Пятьсот весёлый...

Пятьсот весёлый…

Из серии «Погружаясь в прошлое…»

Тем, чьё детство пришлось на годы
Великой Отечественной войны, посвящается…
 
Пришло в голову неожиданно словосочетание «пятьсот весёлый» и всё что с ним связано, и долго-долго не отпускало. Впервые услышал я эту фразу в середине далёких теперь семидесятых во время службы. Перед назначением в караул строили нас на плацу на развод и дежурный офицер, прохаживаясь перед строем, внушал нам:   
- Из колонии в N сбежали два уголовника.
- Местные охотники предпочитают иметь в своем арсенале автомат, или врезать в ружьё вкладной ствол от автомата (Дословно не гарантирую, но именно так запомнилось).
- Из пятьсот весёлого полка ушел с поста караульный с оружием.
Ну и ещё другие «страшилки» в таком же духе. А заканчивал он каждую фразу словами.
- Спите бойцы, спите!
Имел он конечно в виду сон на посту.
Вот тогда я впервые услышал о пятьсот весёлом полку, прозванным так из-за того, что всё, что может случиться нехорошего в армии, именно там и случается. То ангар с техникой сгорит, то пьяный прапорщик на БТРе за водкой отправится, или караульный с оружием с поста уйдет. Армия организм большой и сложный, так что вероятности любых неприятностей там возможны. А может и не было в реальности такого полка, а так, для красного словца, называли любую «отличившуюся» военную единицу.

А через много лет, когда я собирал материалы о жизни нашей семьи, мамина сестра Екатерина Никифоровна рассказала мне о пятьсот весёлых поездах, которые видела она в 1946 году, провожая на вокзале сестру Лену.
Всезнайка Интернет поведал, что в своё время даже филологи обратили внимание на это словосочетание, и теперь дают ему следующее толкование - так в первые послевоенные годы называли плохо оборудованные и медленно ходившие поезда: Ходили после войны знаменитые тогда «пятьсот весёлые», сбитые из старых пассажирских вагонов и военных теплушек. Двигались они без чётких расписаний (И. Герасимов. Чёрное слово). Да и в народе оно не полностью забыто, и встречается иногда в песнях малоизвестных бардов.

Давно пришли эти «пятьсот веселые» на свою конечную станцию, на которой завершили трудный путь. Сгорели деревянные вагоны, порезаны в металлолом и ушли в переплавку металлические рамы и колеса. Только иногда в кино можно увидеть их на экране, только вот почему-то не очень верится. Вроде бы всё правильно, но выглядят как-то понарошку ровненькие и блестящие свежевыкрашенные вагоны, бросаются в глаза «ряженные и наглаженные» люди.
Не верится, да не об этом сейчас.

Я слушаю записи разговоров с Екатериной Никифоровной, и вспоминается тесная кухонька в хрущёвке в небольшом приморском городке на берегу Чёрного моря. Шуршит плёнка в диктофоне, слышно, как стучит нож по разделочной доске, звякает крышка на кастрюле, а тётя Катя рассказывает о своей жизни, о тех проводах.
Было ей в ту пору 17 лет, уезжали близкие люди – старшая сестра с мужем-военным к новому месту службы, увозили маленькую годовалую племянницу, и так было грустно расставаться, что стоя на перроне, она заплакала навзрыд.

А может плакала она не от ощущения разлуки, а о своей горькой жизни, когда сначала умерла мама и её с сестрами «воспитывала» подзатыльниками мачеха, о которой потом у них не нашлось доброго слова. Или скорбела о сиротской судьбе, когда в середине войны получили они с сестрой обычный солдатский треугольник, но почерк был незнакомым. Писал боец, что похоронил их отца, и просил тот перед смертью, чтобы дети не ждали его. Позже мачеха ушла в другую семью, и девочки остались одни в хате. Жили они тогда ожиданием писем с фронта от старших сестер, много лишений пришлось на их долю и немало слёз было пролито.
Через много лет скажет она мне о том времени, о себе и сестре, страшные, беспощадные по сути слова:
- Жил человек, который никому не нужен. В этих условиях у людей срабатывает инстинкт самосохранения. Вот и мы остались живы, не пропали.

