Герман Гессе. Бильярдная история

      Господин Оскар Антон Легагер был превосходным игроком в бильярд. Едва он в ресторане Шторхен появлялся в дверях, как тут же к нему подбегала запыхавшаяся от спешки и подобострастия официантка, чтобы принять у него шляпу и трость, пока маркер господина Легагера доставал из закрытого стенного шкафа кий  и подавал ему с глубоким поклоном. Затем он вынимал из закрытого ящика собственные шары господина Легагера из слоновой кости, чистил резервированный для господина Легагера бильярдный стол и зажигал газовый свет, в то время как господин Легагер заказывал себе вино и кофе и снимал свой серый сюртук, так как играл он обычно в одной рубашке.
Его кий уже был шедевром, толстый и все же легкий, всего лишь 260 граммов, выделанный из трехцветного американского дерева, с ребристой рукоятью, филигранным орнаментом и белым по черному выгравированной монограммой, в которой искусно переплетались буквы О.А.Л., заключенные в белый венок из листьев.
Его шары тоже были наилучшего качества. К тому же он пользовался собственным дорогим сортом зеленых мелков, которые хранились в удобном резиновом футляре, тоже украшенном монограммой.
Как только господин Легагер снял свой серый сюртук, вымыл и тщательно вытер руки, педантично обследовал кожаный наконечник кия, он имеет обыкновение вызывающе оглядеться вокруг, вынимая из брючного кармана затянутый в резину мел. Затем он обстоятельно натирает им кончик кия и ждет.
Обычно объявляется кто-нибудь из гостей и предлагает себя в качестве партнера. Господин Легагер дает каждому противнику фору пятьдесят очков на сто. Кроме того, если противник был слаб, он избегал прямых ударов и каждый пятый шар посылал в борт. Тем не менее он выигрывал почти всегда, но не искал в этом для себя преимуществ, а всегда платил за свою партию половину и очень сердился, если кто-то не принимал его условий.
«Вы вероятно думаете, что я профессиональный игрок?», - говорил он тогда, бесконечно умаляя свои достоинства.
Никого на свете он не презирал так глубоко и страстно, как профессиональных игроков. Хотя он сам из года в год не занимался ничем иным, кроме игры на бильярде,  но он был пенсионер и занимался игрой исключительно ради своего удовольствия. Он играл после полудня в казино, вечером в Шторхене, побивал любого противника и испытывал страшное удовольствие, читая с ядовитой усмешкой высокопарные отчеты о турнирах в бильярдной газете. 
«Ковальнст в Бреслау сыграл серию из двенадцати сотен. Ковальнст! Пусть бы он приехал, я бы дал ему фору восемьсот на две тысячи. Серии из тысячи это плебейство, это сделает любой уличный мальчишка, если он чуть-чуть постарается. Откуда же здесь взяться тонкой игре? Нет, каждый третий шар должен иметь два борта, вот этого я придерживаюсь.»
И он делает с маркером издевательскую партию, при которой каждый третий шар идет от борта и серии меньше девяти в счет не идут. И он давал маркеру фору пятьдесят на сто.
Семь лет назад он ездил на турнир в Штессенлинген, четыре года назад в Кведангерфельден,  оба раза он вышел победителем и  привозил диплом, над которым в кругу друзей изрядно потешался.
«Я знаю людей», - говаривал он, - «которые не могут сыграть серию сверх сорока, но в то же время они гораздо лучшие игроки, чем эти так называемые профессора из Вены и черт знает откуда.»

Однажды господин Легагер вернулся из короткой летней поездки. Он зашел в свою скромную двухкомнатную квартиру, переоделся, сунул свои мелки в карман и направился не спеша в Шторхен. Было восемь часов вечера.
Когда он с улыбкой и приветливо снисходительными кивками переступил порог, ни официанты, ни маркер не бросились ему навстречу. Он застыл в удивлении и растерянно огляделся в изменившемся ресторане. Лучший бильярд, его зарезервированный бильярд был занят! Вокруг него были расставлены в два ряда на большом расстоянии друг от друга стулья, занятые зрителями, а у бильярдного стола стоял незнакомый, несколько полноватый молодой человек и играл один. Этот господин играл изящным собственным кием, на нем была весьма ему идущая блуза из черного шелка, и вел он себя очень уверенно и даже немного кокетливо.
Лишь когда господин Легагер приблизился, его заметил маркер и поспешил ему навстречу. Не обращая внимания на рассерженное лицо своего постоянного клиента, он подхватил его и вынудил занять место на стуле в первом ряду, который он только что освободил.
«Вы должны кое-что увидеть», - прошептал он; - «кое-что исключительное,  господин Легагер. Он как раз играет свою серию из пятисот в обозначенных полях, не более чем два шара на одном поле.»
«Как зовут этого малого?» - резко спросил Легагер.
«Керкельхен из Берлина, знаменитый Керкельхен. Он блестяще обыграл Даубеншпека в Цюрихе восемь дней назад. Вы же, конечно, читали об этом в газетах. Так что это он. Ну и играет же он! Вы только посмотрите!»
Берлинец доиграл свою серию довольно быстро. Легагер внимательно проследил за ней. Игра была безукоризненна.
Как только тот закончил, к нему подступил маркер:
«Разрешите, представить, господин профессор,  как раз подошел господин Легагер, наш первый игрок: -  Господин Легагер!»
