Светлое воскресенье

Рассказ

Первое место на конкурсе фантастической новеллы «ЮЖАНИН-2017»



     За ночью обязательно следует утро, после зимы всегда приходит весна, а вслед за субботой наступает воскресный день…
     Ольге приснилась птица. Большая, светлая, она появилась прямо из серого рассветного неба, неслышно опустилась на подоконник, взмахнув крыльями, обратила умный взгляд своих чёрных глаз в глубину комнаты и вдруг сказала голосом дочери:
     - Мама!..
     - Аня!!! – задохнулась во сне Ольга… и проснулась.
     Птицы не было. Было открытое окно, и серое рассветное небо за ним медленно светлело, как будто накалялось изнутри невидимым ещё солнцем. Рядом тихо дышал Иван, прижимаясь тёплым крепким плечом, даже во сне словно прикрывая Ольгу собой от весеннего холода. Его брови были страдальчески сдвинуты, и женщина нежно провела по ним пальцем, будто стараясь их расправить и стереть с лица мужа выражение грусти. Ей это удалось, на губах Ивана даже будто мелькнула лёгкая улыбка… Ольга тихонько перелезла через него, спустилась на пол и подошла к окну.
    На улице несмело пробовали голоса первые утренние птички. Но Ольга знала – той, приснившейся, похожей на чайку птицы среди них нет… Пока ещё нет…
     Вчера она не пошла к своим и осталась дома – впервые за долгое время. Она не находила себе места, бесцельно кружила по комнате, всё валилось у неё из рук. Муж тоже остался дома вместе с ней, никуда не пошёл. Он сидел у стола, что-то мастерил, потом сам приготовил обед, пытался накормить её, что-то говорил – она не слышала его. В её ушах всё звучал запинающийся голосок Муси:
     - Бабушка… ты больше не приходи к нам…
     Последние разы, приходя к дочери и внучке, Ольга всё сильнее ощущала: что-то происходит. Аня больше не подходила к ней, не обнимала её, как прежде, и сама уклонялась от ласк матери. Муся тоже держалась как-то отстранённо и наблюдала за бабушкой исподлобья. Ольга старалась не обращать на это внимания, хлопотала по дому, как прежде, потому что знала – она нужна им, но эта отстранённость ранила ей сердце. И оно, это сердце, чуть не остановилось, когда в последний свой визит она, как всегда, зайдя в комнату, положила на стол свои дары и повернулась в своим любимым девочкам. Они ждали её – Аня, сидя на стуле, сложив руки на большом уже животе, будто защищая ребёнка внутри него. Стоящая рядом, прижимающаяся к матери маленькая Муся. Она сразу почувствовала укол тревоги, увидев их глаза – одинаковые тёмные, полные непроходящей тоски и неясного страха.
     - Доченька… - пробормотала она. – Всё хорошо? Может, что-то с ребёнком, или… Рома написал?
     Дочь покачала головой.
     - Нет, Рома не пишет. Мама… я должна тебе сказать… ты больше не можешь…
     Но Муся перебила её:
     - Мамочка, я лучше скажу бабушке сама. Так будет правильно, да?
     Она посмотрела на мать, и та кивнула.
     У Ольги ослабели ноги. Она опустилась на табурет, руки её безжизненно повисли. Муся подбежала к ней, уткнулась головёнкой в колени, и вот тогда-то Ольга и услышала донёсшееся из-под кудряшек едва слышное:
     - Бабушка… ты больше не приходи… никогда…
     - Нет!.. – Ольга попыталась подняться, но ноги, ватные ноги не слушались, Аня молчала, и это молчание дочери было страшнее любого крика. Мать давно чувствовала, что происходит что-то нехорошее… но такого не могла предполагать…
     - Тебе больше нельзя к нам приходить… - сквозь слёзы повторяла Муся. Ольга машинально гладила её тёплые шёлковые кудряшки своими натруженными загрубевшими пальцами, пытаясь поймать взгляд дочери, но та отводила глаза… На стене тикали большие часы с маятником, Аня неотрывно смотрела на маятник, будто пытаясь остановить время усилием взгляда.
