Тринадцатая реальность - Главы 11-12

                Глава 11


        Утром пришлось прибегнуть к колбасе с хлебом и свежим огурцам.
        – Постараюсь раньше освободиться и сходить в продуктовый магазин, – сказал я женщинам. – Светлана говорила, что с кухаркой не должно быть сложностей, вот я у неё и узнаю, почему мы завтракаем колбасой. Заодно куплю продукты взамен съеденных. Но если быстро освободиться не получится, тогда позвоню и в магазин придётся идти вам.
        Я вышел за пятнадцать минут до начала работы и, пока шёл, поздоровался с двумя десятками спешащих туда же мужчин и тремя женщинами. За столом для вахтёра никто не сидел, а обе двери в гимназию были заперты на висячие замки. Я поднялся по лестнице на третий этаж, нашёл дверь с номером одиннадцать и постучал.
        – Войдите! – услышал ослабленный дверью голос.
        Это был не кабинет, а, скорее, рабочая комната инженера. У стены стоял громоздкий кульман, повёрнутый так, чтобы свет от окна падал на доску. Ещё в комнате были два письменных стола, сейф на тумбочке, несколько стульев и закреплённая на одной из стен школьная доска с мелками. Сам Фролов сидел за одним из столов с авторучкой в руках. При моём появлении он слегка привстал, наметив поклон.
        – Вам должны были обо мне говорить, – сказал он, жестом руки предлагая мне сесть. – Вас я тоже знаю, так что будем считать, что знакомы. Хотелось бы знать, нужно мне упоминать ваш титул, или без этого можно обойтись.
        – Если вас нужно называть по имени-отчеству, то и меня извольте называть так же, – с улыбкой ответил я, – а если Владимиром, то и мне достаточно Алексея. Если не подружимся, князем я для вас стану, когда выберусь из этого лагеря.
        – Годится! – улыбнулся он. – Мне о вас, Алексей, рассказали удивительные вещи. Поверить в такое трудно, я и не поверил. С другой стороны, вы мне кажетесь умным юношей и должны понимать, что ваши обещания ничего не стоит проверить.
        – Давайте проверять, – согласился я. – Только учтите, что я знаю слишком много, и запись этих знаний займёт несколько месяцев. Понятно, что их ценность будет для вас разная. Вы их рассчитываете использовать сейчас?
        – Это было бы неплохо, – кивнул Владимир, – но и потом никакие знания не будут лишними. У нас слишком много врагов, а техническое превосходство поможет уравнять шансы.
        – На потом у меня много, – вздохнул я, – а вот на быстрое использование мало что наберётся. В технике всё взаимосвязано, поэтому не получится перескакивать через этапы. Через год вы сможете в лучшем случае получить опытные образцы, а нужно ещё запустить производство и обучить тех, кто будет этим пользоваться.
        – Мы с вами говорим ни о чём, – сказал он. – Вы пока только обещаете.
        – Давайте сделаем так, – предложил я. – Я за два-три дня коротко изложу то, что знаю, а вы ознакомитесь с записями и скажете, что вас интересует в первую очередь. По этим вопросам могу сразу дать развёрнутые объяснения, а потом буду подробно расписывать по темам.
        – Годится, – сказал он. – Только зачем писать? И вам больше работы и другим труднее разбираться. Вы где хотите работать, здесь или у себя дома?
        – А можно? – спросил я. – Я имею в виду работу на дому.
        – А почему нельзя? – удивился он. – У нас кое-кто из учёных так и работает, а сюда приходят только тогда, когда нужно пообщаться с коллегами или воспользоваться оборудованием лабораторий.
        – А общаться по телефону запрещено? – спросил я.
        – Прямого запрета нет, потому что линии не выходят за пределы нашего городка, – ответил Владимир. – Я понял, что вас больше устраивает дом. Значит, примерно через час к вам отвезут печатную машинку...
        – Может, обойдёмся ручкой? – спросил я. – Я отобью себе пальцы. И треск...
        – Ерунда! – отмёл он мои возражения. – Машинка электрическая и почти не шумит, а нажатие на клавиши очень мягкое. Немного поработаете и забудете об авторучке. Неужели никогда не использовали?
        – У нас был другой способ печати, – ответил я, – а механической машинкой печатал очень давно и недолго. Но если вы так расхваливаете, не откажусь.
        – Сейф вам не нужен, – продолжил Владимир. – Отпечатанные материалы будете в конце рабочего дня относить сюда. Идти здесь всего ничего, так что добежите в любую погоду. Возьмите папку, чтобы было удобней носить. На внутренней стороне записал номер своего телефона. Звоните перед выходом, чтобы потом не ждать под дверьми. Давайте запишу свой домашний номер, можете звонить и на него. Идите, Алексей, буду с нетерпением ждать результатов вашей работы.
        Я попрощался и ушёл. Хотелось пообщаться и попытаться узнать ответы на возникшие у меня вопросы, но если прямо говорят, что я вру, какие могут быть разговоры? Первым попался галантерейный магазин. Его хозяйкой была невысокая пожилая дама, которая обрадовалась мне, как родному. Пришлось выслушать о её родственниках и о том, что она не стеснена в средствах, а магазин держит не для прибыли, а для души.
        – У всех всё есть, князь, – жаловалась она мне, – а на нитках и мыле не сделаешь оборота. Да и бог с ним, с оборотом, так ведь почти не заходят!
        – У меня есть нужда в ваших услугах, – обрадовал я её. – Дорогая, Ольга Николаевна, у вас можно заказать гантели?
        – А зачем заказывать, когда можно просто купить? – не поняла она. – Вон они стоят. Или вам эти не подходят? Их кто-то заказал лет пять назад, а брать не стал. Я уже и не припомню, кто это был. Вам нужно только это железо?
        Я купил всё, что собирался, и выпросил сумку, чтобы сложить хозяйственные мелочи. Из-за груза не стал заходить в продуктовый магазин, отложив это на потом. Дома ждал приятный сюрприз. Оказывается, как только я ушёл, пришла подобранная Светланой служанка. Убирать и делать другую работу по дому она не нанималась, только готовить. Но здесь были две прачки, которым можно было отдать в стирку бельё, а уборку комнат мы могли делать сами. Я отдал кухарке мясорубку и остальное, оставил себе только гантели. Она отказалась от помощи в покупке продуктов, сказав, что без труда справится сама, поэтому я свою помощь больше не предлагал.
        – Почему так рано? – встретила меня вопросом жена.
        – Пришёл проверить шкафы, – неудачно пошутил я.
        Неудачно, потому что Вера не поняла шутки, а когда я объяснил, что имел в виду, обиделась. Впрочем, обида была быстро забыта, когда она узнала, что я теперь надомник и буду рядом с ней.
