Ведьмин дом...

                ВЕДЬМИН ДОМ…

      Деревенька доживала своё. Старенькая, с покосившимися бревенчатыми домами, с привычным укладом и нехитрыми правилами, с соседями – почти роднёй, с огородами с лоскуток и низенькими парничками – на коленях в них можно было полоть или поливать.

      Вокруг сжимала кольцо Москва!

      Вскоре и Братеево было внесено в границу столицы, и сельчане воспряли духом.

      – Глянь-ко, москвичами становимся. Доживём-таки до нормальных квартир и приличной жизни.

      – Ага. В клетках бетонных квартир, без огорода и воздуха, с вечно неисправными лифтами, тараканами и мусором в подъезде…

      – Ну, платить за всё нужно, и за комфорт тоже…


      Молодые направились на улицу Нижняя.

      Дело шло к свадьбе. Иногородняя и новоявленный москвич.

      – А тут поновее дома. Видишь, фундамент из камня. Им трудно будет уезжать – дома ещё добротные, – Паша знакомил невесту с деревней. – Это не наша завалюха – подпол уж в землю врос!

      – Видела сама, – Маринка хмыкнула. – Твоя мать меня попросила достать банки. Только я и влезла туда змейкой. Пол – дуга!

      – Хорошо, что мы с тобой успеем квартиру получить свою. Ещё бы полгода, так и остался бы с родителями и братьями в трёхкомнатной. Потом фиг разменяешь – три сына. Если все разом поженимся – родителям останется кухня!

      Рассмеявшись, свернули на свою улицу.

      Проходя мимо высокого добротного дома, Паша сильнее сжал руку девушке.

      – Не смотри в её окна. Старайся держаться левой стороны. Я, конечно, в эту фигню не верю, но чем бог не шутит, когда чёрт спит?

      – Тьфу на тебя! Наоборот! – прыснула в кулачок, покраснела чудным юным личиком, покосилась на грязные окна соседнего дома. – Прошлый раз она пыталась меня позвать…

      – Не подходи и не заговаривай. Старая она, Филиха… От греха подальше…

      Тяжёлый шлейф нехороших слухов вокруг этой старухи витал давно. Даже дом, крепкий и добротный, был каким-то угрюмым и нахохлившимся, как сама хозяйка: грязная, хмурая, косматая. Ходила бочком, часто ездила в город побираться, словно пенсии не получала. Но упорные сплетни приписывали ей немереные деньжищи под матрасом и… ведьмовский дар – это охраняло старуху надёжнее милиции.


      В августе месяце грянула развязка.

      Старший брат жениха, Шурка, порывисто вошёл на кухню, где семья собиралась пообедать.

      – Мам! Тётка Таня взбесилась!

      – Филиха? – Тоня встала, испуганно воззрившись на старшего сына. – Что делает?

      – Кричит и просит меня ей помочь…

      – Не ходи!

      Марина встала и пошла на улицу, семья – следом.

      – Не подходи, девочка! Это ведьма – дар хочет проклятый отдать! Видно, кончается, а умереть дар не позволяет!

      Голосили наперебой, хватали её за руки, удерживали.

      Она и не собиралась подходить, только хотела посмотреть в глаза соседке, убедиться, что люди не врут.

      Остановив будущую родню жестом, покачала головой, и они смолкли разом.

      Паша, было, дёрнулся…

      – Всем стоять. Ни звука. Держи их, – строго посмотрела ему в глаза. – Я справлюсь.


      Филиха увидела её, приникла к стеклу изнутри комнаты, приложила ладони.

      – Марина! Прикоснись! Спаси меня!.. Пальцем… Дотронься, милая…

      Девушка сделала несколько шагов, подняла голову, зорко всмотрелась в побелевшие неживые глаза несчастной женщины. Сомнения отпали: за плечами старушки стояли две чёрные тени и жадно смотрели на улицу. Замкнув визуальный кокон, Мари закрыла глаза, мысленно очертила огненный круг вокруг себя, распахнула взор и перекрестилась.