     «Подарок свахи, матери Ромы, - машинально подумала Ольга, - на годовщину свадьбы… Как Мусеньке кукушка-то нравилась, всё пальчиком на неё показывала и смеялась… Интересно, цела ещё кукушка? Давно её не видела… Или внимания не обращала… Что ж сваты не возвращаются из эвакуации? Другие ж вернулись, когда война даже ещё не кончилась… Постой, постой… ВОЙНА КОНЧИЛАСЬ.  Что же это…»
     Почему так страшно потемнело в комнате?! За какую-то секунду. Ольга уже едва различала бледное лицо дочери и не видела её глаз. Только тихий плач Муси был едва слышен. А потом – отчаянный крик:
     - Бабушка! Не приходи к нам! Не приходи!..
     Ольга судорожно втянула в себя воздух, ставший густым, как холодный кисель.
     - Я… не смогу без вас жить… - в отчаянии бормотала она. – Не смогу… Аня!!!
     Она ощутила, как дочь еле заметно коснулась её руки – как лёгкое дуновение воздуха.
     - Мамочка, мы увидимся… обязательно… потом!..
     - Нет!.. – задохнулась мать. – Не говори… так…
     - Мама, ты должна!.. – в голосе Ани тоже звенели слёзы. – Пойми! Так больше нельзя…
     - Почему?! Я так люблю вас!
     - Я знаю… Мы тоже очень-очень любим тебя… И всегда будем любить… Ты защищала нас, и мы будем защищать тебя – всю твою жизнь!
     Ольга глубоко вздохнула, собираясь с силами.
     - У тебя скоро будет ребёнок. Я должна тебе помочь, - сказала невыразительным от страдания голосом.
     - Ты уже очень помогла нам, ты даже не знаешь, как… Мамуля, дорогая моя… Вернись, пожалуйста, домой. Тебя там ждёт дядя Ваня, у него больное сердце, он пока не знает этого, но ты должна поберечь его… А мы сами справимся. Я тебе обещаю! Ну, пожалуйста…
     - У Вани больное сердце?.. – бормотала в смятении Ольга. – Нет… Только не он… Я этого не переживу! После Бори… После…
     ПОСЛЕ ЧЕГО? Она уже ничего не видела в кромешном мраке. Как быстро настала ночь! И просить дочь включить свет нельзя, чтобы не привлекать лишнего внимания… Давно она так не задерживалась у своих…
     - Бабушка, уходи! – вновь отчаянно закричала Муся. – Уходи сейчас же!
     Ольга почувствовала, как маленькие руки внучки изо всех сил подталкивают её к выходу, к невидимой двери. И тут она приняла решение. Схватив малышку за руку, она обратилась к дочери:
     - Хорошо! Я уйду, если… если ты так этого требуешь. Но тогда отдай мне Мусю! Я заберу её с собой, со мной и с Ваней она будет в безопасности. Никто никогда не обидит её… Никто не узнает… ни о чём…
     - Мама, это невозможно, - после паузы коротко ответила дочь. – Прости…
     Но Ольге почудилось колебание в её голосе. Тёплые пальчики внучки крепче сжали её руку, и девочка прошептала:
     - Мама! Можно… с бабушкой? Тут так темно…
     - Нельзя. Простись с бабушкой и иди ко мне…
     - Я не отдам её! – страстно воскликнула Ольга, изо всех сил прижимая внучку к себе. – Ты… не имеешь права меня лишать всего! Не имеешь… Да, я забрала бы с собой тебя, ты – моя дочь, моё дорогое дитя, но понимаю, что ты не согласишься!..
     - Я просто не могу, мамуля… Прости…
     - Тогда я заберу Мусю! Ей ничего делать в этом мраке… Я имею на неё право! Я спасу её!