С плёнки уже звучит следующий рассказ, но я почему-то ещё представляю эту плачущую на перроне девчонку. Вижу, как катятся мимо вагоны отходящего поезда – «пятьсот весёлого», а она стоит и плачет. Но рядом шумит обычная вокзальная жизнь. На втором пути тоже поезд – скоро отправление, толпится очередь с котелками и чайниками у водокачки, кто-то бегает по перрону в поисках кипятка.  Тучная торговка, усевшись в тени высокого тополя, кричит, завлекая покупателей:
- Картошечка горячая! Огурчики солёные!
Чуть в стороне, опершись на костыли, посасывает цигарку одноногий инвалид в гимнастерке с медалями. Может ждёт кого, или просто высматривает в вагонах знакомые лица тех, с кем он выходил из окружения, прятался от бомбёжки в окопе, лежал в госпитальной палате, поднимался в атаку, или переправлял пушку через Днепр. Вдруг выплыл тогда ещё кто-то. Надеется, что когда-нибудь окликнет его бывший однополчанин и обрадуются оба нечаянной встрече.
Неподалёку на перроне и шпалах растоптанный белый след. Ночью при посадке резанул кто-то бритвой снизу мешок с мукой. «Ах вы сволочи! Лови их!». А мазуриков уже и след простыл. 

На привокзальной площади фыркают лошади, привязанные к коновязям. Чуть подальше теребят быки и кони солому из бричек, отмахиваясь хвостами от назойливых мух. Пахнет конским потом и свежим навозом. Кто-то пьяненький, сидя на двуколке, терзает гармошку. Шныряют между повозками цыганята.
Степенно проходит казак в затянутой тугим поясом гимнастерке и заломленной назад фуражке. Не спеша отвязывает поводья, поправляет уздечку, потом похлопывает коня по морде. Вот одна нога уже в стремени, прыжок, и он в седле. Резкий свист нагайки и конь с места берет в карьер. «Тю, скаженный!» - несется ему вслед.

 Но не видит ничего этого плачущая девчушка – слёзы застилают её глаза, горько ей сегодня…
Ушёл поезд, высохли слёзы, пора отправляться домой. Впереди пятнадцатикилометровый путь, и хочется надеяться, что будет попутный транспорт. А пока она выйдет на окраину поселка, снимет туфельки и носочки, и пойдет дальше босиком.

Будет потом в её жизни много вокзалов и поездов. В конце лета уедет она с этого перрона на учёбу в Сталинград. Вместе с подругами будут они ехать сначала на товарняках, а потом по разбитым дорогам на попутных грузовиках. Запомнит она на всю жизнь послевоенный ещё разбитый сталинградский вокзал, под перроном которого будет ночевать. Разрушенные платформы нагревались за день, а ночью становились приютом для таких как она. А утром шли сдавать вступительные экзамены, и тогда по совету старшей сестры поступила она в медицинский техникум.
После окончания через несколько лет на вокзале в Потсдаме, её, отпускницу-медсестру военного госпиталя, увидит молодой капитан-фронтовик Николай Алёхин. Танкист-зампотех с нашивками о ранении и наградами на кителе, не привыкший отступать выделит её среди подруг и всю дорогу до Киева они будут ехать одной компанией. Потом их пути разделятся: ему к матери в Воронеж, а ей к сестре в Сталинград. И каково будет её удивление, когда уже в Сталинграде будет он встречать: долго ли лететь самолетом из Воронежа? С того лета 1951 года будут они вместе.

Офицерская судьба – переезды, гарнизоны, а судьба его жены: следовать за мужем.  Была служба, переезды в Рени и Болград Одесской области. Потом после 1956 года непростая служба в Венгрии. И снова переезд в небольшой черноморский городок. Подрастают в семье два сына: школа, институт и пустеет квартира – уезжают они в далёкие города. Там уже со временем подрастают внуки и внучки, радуя бабушку с дедушкой редкими встречами. Муж станет после увольнения в запас учителем начальной военной подготовки, подтверждая хорошими знаниями учеников свою квалификацию и характер.
Не всё и всегда бывает ладно, и от всех переживаний, трудного детства навалится болезнь. Но та жизненная закалка не даст ей опустить руки, будет она бороться за жизнь. Скажет ей уважительно профессор:
- Да Вы, Екатерина Никифоровна, о своей болезни и её лечении знаете побольше меня!
Как и положено младшей сестре, переживет она старших сестер, оставив о себе добрую память у родных и близких.

Всё это будет, всё впереди. А пока, ускоряясь, стучали мимо колёса «пятьсот веселого» и кричали ей из дверей теплушек солдаты:
- Смотри, какая хорошенькая. Давай её с собой подхватим.
- Не плачь, сестрёнка! Поехали с нами.