        Вскоре к дому подъехал «форд», из которого выгрузили здоровенный агрегат. Он оказался обещанной мне печатной машинкой. К ней прилагалась толстая пачка плотной бумаги и запасная красящая лента. Я опробовал и был приятно удивлён действительно тихой работе и мягкому нажатию клавиш. Теперь осталось научиться печатать. Помогла прекрасная память, поэтому я уже в тот же день, не глядя на клавиши, быстро набирал текст, правда, пока только одним пальцем. Весь следующий день я просидел за машинкой, отвлекаясь только для того, чтобы уделить внимание еде, жене и гантелям. Слава богу, питание опять стало вкусным и разнообразным, и мне не нужно было им заниматься. Отец чувствовал себя значительно лучше и на четвёртый день после приезда уже  ел сам, осторожно действуя правой рукой. Ольга помаялась два дня, а потом узнала, что у соседей через три дома живут сёстры-двойняшки её возраста и зачастила к ним в гости.
        – Знаешь, что я узнала? – говорила она мне после одного из таких визитов. – Девушки сказали, что старшеклассников иногда вывозят из лагеря. Их в прошлом году несколько раз возили на отдых к лесной реке и три раза в Тюмень, в театр и в кино, так что и я смогу увидеть хоть что-то, кроме этого забора. У них небольшой класс, но в нём вместе с девушками учатся парни!
        Мама тоже с кем-то познакомилась, но пока из-за отца редко отлучалась из дома и сама никого не приглашала. Женщины украсили дом милыми безделушками и статуэтками, которые мама уложила в саквояжи вместе с одеждой, и в нём стало гораздо уютнее.
        Свою работу я окончил на третий день. Кое-что пока придержал, в том числе и атомное оружие, но всё равно отданного получилось много. Как мне и советовал Фролов, я ему позвонил, убедился в том, что он у себя, и отнёс бумаги.
        – Завтра сидите дома, – предупредил он. – С вашим творчеством будут знакомиться и могут вызвать.
        Наверное, знакомиться начали в тот же день, потому что на следующий позвонили ещё до девяти. Когда я подошёл, Владимир познакомил меня с низким и полным мужчиной лет пятидесяти, с большой лысиной и торчащими ушами, назвавшимся инженером Марком Валерьевичем Аверьяновым. Выглядел он комично и невольно вызвал у меня улыбку. Я постарался её скрыть, но Марк заметил.
        – Можете улыбаться, – сказал он мне. – Я уже привык к такой реакции. Садитесь, Алексей Сергеевич, поговорим. В ваших листах изложены поразительные вещи! Если вы это не выдумали, ваши знания могут перевернуть всю нашу жизнь! Я пока посмотрел далеко не всё, но глаза в первую очередь уцепились за описание твёрдотельных усилительных приборов, которыми можно заменить лампы. Вы печатали очень сжато и не описали принципа действия. Можете это сделать сейчас?
        – Конечно, – ответил я. – Но где-то нужно писать. Доска подойдёт?
        – Лучше мы сядем за стол, а вы возьмёте бумагу, – сказал Марк.
        Мы сели за один из двух столов, и я с час объяснял принцип действия биполярного транзистора, особенности транзисторов, изготовленных по разным технологиям, и способы их применения, рисуя необходимое на бумаге.
        – Я понял, – сказал Аверьянов, когда я закончил. – Есть неясности по технологиям изготовления, но и вам они известны только в общих чертах. Ничего, привлечём химиков. Вы сказали всё, что знаете?
        – Шутите, Марк? – улыбнулся я. – Если я что знаю очень хорошо, так это полупроводники и их применение. Чтобы рассказать всё, мне придётся месяц болтать без перерыва. Другое дело, что большая часть моих знаний вам пока не нужна, вы их не сможете использовать.
        – Значит, начинайте печатать ту часть, которую, по вашему мнению, можно использовать, – сказал Владимир, изменивший своё отношение после моих объяснений. – Сколько времени может понадобиться для изготовления ваших транзисторов?
        – Мне трудно сказать, – ответил я. – Если у вас нет нужных чистых материалов, то первые образцы можно сделать только через несколько месяцев, но чтобы начать серийное производство, нужно создать много оборудования, иначе будем гнать сплошной брак. Если ограничиться германием, то уложимся в два-три года. На кремний уйдёт больше времени, но я начал бы с него.
        – Не пойдёт, – с сожалением сказал Владимир. – Столько времени у нас нет. Но вы всё равно начинайте работать. У нас многие сейчас мало загружены, вот мы и подключим их к этой работе.
        – Думаете, случится раньше? – спросил я у обоих.
        – Скорее всего, – ответил Владимир. – Перед нами не отчитываются, но поставлена задача – закончить всё необходимое до весны.
        Я простился и ушёл домой. Искусство печати двумя руками ещё предстояло освоить, но пока устраивал и палец. Большая скорость печати не требовалась, из-за того что я работал по памяти и много времени тратил на иллюстрации. Перед тем как приступить к работе, зашёл к отцу, который уже не лежал, а сидел в кровати и читал газету.
        – Что скажешь? – спросил он, оторвавшись от чтения. – По-прежнему не доверяют?
        – Недоверия нет, – ответил я. – Отец, они считают, что скоро начнётся.
        – Очень может быть, – сказал он. – Общество уже созрело, а если они подготовились, то не вижу смысла тянуть время. Наоборот, потом будет труднее. А для нас это хорошо тем, что не придётся долго здесь сидеть. Это у тебя много работы, а остальным будет скучно. Они привыкли к совсем другой жизни.

        – Ваше величество, прибыл глава третьего делопроизводства департамента полиции граф Апраксин! – доложил адъютант.
        – Передайте, чтобы вошёл, – сказал чем-то недовольный император. – Где остальные?
        – Ожидает только глава Дворцовой канцелярии барон Вейсман фон Вейсенштейн!
        – Скажи ему, чтобы подошёл позже, – приказал император. – Мне пока не до канцелярии.
        Адъютант скрылся за дверью, и почти тотчас в кабинет вошёл одетый в мундир тайного советника высокий подтянутый мужчина лет шестидесяти, который остановился, не доходя десяти шагов до стола.
        – Подойдите ближе! – сказал император. – Я хочу знать, что вы можете сказать по последним покушениям! За десять дней три убийства, и всё бывших иностранцев! Мало мне было Дюкре, из-за которого пришлось выслушивать нотации от французского посла, так теперь два этих англичанина! У меня вчера был разговор с графом Малмсбери, который настаивает на скорейшем выявлении и наказании виновных!
        – Ваше величество, в случае с Дюкре мы нашли убийц, – сказал Апраксин, – а по остальным пока ничего не известно. Покушения произошли только два дня назад и выполнены профессионально. Люди работают, но нужно время.
        – И сколько вам его нужно? – ещё больше рассердился император. – Сколько времени прошло с момента убийства главы вашего департамента? Вы сказали, что нашли убийц, но мне об этом почему-то ничего не известно!
        – Мы определили убийц, – поправился Апраксин. – Сейчас их ищут.
