Мама, я хочу домой

Эта история случилась в 80-е годы прошлого века. Я не был стопроцентным ее участником, только в самом начале соприкоснулся с ее главным героем. Но постепенно, с годами, из рассказов разных людей я узнал полную историю арктического «Остапа Бендера».
Все началось, когда в одной из красноярских газет появился новый молодой журналист. Откуда он приехал, не знаю, но с первых дней негласно стал курировать в редакции тему Севера.
В то время я жил в Дудинке, работал в газете «Советский Таймыр», время от времени слал в краевую газету свои материалы о полярниках, пилотах и моряках и заочно познакомился с этим журналистом. Скажу сразу, я с ним никогда не встречался, но его телефонные звонки запомнил на всю жизнь. Говорил он всегда напористо и быстро:
– Старик, привет. Это я. Что у вас там, на Таймыре, новенького?
– Так все по-старенькому…
– Старик, надо что-то нарыть. Надо. Никто не утонул?
– Слава богу…
– Как там пароходы идут во льдах?
– Уверенно…
– А пилоты?
– Пилотируют…
– Мне надо что-то красивое, героическое, романтичное… Старик, нарой.
– Да приезжай сам и копай…
– Хорошая мысль, но дорого…
Так было каждый раз в течение года. А звонил он раз в неделю. Постепенно эти вопросы стали просто раздражать.
Все прекратилось в одночасье. В очередной свой приезд в Красноярск я зашел в редакцию, чтобы наконец-то познакомиться с пытливым коллегой.
– Ты знаешь, а он месяца полтора как уволился и куда-то уехал. Устроил шикарную отвальную и укатил, – рассказали мне друзья-приятели. –Да, да, именно шикарную. Оказывается, он полгода учился на повара в одном из ресторанов. Сдал экзамен, получил свидетельство, накрыл красивый, вкусный стол, уволился и…
Ну, уехал и уехал. В добрый час.
Я уже стал забывать о его существовании, но судьба занесла меня в Ленинград, в Институт Арктики и Антарктики (ААНИИ), где мне предстояло взять интервью у одного из руководителей учреждения. Услышав, что я из Красноярского края, ученый как-то напрягся, но потом пояснил, что он чрезвычайно насторожен к журналистам-сибирякам. Оказывается, несколько лет назад, когда ААНИИ готовил очередную зимовку на дрейфующей полярной станции «Северный полюс», в кабинет к руководителю вошел молодой человек и заявил, что непременно хочет попасть в число зимовщиков.
– А что Вы умеете делать? – спросили его.
– Вот, – сказал посетитель, – я повар.
С этими словами он положил на стол руководства новенькое свидетельство об окончании курсов поваров.
– Замечательно. Но у Вас нет опыта работы.
– Зато я профессиональный журналист, пишущий на тему Арктики. И работаю я в…,– далее соискатель назвал весьма и весьма авторитетное столичное издание.
– И у Вас есть документ, подтверждающий это?
– Конечно, есть, но он в Москве. Я в Ленинграде с частным визитом, а потому удостоверение не взял, – среагировал проситель. – Уже здесь я узнал, что формируется новая СП и решил попытать счастья.
– Давайте так, – сказали ему. – Как только Вы подтвердите свои полномочия, мы готовы рассмотреть Вашу кандидатуру. А пока простите...
– Хорошо, дня через три–четыре я поеду в Москву, а через неделю привезу вам удостоверение. Но пока дайте команду кадрам выдать мне направление на медицинскую комиссию. Что время терять…
Не почувствовав подвоха, руководитель позвонил в отдел кадров и попросил дать означенному повару-журналисту «бегунок»…
Рассказ ученого очень заинтересовал меня. К тому времени я тесно сотрудничал с газетой, названной моим собеседником. У столичных коллег я узнал, что герой его рассказа, получив направление на медкомиссию, сел в поезд и приехал в Москву. Там он явился в приемную главного редактора издания и сообщил, что является профессиональным журналистом и имеет опыт работы в красноярской газете. А сейчас он готовится к зимовке в Арктике и готов снабжать редакцию своими материалами. В штат он не просился, а посему редактор дал команду оформить молодое дарование как специального корреспондента, выдав ему соответствующее удостоверение. С ним-то журналист и приехал в город на Неве.
