что, уже...
        – Ещё нет, терпим из последних сил. Я думаю, что можно сделать исключение. От кого многое зависит, тому можно кое-что позволить, тем более что к шестнадцати мы закончим школу, а зарабатываю я больше отца.
        – Посмотрим на твою работу, – ответил мне Суслов словами Брежнева. – Ладно, мы с тобой ещё побеседуем.
        Я вышел следом за ним в гостиную, но Люси там не оказалось.
        – Девочки смотрят фотографии в комнате Вики, – сказала Виктория Петровна. – Если хочешь, можешь к ним присоединиться, только сначала постучи в дверь.
        – Спасибо, я подожду здесь, – ответил я и сел на диван.
        Из прихожей вышел провожавший Суслова Брежнев.
        – Что ты такой хмурый? – посмеиваясь, спросил он. – Не понравился мой гость? Он не такой доверчивый, как я, и с ним тяжелей общаться, но человек хороший, и какое у него сложится мнение, будет зависеть только от тебя. Если станешь для него своим, не бросит никогда. Но это нелегко, и тебе надо будет стараться. А моя внучка прилипла к вам намертво, так просто от неё теперь не отделаетесь. Ладно, поговорим по завтрашнему дню. Я уеду к девяти, а вы можете отдыхать. За вами пришлют машину и отвезут на квартиру, где у каждого будет своя комната. С вами будет жить наш сотрудник. Этот человек в курсе дел, кто вы и откуда. Суслов сказал о Келдыше? С ним можешь говорить только о науке. Для вас эта квартира не тюрьма. Можете съездить на экскурсию, в кино или в один из парков. Но всё это только в сопровождении охраны. Если нужно что-нибудь купить, скажете, и вам купят. Деньги на это выделены. Когда будете жить в семьях, контроль станет не такой строгий, но ваши выходы будут контролироваться.
        – А когда ждать родителей? – спросил я.
        – Скоро. Запрос на них уже отправлен, квартиры готовы. Завтра вам всё подробно расскажут и покажут, а сегодня отдыхайте. Только сначала мы с тобой побеседуем о реформе, которую проводит Косыгин. Что можешь о ней сказать?
        – Леонид Ильич, я не экономист и глубоко в неё не вникал. Проводилась она в основном с шестьдесят пятого по семидесятый год. Восьмая пятилетка получила название «золотой» из-за высоких темпов роста среднегодового национального дохода. Я могу попытаться вспомнить подробности, но вам проще узнать их у Алексея Николаевича. Но эта реформа убирала только часть недостатков, присущих нашей экономике. При Горбачёве предпринимались попытки ввести рыночные механизмы при общем плановом ведении хозяйства. Там были интересные мысли, только всё сделали через задницу. Китайцы пошли дальше и сумели по валу обогнать Америку. Я предложил бы передать часть торговли и сферы услуг в частные руки, как в Польше, но боюсь, что товарищ Суслов меня где-нибудь закопает.
        – Ты ещё предложи организовать крестьянские фермы, как в Америке! – сказал Брежнев.
        – Организовывали, – ответил я, – только они оказались неэффективными. Нужно наводить порядок в колхозах и совхозах, а главное – вложиться в хранение собранного. Никто не гноил столько сельхозпродукции, как мы! Я сам не один раз выбирал картофель из груд гнилья.
        – Об этом много написано в бумагах, которые белорусы передали в плане подготовки к засухе. Уже создана комиссия, которая выборочно проверит хранилища. Будем наводить порядок в имеющихся и строить новые. Средства для этого найдём. А с предложениями по торговле пока придержи язык. Как-нибудь встретимся, и всё расскажешь.
        Ещё немного поговорили, потом к нам присоединилась Виктория Петровна, и я стал развлекать их анекдотами. На их смех из комнаты Вики вышли девочки, для которых рассказал несколько историй из «Ералаша».
        – Тебе нужно поступать в театральный институт, – сказала Виктория Петровна. – Замечательно рассказываешь. Задержались бы вы у нас, пока не приедут родители.
        – У ребят есть другие дела, – сказал Леонид Ильич, – но они нас ещё навестят.