     - Мамочка, бабушка меня спасёт! – со слезами упрашивала Муся. – Я так хочу на улицу! На солнышко! А у тебя скоро будет ребёночек… Мы к тебе с бабушкой после придём!..
     Темнота долго молчала. Потом отозвалась голосом Ани:
     - Хорошо. Я… подумаю. Я решу насчёт Муси. Только не сейчас… Когда ты придёшь в следующий раз. Только не в субботу… В воскресенье! Ты придёшь к нам в следующее воскресенье. И принеси, пожалуйста, музыкальную шкатулку…
     - Всё, что ты скажешь!
     - Не перебивай! В воскресенье ты подойдёшь к нашему дому. Заходить не будешь. На улице откроешь шкатулку. Мы услышим музыку. И тогда… может быть… Муся выйдет к тебе.
     - Аня!..
     - Всё, мама. Прощай… Я люблю тебя, помни! Любила, люблю и буду любить – всегда!..
     Она не помнила, как оказалась дома. Задыхалась от слёз… Ваня не пришёл за ней туда – последнее время он на выходных старался меньше выходить из дому, даже в свою любимую баню ходил гораздо реже. Неужели действительно больное сердце?..
     Она взбежала по лестнице, заглянула в комнату. Её муж, понурившись, сидел возле стола, такой большой, такой сильный, но седины в его склоненной голове за последние недели стало гораздо больше, или это ей кажется?.. Ольга подбежала к нему, схватила за руки:
     - Ванечка! Любимый! У тебя всё в порядке?..
     - У меня? В порядке? – горько переспросил муж. – Как у меня может что-то быть в порядке, когда ты опять была там…
     Ольга перебила его:
     - Скоро всё изменится, Ваня! Я не буду больше туда ходить… И… возможно, Ванечка, возможно… нас ждёт большая радость! Большая! Такая… что ты представить себе не можешь!
     Она целовала его седую стриженую, до сих пор пахнущую пылью катакомб, голову, большие натруженные руки, пахнущую рабочим мужским потом рубашку, под которой отчаянно колотилось его сердце, и шептала:
     - Ванечка! Любимый! У нас всё изменится! В нашем доме… Мы будем так счастливы! Я так люблю тебя!..
     - Что с тобой? – удивлённо спросил муж. – Что случилось, Оленька?..
     - Ничего, милый! Просто… я так боюсь за тебя! У тебя сердце не болит? Ты не ходил в баню? Дай я согрею тебе воду… Ты помоешься… Потом я постираю твои рубашки…
     -  Да, я бы с удовольствием помылся… Ты прости меня, Оля. Я, кажется, сломал твою шкатулку, уронил нечаянно… Полдня просидел – и…
     - Что?! –страшно закричала она, хватая стоящую на столе шкатулку. – Ты… не сделал её, не смог??!
     Муж пристально поглядел на неё.
     - Сделал, конечно, - сказал раздельно. - Оля… пообещай выполнить одну мою просьбу. Только одну…
     - Если ты насчёт того, чтобы не ходить…
     - Нет, наоборот. Пойти. Я хочу, чтобы ты сходила со мной к одному человеку. Это врач, он очень… очень порядочный. Он был с нами там… И теперь… Он помогает людям – тем, для кого война… ещё не закончилась.
     - Ты считаешь, что я… сошла с ума?! – сглотнув, выговорила Ольга.
     Муж молчал.
     - Не знаю, - наконец, сказал он. – Ты столько страдала… Но если ты пойдёшь… Тогда я тоже… схожу с тобой – куда ты захочешь. Куда угодно, до конца…
     - И… туда?..
     - Да. Да, Оля. Пойду. Ты прости меня… Я должен был… пойти с тобой. Сразу. Давно. Может, тогда не случилось бы… Или наоборот. Я увидел бы… В общем, прости… Ты плачешь?
