Сердце Розы Каримовны

 

Июльское солнце одаривало золотыми лучами компанию, сидящую за длинным столом, полную сил и оптимизма, который был нужен ей, чтобы беззаботно провести время.
Голубым стеклом блестела неподвижная вода в просторном бассейне, а в большом казане источая аромат, тушилось мясо дичи. Мужчины то и дело прерывая разговоры, поглядывали в сторону очага.
- Так уж создан человек, лишь одной духовной пищей сыт не будет – непроизвольно подумал я, и тотчас же, словно улавливая мои вяло текущие мысли:
- Проголодались, хотят кушать – с непередаваемой ноткой заботы произнесла                сидящая напротив меня Роза Каримовна.
Ничего не подозревая, без всякого умысла, с тем, чтобы поддержать разговор, я обронил неосторожную фразу:
- Баке сегодня угощает дичью, он на охоте марала подстрелил.
На высушенном, словно поздняя осенняя груша лице Розы Каримовны на секунду вспыхнули и тут-же потухли, точно бы их и не было, зарницы гнева.
- Что с вами? – удивленно спросил я.
Роза Каримовна в ответ только качнула седенькой головой, продолжая курить и вдумчиво вглядываться в исходящий паром казан.
- Ай-яй-яй! – только и произнесла она.
«Что - то вызвало ее неудовольствие» - догадался я, решая терпеливо переждать, чтобы ненароком не произнести очередную глупость.
Роза Каримовна молчала, переводя взгляд с посудины в сторону пышущего здоровьем Булата и обратно.
Несмотря на животворящий летний день, она была похожа на гаснущий тонкий, осенний листочек, колеблющийся на легком ветру. Сухонькой рукой она погасила окурок в пепельнице.
- Так же как и вспыхнувший гнев! – промелькнула мысль в моем мозгу, жаждавшем открытий.
- А вы поедите, Роза Каримовна? – спросил я.
- Что ты! – возмутилась она и, помолчав, добавила тихо, почти шепотом – Я и мух то не убиваю, я их просто изгоняю из дома…
Оборванной скрипичной струной тренькнул протест, чуть было не сорвавшийся с глупого языка.
«Они ведь разносчики…»
- Я гоню их полотенцем и говорю им: Летите прочь на улицу!
Девяностолетняя Роза Каримовна взмахнула ручкой, словно бы теперь изгоняла назойливых насекомых.
- А я - то думала, что он хороший парень – произнесла она задумчиво. Взгляд ее был устремлен в пустоту.
- Роза Каримовна, он же охотник… и потом он привез дичь, чтобы угостить своих друзей – робко попытался я возразить.
- Ты не переживай Марат, я потом все перемонтирую и буду снова его любить – вдруг выпустила из себя такие важные слова маленькая старушка, неожиданно ставшая такой большой! Такой огромной…, что целый сад… в двадцать пять соток… не вмещал в себя ее масштаба, а себя я увидел крохотным Гуливером, застывшим рядом со сказочным великаном.
- Как это… Роза Каримовна? – переспросили мои онемевшие от волнения губы.
- Я же монтажер кино, Марат – сказала она – Когда я монтировала свой первый фильм, я так плакала, оттого что герой фильма не сострадал своей умершей девушке. Он выговорил текст, как отбрил, а глаза его не сострадали! И в это время в монтажную вошел кинорежиссер Рошаль. Увидев, что я плачу, он сильно озадачился, и тогда я рассказала ему о причине моих слез. Мне тогда еще не было и восемнадцати. Отца моего – наркома, расстреляли в 1938 году… я жила с бабушкой в подвале, мы спали с ней валетом на узком топчане, и я всегда была голодной… Ночами мне снился хлеб… будто бы я мажу его маслом.
Роза Каримовна вздохнула, втягивая в себя глубоко знойный воздух, словно вытягивая на поверхность давно слежавшиеся на дне усталой памяти события тех дней и продолжила:
- Как-то в поисках работы я оказалась у ворот киностудии. Я была грязной, нечёсаной, в ветхом истертом платьице и просилась куда-нибудь. Какая-то скверная женщина предложила мне мыть полы и я, развернувшись, пошла прочь.
«Как же я, дочь наркома, смогу так уронить себя!» - думала я. И вдруг меня догнал солидного вида мужчина и спросил: Ты ищешь работу девочка?
- Я ответила – Да!
- Ученицей монтажера пойдешь?
- А что надо делать?
- Будешь монтировать фильмы – ответил он, и я кивнула головой.