        «Другие дела» начались, когда нас на следующий день привезли в четырёхкомнатную квартиру обычной многоэтажки. В ней же поселили симпатичную стройную женщину лет сорока.
        – Елена Викторовна, – представилась она. – Когда мы одни, можете звать по имени. Вас я знаю. Геннадий, это твоя комната, а эта – Людмилы. А сейчас садитесь и читайте инструкцию. Когда закончите, распишитесь в том, что ознакомлены. Вот ручка. Пока здесь живёте, я заменяю вам родителей, организую охрану, и всё общение с внешним миром. Если у вас будут вопросы, зададите после прочтения. Обед в два часа. Проголодаетесь раньше – скажете.
        Согласно инструкции, мы могли самостоятельно перемещаться только в пределах квартиры. Был даже пункт, запрещавший вылезать из окон. Квартира располагалась на пятом этаже, поэтому этот запрет напомнил мне инструкцию к американской микроволновой плите, в которой предупреждали о нежелательности сушки в ней домашних животных. Вне квартиры можно было без ограничений передвигаться по Москве, но только в сопровождении охраны. Мы по очереди расписались в том, что прочли и согласны, и, взяв свои чемоданы, пошли осваивать комнаты.
        Через час приехал первый визитёр. Им оказался крепкий мужчина лет сорока. Он поговорил с Еленой и подошёл ко мне.
        – Этот человек отвечает за вашу безопасность, – сказала она нам. – Отвечай ему только на вопросы, касающиеся себя или Люси.
        – Сергей Иванович, – назвал он себя. – Геннадий, мне нужно оценить, насколько ты способен защититься самостоятельно. Сними рубашку... Редкое развитие для твоего возраста. Растяжками занимался?
        – Мы занимаемся йогой, а я много лет отрабатывал простые связки каратэ, только без спарринга. Сейчас меньше года занимаюсь самбо.
        – Берись за стол! – приказал он. – Сдвинем его в сторону. Теперь нанеси мне удар и постарайся сделать его максимально быстро и сильно. Не бойся, ты не попадёшь.
        Он весил раза в полтора больше меня и был прекрасно тренирован, поэтому я сразу забыл о самбо. Сосредоточившись, нанёс удар по среднему уровню, тут же завершив его блоком. Я даже не ожидал, что связка получится так здорово. Сергей ушёл в сторону, но я ударил слишком быстро, и он немного не успел. Зато я отбил нацеленный в живот удар. Конечно, он меня не ударил бы, а вот мой блок отозвался болью в предплечье.
        – Ты меня удивил! – сказал Сергей Иванович, ощупывая свой бок. – Не ожидал от тебя такой резвости и действовал не в полную силу, но всё равно... У нас есть люди, занимающиеся в восточном стиле. Надо будет тебя у них потренировать. Такое может пригодиться в жизни, тем более в твоей. Из чего стрелял?
        – Может, не надо? – спросил я. – Ну зачем мне ствол при такой охране? Да и незаконно это.
        – Это хорошо, что ты не рвёшься к оружию, его тебе пока и не предлагают. Спрашиваю на будущее, потому что всякое может случиться. Это милиция не может вооружать таких, как ты, а у нас есть инструкции на все случаи жизни. Если выдадим ствол, то совершенно законно. Так из чего?
        – Раньше из «Калашникова» и «Макарова», а уже в Минске из «Браунинга».
        – Будешь у нас – проверим. А теперь вы, девушка. Чем-нибудь занимались?
        – Я только немного занимаюсь йогой, – ответила Люся.
        – Она гибче и сильнее многих девушек её возраста, – вмешался я, – но заниматься рукопашным боем не будет. Какие-то результаты появятся не раньше чем через несколько лет. Можно потренировать в стрельбе.
        – Не вопрос, – кивнул он. – Сегодня отчитаюсь, и решим, чем вам заниматься.
        Вскоре после его отъезда пообедали, а потом приехал Келдыш.
        – Это президент Академии... – хотела представить Елена.