        – Я вами недоволен! – сказал император. – И не только вами, но и работой вашей службы! Раньше вы были опорой трона, а сейчас демонстрируете удивительную беспомощность. Не потому ли, что убитые были иностранцами? Смотрите, граф, моё терпение не безгранично! Если вам надоела должность, можете прямо об этом сказать! Одним словом, даю вам на расследование десять дней. А сейчас можете идти!
        Покинув императорский кабинет, Апраксин направился к выходу из Александровского дворца, где его поджидал бронированный «медведь».
        – Едем на Итальянскую к Шуваловым, – приказал он шофёру, открывшему начальству дверцу. – Проверься, как обычно.
        Поездив по улицам и не обнаружив «хвоста», шофёр высадил графа возле парадного входа дворца. Вскоре Апраксин уже входил в одну из гостиных, где его ожидал сорокалетний граф Иван Павлович Шувалов.
        – Рад вас видеть, Пётр Николаевич! – поздоровался хозяин. – Присаживайтесь и говорите, какая у вас нужда. К сожалению, вы не приезжаете ко мне без дела.
        – Слишком много работы, Иван Павлович, – ответил Апраксин. – Вы правы, я к вам по делу. Пройдём в кабинет?
        – Если недолго, то можно поговорить здесь. Гостиная не прослушивается, а слуг я удалил.
        – Можно и здесь, – согласился Апраксин. – Хочу спросить, вы долго намерены тянуть?
        – Есть мнение начать этой зимой, – осторожно сказал Шувалов, – но есть и возражающие. А в связи с чем ваш вопрос?
        – Я не могу не реагировать на акции, которые устраивает ваш брат! – высказал недовольство Апраксин. – Боевому крылу не терпится себя проявить, а меня не сегодня-завтра уберут. Я понимаю, что это ненадолго, но если меня заменят, нашим людям в департаменте будет сложнее оказывать вам поддержку.
        – Я скажу Петру, – пообещал Шувалов. – Эти устранения не его инициатива, они были в планах Совета, но если за вас взялись всерьёз...
        – Только что имел счастье лицезреть Государя Императора. Мне дали десять дней, а потом укажут на дверь. Одного француза могли простить, но эти англичане были лишними.
        – Француз мешал лично вам, – возразил Шувалов, – а англичане мешали финансовой группе. Вы не думали что-нибудь сфабриковать? Например, повесить на Мещерских ещё одно убийство. Устройте перестрелку и сожгите автомобиль с какими-нибудь телами.
        – Это не так легко сделать, как вам кажется, – ответил Апраксин. – Мои люди сидят на руководящих постах, а оперативники, как правило, ни во что не посвящены.
        Они услышали приближающиеся шаги и замолчали. Открылась дверь, и в гостиной появился Пётр Павлович Шувалов, который возглавлял боевое крыло Братства. Он был на три года младше брата и заметно выше ростом.
        – У нас гость! – воскликнул он, увидев Апраксина. – Рад вас видеть, граф! Вас ещё не выгнали из-за нас?
        – Выгонят через десять дней, – ответил Апраксин. – Только меня, в отличие от вас, это не радует.
        – Вы серьёзно? – спросил отбросивший шутливый тон Пётр. – Плохо, если так. Мы ожидали шума, но поменьше. Не думали об операции прикрытия?
        – Не с кем мне её проводить, – сердито сказал Апраксин. – В этом мои возможности ограничены. По Дюкре работали вы, я только помог.
        – Теперь поможем мы, – пообещал Пётр. – На этот раз даже не понадобится ваше содействие.
        – Что ты надумал? – спросил брат.
        – Опять использовать Мещерских, – засмеялся Пётр. – Купим в предместье небольшой дом, оформим продажу на те дни, когда мы их вывозили, а потом заселим. Пять подходящих тел найдём в морге, пожар устроить нетрудно, труднее сфабриковать улики, и подбросить их полиции, чтобы было достоверно и не вызвало вопросов. Ладно, справимся, не впервой.
        – Как-то это выглядит несерьёзно, – с сомнением сказал Апраксин. – Я не поверил бы.
        – Вы профессионал, – возразил Пётр. – И сомнения могут возникнуть у ваших сыскарей. Главное, чтобы ими ни с кем не делились. Они все заинтересованы в том, чтобы закрыть эти дела, потому что император может не ограничиться вашей отставкой.

        О своей смерти я узнал в конце августа. Мы уже прижились в городке, познакомились с большей частью его жителей, а с некоторыми, можно сказать, подружились. По вечерам чуть ли не каждый день ходили в гости к соседям или приглашали их к себе. Отец выздоровел, но временами ещё побаливало плечо. Он не сильно утруждал себя комментариями к законам, а больше проводил время с профессором Сухановым. Мама завела столько подруг, что вызвала удивление у всех, кроме жены, которая не знала её прежней жизни. В столице у матери были только две приятельницы, да и к тем она ездила редко, а здесь её трудно было застать дома. Ольга тоже обзавелась подругами и с нетерпением ждала начала занятий в гимназии. Исключением в семье стала Вера. Знакомых у неё было много, но она ни с кем из них не стремилась общаться, почти всё время проводя со мной. Но я был занят работой и не мог уделять много времени, а у неё не было никаких дел. Даже уборку в доме теперь делала нанятая для этого женщина.
        – Почему ты ни с кем не дружишь? – спросил я, обеспокоенный её безразличным видом. – Нельзя же всё время сидеть рядом со мной и слушать тарахтение машинки! Возьми хоть почитай книгу или газету.
        – Не хочу читать книги, – отказалась она, – и свои газеты читай сам: нет в них ничего интересного.
        Нежелание читать газеты оказалось благом. Если бы она тогда это прочла, не знаю, чем бы всё кончилось. Первым сообщение прочитал отец и тут же позвал меня.
        – Читай! – сказал он, протягивая мне сложенную в два раза газету. – Внизу справа.
        – Ни хрена себе! – высказался я, прочитав короткую заметку о том, что на окраине столицы, в частном доме, при пожаре сгорела вся семья известного террориста князя Мещерского, который был виновен в убийстве иностранцев. – А почему иностранцы во множественном числе? Ты убил ещё кого-то, кроме Дюкре?
        – Кто-то в очередной раз нами прикрылся, – зло сказал он. – Судя по заметке, выполнено довольно топорно, но преподносится как официальная версия. Так обычно бывает, когда все заинтересованы закрыть какое-нибудь дело. Нет, никто там никого не убивал, взяли бесхозные тела в одном из моргов, одели в приличную одежду и подожгли дом. Понятно, что позаботились о том, чтобы остались нужные улики, например, обгоревшее письмо.
        – Слушай, а ведь родственники Веры теперь думают, что она погибла! – дошло до меня. – Организаторам нужно было горе родных, поэтому вряд ли их предупреждали, что это инсценировка. Значит, и наши письма никуда не отправили!
