Женщина первой любви

                Рассказ - быль.

      Шла вторая послевоенная пятилетка. Мне тогда было десять лет. Жили мы

на улице Ленина, во дворе Дома культуры. Двор от улицы отделяла высокая

кирпичная стена с большими тяжёлыми воротами, которые были  всегда на

амбарном увесистом замке и открывались только тогда, когда кому-то из жильцов

нужно было привезти или уголь, или дрова, или сено, или урожай с поля.


Рядом с большими воротами находилась дверь, через которую ходили люди.
      

Закончив свои дела по дому, я выбегал за ворота и, устроившись на деревянных,

чисто вымытых порожках перед входом в Дом культуры, наблюдал жизнь улицы,

которая была в постоянном движении. Туда – сюда шли мужчины, женщины с 

сумками, корзинами, авоськами,    


мальчишки, искусно управляя проволочными рулями, гнали по мостовой

металлические обручи, стайкою пробегали девчонки. То, громыхая пустыми

бочками, проезжала телега, то строем проходили военные. Послевоенный город

продолжал залечивать раны: разбирались завалы, увозился щебень, мусор,

ремонтировались здания, тротуары.
   
В один из летних вечеров, просмотрев очередную серию этой бесконечно

интересной картины уличной жизни, я уже собирался было пойти домой, как


увидел  со стороны горсада идущую женщину. Меня удивило то, что она шла не по


тротуару и не по обочине, а по самой середине улицы.


Я пытался разглядеть её, но лучи солнца, заходящего за Стрелецкую гору,

слепили глаза и, даже сощурившись, я не мог разглядеть лица её. Но чем ближе

подходила она, тем большее волнение и беспокойство овладевали мною. И вдруг

дурная мысль поразила меня: « А ведь это, наверное, учительница, которая идёт

к маме, чтобы  пожаловаться на меня за опоздание на урок». И уже другая,

умная мысль успокоила меня: « Так сейчас же каникулы! Какая может быть

учительница!» Но, будто подстраховывая, какая – то неведомая сила смахнула

меня с насиженного места и бросила в подворотню, откуда я продолжал наблюдать

за нею. И, когда она уже подходила к месту моей засады, тогда – то я увидел,

что эта женщина была как жар – птица.

У меня аж захватило дух от этакой невиданной доселе красоты: ярко –

фиолетовое платье её под лучами позднего солнца, переливаясь бронзовыми

бликами, сияло, блестело, пылало, как фиолетово-бронзовое пламя, раздуваемое

ветром. Её походка, лёгкая, плавная, но в то же время величественная,

напоминала мне выход царицы к своим подданным в сказке, которую я смотрел

когда-то в кино. Во всей её фигуре, стройной, грациозной, горделивой,

чувствовалась та уверенность, которая бывает у женщин, когда они знают о

собственной неотразимости и красоте. Роскошные волосы, заложенные по моде

того времени за уши, как волны моря, отливали блеском при каждом дуновении

ветерка, а её аккуратная головка, откинутая немного назад, придавала всему её

облику ещё большую прелесть и восхищение.

Она шла,не обращая внимания ни на кого и ни на что, устремляясь взглядом 

вдаль,будто пытаясь разглядеть кого-то впереди. Я никогда не видел ещё такой

красивой женщины,поэтому,высунувшись из своего убежища,провожал её

восхищённым взглядом, пока она не затерялась среди людей у торговых рядов.
   
 В каком – то непонятном волнении я прибежал домой, моё состояние было таким,

будто бы мне вручили дорогой подарок, и счастью моему не было предела. Мама,

заметив необычность моего поведения, спросила:

- Что с тобой, сынок?

- Ты знаешь, мама, я сегодня увидел очень красивую женщину! – выпалил я одним
махом.
Мама удивлённо подняла тонкие брови, немного улыбнулась, покачала головой и,

как-то немного  огорчённо, произнесла:

- А я разве не красивая? А?- и погладила меня по жёсткой шевелюре.