        – Здравствуйте, Мстислав Всеволодович, – поздоровался я. – Елена Викторовна, я знаю товарища Келдыша и то, что могу давать ему только научно-техническую информацию. Приглашаю в свою комнату, там будет удобнее беседовать.
        – Мне в двух словах объяснили, что вы собой представляете, – сказал он, когда мы сели на стулья, – но всё равно не могу понять, как такое можно сделать.
        – Не ломайте голову, – отозвался я. – Это сделано представителем цивилизации, намного обогнавшей нас в развитии. Мы только открыли эффект обратимости времени на уровне элементарных частиц. О несвязанных пространствах и реальностях писали одни фантасты, сами не понимая, о чём пишут. Давайте лучше поговорим о ваших вопросах.
        – Вы не можете сказать, когда я умру? – спросил он. – Это, конечно, не научная информация...
        – Не понимаю, почему все рвутся узнать дату своей смерти, – сказал я. – На вашем месте я не спрашивал бы, но если хотите... Вы умрёте летом семьдесят восьмого года в своём гараже от сердечного приступа. Точной даты не помню. Но учтите, что реальность меняется и у вас есть шанс прожить больше. Меньше нервничайте и заранее займитесь сердцем. Попейте хотя бы боярышник, он прекрасно его укрепляет. И займитесь медитациями, ничто так не снимает стрессы, как они. Могу рассказать, как и что делать. А теперь задавайте вопросы.
        – Они в первую очередь связанны с технологией изготовления микросхем. Жаль, что мне не разрешили привезти того, кто этим занимается. Это не мой профиль. Сможете ответить?
        – Конечно, – ответил я, посмотрев вопросы. – Это нам преподавали достаточно подробно.
        – А почему вы тогда...
        – Мстислав Всеволодович, я писал свои тетради больше полугода! У меня уже отваливалась рука. Я считал, что написанного достаточно, видимо, ошибся.
        – Вы и по другим направлениям сможете дать развёрнутый ответ?
        – Я не энциклопедия. Что-то знаю лучше, что-то – только в общих чертах. Приносите вопросы, буду смотреть. А пока поговорите с женщинами, а я напишу ответы. Это займёт с полчаса, незачем вам здесь скучать.
        Я уложился в двадцать минут и вынес ему пять исписанных листов.
        – Что вы делаете в школе? – спросил он, бегло их просмотрев. – Не хотите поступить в один из наших ВУЗов?
        – Школу сдам экстерном осенью, – ответил я, – а насчёт технических институтов... Спасибо, но нет! Одну жизнь я отдал технике, вторую думаю посвятить искусству.
        – Жаль, – искренне сказал он. – Спасибо за помощь.
        – Вызвать охрану? – предложила Елена.
        – Спасибо, не нужно, – отказался Келдыш. – У меня здесь машина и сопровождение.
        – Ребята, подумайте, что вам нужно для жизни на ближайшее время, – сказала она, когда уехал академик. – Вряд ли вы взяли на море много лишних вещей.
        – Нужно купить два комплекта учебников для девятого и десятого классов, – попросил я, – и не очень паршивую гитару. Пока есть время, можно заняться подготовкой к сдаче экстерната, а гитарой скрасить вечера. Не люблю убивать время у телевизора.
        – Это я могу заказать, а что нужно из одежды и обуви? Возьмём машину, и всё себе подберёте.
        – Дают – бери, бьют – беги, – изрёк я известную мудрость. – Если нам предлагают прибарахлиться за счёт государства, то я только «за». Много нам не нужно, но кое-что прикупить не помешает. Люся наверняка выросла из осенних туфель, а здесь в конце августа бывает холодно. Болоньевые плащи можно купить. Сколько на нас выделили средств?
        – В пределах двухсот рублей на каждого, – ответила Елена, – но это на весь август, а он только начался.
        – Много, – сказал я. – Сюда же не входит питание?
        – Нет, это только на покупки.
        – Тогда мы сегодня подумаем, что действительно нужно, а на завтра заказывайте машину. Устроим себе праздник.

     Часть 2, Главы 9-10   http://www.proza.ru/2017/05/24/537