        – Правильно, – кивнул он. – Нас подобное задевает не очень сильно, хотя для Катерины это удар, а для Веры – это трагедия. Представляешь, как переживают её отец и брат? Сейчас-то им уже можно было бы всё рассказать, но кому нужно этим заниматься!
        – Ничего, займутся! – сказал я. – Я сегодня понесу отпечатанные листы и предупрежу, что это последняя порция. Если к нам такое отношение, то и я отнесусь точно так же. В ценности того, что я знаю, уже никто не сомневается, вот пусть и передадут выше, что я свернул фигу, а мы посмотрим, чем закончится. Вера в гости не ходит и газет не читает, поэтому надо только предупредить мать с сестрой, чтобы не проговорились. На неё эта изоляция и так влияет больше других, не хватало ещё, чтобы изводила себя из-за отца с братом.
        Я быстро допечатал тему, собрал листы в папку и, захватив с собой газету, ушёл к Фролову. Скандалов я закатывать не стал, просто дал почитать газету и всё объяснил.
        – Хреново, – сказал он, укладывая папку в сейф. – Значит, вы объявляете забастовку. Жаль, но я вас понимаю. Сегодня же обо всём передам руководству. Только учтите, Алексей, что дорога в оба конца займёт дней восемь, да ещё неизвестно, сколько времени будут решать в столице. Идите отдыхать, пока не придёт ответ, да не мотайтесь так легко одетым, это вам не Питер.
        Действительно, уже в середине августа сильно похолодало, а сейчас по вечерам температура вряд ли поднималась выше десяти градусов, но идти недалеко, поэтому легко оделся.
        – Финита! – сказал я дома жене, закрывая машинку чехлом. – Мне дали десять дней отпуска для сведения мозоли на пальце. Не вижу на твоём лице радости. Неужели так привыкла к её стрекотанию, что уже не можешь без него жить?
        – Да рада я, рада, – улыбнулась она.
        – И не думай, – сказал я. – Я не для того буду сводить мозоль с одного места, чтобы приобрести на другом. Поэтому помимо любви мы с тобой займёмся спортом! Я тебя как следует погоняю, и мигом слетит вся хандра! Мне нужно на ком-то отрабатывать приёмы, вот я тебя и использую! Если не захочешь ходить в синяках, начнёшь заниматься. Вылеплю из тебя боевую подругу, которая будет завязывать мужиков узлом. Наследственность у тебя хорошая, просто лентяйка. А ещё выпишем сюда рояль или хотя бы пианино и прибор для записи грампластинок. Разучим несколько песен и запишем, а потом будем стричь деньги с продажи пластинок. Хорошая идея?
        – Ты шутишь? – неуверенно спросила жена.
        – Какие шутки? – делано возмутился я. – Посмотри на себя в зеркало, на кого ты стала похожа! Я боялся за сестру, а надо было бояться за тебя! Целыми днями ничем не занимаешься, так же можно рехнуться или заболеть, а то и вовсе отдать богу душу. Нет, дорогая, мне рано становиться вдовцом. Если бы Лена была свободна, ещё куда ни шло...
        Шутливая потасовка закончилась в кровати.
        – Первый пункт выполнили, – отдышавшись, сказал я. – С любовью закончили, теперь займёмся борьбой. Вставай!
        – Уйди, зверь! – отпихивалась Вера. – Я больше ничего не хочу!
        – А придётся, – я встал с кровати и стащил с неё жену. – Надень на себя что-нибудь посвободнее, а то никто не поймёт, чем мы занимаемся. А на будущее сошьём для тебя кимоно, да и для меня заодно. Не знаешь, что это? Видела когда-нибудь грузчиков? Вот они в кимоно и ходят. Такая одежда не мешает двигаться, только для тебя нужно выбрать ткань помягче, чтобы не натёрла кожу.
        – Вот когда сошьём, тогда и буду заниматься, – заявила она, забираясь обратно в кровать, – а сейчас не мешай отдыхать.
        Я не стал её ломать и дал поваляться в постели, а утром повёл к женщине, которая многим шила одежду. Она сняла с нас мерки, взяла мои рисунки и пообещала, что сделает к завтрашнему утру. Вера на меня сердилась, но лучше пусть сердится, чем будет ко всему равнодушной. Вторым заходом мы пошли в галантерею.
        – Выручайте, Светлана! – сказал я хозяйке. – Мне срочно нужно пианино. Сможете достать? За инструмент заплачу вперёд.
        – Я даже не знаю... – растерялась она. – Никто не делал таких заказов... Я попробую, Алексей, но не могу обещать.
        Я отвёл Веру домой и сходил к Фролову.
        – Я обо всём сообщил, – сказал он, после того как мы поздоровались. – Думаю...
        – У меня есть просьба, – перебил я его. – Я сделал заказ на пианино, но Бельская не уверена, что сможет выполнить. От кого это зависит?
        – От коменданта, – ответил Владимир. – Он должен выделить машину и грузчиков и дать разрешение на ввоз. Я ему позвоню. Есть что-нибудь ещё?
        – Представьте, есть, – ответил я. – Нужен аппарат для записи грампластинок и набор болванок.
        – Хотите увековечить игру жены? – пошутил он.
        – Хочу увековечить нас обоих, – серьёзно сказал я. – Я ведь не жил одними формулами и знаю множество замечательных песен. Не все их можно здесь петь, но многие. Жена замечательно играет на рояле, а я неплохо – на гитаре. И голоса у нас не хуже, чем у тех, кого здесь записывают. А потом под псевдонимами отдадите тиражировать пластинки в какую-нибудь компанию. Я пашу на вас бесплатно, сертификатом пока воспользоваться нельзя, а взятые с собой деньги скоро закончатся.
        – Это я тоже передам, – кивнул Владимир. – Не думаю, что такой аппарат сложно достать.
        – Я тоже так не думаю, – сказал я. – В мире моего старика была поговорка, что с кого много спрашивается, тому много и даётся, а мне не дали ничего, кроме убежища, да и то перед этим подставили, видимо, чтобы был сговорчивей. Жить здесь можно и даже неплохо, но вам, мне или другому, у кого есть дело, а вот моя жена в такой жизни потерялась, и это может плохо кончиться, причём и для меня тоже, потому что я не представляю без неё своей жизни. Я не возражаю, если вы запишите эти слова и отправите начальству. Пусть хорошенько подумают, стоит ли отказывать в моей просьбе.
        – Я передам, – пообещал он. – Сегодня же отправлю.
        Ничего отправлять начальству не пришлось, потому что оно приехало к нам само. Примерно через два часа после моего ухода от Фролова он позвонил и попросил срочно прийти.


                Глава 12


        На месте Владимира сидел уже немолодой худощавый мужчина с резкими чертами лица, небольшими усами и бородкой, а инженер стоял возле кульмана, можно сказать, навытяжку. Когда я вошёл, сидевший посмотрел на меня с таким выражением превосходства, что я сразу же разозлился. Я таких типов не терпел в прежней жизни, а молодой князь Мещерский и подавно не выносил пренебрежения.