В состав участников дрейфа он попал. В апреле их высадили на льдину где-то недалеко от Северного полюса. Началась работа, рассчитанная на год.
– Ты знаешь, повар он был неплохой, – уже позже поведал мне бывший руководитель той экспедиции. – Готовил вкусно и разнообразно. Кроме того, время от времени он слал в центральную газету свои материалы, которые исправно публиковали. И все шло хорошо, пока не началась полярная ночь. Он перестал писать, крайне редко выходил из своей каюты, замкнулся, стал раздражительным… Я решил поговорить с ним и с нашим доктором. Врач мне и объяснил все – оказывается, с парнем случилась депрессия.
Через некоторое время он стал проситься домой. Как, домой? Ночь, зима, мы вне досягаемости вертолетом. Раз в месяц над нами пролетает Ил-14, из которого сбрасывают почту и прочее небьющееся. Полосы нет. Самолет сесть не сможет.
Но повар настаивает. И тогда по совету врача я велел ему расчищать среди торосов километровую взлетно-посадочную полосу. За работу он взялся с остервенением. Закончив дела на камбузе, парень хватал кайлу с лопатой и начинал ровнять льдину. Дрейфующую льдину. Именно дрейф и сводил на нет все его усилия. Поняв, что не в силах выполнить задачу, горе–полярник пришел ко мне и начал умолять о помощи. Я был бессилен. Ну, не атомоход же гнать сюда из-за депрессии одного из зимовщиков.
Выручил гидролог. За обедом он сказал, что перед Новым годом прилетит самолет, чтобы скинуть нам елку и подарки. Сесть он не сможет, но при желании забрать одного пассажира вполне реально… Мы даже жевать прекратили. А тот с невозмутимым видом продолжил: можно из пустых бочек соорудить что-то наподобие эстакады, чтобы быть повыше, обвязать себя одним концом толстой веревки, а второй в форме петли прикрепить к пятиметровому шесту. Эта петля, пойманная бортмехаником самолета, позволит затащить ловца внутрь. Но вот вещи взять с собой не получится.
Сказал, и сказал. Но повар-то это запомнил. И начал готовить собственную эвакуацию.
Последнюю точку в этой истории поставил командир самолета Ил-14, выполнявшего тот рейс: «Числа 24 или 25 декабря полетел я из Диксона на СП. Еще при подлете начальник зимовки попросил меня не удивляться, если мы увидим человека, стоящего на бочках и ловящего самолет.
Я даже не поверил услышанному – ловить самолет! Переспросил. Оказалось, все точно. Нас будут ловить.
Начальник попросил нас сделать два–три круга и изобразить желание пилотов забрать пассажира. Так и сделали. Заходим на СП и видим, что недалеко от балков из пустых бочек сооружена пирамида в четыре яруса. Наверху стоит человек, в руках которого огромный шест. Он стоит как столб, высоко подняв руки со своим арканом. Я попросил механика подыграть. Сделали четыре захода на высоте в 50 метров. Ниже нельзя. Потом покачали крыльями и ушли в сторону Диксона, передав вниз, что боковой ветер не позволил нам подвергать жизнь человека опасности».
На этом можно было бы поставить точку в истории. Через некоторое время закончилась полярная ночь, появилось солнышко. Депрессия у повара постепенно прошла. Он опять начал писать в столичную газету. А ровно через год горе-полярник вернулся на материк. Говорят, что его приняли в штат той газеты. Долго ли он там работал, не знаю. Вот уже тридцать лет я ничего о нем не слышал. Возможно, он и сегодня работает в журналистике. Но в Арктику как повар или еще кто-либо он больше никогда не отправлялся.
А в ленинградском институте тот случай запомнили и сделали свои выводы из случившегося – теперь с будущими полярниками стали работать и психологи. Оно и правильно. Самолетов Ил-14 больше нет. Как вывозить тех, кто вдруг начнет мечтать о доме?

Виталий ИВАНОВ

о. Диксон,
Май 1997 года.