Господин Легагер был вынужден теперь подняться и решиться на нечто вроде приветствия. Керкельхен откликнулся на поклон старшего, несколько скованного господина вежливо, но несколько покровительственно. Легагер сжал губы.
«Сыграем партию, господин Легагер? Я даю фору двести пятьдесят на пятьсот.»
«Большое спасибо, я в форе не нуждаюсь. Но я бы хотел играть моими собственными шарами.»
«Пусть будет по вашему», - улыбнулся чемпион мира. «Шары из слоновой кости?»
«Да, разумеется.»
«О, я всегда играю бензолиновыми шарами. Весьма рекомендую. Что до слоновой кости, то это всего лишь предрассудок.»
Господин Легагер побледнел, но смолчал. Маркер достал его шары, протер их платком из белой шерсти и выставил на стол. Керкельхен взял один из них в руку.
«Я так и думал», - сказал он спокойно. «Они слишком тяжелые.»
«- слишком тяжелые?»
«Да, почтенный господин. Этот шар весит по крайней мере 250 граммов. 210 или 200 было ба достаточно.»
«Мне эти шары как раз сейчас подходят», - злобно выдавил Легагер.
«О, пожалуйста, это не играет большой роли. Хотите начать?»
Господин Легагер забил пару шаров. Зрители следили с большим интересом. Керкельхен довольно быстро достиг большого перевеса.
После третьего промаха Легагер  отложил свой кий.
«Если вы позволите, я бы не хотел играть дальше. Я сегодня абсолютно не в форме, я только что вернулся из поездки.»
Керкельхен был несколько удивлен.
«Ну, как вы хотите», - сказал он холодно. - «Мы можем сыграть и завтра. Я всегда в форме.»
Договорились о матче на восемь часов вечера и господин Легагер ушел обозленный, не удостоив даже кивком озадаченного маркера, когда тот открывал перед ним дверь.
Почти весь следующий день он провел в казино и упражнялся. Он выглядел несколько истощенно, так как вчерашний гнев сказался на его желудке и полностью испортил ему аппетит. Эта проклятая берлинская морда! Ну, мы еще посмотрим!
Вечером в восемь часов все места в Шторхене были заняты.  Господин Легагер вымыл руки, натер мелом кий и обработал кожаный наконечник наждачной шкуркой. В пять минут девятого явился Керкельхен, весело поздоровался и сменил свою элегантную летнюю куртку на блузу из черного шелка. Он положил свой мел на край бильярда.
«Не хотите ли воспользоваться моим хорошим мелом, господин?»
 Господин Легагер только покачал головой. Он начал игру.
«Итак, вы может взять фору половину.»
 Легагер вспыхнул: - «К чертям вашу фору!»
Он поставил условием, что каждый пятый шар должен быть непрямым и каждый десятый должен играться от борта. Керкельхен миролюбиво согласился.
Через недолгое время Легагер заметил, что он отстает. Он был неизлечимо взволнован и утратил свой точный спокойный удар.
Когда Керкельхен дошел до трехсот очков, он стал рисковать выделывать кунштюки. Он затруднял свои удары, выполнял удары одной рукой, крученые удары, удары от подбородка.
Когда он набрал четыреста, он позволил себе некоторые шутки. Легагер выкатывал глаза под побагровевшим лбом и до крови кусал губы. Он понимал, что он безнадежно проигрывает.
При 465 его противник ухмыльнулся: - «Ну, теперь мы скоро сравняемся!»
«Три тысячи чертей!» - вне себя воскликнул Легагер, - «Оставьте ваши шуточки, иначе -!»
«Не волнуйтесь так, почтеннейший. 467, 468, 469. Так, теперь от борта; левый в угол, обратный effet, три борта, 470, 471. Ага, этот не пошел. Теперь за вами.»
Последние десять шаров мастер забил все от борта. Он явно хотел посрамить своего противника. И он был так спокоен! Из публики несколько раз раздавались громкие крики «браво!» Наконец он закончил.
Он сделал невероятно низкий поклон перед побежденным. «Честь имею, господин. До следующего раза. Фора половина, как уже было сказано.»
Господин Легагер побагровел. Увидев, как Керкельхен пожимает плечами и улыбается, он потерял самообладание. Охваченный гневом, он схватил свой кий за другой конец, изо всех сил замахнулся и был готов опустить его на голову берлинца. Но его успели схватить сзади и вырвать палицу из рук.
Тут же подоспел ловкий маркер. «Но, господин Легагер, упокойтесь, пожалуйста! Боже мой, каждому когда-то может не повезти. Пойдемте, выпьем кофе.»
Но Легагер уже высвободился. Мрачно он влез в свой сюртук, и пока маркер успокаивал публику, покинул зал.
С дрожью шел он по ночной улице, уставясь в землю, что-то бормоча про себя и размахивая тростью и кулаками, его сердце надрывалось от стыда и гнева.
Его схватил полицейский. Он возмутился; - «Что вам угодно?»
«Не кричите так громко. Кажется, что вы пьяны.»
Он вырывался. Полицейский держал еще крепче. «Вы вероятно хотите - ?»
Но Легагера было уже не удержать. Он ударил стража порядка кулаком в лицо, затем тростью по шлему, по рукам, по спине. Вокруг собирались люди, размахивали руками, раздавались свистки, и через две минуты господина Легагера скрутили, побили, надели наручники, и три полицейских его увели.