        – Здравствуйте, господа, – поздоровался я с обоими. – Вы просили подойти, Владимир Петрович?
        – Это я вас вызвал, – не ответив на приветствие, сказал приехавший. – Хотелось бы узнать, почему вы отказываетесь работать?
        – Вы ему не объяснили, Владимир? – спросил я Фролова, решив не церемониться с тем, кто ведёт себя по-хамски.
        – Я передал всё, что вы сказали, – ответил он.
        – У вас проблемы с головой, или просто желаете со мной пообщаться? – спросил я приехавшего, – В таком случае неплохо бы представиться.
        – Выйдите, Фролов! – приказал он, дождался, пока инженер закроет за собой дверь, и продолжил: – У нас не принято представляться, а вы не в том положении, чтобы что-то требовать!
        – Очень интересно, – сказал я, без приглашения садясь на второй стул. – Я считал, что заключил соглашение с порядочными людьми, выходит, ошибся.
        – Что вы имеете в виду, когда говорите о нашей непорядочности? – спросил он. – Объяснитесь.
        – Ну как же! – сказал я. – Нам дали здесь убежище с условием, что либо я оплачиваю ваши услуги знаниями, либо из своих собственных средств. Знаниями я больше делиться не намерен, а наши сертификаты у вас. Не имею ничего против того, чтобы вы из них оплачивали аренду дома и стоимость охраны. Понятно, что не всей охраны лагеря, а только той её части, которая приходится на нашу долю. А что-то от меня требовать у вас нет прав. Если продолжите в том же духе, я просто пошлю вас подальше, развернусь и уйду!
        – И не боитесь? – с любопытством спросил он.
        – А чего? – в свою очередь спросил я. – Того, что вы начнёте на меня давить через семью или потянете в пыточную? Вообще-то, можете, потому что уже продемонстрировали, что неразборчивы в средствах.
        – Вы говорите, но не заговаривайтесь! – рассердился он.
        – Я говорю только то, что думаю! – отрезал я. – И так думать у меня есть основания! Вы не столько нас спасли, сколько использовали в своих целях, спастись мы могли и сами, пусть и с определённым риском. И жили бы сейчас гораздо лучше и не в этой комфортабельной тюрьме! Вы подставили моего отца, повесив на него убийство, чтобы вывести кого-то из-под удара и навязать нам свои услуги. Очень порядочный приём! Ладно, это я ещё могу как-то понять, но для чего было проводить эту инсценировку с пожаром и вешать на нас свои жертвы? Мне плевать на то, чем вы руководствовались, сделав это без нашего согласия и не поставив в известность сестру отца и родных моей жены! Их горе на вашей совести! Это хорошо, что моя жена не читает газеты и пока ничего не знает. Но это только пока! Наши письма вы не отправили, понятно, что не будет писем и от Водениковых. Зачем писать покойникам? У неё и так депрессия, а тут ещё и это. Я не уверен в том, что она такое перенесёт, а если с ней что-нибудь случится, вам не придётся рассчитывать на мою благодарность. Я, знаете ли, не тот мальчишка, каким кажусь. Мне мои знания не с дуба упали, они результат семидесяти лет жизни, опыт которой тоже никуда не делся! Я знаю, что для достижения благородной цели далеко не всегда пользуются благородными средствами, сплошь и рядом в ход идёт такое... Ладно, оставим общие разговоры и перейдём к тому, на каких условиях я согласен с вами сотрудничать.
        – Вы ставите нам условия? – удивился он.
        – А что вас в этом удивляет? – спросил я. – Вы хорошо выслушали то, что вам говорил господин Фролов? Значит, вы его не поняли. В моём перечне тем их около сотни, а расписал я пока только одну, да и то не полностью, затратив на это месяц. Конечно, не всё знаю так подробно, но мне вас учить с год, если не больше. Цивилизация, знания которой находятся в моей голове, обогнала вас настолько, насколько вы обогнали монголов. Если откажусь работать, вы можете попытаться что-то вытянуть из меня насильно. Может получиться, а может и нет. А если даже получится, где гарантия, что я сказал всё или не ввёл в заблуждение? Дам вашим учёным какую-нибудь тупиковую идею, и пускай они потом десятилетиями бьются над решением! Наука и насилие несовместимы, плохо, если вы этого не понимаете!
        – И чего же вы хотите? – спросил он.
        – Прежде всего я хочу доверия и уважительного отношения! – сказал я ему. – Напортачили, извольте исправлять! Передадите моей тёте и отцу жены о том, что мы живы и переправите нам их письма. Вам нетрудно договориться о том, чтобы они молчали, поэтому я не вижу сложностей. Кроме того, должны выполняться мои заявки.
        – Хотите сделать записи для грампластинок? – спросил он. – А зачем это вам? Если нужны деньги, вам их дадут и так.
        – Это хорошо, что вы вспомнили о деньгах, – кивнул я. – Мы к ним ещё вернёмся. Я уже говорил Фролову, что мои знания не ограничиваются наукой. Я хорошо помню множество книг, фильмов и песен. Возможно, я займусь и книгами, но пока будут только песни. Я не могу постоянно печатать, иногда нужно и отдыхать, и как-то развлекаться, вот я и буду петь песни. Думаю, что это занятие поможет мне вытянуть из депрессии жену. Вы неплохо здесь устроили, но недодумали в части развлечений. Это не пустяк, когда людей изолируют от мира на годы.
        – Ладно, я об этом поговорю, – согласился он. – Для вас что-нибудь придумают. И с родственниками не вижу проблем. Что ещё?
        – Вы правильно подняли вопрос денег. Мы взяли с собой крупную сумму, но моя семья не привыкла себе в чём-то отказывать, поэтому её надолго не хватит.
        – И сколько же вам нужно? – спросил он.
        – Пока мне не нужно ничего, – ответил я, – но если потребуются деньги, я должен их получить. В любом случае речь не идёт о больших суммах, поэтому это вас не затруднит. И верните наши сертификаты. О каком доверии может идти речь, если нас фактически шантажируют изъятием вкладов?
        – Поговорю, но ничего не обещаю, – ответил он. – Это всё?
        – Хочу задать вопрос, – сказал я. – Вы начнёте этой зимой?
        – Почему вы так решили? – насторожился он.
        – Сюда поступило распоряжение закончить работы до весны, значит, у вас почти всё готово. Если учесть, что уже до многих дошло, в какой мы заднице...
        – Ну у вас и выражения, князь, – хмыкнул он.
        – Надо же, вы вспомнили о моём титуле! – усмехнулся я. – Нас его не лишили?
        – Собирались, но не успели, – ответил он. – Помешала ваша смерть в огне, так что в чём-то этот пожар пошёл вам на пользу.
        – Вы начали устранять мешающих иностранцев, – продолжил я, проигнорировав его слова о пользе пожара. – Такие резкие жесты после тридцати лет глубокой конспирации тоже говорят о вашей готовности. А зима... Зиму я выбрал бы из-за трудности военных действий.