Я поняла одно, что это не унизительное занятие и еще фраза: Делать фильмы! – прозвучала так обворожительно…
И я стала монтажером кино. И вот когда в том фильме этот герой не сострадал своей девушке, он у меня вызвал гнев… и я зарыдала от бессилия. Я просмотрела все кадры, зная, что режиссерам разрешено тратить дорогую пленку лишь на три дубля. Но ни в одном из трех - герой не сострадал. Негодование, охватившее меня, переросло в личное горе! Вот тут – то и вошел режиссер. А когда он узнал о причине слез, мягко так произнес:
- Роза, ты не плачь, перемонтируй… подрежь кадр, не клей крупный план его глаз и все встанет на свои места. Он нормальный актер, но видно не пропустил через себя эту роль, через сердце не пропустил… - сказал режиссер и покинул монтажную. Я долго сидела, размышляя над его словами, а затем так и сделала. Перемонтировала, подрезала предыдущий план, поменяла местами, убрала крупный план, склеила и вдруг, герой стал другим, он стал сострадать.
Вот тогда я впервые в своей жизни, закурила от волнения! И с тех пор курю, вот уже семьдесят лет…
Я сидел ошарашенный, размышляя над обрушившейся на меня многотонной мудрости, исходившей от крохотной, подобной египетской мумии старушки. Связав воедино свою фразу про дичь, кипевший казан, охотника Баке, историю с монтажом фильма и ее слова: - Я все перемонтирую! - я вдруг нежданно и негаданно понял то, над чем ломал голову десятилетия, претерпевая в жизни крах, проигрывая врагам, ненавидя льстецов, возражая собеседникам.
- Ведь и правда, можно же все перемонтировать… Все перемонтировать! Перемонтировать! И тогда можно простить!
Тихий голос Розы Каримовны журчал, подобно прозрачной воде в арыке, напаивая точно выжухлую траву мою излатанную душу.
- Я все перемонтирую! Перемонтирую… Это как в гору подниматься - трудно, но надо, чтобы уважать себя.
- Дочка Эрика, моего младшего любимого сына назвала меня как-то: Дурой!
Я поняла, что у ребенка сорвалось с языка и, хотя мне на мгновение стало обидно, я перемонтировала. А когда перемонтировала, то купила ей шоколад. И она прижалась ко мне и прошептала: Бабушка, я люблю тебя!
Во рту у меня стало сухо, язык прилип к небу, простые истины, открываемые точно широченные ворота в высоких неприступных стенах манили внутрь, приглашая гостеприимно!
И я вошел! Вошел и молчал… слушал… пил ушами чарующие звуки ритмов ее усталого голоса.
- А как бы я выжила иначе, Марат? – проронила она – Мне было одиннадцать лет, когда бабушка слегла. Как-то она сказала: Иди в тюрьму, скажешь дяденьке военному, что ты пришла к отцу и тебя запустят к папе. И я пошла. Меня впустили, а вскоре привели отца. На руках и на шее у него, были стальные наручники. Я отчетливо помню, как он глядел на меня, а по щекам катились прозрачные слезы.
Отца расстреляли… мама умерла… мы с бабушкой жили впроголодь и вот как награда от Всевышнего, за все мои страдания, после войны я познакомилась с Жумаханом, моим мужем. Он был очень хорошим человеком… злые языки нашептывали ему, мол, я с режиссерами шуры-муры, а он говорил мне: Роза, мен сени жаксы коремин! (Ты для меня все!) А ведь меня режиссеры звали в Москву работать, на Мосфильм… но я не поехала… осталась с Жумаханом, родила ему троих детей. Смонтировала 28 картин…
- Вы счастливая Роза Каримовна – обронил я – У вас столько внуков, правнуков…
- Да…, я счастливая!
- Тогда почему вы вздыхаете?
- 90 лет я живу на этом свете и многое пережила. Годы репрессий, войну, послевоенные голодные годы, хрущевщину, брежневщину, а потом и страна развалилась. СССР! Исчез, точно его и не было. Казахстан обрел независимость… Я неисправимая идеалистка решила… вот, наступит справедливость для всех! 25 лет прошло… Как мне не вздыхать? У одних денег куры не клюют, а у других только на хлеб. Так не правильно! Надо перемонтировать!
- Мы сможем… обязательно сможем.
Роза Каримовна опять глубоко вздохнула и, погрузилась в далекие воспоминания.
Я почувствовал интуитивно, как потекли мимо нее кадрами черно-белой пленки дубли изготовленных ею фильмов, эпизоды собственной нелегкой судьбы.
- Получаю пенсию и раздаю внукам… всем по чуть-чуть… а Эрику даю на бензин, ведь он мой младшенький, любимый!
Сеточки едва заметных морщинок паутинками сбегались к ее светлым глазам, но уже через миг исчезали, словно растворялись в бессилии перед добротой.
- Перемонтировала! – догадывался я – Перемонтировала!
