Его величество случай

                "1"
 
  Переселение в дом престарелых – это значимое событие на финишной прямой  переселенца. Для одних оно радостное, для других трагичное. Для меня это было полной неожиданностью.
  Некоторое время назад  мои хрусталики в конце концов превратились в крахмалистые зёрнышки. Я потерял зрение. Дочь по моей просьбе свозила меня на моём видавшем виды «Мерседесе» в офтальмологический центр.
Там оптимистично пообещали мне вернуть его по замене хрусталиков на синтетику.
  Дочь в диалоге со специалистом говорила крайне сдержанно, но я отчего-то уже представлял себе череду событий, вследствие вершения которых я вновь бы стал полноценным. 
 По возвращении домой, наскоро организовав лёгкий ужин, дочь стала хлопать дверцами шкафов, совершая серию передвижений куда-то в коридор. А на следующее утро мы поехали. Как я понадеялся, в глазную клинику.
 Оставив меня в машине, дочь некоторое время отсутствовала. Потом вернулась, помогла мне выбраться из машины, потом хлопнула багажником и повела меня внутрь здания.
 Судя по запаху, это было явно не медицинское учреждение. Пока мы двигались по коридору, кто-то, пошаркав тапочками, остановился и проворчал:
 - Нам только слепых и не хватало. Води теперь его на горшок. Надо всем возмутиться и написать жалобу.
   Меня обожгло изнутри, в области сердца. Дочь, крепче взяв меня за предплечье, увлекла куда-то, потом посадила на скамью и велела ждать. Но не вернулась. Ко мне подошла какая-то женщина и, присев передо мной на корточки, по-видимому, взяла меня за руки:
 - Здравствуйте, Евгений Викторович. Я Ирина. Помните девочку в красной шапке и шарфике на скамейке у нашего дома?
   Ко мне словно вновь вернулось зрение.
   Это случилось, когда мне было слегка за тридцать. Я был женат, имел дочь. Семья давала всё новые и новые трещины. Супруга моя, сопоставляя жизнь своих подруг со своей, оценивала её, как загубленную мною.
  Я не понимал, как можно загубить отдельно взятую жизнь, живя в пентхаусе, разъезжая на новом «Мерседесе», не работая, выезжать за границу.
  Чтобы это стало для меня понятнее, жена наращивала концентрацию скандалов на стандартном отрезке времени.
  Я взял за правило хлопать дверью, уходя на скамейку в конце строения, куда взор загубленной не мог дотянуться.
  В один из тёплых весенних вечеров на скамейку рядом со мной присела девочка. Вначале я даже не заметил этого, окунувшийся в омут эмоций, всегда одинаковых после ссор.
 - Тебе плохо? – Спросила она. – Меня Ириной зовут. А тебя как называть?
Я повернул голову и увидел сущего ангела, вокруг  личика которого, золотился нимб кудрявых пушистых волос, выбившихся из-под красной шапки. Воротник белого пальтеца был подвязан красным шарфиком. Она выглядела пяти-шести летней.
 - Тебе родители не рассказывали разве, что на улице нельзя общаться с незнакомыми людьми?
 - Рассказывали. Только они часто ссорятся и отправляют меня погулять. А ребёнок не может гулять, когда дома плохо. И когда тебя не любят.
 - Почему ты так решила?
 - Я не решила. Это каждый раз объясняют друг другу родители, и я им верю. Потому, что мама всегда говорит мне – оставь меня, не до тебя. А папа  знает, что я люблю его больше всех на свете, но никогда со мной не разговаривает. Он со мной молчит. Возьмёт меня на колени, обхватит руками и молчит.
  И мы долго молча, сидели рядом, погрузившись каждый в своё виртуальное жизненное пространство, перебирая в памяти эпизоды, которые накопились в нём.
  Нас вернула к реальности сирена «Скорой помощи». Две машины одна за другой сдали задними дверьми к подъезду, принимая внутрь вперёд ногами два тела, накрытые простынями, которые быстро намокали растущими алыми пятнами.
 - Это  - мои родители, - вымолвила девочка, -  и без чувств повалилась со скамейки.
   Я подхватил её и понёс домой.  Жена была очевидцем произошедшего и ничего не сказала.  В продолжение некоторого времени мы, не обсуждая, хлопотали об опеке, дела ладились.
  Как вдруг к нам наведалась  одна из подруг трагически отошедшей в мир иной матери Ирины и сообщила, что у девочки есть родной отец. Что она рождена матерью в браке с её отчимом, но прижитой вне брака в туре на Кипр.
  Ещё некоторое время спустя, мы передали нашего не состоявшегося ребёнка отцу.