        – Может, вы и правы, – сказал он. – Я не принадлежу к верхушке нашего руководства и о многом, как и вы, могу только догадываться. А почему вы спросили?
        – Если начнётся зимой, летом мы должны покинуть лагерь. Помощь я буду оказывать, но где-нибудь в более цивилизованном месте.
        – Вы понимаете, что я не решаю такие вопросы? – спросил он. – Кое-что решу сам, а обо всём остальном доложу руководству.
        – Я могу подождать, но работы от меня не ждите.
        Я хотел уйти, но он меня опередил: встал из-за стола, кивнул мне и вышел из комнаты. За дверью послышался невнятный разговор, а когда он закончился, вернулся Фролов.
        – Ваш гость сбежал, пойду и я, – сказал я ему. – Буду ждать ответа на свои требования.
        – Вы произвели на него впечатление, – заметил Владимир. – У нас только несколько человек могут ему возражать, а вы не просто возражали, а ставили условия.
        – С такими только так и надо, по крайней мере, когда есть чем их прижать.
        Вернувшись домой, я первым делом нашёл отца и всё ему рассказал.
        – Я ни о чём не беспокоился бы, если бы решали здешние учёные, – сказал он, когда я закончил, – но наверняка решать будут люди, далёкие от науки. Смогут ли они оценить твою пользу?
        – Посмотрим, – пожал я плечами. – Я не требовал у них ничего особенного, а сам дам столько, сколько не даст и сотня учёных. Может, они далеки от науки, но не должны быть тупицами, иначе уже давно все сидели бы за решёткой или вкалывали на каторге. Давай подумаем, где поставим пианино. В гостиной много места, но мы будем всем мешать. Может, используем кабинет? Я работаю в своей комнате, а ты можешь писать вообще где угодно, хоть в кровати. Полку, для которой пока нет книг, можно убрать в любую из комнат, а стол поставим к Ольге. Ей всё равно нужно готовиться к гимназии.
        – Делай что хочешь, – согласился отец. – Мне кабинет не нужен.
        Пианино нам привезли этим же вечером, и не по заказу Бельской, который она не успела сделать, а по распоряжению коменданта. Пожилой фельдфебель, под руководством которого рядовые сгрузили с машины пианино и занесли его в дом, предупредил, что за инструмент не нужно платить.
        – У меня было точно такое же, – сказала Вера, – только не из красного дерева. Это сделано на фабрике Феврие. Он их делает только по заказу, в том числе и для императорского Двора. Интересно, где его нашли в Тюмени?
        – А тебе не всё равно? – сказал я. – Сядь и что-нибудь сыграй, а то я тебе поверил, что умеешь, а проверить не удосужился. Ввёл людей в расход, а сейчас думаю, не напрасно ли?
        Она не стала отвечать на шутку, села и начала играть, а я заслушался. Мелькали по клавишам тонкие пальцы жены, рождая прекрасную, трогающую душу музыку... Когда она закончила, я увидел, что на пороге бывшего кабинета стоят отец с матерью. Прибежала бы и Ольга, но её не было дома.
        – Замечательно играешь, – сказал отец. – У тебя талант к музыке.
        – Я уже давно не садилась за инструмент, – ответила Вера. – Когда-то много и с удовольствием играла, а потом почему-то пропало желание.
        – Так вот откуда растут корни твоей хандры! – сказал я. – Ничего, теперь будем и играть, и заниматься спортом! Моя жена обещала, что завтра начнёт. Пошьют костюм...
        – Тебе не пообещаешь, потащишь заниматься голой, – проворчала она. – Представляете, стянул с кровати в одной рубашке и хотел заставить таскать свои гантели! Изверг! Я их потаскаю, а как потом играть? У меня не будут гнуться пальцы!
        – Нечего плакаться родителям, – сказал я. – Тебе нужно заниматься два месяца, прежде чем разрешу взять в руки гантели, да не мои, а полегче. Сделаем скидку на твой хрупкий организм.
        – А зачем это вообще, Алексей? – спросила мама. – Видишь же, что она не хочет.
        – Не порть мне жену, – сказал я маме, – иначе займётесь на пару. Человек по природе ленив, и если чего-нибудь можно не делать, большинство и не будет. Думаете, мне было легко себя ломать? Ошибаетесь! А теперь, если день прошёл без занятий, для меня он потерян. И её потом не оттянешь за волосы от борьбы, главное – войти во вкус!

        – Мы не собирались два месяца, – сказал член Совета князь Борис Леонидович Вяземский. – Наши решения уже выполнены, поэтому нужно окончательно определиться с дальнейшими планами. Большинство членов склоняется к тому, чтобы начать в первых числах декабря, но есть и возражающие.
        – И кто возражает? – спросил граф Шувалов. – Пусть обоснует, а мы послушаем.
        – Мне не нравится ваш первый вариант, – сказал князь Николай Александрович Ухтомский, – а второй не готов. Бомбы и ракетные станки дадут слишком мало жертв, и паника либо не возникнет, либо будет очень недолгой. Я думаю, что вариант со станциями очистки воды намного эффективней. Для города с населением в семь миллионов прогнозируемые потери в пятьдесят тысяч – это капля в море.
        – А вы хотите потравить всех жителей? – язвительно спросил князь Леонид Васильевич Елецкий.
        – Акция должна быть действенной, генерал, – ответил ему Ухтомский, – иначе вообще не стоит затевать возню с ядами, а стать всем на границах и с честью помереть!
        – Первый вариант – это не прожект, а серьёзно проработанная операция, в которую вложено много времени и средств, – сказал Вяземский. – По нашим оценкам она вызовет панику и заставит большую часть населения покинуть самые большие города. Нам нужен хаос, а не миллионные потери среди горожан. Я уже пытался убедить Николая Александровича, но он остался при своем мнении. Вижу, что нам его не переубедить, поэтому предлагаю голосование. Кто за декабрь, прошу поднять руки!
        Шестеро сидевших вокруг стола мужчин подняли руки, один этого делать не стал.
        – Принято, – продолжил Вяземский. – Теперь давайте решать, как будем убирать Романовых. Есть три варианта, но более выигрышным мне представляется использовать социал-демократов, а самим остаться в стороне.
        – Вы их убедили? – удивился князь Александр Дмитриевич Голицын. – Я думал, что они в последний момент откажутся.
        – Там остались одни фанатики, – усмехнулся Вяземский. – Для них героическая смерть желанней нынешнего прозябания. Мы выведем их на императорскую семью, а потом положим при задержании. И сбережём своих людей, и не навлечём на себя недовольства. Не всем придётся по вкусу смена династии. Есть у кого-нибудь возражения по кандидатуре нового императора?
        – Оболенский согласился на выкуп? – спросил князь Сергей Семёнович Абамелек-Лазарев. – В разговоре со мной он высказывал большие сомнения.