- Нет, мамочка, ты красивая, ты очень… ,ты самая красивая,- оправдывался я, -

но ты - мама, а это женщина, понимаешь? – старался втолковать я маме,

досадуя, что она не видит разницы.

- Ну, ладно, жених ты мой, давай-ка накрывать на стол да ужинать будем. Иди,

позови всех. Пользуясь этим удобным предлогом, я выбежал из дома.
   
Теперь я постоянно дежурил у ворот, надеясь вновь встретить эту незнакомку, а

когда видел, что она шла, то я, прячась за выступы и колонны стен, за столбы,

стволы деревьев, крался за ней, тайно провожая до здания, где она работала. В

это время мне так хотелось, чтобы она посмотрела на меня, но, боясь быть

обнаруженным, я действовал очень осторожно. И так продолжалось почти всё

лето. Я не мог понять, какая сила влекла меня туда, за ворота, почему я ждал

встречи с этой женщиной, что заставляло меня идти за нею по пятам, скрываясь

от её взгляда. Видеть её – стало целью каждого дня. Ничто больше не увлекало

меня, как желание вновь смотреть на эту красоту. Да, конечно, у нас во дворе

тоже было много женщин, но они почти всегда были одеты как – то серо, тускло

и не привлекали к себе никакого внимания. Конечно,они принаряжались,когда ходили в кино или на танцы в горсад, или на базар, но всё равно они были не такие.
     И вот однажды непредвиденный случай всё же  свёл меня с этой

незнакомкой. Торопясь обменять книгу в библиотеке до обеденного перерыва, а

библиотека находилась напротив наших ворот, через дорогу, я, выскакивая из

ворот, споткнулся о порог и, не удержавшись, налетел на проходившую мимо

женщину. Потеряв равновесие, я упал на тротуар, книга выпала из рук моих и

плюхнулась в придорожную канаву, заполненную грязной водой. Хотя болело

колено от содранной  на нем кожи, но я  поднялся, вынул из  канавы книгу,

которая, к счастью, была завёрнута в газету и не успела промокнуть. И тут

только, подняв глаза, я остолбенел - передо   мной стояла та самая женщина,

которая лишила меня детского  беспечного существования, та самая незнакомка,

из-за которой я долго не мог заснуть по ночам, представляя её в своём

воображении. Да, это была она. Яркая, красивая, молодая женщина, улыбаясь,

смотрела на меня, но вдруг испуганно воскликнула:

- Ты ушибся, мальчик! Сейчас ,сейчас, я тебе помогу! Она открыла модную

маленькую сумочку, достала из неё снежной белизны платочек с кружевной

окантовкой, потом небольшой флакончик, смочила платочек и, наклонившись к

моему колену, стала  вытирать проступившую кровь на ушибленном месте.

- Не надо, не надо, - запротестовал я, пытаясь отстраниться от её помощи.

-Нет, мальчик, нужно продезинфицировать ранку, а то может быть воспаление.

-Да ничего не будет, - продолжал упираться я, но в то же время мне было и

как-то приятно, что эта гордая красавица, как мама, заботится обо мне.
   
Закончив обработку, женщина выпрямилась, и только теперь я увидел её лицо так

близко от себя. Тут же промелькнула мысль о том, что я где-то видел это лицо.

Но где? Где я его видел? Где я видел это прекрасное, молодое лицо, и эти

большие карие глаза, излучавшие  какой-то таинственно-лучезарный свет, и эти

алые маковые губы, и эти густые  длинные ресницы под тонкими  дугами бровей.

Как в забытье, расслышал я её вопрос:

-А куда ты так спешил, мальчик?

-В библиотеку, - буркнул я, не в силах скрыться, убежать от этой красоты.

-Ты любишь читать? – продолжала она допрос  тёплым, располагающим голосом.

-Да, люблю, - прошепелявил я, чувствуя, что теряю не только  дар голоса, но и силы.
 Внезапная дрожь охватила тело моё – я стоял и не знал, на что  решиться.