Мне так хотелось взять ее за руку, почувствовать живительное тепло, ток крови по голубым тоненьким жилкам, впитать в себя эту благословенную мудрость, понимая подспудно, что только так можно выжить, в этом несправедливо устроенном мире.  Все темное, резкое, вычурное - словно по мановению волшебной палочки стало перемещаться изменяя цвет, тона, грани, изгибы, перемонтируясь! Прошлое, стало испрямляться, высветляя прежде мрачные пятна чужих и собственных проступков.
Я взглянул в высокое летнее небо, на рыжее солнце, льющее золотые лучи на зелень дерев, синюю воду бассейна, крепких мужчин травящих байки, сравнивая его безвозмездную щедрость с всепрощающей милостью изумительной Розы Каримовны.
- Да, по – другому, жить нельзя! – мысленно сказал я себе в который раз – А иначе сойдешь с ума, если не прощать! Если не перемонтировать!
                Я поднимался в гору, карабкался на заснеженный перевал пика Советов. Легкие разрывались от нехватки кислорода, ноги казались ватными, словно и не было в них прежней упругости мышц. До вершины оставалось около километра! Еще три часа хода по острым как лезвия кинжалов камням, где каждый неосторожный шаг мог закончиться переломом, и тогда бы пришлось оставаться средь черных осколков, потому что вниз уже не спуститься.
- Трудно! Но надо! Это чтобы уважать себя! – твердил я себе внутренне.
В горах человек остается один, наедине с собой и все, что в нем есть наносного, исчезает, высвечивая самую его суть… потому- то, я вновь и вновь лез на вершины, чтобы в очередной раз распознать свою сущность, отряхнуться от самомнения.
«Шаг! Еще один! Еще шаг! Надо дойти! Чтобы научиться прощать! Чтобы уметь перемонтировать!»
Ветер на хребте пика, словно проверяя решимость духа, сбивал с ног, не давая поднять головы, желая смести неподатливого упрямого человечка. Хотелось развернуться и двинуться назад, ведь кроме меня самого никто и не видел надуманных лишений, но что-то гнало вперед, вынуждая продвигаться по - муравьиному!
«Надо! Надо дойти!»
И вот она – вершина! Вот! До нее всего триста метров! Но если не повернуть, ночь, черная мгла застанет на спуске и тогда станет очень худо…  И я развернулся, почему-то без сожаления и безо всякой досады, принялся отматывать шаги в обратную сторону. Идти сталось ходко, истощенные силы начали прибывать, словно бы с каждым глотком воздуха я всасывал в себя волшебный элексир энергии. Вот уже ноги упруго задвигались, спуская по морене вниз, а я с удивлением непрестанно размышлял над причиной перерождения.
- Чудеса! Неужели - же идти вниз доставляет больше удовольствия, нежели чем лезть вверх? Неужели?
Я спускался в раздумьях, в сомненьях, как вдруг меня осенило, точно бы током высокого напряжения ударило в самое темя. В глазах просветлело, и я улыбнулся.
День был субботний! В эти дни я встречался с Розой Каримовной. Просто располагался рядом и слушал … так пьет желанную воду исстрадавшийся средь жарких барханов путник …
Светлый мир Розы Каримовны утолял мою жажду прозрачной влагой чистоты и потому мои шаги убыстрялись, оттого что, потеряв, не дойдя до вершины, я мог обрести, посидев вблизи с нею и это было несопоставимо большее.
Внизу я бежал… откуда только взялись силы?... весь маршрут, точно кинопленку перематывая назад, скорей, чтобы успеть застать, чувствуя подспудно, что еще многого не взял от тонкой, точно травинка старушки.
Но я не застал ее! Уже вечерело… Было поздно и от того досадно…
… А в ту ночь она неожиданно ушла насовсем! Навсегда! Туда, откуда уже не возвращаются. И я не мог в это поверить! Это обрушилось многотонной плитой…
- Я так хочу к Жумахану – доверялась она мне, вызывая бурю протеста.
И видимо, на этот раз, она решила не перемонтировать свое желание…
«Неужели - же не пойдет дождь? Неужели его не будет? Неужели природа не заплачет, не отреагирует!!!» - билось у меня в мозгу, подобно метроному. И вдруг он пошел. Тихо так, не гневно… мелкими каплями разбиваясь о крышу машины.
- Я все перемонтирую Марат! – услышал я голос Розы Каримовны вблизи и неожиданно для себя огляделся…
Но нет! В салоне автомобиля на свое несчастье я был один… Только где-то в туманных недрах мозга, по крупицам, точно калейдоскоп, воспроизводилась невероятная по шкале ценности картина уходящей эпохи – Роза Каримовна машет полотенцем изгоняя из дома мух:
- Вы летите… на улицу!

Алматы. Ночь. 28 сентября. 2015 г.