     Прижавшись к нему, Ольга плакала, не открывая глаз, чувствуя, как медленно сползают по щекам бесконечные слёзы, тёплые, как кудряшки, как пальчики Муси… Как она могла столько времени не понимать, что внучке не место там, в этой ужасной тёмной комнате?! Да, она была с матерью, но ведь ничего страшного не случится, если теперь она поживёт здесь, с бабушкой и… и дедушкой Ваней! Может, потом она сумеет забрать сюда и Анечку с новорождённым Боренькой… Ведь здесь война закончилась, всё хорошо…
     Какое-то несоответствие ощущала Ольга в этой мысли, что-то мучило её, но потом, потом, не сейчас! Сейчас она была наконец-то тихо счастлива у себя дома, рядом с Ваней, живым и как будто здоровым; наконец-то согласившимся пойти с ней туда и, значит, он не будет возражать, чтобы у них жила Мусенька! Ради этого счастья Ольга была готова пойти к любому врачу, да и вообще – готова на всё! Она только выторговала у мужа время – она пойдёт с ним к доктору после следующего воскресенья.
     «А может, и вообще не понадобится, - ликующе размышляла Ольга. – Ваня увидит Мусеньку и поймёт – я совершенно здорова! Только бы Аня смогла её отпустить… только бы…»
     Она даже на неделе сбегала утром перед работой в дальнюю церквушку, чудом сохранившуюся в городе среди всех войн, перипетий и перемен власти. Там поставила свечки во здравие и за упокой всем, кого только могла припомнить, даже покойному первому мужу, хотя он был, во-первых, еврей, а во-вторых, убеждённый атеист, как и она сама, до недавних пор… Потом немного помолилась, как умела и сколько успела, ведь за опоздание на работу до сих пор наказывали… Но целый день потом перед её глазами будто мерцали огоньки свечей, и строгий взгляд с иконы дотрагивался словно до самого её сердца, и ослепительно-прекрасные ангелы взмывали в сияющую лазурь!
     После этого ей и приснилась в первый раз птица – как она летит в ночи над спящим городом медленно, медленно, будто парит на широко развёрнутых светлых крыльях. И ветер сносит её в сторону, прямо на чёрный дым, валящий из торчащих в небо частоколом заводских труб… Вот уже тело птицы наполовину исчезло в клубах дыма, стало полупрозрачным, а она не шевелит крыльями, ни единым пёрышком, хотя могла бы в один момент качнуть своими крыльями, и улететь прочь, и спастись!..
     - Нет! Нет!.. – закричала во сне Ольга. И птица услышала её крик, потому что тут же сон начался с самого начала, и снова большая птица летела над ночным городом, но злой ветер уже был бессилен против мощи её огромных развёрнутых крыльев, а летела птица сюда, в этот дом, к Ольге!..
     Проснулась Ольга, улыбаясь – впервые за долгие, очень долгие годы. Она поняла свой сон. Всё будет в порядке. Её любовь имеет силу, как она всегда верила, и она спасёт своих девочек – с помощью музыкальной шкатулки! Недаром это был последний Борин подарок… Перед уходом в небытие её муж, её любимый мальчик, как она всегда называла его про себя (когда она увидела его в первый раз, он и был мальчиком, а любимым стал с первого же взгляда!) подарил ей не просто шкатулку с ласковой надписью и её любимой песней – он подарил ей спасение для её детей!
     Ольга взяла шкатулку и прижала её к груди. Её касались руки Бори и Вани, Анечки и Муси… Она упивалась звуками «Рио-Риты», и вновь по её щекам текли слёзы… Всё будет хорошо, твердила она, как заклинание, всё будет хорошо. Ведь война закончилась, мы победили. Боре уже не больно, а Ванечка жив и здесь, с ней, среди наших, советских людей! Аня… Мысли о дочери резали её, как ножом, но она заставляла себя верить, что и с Аней всё получится. Ведь в её сне птица расправила свои могучие крылья и полетела домой, к ней! А она знала свою дочку. Та всегда была сильной и решительной, если что-то решала, уже никогда не отступала и боролась до конца. Ольга всегда считала – в отца, в Бориса, но теперь подумала, а может, и в неё? Ведь она тоже никогда не сдавалась, всегда верила, что Аня, и Муся, и ребёнок ждут её, что они…
     …не мертвы.