- Очень хорошо! Это прекрасно! – воскликнула она. – Тот, кто любит читать,

будет хорошим и умным человеком.  Чтение развивает и обогащает интеллект,

даёт большой познавательный материал о жизни, воспитывает чувства, формирует

характер, облагораживает душу.  Я  тогда не знал значение  некоторых

сказанных ею слов, но понял одно, что  обязательно нужно читать. И вдруг она

спросила меня о том, чего я никогда не хотел:

-А как тебя зовут? А? Как твоё имя?

- Вот ещё, - подумал я, - зачем ей моё имя. Может, пожаловаться хочет, что я налетел на неё?

Но другая мысль поборола первую:

- Не может  она такого сделать: она добрая и красивая! 

Я сказал ей своё имя и опять осмелился исподлобья взглянуть на неё. Услышав,

как меня зовут, женщина прямо-таки засияла от счастья, и лицо её осветилось

приятной улыбкой, а в окантовке ярких губ, словно жемчуга, блестели ровные, 

ослепительной белизны зубы. Она опять пропела по слогам моё имя и, как во

сне, до меня долетели её слова:

-Какое красивое имя! Какое редкое, звучное имя! – восхищалась она и вновь

произнесла его нараспев, по слогам, так мягко, как нежно и мягко гладят по

шёрстке котёнка. Но её восторг не доставил мне радости: я не любил своего

имени, потому что оно доставляло много  обид, огорчений и насмешек.

-А где же ты живёшь, …..?  -не отставала она от меня.

- Вот тут, - показал я рукой во двор.  Мне и хотелось уйти, но  в  то же

время  какая-то сила держала меня на этом злополучном, но и счастливом месте

перед той, которая заняла всё моё свободное время, мои мысли, чувства,

желания. Она, тем временем, точно так же, как мама, поворошила мои жесткие

черные волосы и каким-то утвердительно – выразительным голосом сделала заключение:
 
 - Ты очень хороший мальчик! Я желаю тебе здоровья, расти большой и умный!

Тут она открыла сумочку и, вынув оттуда небольшую шоколадку, протянула её мне:
- А это тебе за то, что ты любишь читать, возьми, пожалуйста!

- Нет, нет,- заторопился я, отступая от неё, не надо. Но красавица мягко

взяла меня за локоть и, глядя прямо в глаза завораживающими очами своими,

тепло и по-доброму пожурила меня:

- Нехорошо отказываться, когда тебя угощают, это неприлично. И опять:

- Возьми, пожалуйста!.
   
Сопротивляться больше не было сил, хотя в голове, как колокольчики, звенели

наказы мамы о том, чтобы я никогда ни у кого ничего не просил и не брал. Но

искушение было сильнее, и я взял шоколадку, подавленным голосом прошептал: «

Спасибо,- потом  добавил, - до свиданья,»- и в несколько прыжков оказался за

воротами. Только здесь я пришёл в себя и вновь выглянул на улицу, чтобы

убедиться, ушла она или нет. А женщина будто бы этого и ждала: как только я

высунулся из ворот, она тоже оглянулась и помахала мне маленькой ручкой…
   
Это неожиданное знакомство ещё более усилило моё желание видеть предмет моего

восхищения. Но теперь я действовал по-другому. Зная приблизительно время её

появления, я заранее переходил на другую сторону улицы и уже с других,

скрытых позиций, поджидал её  и провожал до работы.
   
Я восхищался ею, когда видел, как она  шла  так же по самой середине улицы,

светлая, изящная, красивая, когда слышал, как цокали каблучки её  модных

туфелек на высоком каблучке, казалось, что у меня вырастали крылья, хотелось

взлететь и парить над нею, созерцая с высоты это прекрасное явление.
      
Уходило лето. Постепенно багрянились листья клёнов, в шелковистых кудрях

берёз  появлялась проседь, тополя почти все уже облетели…

Дни становились короче, а вечера прохладнее, ночи темнее. Теперь меня не

привлекала жизнь улицы: мне было достаточно видеть её. И вновь судьба

подарила мне – как потом оказалось – последнюю встречу.
      