  Всё время, что мы успели прожить вчетвером, было для всех нас счастливым. Наши девочки были заняты друг другом и играми. Мы с женой наблюдали за ними и тихо радовались.  А, когда проводили Ирочку до отцовской машины, всё вернулось на круги своя.
 Любая ссора приводит к симпато-адреналовым выбросам в кровь. И не столько ссорящихся, сколько переживающих ссоры со стороны. Сердце нашей дочери Тамары стало ветшать на почве этих выбросов. Она уже ненавидела нас обоих.   
 И, когда она, выехав с матерью за границу потеряла её там, вследствие теракта, с облегчением  вздохнула. Ей показалось, что жизнь станет в отсутствие матери иной, более счастливой.
  Но мы ещё до утраты жены и матери лишились чего-то ещё, что могло поддерживать в нас родственные чувства.
  Дочь пыталась устраивать личную жизнь, но в основу её при каждой новой попытке ложилась модель наших семейных отношений. И мы, в конце концов, остались вдвоём. До настоящего момента.      
  Теперь рядом была Ирина. Судя по запаху, она была медицинским работником. Скорее всего, медицинской сестрой.
 - Как сложилась твоя жизнь, Ирочка?
 - Какое-то время с точки зрения сегодняшней, всё было хорошо. А тогда казалось, что всё плохо. Отношения с отцом не складывались. Мы жили втроём с его подругой, но как-то все отдельно друг от друга.
  В принципе предметно жаловаться было не на что. – Чем плох уклад жизни, не провоцирующий ссор и не содержащий друг перед другом человеческих обязательств.
  Оттого, наверное, я выбирала местом своей работы детские сады, дома малютки и вот, наконец,  дом престарелых. Чтобы можно было хоть кому-то дарить тепло своей души. А, оказалось, это была дорога к вам. Мы, наконец, будем с вами счастливы.
 Отец поможет вам вернуть зрение. Он, по своей сути, неплохой человек. Помогает абсолютно всем, начиная с дворняг и продолжая людьми, чьи судьбы пересекаются с его судьбой. И это в благодарность вам, Евгений Викторович, за тот день, когда нас свела судьба.
                "2"
 - Папа, я встретила среди отказных родителей Евгения Викторовича. Его дочь привезла на днях. Тамара. Которая могла при иных обстоятельствах стать моей названой сестрой. Слепого и, на данный момент бездомного. Зрение поправимо, есть результат обследования и направление на замену хрусталиков. Мы ведь сможем ему помочь?
 - Давай, я сначала расскажу тебе о том, как складывалась сначала моя, а потом, с твоим рождением, и твоя судьба. Всё очень непросто.
  Многими годами раньше эта информация могла нанести тебе непоправимую психологическую травму. Мы могли стать друг другу чужими людьми.
  Впрочем, когда я всё тебе расскажу, это может случиться и теперь, если всего, что было у нас с тобой в продолжение всех прожитых вместе лет тебе, для искупления моей вины покажется недостаточным.
  Могу с уверенностью сказать, что я из тех мужчин, которым не знакомо такое естественное для человека чувство – любовь к женщине.
  Оно даже не планировалось мною. Никогда. Я считал, что оно овладеет  моим существом помимо воли и разума.
  Ну, то есть должно что-то щёлкнуть, заперев два существа внутри одного биологического пространства. Как при поглощении одного множества другим. И, чем больше общих признаков у этих двух множеств, тем крепче будет удерживать их вместе эта защёлка. Я – программист и это заставляет меня на всё смотреть с позиции матлогики.
  У меня в подчинении работали твои мать и отчим.  Я видел его серьёзные чувства к ней. А ей они казались заслуженными, но не обязательно ответными.  Я не могу пояснить тебе, подлость какого рода я совершил, пригласив её на Кипр.
  Что-то во мне копошилось такое… Неспособность так любить ли, как он, кураж соперника…  Да нет. Желание нагадить им обоим. И всё.
  То, что она согласилась на эту поездку, окончательно убило её во мне, как женщину. Но, мы поехали.
  К чести сказать, вела себя она достойно. И, знаешь, в её облике – не могу сказать точно – в выражении лица, поступках ли, присутствовала какая-то издёвка.
  Она, весьма вероятно, максимум, что питала тогда ко мне – так это чувство гадливости. Она достойно отомстила мне, спросив по окогчании поездки, в достаточной ли мере она расплатилась за тур. 
  Так меня ещё никто не унижал. Вторым унижением был пригласительный билет на свадьбу, который вручил мне твой отчим, витиевато заметив, что продолжает считать себя моим другом.
  Я попросился в крёстные отцы  на их торжестве, на что жених ответил – если не будет прослеживаться родство. Это была третья пощёчина, получив которую, я удалился из их жизни. Не совсем, конечно.