     Нет, конечно, нет! Она никогда не могла так даже подумать, не то что произнести эти слова! Так просто не могло быть! Она так любила их, всегда, спасала их той чёрной зимой, она спасёт их и теперь, навсегда! Боря подарил ей волшебную шкатулку, Ваня починил её, и скоро на светлые звуки музыки выйдет из тёмной комнаты её маленькая дорогая девочка, в которой течёт кровь и её родителей, и Бориных, и её самой, и Бори, и самого любимого существа на всём свете – её дочери! Для Муси закончится холод и мрак той бесконечной ужасной зимы, ведь за ночью обязательно следует утро, после зимы приходит весна, а после субботы наступает воскресный день…
     И он наступил. Птица наконец прилетела к Ольге, пусть поначалу во сне, но конечно, сон этот был вещим! Ольга почти убедила себя, что, закрывая окно, увидела в щели подоконника крошечное, трепещущее на весеннем ветру светлое пёрышко!
     И муж не солгал. Сейчас, подходя с ним к тому дому, Ольга ощущала в своей руке его сильную мозолистую руку – она умела и работать, как никто, и ласкать, но и убивать беспощадно врагов могла эта крепкая и надёжная мужская рука!
     - Спасибо, Ванечка, - беззвучно прошептала Ольга и слегка коснулась загрубевшей кожи на запястье мужа губами и щекой. – Спасибо за всё… Спасибо, что ты сейчас со мной!
     Муж глубоко вздохнул… Они уже были прямо напротив дома, где жили её дети. Утреннее весеннее солнце светило Ольге прямо в глаза, и она почти ничего не видела, какие-то чёрные рваные пятна. Это были обрывки того мрака, в котором так давно находились её родные, и сейчас, разорвав их до конца, из них должна была выйти её любимая Муся!!! Если только… если только, сломавшись, шкатулка не утратила своего волшебства.
     Но нет! Этого не могло быть!!! Ольга знала своего мужа. Ведь и в его руках жила эта волшебная сила. Это он и его товарищи восстанавливали дома в городе, откуда они изгнали врага, создавали их заново вместо ужасных развалин. Если в шкатулке раньше не было бы волшебства, Иван одним своим прикосновением создал бы его, Ольга верила в это. И она тихонько попросила:
     - Ваня… Открой шкатулку!
     И он открыл, как это делал уже столько раз прежде, возвращая жену из призрачного мира, который засасывал её в себя, угрожая забрать не только её разум и душу, но и всю её… Открыл, сказав себе, что делает это в последний раз. Но он не мог отказать Ольге… Она так радовалась эту неделю, будто готовилась к чему-то необыкновенному. Их комната сияла. Вчера она сначала нервничала, ничего не могла делать, но потом вдруг всё прошло. Таких вкусных запахов, какие доносились прошлым вечером с кухни, он не слышал вообще никогда. Зачем-то достала из подвала и отмыла детскую кроватку своей погибшей дочери, поставила её рядом с их кроватью… Он ни слова не сказал ей, он вообще почти никогда жене не перечил. Был очень спокоен и немногословен по натуре, при этом горячо её любил, да и как он мог, после всех ужасов, какие она пережила в оккупации, когда погибла вся её семья, и даже зятя убили на фронте, после её тяжёлой болезни, хотя бы помыслить обидеть её хоть словом, хоть делом!