Как-то, после полудня, взяв самое большое ведро, я отправился за водой на

колонку, что была на углу горсада при пересечении улиц Ленина и Советской.

Там всегда к этому времени уже собиралась очередь в ожидании момента, когда

дадут воду и можно будет набрать приготовленные  вёдра, бидоны, фляжки и

другие ёмкости. Мужчины, устроившись на сваленных брёвнах, курили и обсуждали

последние футбольные новости, женщины группками тоже вели свои беседы, а мы,

ребятня, использовали свободное время для игр в городском саду.

В определённый час, набрав воды, все постепенно расходились, унося

драгоценную влагу по домам. Я тоже набрал  целое ведро воды,а чтобы не

расплёскивалась, положил сверху чистые листья лопуха и потащил

ведро домой. Или вода была тяжёлая, или ведро слишком большое, или силёнок во

мне было маловато, но приходилось  часто останавливаться, менять руку и

продолжать свой путь по тротуару   в направлении нашего двора. Ведро  стукало

мне по коленке, тёрлось о щиколотку, ручка резала ладонь, но я упорно тащил

его, перегнувшись на одну сторону. И когда до ворот оставалось совсем

немного, когда я  в очередной раз  поменял руку и хотел уже поднять ведро,

как услышал знакомый голос.

Я выпрямился, взглянул – передо мной, будто фея, стояла  моя красивая

женщина. Она в розовом платье, с белым   легким шарфиком  на  нежной шейке и

в светлых туфельках,   походила на утреннюю летнюю зарю, такая же  свежая,

чистая, ясная. Я готов был провалиться сквозь землю, чем стоять сейчас перед

нею в таком виде:  слабый, невзрачный, тощий мальчишка в синей  майке и

коротких штанишках с одной помочью через плечо, другая оборвалась, и я

заткнул её в майку, в стоптанных сандалиях на босу ногу, покрытых  мокрой

пылью. Я не знал, куда мне деваться и  что предпринять. Но она, будто бы не

замечая  моей сконфуженности, спокойным, проникновенным голосом произнесла:

Здравствуй,…..! Тебе не тяжело?

- Здрасьте, - с придыханием выдавил я. – Нет, не тяжело.

- Зачем же ты такое большое ведро взял? Тебе ещё рано носить тяжести.

- Ничего не тяжело, - геройствовал я, не желая, чтобы она жалела меня. – А

ведро обыкновенное и совсем не большое.

- Ну, давай, я тебе помогу донести его, хотя бы до ворот, - услужливо

предложила она, намереваясь взяться за ручку ведра.

- Нет, нет, не надо: я сам донесу его, мне нисколько и не тяжело, - опять

упирался я, пытаясь поднять ведро и пойти. Но, как бы извиняясь за свой

неприглядный вид, я с какою-то робостью, подняв на неё глаза, опять увидел

этот тонкий овал  лица, красивые губы,  живые, приветливые, будто озарённые

радостью встречи  прекрасные очи, в которых  я заметил затаённую грусть, эти

пышные, волнистые иссиня-чёрные волосы, заправленные за маленькие ушки, в

которых голубенькими глазками  блестели серёжки - всё говорило об изяществе и

женском очаровании. И пока я смотрел на неё, она достала из сумочки три

конфетки в ярких фантиках  и, не спрашиваясь меня, положила их в карман  моих

штанов и попрощалась:

- Ну, я пошла, а то перерыв уже кончился, опоздаю на работу. До свидания,…..  ! 
произнесла она моё имя так,как   мама, тепло, душевно, сердечно.
 
–  А такие большие вёдра не носи, береги себя.  Ну, пока, будь здоров, …..! 

И она  ушла, издали помахав мне  маленькой ручкой.  Я стоял  не в силах

тронуться с места и смотрел, как удалялась от меня эта прекрасная женщина,

переродившая душу мою, наполнив её  умением  думать, ценить, благодарить.