  Я окольными путями пытался интересоваться тобой буквально с момента твоего рождения. И с удовлетворением констатировал – а Ирка-то МОЯ! Мне кажется, твоя мать чего-то ждала от меня с твоим появлением. И отсутствие этого чего-то вымещала на своём муже.
  Нет, он не был рогоносцем или тряпкой. Он просто любил эту женщину, не пытаясь походить на кого-то другого. Позволяя ей выбирать между ним и этим другим.  Он даже скандалы переносил спокойно в нашем  треугольнике. 
  Только сосед-шизофреник не выдержал. И в момент их последней ссоры устранил обоих, как устойчивую помеху его спокойствию. 
  Когда  меня известили об их трагической гибели, никто не знал, куда делась ты.
  Одна из моих коллег высказала мысль о том, что надо понаблюдать за двором, взяв это на себя. За шлагбаум охраны ты вряд ли смогла бы уйти.
  Когда стала вырисовываться ситуация, меня поразил тот факт, что тебя кто-то безотлагательно пытается удочерить. Я хотел видеть этих людей. А, увидев, пытался с твоей помощью их понять.
  Неужели чужие по крови люди могут источать по отношению к чужому ребёнку, пусть даже осиротевшему, бескорыстное тепло души?
  Но самым тяжёлым испытанием для меня было дождаться подтверждения нашего с тобой родства. Я не представлял себе, как возвращал бы тебя Евгению Викторовичу, если результат анализа ДНК оказался бы отрицательным.
  Но, и то, что я стал, наконец, твоим отцом, тоже было испытанием. Ведь что-то должно было проснуться в моей душе, как-то иначе должно было биться сердце.
  Но этого, скорее всего не случилось, а потому и не принесло нам обоим счастья. Ты очень долго рассказывала, как любила своего отчима, и как он молча и терпеливо посреди ссор принимал твою любовь.
  А Евгений Викторович. Кто он в нашей нынешней жизни? Что есть в его душе по отношению к тебе, несостоявшейся его приёмной дочери. И как, кроме того, что посодействуем его лечению, мы можем участвовать в его будущем? Возможно, вернув ему зрение, мы только усугубим его ситуацию.
 - Папа, а что с квартирой, где жила наша семья?
 - Она является твоей собственностью. На это есть соответствующие документы. Но жить там, где случилась трагедия, вряд ли возможно. Оттого я терпеливо ждал этого твоего вопроса.
 - Тогда давай. Начнём с глазной клиники.
                "3"
 Каждого из нас в один прекрасный момент жизнь загоняет в тупик. Не с целью научить  достойно из него выбраться. А с тем, чтобы там, в безнадёге, твоё существо, то рушилось, то восставало, то ослабевало, то крепло надеждой и духом.
 И не само преодоление становится в итоге качественным  показателем, а то, каким иным совершенно взглядом  ты начинаешь смотреть на мир, каким ничтожным и пустым становится твоё прошлое даже в самых исключительных его эпизодах.
  Даже при тщательном самотестировании не сразу наступает понимание, что тупиковая ситуация была необходима для того, чтобы низвергнуть твою гордыню. Кого-то, наконец, понять, кого-то простить или истребовать прощение себе.

Ирина:
 - Так странно. Я взрослела, опираясь на прошлое. Где были мама и отчим. Они остались  тихим спокойным светом, торящим мне дорогу в будущее.
  Там, в прошлом, был Евгений Викторович, с которым меня связывала мечта о том, что в скором будущем он появится в моей жизни снова, и она переменится к лучшему. Отчего-то я думала, что это – пустая мечта. Сказка для взрослой девочки. И вдруг она сбылась эта мечта. Не вдруг, а с целью.
  Когда с его глаз сняли повязку, и он увидел меня, моё сердце в доли секунды испытало сначала безграничное счастье, а следом нетерпимый ожог сердца от того, что ощущение полного счастья заслонило собой моего отца.
  Ведь он мог до конца дней своих оставаться дрянным человеком, каковым был на Кипре и каковых ходит по белому свету великое множество отдельно от своих детей. Но, в отличие от этого  множества, отец с честью вышел из тупиковой ситуации, ничуть не навязывая себя и не требуя за это к себе снисхождения. Не надеясь даже на прощение.  И мой приёмный отец – он и был таковым в моих детских мечтах и в настоящей жизни – послан мне  для того, чтобы взять меня за плечи и повернуть лицом к отцу родному.
Отец:
 - Твоему внутреннему голосу всегда есть, что тебе сказать. Особенно лестны его похвалы и сокрушительны те моменты, когда ты ослушался его предостережений себе во вред.