        – Согласился, – подтвердил Вяземский. – Его убедили, что наши противники на это не пойдут. Займы им не выплатим, а долю в банковском деле и промышленности предложим выкупить. Никто на это не согласится, а после войны отзовём свое предложение. Пусть предъявляют претензии своим правителям.
        – Тогда кандидатура Владимира Андреевича меня полностью устраивает, – кивнул Абамелек-Лазарев.
        – У остальных возражений нет, поэтому и этот вопрос решили, – сказал Вяземский. – Что у нас с армией, генерал?
        – С ней всё в порядке, – ответил Елецкий. – Кое-кого временно арестуем, а позже выпустим, остальные останутся в стороне.
        – Тогда остался один небольшой вопрос, и можно заканчивать, – сказал Вяземский и обратился к Шувалову: – Доложите, Иван Павлович?
        – Господа, есть вопрос по молодому Мещерскому, – сказал Шувалов. – Вас в свое время не поставили в известность, потому что мы с братом просто не поверили в то, что узнали. Для любого здравомыслящего человека это был натуральный бред.
        – Постойте, господа, – перебил его Ухтомский. – Это сын Сергея Александровича? Но ведь они вроде сгорели в пожаре?
        – Пожар подстроил мой брат, – объяснил Шувалов. – Боевое крыло таким образом прикрыло нашего Петра Николаевича. Его из-за англичан могли выгнать из департамента полиции, и мы бы остались без прикрытия. А так всё повесили на Мещерских и сожгли купленный дом с телами бродяг. До этого на них же повесили Дюкре, поэтому прошло гладко. Но я хотел сказать не об этом. В первый раз Алексей Мещерский привлёк наше внимание после статьи.
        – Храбрый, полезный для нас, но глупый поступок, – сказал Ухтомский. – Я ещё недоумевал, почему Сергей Александрович не остановил сына.
        – Да, их не оставили бы в покое, – согласился Шувалов. – Мы собрались им помочь, когда получили сообщение от одного из преподавателей университета, которые отбирали для нас перспективных студентов. Он сообщил, что его навестил старший Мещерский с сыном. Сергей Александрович был с ним дружен и поэтому обратился, когда возникла нужда.
        – А можно покороче? – спросил Абамелек-Лазарев. – Мы вам и так поверим.
        – Боюсь, Сергей Семёнович, что не поверите, – усмехнулся Шувалов. – Я сам до сих пор не верю, хотя не могу игнорировать факты и верю тем, кто о них доложил.
        – Вы нас уже заинтриговали, Иван Павлович, – сказал Елецкий. – Переходите к делу.
        – Перехожу, – согласился Шувалов. – Старший Мещерский сказал своему другу, что в его сына вселилась личность старика, который умер в каком-то другом мире.
        – Действительно, какой-то бред, – сказал Ухтомский. – Какой другой мир, Луна, что ли, или Марс? И как могут в одном теле быть две души?
        – Давайте, меня никто не будет перебивать, и я быстро всё расскажу, – предложил Шувалов. – Мир вроде похожий на наш, но более развитый, а вселилась не душа, а личность. Он получил память прожившего там человека, который имел техническое образование и знал то, до чего наша наука дойдёт ещё очень нескоро. Конечно, преподаватель в это не поверил, но согласился проверить мальчишку. В результате проверки он убедился, что вчерашний выпускник гимназии сведущ в науках не меньше его самого. После этого экзамена младший Мещерский выложил своему экзаменатору какую-то теорию со всеми доказательствами. Я в науке не смыслю, но он был потрясён и сразу же доложил нам. Мы и так хотели им помочь, поэтому решили отправить всю семью на третий объект и проверить молодого Мещерского по полной программе. Мы ничего не теряли, но если бы этот бред подтвердился...
        – Судя по тому, что вы сказали в самом начале, он подтвердился? – спросил Ухтомский.
        – Сразу же. Сейчас вся научная группа задействована на проверку того, что он им выкладывает. В перечне сотня тем, включая военные. Правда, он подробно расписал только одну, от которой там все сошли с ума, а потом отказался с нами работать. Но, думаю, это ненадолго.
        – А в чём дело? – спросил Абамелек-Лазарев. – Молодой человек чем-то недоволен?
        – Он недоволен тем, как обошлись с его семьёй, – ответил Вяземский. – Сначала на его отца повесили убийство Дюкре, поставив Мещерских в безвыходное положение, а потом и англичан и устроили этот пожар. Родственникам никто ничего не сообщал, поэтому им не пришлось симулировать горе. К тому же у Мещерских изъяли сертификат на два миллиона, пообещав когда-нибудь отдать. Я на их месте тоже обиделся бы. Перестарался брат нашего Ивана Павловича, которому поручено выправить ошибки. Вам обо всём сообщили для сведения. После того как возьмём власть, третий объект нужно убирать. Оставим только охрану и уголовных, распустим часть рабочих, а остальных переведём туда, где будут возможности развернуть масштабные работы, сохранив при этом секретность. Понятно, что перед этим полностью определимся с Мещерским, чтобы не осталось ни малейших сомнений.

        – Алексей, к тебе пришли, – из-за двери позвала мама.
        – Сейчас узнаю, кому я нужен, – сказал я сидевшей за пианино Вере и вышел из нашей музыкальной комнаты.
        Пришедших, точнее приехавших на «форде», было трое: незнакомый мне мужчина лет пятидесяти, с приятным лицом и два рядовых нашей охраны.
        – Возьмите и распишитесь, – сказал мне мужчина, отдавая пакет и раскрытую тетрадь.
        – Подождите, – отозвался я, – сейчас хоть посмотрю, за что расписываюсь.
        Во вскрытом пакете лежали бумаги с цветными гербовыми разводами и иероглифами. Присмотревшись, я нашёл английский текст. Так, сертификаты нам вернули.
        – Писем не передавали? – спросил я, ставя роспись в его тетради.
        – Есть письма, – ответил он. – Сейчас отдам. А это аппарат звукозаписи. Для вас удобнее магнитный, поэтому его и передали. Если нужно, записи потом нетрудно перенести на пластинки. Всего хорошего!
        Они сели в свой «форд» и уехали, а я взял в одну руку бумаги, а в другую – тяжеленный чемодан с эбонитовой ручкой и вошёл в дом.
        – Что это у тебя? – спросил встретивший меня в коридоре отец.
        – Это наши деньги, – ответил я, отдавая ему пакет, – а это письмо от Катерины. Вряд ли нас будут водить за нос, но ты проверь, она его писала или нет. А с остальным буду сейчас разбираться.
        – Почта, – сказал я жене, заходя в бывший кабинет. – Это от отца, а это от брата.
        – Наконец-то! – воскликнула она, взяв у меня конверты. – Не могли ответить раньше. А что это за чемодан?
        – Судя по словам того, кто мне его вручил, это магнитофон. Интересно, что в нём, если такой неподъёмный?