Ночью я долго не спал. Что-то подсказывало мне, что я видел её в последний

раз. Щемило сердце, не хватало воздуха. На  утро  я не смог встать с постели.

Какая-то слабость, головокружение, дрожь овладели мной. Мама забеспокоилась,

потрогала лоб мой, померила температуру – она оказалась высокой. Тревога её

усилилась, записали врача. Пришёл старенький, но подвижный и внимательный

доктор, который осмотрел меня со всех сторон, простукал, прослушал, прощупал

с ног до головы, и в рот заглянул, и языком полюбовался, и веки оттянул…

Потом он вышел с мамой в другую комнату, предварительно укрыв меня одеялом. 

Я слышал только обрывки их разговора, которые доносились из-за  фанерной

перегородки. Смысл их был таков, что воспаления нет, каких-то опасных

заболеваний тоже нет.  У мальчика расстройство нервной системы, повышенная

нервная возбудимость, нервное переутомление, на основе какого-то переживания

и потрясения. Что, мол,ребёнку необходимо обеспечить полный покой, тишину,

постельный режим и необходимые лекарства. Под этот говор я незаметно для себя

уснул. Болезнь длилась около двух  недель, а когда я более или менее  окреп,

то  опять в определённое время направился к воротам, надеясь увидеть причину

болезни моей. Но она пропала… Это только гораздо позже я узнал, что она вышла

замуж и уехала из города вместе с мужем по месту его службы.

Напрасно я выходил за ворота, напрасно смотрел по сторонам, надеясь увидеть

её, но  она не появлялась…

Горько и тяжело было на душе моей. Я постоянно чувствовал, что потерял то,

что поддерживало  во мне  надежду на общение с необыкновенно-  увлекательным

человеком, надежду на доброе, светлое, человечное по отношению ко мне. И

опять меня мучил вопрос: где я видел эту женщину? Где и когда? Мне нестерпимо

хотелось говорить с ней, слышать её, видеть её, ту,  кто  пробудил во мне

стремление познания  прекрасного. Однажды, разбирая в сарае груды книг,

газет, журналов, я остановился на большой толстой подшивке журнала « Огонёк»

и стал лихорадочно листать номера  журналов. Интуитивное  чувство

подсказывало,  что здесь я найду то, что  даст ответ на мои вопросы. Второй,

третий, шестой  номер – но всё безрезультатно. В этом  нет, и в этом  нет, и

в этом  ничего похожего не  было. И, когда я уже стал терять надежду на

результат поиска, в предпоследнем номере журнала ,на вкладыше, я увидел то,

что вызвало во мне восторженный возглас: « Вот она! Вот она!» - вопил  я,

разглядывая  иллюстрацию в журнале. Это была  « Неизвестная» Крамского. Я

впился глазами в её  прекрасное лицо, утонул в этих загадочно- колдовских

очах. И мне показалось, что она, эта неизвестная, улыбается  чуть затаённой,

только мне назначенной улыбкой, совсем так, как улыбалась мне та женщина,

женщина моего  изначального пробуждения чувств и души.

Радости моей не было предела. Я осторожно вырвал эту иллюстрацию из журнала,

принёс домой и повесил её над своей кроватью…

А потом побежало время, прибавляя годы, заметая виски сединой,  меняя

взгляды,   увлечения, привычки. Но одно оставалось во мне неизменным – это

чувство благодарности той прекрасной женщине, которая первой увидела во мне

человека, обласкала, согрела, поняла и не оттолкнула меня .
   
И сейчас, вспоминая этот эпизод из моего раннего детства, я невольно 

спрашиваю себя:

- А что это было? Была ли это первая, ещё не осознанная любовь, или это было

восхищение красивым, или это была детская впечатлительность, или это была

просто тяга к необычному?  Не знаю.
   
Но что бы это ни было, встреча с прекрасным, в лице этой женщины, заложила в

душе моей  основы эстетического восприятия окружающего мира, научила  радости

общения, помогла пробиться в сердце моём первым росткам высшего чувства

человеческого.

(Многоточие в тексте заменяет имя Тишенька.)