  Когда он смолкает надолго, на смену ему просыпается твоя совесть. Ты даже удивляешься:
 - Как? Она всё ещё у меня есть?
Я бы не сказал, что в тот чёрный день меня толкнули в спину моя совесть или мой второй голос. Я просто почувствовал, что крохотная капелька моей крови  посреди вселенского ужаса совсем одна.
  Дальше во мне работал какой-то механизм, а сознание изредка контролировало его бессбойную работу и цепь моих чётких логических действий.
  И, когда  моя рука  ощутила тёплую ладошку дочки, он остановился и ликвидировался. А жизнь вернулась в прежнее русло. Только нас теперь было двое.
  Я тоже пережил вселенский ужас, когда вновь появился Евгений. Как призрак, желающий и могущий отнять у меня дочь. Этот ужас выхолаживал мою душу, сердце и мозг.
  Я уже умирал, пусть пока не физически, а с точки зрения бесполезности моей жизни.
  Как вдруг по всему моему существу разлилось какое-то благодатное тепло. Я искал и не мог найти объяснения этому. Пока не вошла в мою комнату Ирка и, обняв меня, впервые за много прожитых вместе лет и облила горячими слезами.
Евгений Викторович:
 - Есть люди, которые мешают. Кому-то жить, кому-то быстро двигаться вперёд, кому-то из вредности, совершать добрые поступки. Я ощущал себя человеком никчёмным, не могущим изменить хоть что-нибудь в своей жизни к лучшему и уж тем более в жизни чужой.
  Возможно, мешал кому-то самим фактом своего существования. И дом для престарелых, был бы  моим вполне заслуженным жизненным венцом.
  Но его величество случай в красной шапке и шарфике, припас на финише моей никчёмности охапку искристого человеческого счастья. 
                "4"
- Тамара, побойся бога, наведай отца. – Это моя подруга детства, Светлана. – Ты же знаешь, что там жизнь не сахар. Купи ему чего-нибудь и съезди. И не грузи его ничем. Просто посиди рядом.
  Детство закончилось, а подруга осталась. Невзирая на то, что я всю жизнь её обижала. Потому, что она одна позволяла себе говорить мне правду. Обидную и ранящую. Я отвечала ей тем же, но обиднее и больнее.
  Не потому, что её тоже было за что упрекнуть, просто она была на порядок лучше – добрее, умнее и много чего ещё «ее». Это же естественно, когда, видя рядом с собой человека лучших качеств, стремишься понизить его планку.
  Не дотянуться до её уровня, а понизить. Кто-то, наверняка, пытался дотянуться. А мне мешала злоба, моя собственная или унаследованная от матери или на неё  помноженная.
  Когда я в Париже увидела окровавленные фрагменты тела матери, мне подумалось, что этой злобы станет теперь в разы меньше. А  ведь она погибла, прикрывая меня. Почувствовала опасность и толкнула меня. Я упала раньше, чем прогремел взрыв.
  Хорошо, еду.

 - Я хотела бы встретиться с отцом, Евгением Викторовичем.
 - А его нет.
 - То есть как это?
 - А так. Его забрала приёмная дочь, наша сотрудница.
 - Я могла бы пообщаться с ней?
 - Нет, к сожалению. Она была вынуждена уволиться, чтобы сопровождать отца во время и после операции. Очень может быть, что она восстановится вскоре, чему мы будем очень рады. Это редкой души человек, какие в среде наших обитателей,  крайне необходимы. Её увольнение в первую очередь ударило по старикам. Она, наверное, была их общей дочкой. Извините, что я так пространно говорю с вами – человеческий долг обязывает.
  Это заведующая. Я её стервой восприняла при первой встрече. Может быть, она и есть стерва по отношению к таким, как я. Ну, принимай, Тамара, заслуженные пилюли.
  Возможно, это и есть средство от твоей злобы.
  Я вышла на крыльцо учреждения и подумала, что следовало бы спросить хоть какие-то координаты Ирины. Ведь в нашем дворе с тех пор, как её забрал отец, она не появлялась. Надо всё равно сходить в их квартиру. Только не помню точно – она 114, 144. Или 141. Нет, не должно быть в нашем строении слишком много квартир. В кармане звякнул мобильник. Это номер отца.
 - Да, я слушаю.
 - Это твоя сестра Ирина. Я сегодня выписала папу из клиники. Возможно, тебе захочется повидаться с ним. Но не теперь. Врачи сказали, он не готов ещё переживать сильные эмоции.Через месяц, лучше через два. Это ведь не срок?
 - Ирка! Спасибо тебе, дорогая. Я потерплю, сколько нужно. А потом встану перед тобой на колени.
 - Передо мной не надо. Лучше перед отцом.