      Филиха дико закричала, и тени её тут же схватили за плечи и оттащили вглубь комнаты.

      – Всё. Мы бессильны. Уходим, – обернулась к родне. – Скажите людям, чтобы не вздумали помогать – пусть хоть горит в ясном пламени! Ни шагу в её сторону! Возвращаемся. Обед стынет.


      Сутки в доме по соседству страшно что-то гремело, стучало, кричало…

      Семья со страхом переглядывалась, сидя на завалинке, зорко следила за сельчанами, отгоняла пронырливых детей и юнцов.

      К обеду следующего дня всё стихло.

      Ещё сутки к дому никто не подходил, потом вызвали милицию.

      Приехал наряд своих, местных ребят, пригласили соседей и пару крепких, психически устойчивых женщин.

      Обойдя дом, разрушений снаружи не обнаружили. Когда зашли на ступеньки, увидели, что дверь приоткрыта. Вздохнув, постучали – тишина. Толкнули – распахнулась легко, даже без скрипа. Вошли парни в форме, через минуты три выглянул один и позвал соседку, Тоню.

      – Вы всё раньше видели, будете свидетелем, что пропало или не на местах.


      Вечером мать долго отмалчивалась, нервно пила чай, потом старший сын налил ей коньяку. Выпив, заела лимоном, помолчала, решилась:

      – Танька вся обугленная, будто жгли её паяльной лампой. В углу сидела, словно руками ограждалась от кого. А в комнате разгром полный: ни одной табуретки целой, ни одной чашки-плошки, даже стены, как-будто когтями кто драл! Всё порушено… И чёрное какое-то… Как ураган лютовал…


      Тело увезли сразу, дом опечатали, долго ждали из Сибири сына – дочь и ещё сын отказались контактировать и приезжать наотрез.

      Когда Владимир приехал, со свидетелями и опергруппой обыскали дом до конька на крыше.

      Под несколькими матрасами, сырыми и полусгнившими, обнаружили клад – деньги. Много. Очень. Видимо, копила всю жизнь.

      – Они по праву принадлежат Вам и вашим родным, – описав и запротоколировав, обратились к сыну усопшей.

      – И пальцем не прикоснусь. Они прокляты. Мать нас голодом морила, в чёрном теле держала, куска хлеба лишнего не видели! – Владимир был тих и сдержан. – Мы прошли свой ад уже в детстве. Теперь он её дождался. Туда ей и дорога.

      Дом даже не выставил на продажу – так и снесли вскоре.

      Люди пытались уговорить остаться, прописаться, получить московскую квартиру…

      Не поддался на искушение. Не захотел ничем коснуться дома и памяти о нём. Деньги перевёл на счёт районного детского дома. Больше не приезжал, ни с кем из сельчан связи не поддерживал – оторвался от прошлого окончательно.


      Через год Братеево начали сносить, расселяя новоявленных москвичей в новостройки соседних районов: на Каширку, в Нагатино, на Коломенскую…

      За этот год молодые братеевцы успели спешно народить детей, а то и двоих!

      – Надька, ты, никак, опять в тягости? Тошке сколько?.. Чем кормила, девка?

      – Г…ном! И не знала. Уж когда зашевелился… Будет третьим…

      Надежда родила… двойню! Квартиру дали уже на четверых детей – четырёхкомнатную.

      Паша с Мариной тоже успели дочь родить и уже в июне месяце поселились в Коломенской пойме.

      Ещё пару раз ездили наблюдать с грустью, как к деревеньке съезжается техника.


      Спустя год от поселения не осталось и следа – почву снесли на несколько десятков метров вниз, чтобы выровнять место для крупного микрорайона с одноимённым названием.

      Только оно и осталось. А ещё память о колдунье, что за деньги продала душу. Не уберегла – в срок пришли взыскатели и вырвали её силой.

                Июнь, 2017 г.

                Фото из Интернета.

                http://www.proza.ru/2020/01/27/994