        Я положил аппарат на столик, открыл замок и откинул крышку. Оказалось, что это на самом деле чемодан, а магнитофон был гораздо меньше. Остальное место занимали бобины с лентой. В отдельном кармашке лежали квадратный микрофон со шнуром и книга с описанием. Прежде чем заняться самим аппаратом, я внимательно прочитал инструкцию и посмотрел электрические схемы, которые были вшиты в самом конце. К моему удивлению, магнитофон оказался вполне приличным: судя по схеме, в нём даже использовалось высокочастотное подмагничивание. Лента была бумажная с красноватым магнитным покрытием. Я установил одну бобину, включил магнитофон и, следуя инструкции, записал свой голос. Получилось довольно похоже. Вряд ли бобины хватит больше чем на две песни, но для нас их не пожалели и положили целый десяток. Лишь бы она не рвалась.
        – Что пишут родные? – спросил я у почему-то притихшей жены.
        – У них всё хорошо, – ответила она. – Только как-то непонятно написано.
        – Можно почитать? – спросил я и прочитал письмо от Николая Дмитриевича.
        Несомненно, писал он, но я сразу понял, что её смутило. В одном письме было столько нежных слов, сколько он вряд ли говорил дочери за год. Им запретили писать о наших похоронах, они и не писали, но письма были пропитаны нежностью и любовью.
        – Всё нормально, – сказал я, возвращая ей письмо. – Просто соскучились. Нам вернули документы по японским вкладам и выполнили остальные мои условия, а это значит, что конец свободе!
        – Ты эти дни понемногу печатал, – сказала жена.
        – Напечатанного хватит на два дня, а потом нужно опять стучать одним пальцем. Но теперь у нас есть магнитофон и можно записать нашу первую разученную песню.
        Первой нашей песней была песня «Ах, если б жить» из репертуара Киркорова, которую мы пели в два голоса. Получилось здорово, но в записи будет уже не то.
        – Хорошо, – сказала Вера, мечтательно глядя в потолок. – Песню разучили, и её уже можно записать, письма такие получила, как будто побывала дома... Если бы ещё ты не приставал со своей борьбой, было бы совсем хорошо!
        – Совсем хорошо – тоже нехорошо, – сказал я. – Счастья не должно быть слишком много, иначе его никто не оценит, а поэтому бросаем музыку и идём заниматься борьбой! Где наши кимоно?
        Борьбой пока назывался комплекс упражнений, который я разработал для своей благоверной. Мышцы у неё напоминали кисель, а с растяжками было немного получше. Я поставил историческую задачу – за два месяца привести её тело в порядок.
        – Куда такое годится? – вопрошал я, задрав ей блузку. – Посмотри на себя в зеркало. Замечательная фигурка, на которую не отреагирует только покойник, но где мышцы? Живот плоский только пока не поешь, а потом вываливается брюшко! И на боках уже начало что-то нарастать, и это не мышцы, а жир. Ешь ты не намного меньше меня и при этом почти не двигаешься. Всю работу по дому делают другие, а ты только весь день валяешься в кровати или где-нибудь сидишь. Знаешь, во что ты превратишься через десять лет, если не умрёшь от родов?
        – Это почему я должна от них умирать? – вскинулась она.
        – Потому что дохлая! – припечатал я. – Хорошо развитое тело – это в первую очередь здоровье! К тому же борьба не помешает и в жизни, особенно та, которую я тебе дам. Сильная и умелая женщина завалит и трёх мужиков, если у них нет ничего, кроме силы.
        Насчёт трёх я преувеличил, но однажды сам видел, как невысокая, но крепкая девушка отметелила двух приставших к ней парней. Мне доставило удовольствие смотреть на то, что она с ними вытворяла.
        Жена вздохнула, закрыла крышку инструмента и пошла переодеваться. Занимались мы два раза в день минут по сорок. Закончив, я переоделся, положил в папку половину отпечатанных впрок листов и пошёл отдавать их Фролову.
        – Здорово! – обрадовался он, забирая у меня работу. – Закончилась забастовка? Всё сделали, что вы требовали?
        – Куда они денутся, – скромно сказал я, шаркнув ножкой.
        – Артист, – сказал он. – Вам хорошо, потому что единственный и незаменимый. С другими здесь так не носятся. Смотрите, Алексей, похвастаю.
        – Что это? – спросил я, рассматривая отданный в мои руки предмет.
        – Как что? – удивился он. – Это мы на скорую руку слепили транзистор. У выводов есть маркировка, чтобы не запутаться. Большой, но это только пока. Сделали вчера в конце дня, а сегодня сняли характеристики. Работает!
        – Поздравляю! – искренне сказал я. – Он у вас больше похож на дикую грушу, поэтому я не догадался. Ничего, придёт время, сможете делать размером со спичечную головку.
        Я отдал ему исторический транзистор, первый в этом мире, и вернулся домой. Не доходя до него сотни шагов, стал свидетелем трогательной сцены: моя сестра шла из гимназии в сопровождении здоровенного парня, который нёс два ранца, её и свой. Я подождал, пока они попрощаются и Ольга войдёт в дом, а потом вошёл сам. Попутно осмотрел парня, который понравился.
        – Оля! – окликнул я сестру. – Присоединяйся к нам. Позанимаешься, и сразу появятся силы носить свой ранец.
        – Ещё чего! – задрала она нос. – А вы тогда для чего?
        – Симпатичный парень, – сказал я. – Был бесхозный или у кого-то отбила?
        – Я не собираюсь отвечать на такой вопрос! – выпалила она и заскочила в свою комнату.
        Да, подросла сестрёнка. Ещё год-два – и выйдет замуж. Хорошо, что перестала на меня злиться.
         До ужина остался час, и я решил потратить его с толком и хоть немного постучать по клавишам. Нудная работа, которую немного скрашивало рисование иллюстраций.
        День проходил за днём без большого разнообразия. Печать, спортивные занятия и музыка. Иногда мы ходили в гости, несколько раз я пригласил Фролова с женой и ещё одного учёного, с которым близко сошёлся, – Вадима Горелого. Он был неженатый, поэтому приходил один. В первый раз мы просто болтали и недолго посидели за столом, а во второй позвали своих гостей в музыкальную комнату и исполнили им четыре разученные песни.
        – Теперь я понимаю, о чём вы говорили, – ошеломлённо сказал мне Владимир. – Это немного чуждо и необычно, но прекрасно и хватает за сердце.
        – Да, у нас так не поют, – подтвердил Вадим. – Если появятся ваши пластинки, в лепёшку разобьюсь, но достану! Наверное, нас скоро отсюда вывезут, потому что мы выполнили свою задачу, а здесь всё делалось под неё. Заниматься другими исследованиями неудобно, потому что нет ни оборудования, ни нужных специалистов, да и станочный парк здесь небольшой. Лишь бы всё получилось, и не было большой войны!

     Главы 13-14   http://www.proza.ru/2017/06/12/888