     Сейчас, когда они стояли напротив этих страшных руин (скоро на их месте будет разбит сад, Иван знал это, но пока ещё не говорил Ольге), в своей самой праздничной одежде, как она настояла, он словно впервые обратил внимание, как красива сегодня его жена, как светятся её глаза, как нежно румянит щёки лёгкий весенний ветер, развевающий колечки её рано поседевших, но всё ещё пушистых и густых волос… И подумал более смело о том, что промелькнуло у него в голове, когда он увидел эту бедную осиротевшую кроватку… Быть может, его товарищ сможет вылечить не только израненный рассудок его любимой… И тогда в его голове утихнет гул самолётов с чёрными крестами, сбросивших бомбы на поезд, в котором ехали его родители, его жена с маленьким сынишкой и много других чьих-то родителей, и жён, и детей…
     Звук у шкатулки чуть изменился. Стал приглушённее, как будто чуть хрипловатее, и Ольга успела с ужасом подумать, что после падения и починки волшебство всё же исчезло, но нет, как она могла даже усомниться в своём муже!..  Прямо из скалящейся черноты на неё шагнула высокая худенькая девочка, крепко держащая за ручку малыша в каких-то немыслимых лохмотьях.
     - Муся… - прошептала Ольга, не веря своему счастью. – И… и… Боренька!?. Господи!.. – повалилась она на колени. – Спасибо!.. Анечка… Аня моя… Родная…
     - Оля!.. – отчаявшись поднять её с колен, Иван подхватил жену на руки, а она рыдая и что-то бормоча, всё тянулась к маленьким беспризорникам, вышедшим из развалин дома. Робко приблизившись, девочка протянула книгу в сером переплёте:
     - Тётю, вы забулы… Там ще кастрюлька ваша… Мы все зъилы, ничёго? Я знаю, вы не нам прыносилы… Просто вин, - она кивнула на малыша, - такый голодный був…  Вы выбачте… И ляльку я йому виддала… Вин ще малый… Выбачте…
     Вырвавшись, Ольга кинулась к Мусе, которая внезапно стала такой большой, да ещё разговаривала по-украински, почему-то не узнавала её, но это была она, её Муся!!! Ольга узнавала застенчивую Борину улыбку, свои (и Мусины!) кудрявые кольца стриженых волос и ямочки на худых щёчках, а главное – Анины глаза, такие большие, светящиеся добротой и лаской… Муся, Муся!.. Живая!!!
     Она обняла её, так крепко, ещё крепче, чем во мраке той комнаты, она никогда её больше не отпустит, никогда!!! Аня, её Аня, это она отпустила к ней Мусеньку, и Бореньку. – он, наконец, родился, а сама не осталась там в темноте, одна, а стала птицей, и летает над городом и над морем, и скоро на самом деле прилетит к ней, и тогда она, мать, тоже обнимает её, птицу ли, человека ли, но свою доченьку, навсегда любимую, и кто знает, может спасёт и её…
     - Аня моя!..
     Она плакала, обнимая детей, и те заплакали тоже, девочка – о своём, а мальчик – потому что плакали все, он был ещё слишком мал, чтобы помнить прошедшее и жил только настоящим, а оно было голодным и холодным, но и в нём было что-то хорошее – например, вкусные штучки в кастрюлях, называющиеся «котлеты» и «пирожки», и вкусные штучки в бумажках – «конфеты», и игрушки, которые эта странная тётка зачем-то приносила в развалины, в которых они жили. Но самым главным хорошим в его жизни была любовь и забота девочки – она была главным и единственным человеком в его жизни, и он не знал ещё, что без неё не было бы и самой жизни, но интуитивно чувствовал это своим детским сердцем, поэтому и любил её безгранично, и плакал, когда плакала она…
     Высокий сильный человек не плакал. Он молча смотрел на них и решал одну-единственную проблему – как переставить мебель в их комнате, чтобы всем было хорошо и удобно. И то, разве это была проблема для его крепких мужских рук!..
     Рядом на свежезамощённом тротуаре едва слышно доигрывала песню забытая музыкальная шкатулка, на которую смотрел мальчик. Он единственный заметил, как по шкатулке, по тротуару, по ним всем скользнула тень широких крыльев, и улыбнулся, закинув голову, пытаясь что-то разглядеть в бескрайнем голубом небе той сияющей мирной весны…


Г. Одесса                Январь-апрель 2017 года.