Хасидская майса

Я не особенно люблю хасидские истории, не впечатляют меня рассказы о том, как в самый критический момент появляется чудотворец и прогоняет полчища врагов, дарует кучу денег, благословляет на рождение ребенка. Я просто не знаю, чему я могу из них научиться, соответственно практической пользы от них получаю не больше, чем от чтения "пещеры Аладдина". И все же. Все же, встречаются среди этих историй чистые жемчужины...

Кто не знает историй о р. Леви Ицхоке из Бердичова? Даже миснагеды потихоньку пересказывают их друг другу, потому что речь в них не о спорах о том, чей раввин отрастил длиннее бороду, не о том, нужно ли носить селедку на шее, которую по недоразумению миснагеды называют галстуком. Нет, в майсах о р. Леви Ицхоке речь идет совсем о другом. О любви к Б-гу и к людям, словом о всем том, что так дорого тем, кто в шаббес кушает чулнт, и не имеет значения какой формы у него при этом головной убор и завиты ли пейсы.
Старенький шул освещался плохо, денег у бедноты в нем собиравшейся было недостаточно на покупку множества люстр и канделябров, на то, чтобы жечь тысячи свечей, как то делали в большой синагоге, в которой собирались зажиточные горожане, превращая ночь в день. Даже сегодня, в День Искупления, света в шуле едва хватало на то, чтобы молящиеся могли читать молитвы по праздничным махзорам. Молитва уже должна была начаться, но р. Леви Ицхок не торопился к биме, то есть кафедре, с которой читает кантор. Вся община ждала, когда же он начнет Коль Нидрей, молитву, в которой евреи просят освободить их от всех обетов, бездумно принесенных клятв и обещаний. Но вместо этого, он подошел к сидящему в уголке мужчине в бедной одежде. Мужина тихо плакал, так тихо, что при общем гомоне его не услышал бы и сидящий рядом.
  - Что с тобой? - спросил р. Леви Ицхок, наклонясь к плачущему, - Ты не можешь простить Его?
  - Не могу, - срывающимся голосом, уже не стесняясь своих слез, ответил сидящий.
  - За что?
  - Ребе, - поднял мутные глаза хасид, - год назад я был самым счастливым человеком, у меня было все. Был дом, была жена. Я зарабатывал так, что мне хватало на еду для семерых детей и оставалось на то, чтобы купить жене платок или бусы. Сначала болезнь забрала мою жену. Не успел я проплакать все слёзы, как случился пожар и сгорел мой дом, детей я спас, но руку обжег так, что моим ремеслом уже нельзя прокормиться так, как раньше, а уж тем более, отстроить новый дом. Мои дети теперь живут в землянке. - В этот момент мальчишка, лет 4-5, не понимающий горя отца, но видящий его слезы, вцепился сбоку в старенький кафтан отца. - А теперь... Теперь я прихожу с синагогу в Йом Кипур и у меня нет моего махзора, он сгорел при пожаре. Понимаете сгорел! Это был мой махзор, там все молитвы были знакомы, он был такой удобный. А здесь - он ткнул пальцем в махзор, который взял с книжной полки в синагоге, - здесь все перепутано, все молитвы не на тех страницах.
Хасид разрыдался в голос. На лице р. Леви Ицхака проявилась мука, он отошел от хасида и пошел в сторону книжной полки. Несколько минут он что-то искал, наконец нашел, снял с полки и вернулся к погорельцу.
  - Такой махзор? - спросил он тихо.
  - Такой! - глаза хасида просветлели, он перелистывал книгузаглядывая чуть ли не на каждую страницу - Такой как у меня был, точно такой же!
  - Теперь ты Его простил? - Так же тихо произнес ребе.
  - Простил, - растирая рукавом слезы, ответил погорелец еще тише.
Р. Леви Ицхак проследовал к биме читать молитву.