Дети света

 
             Альберт  – бывший лингвист,  специалист по истории  германских языков,  «гуглил» грамматические особенности старогерманского языка. Почему бывший? Да потому что уже  лет десять не занимался любимым делом. И вот  ему снова случилось окунуться в языковую стихию.
           В девяностых годах он,  ассистент кафедры германских языков  одного из столичных университетов, как и многие его коллеги, потерял работу.   А молодое море капитализма штормило: и кто утонул, кто выплыл на берег, но уже в качестве челночника, таксиста, парикмахера…. Альберт Петрович Попов ничего этого делать не мог. Пробовал заняться репетиторством, но студенты предпочитали не получать знания, а покупать оценки. И тогда он решил уехать из страны, как некоторые из его знакомых, –   искать лучшей доли.
            Поскольку он в совершенстве знал немецкий язык, то выбрал Германию. Его там конечно не ждали и в лингвистах не нуждались. Он помыкался в столице – работы не было. Следовательно, и не мог получить вид на жительство. Один парень, тоже из России, посоветовал перебраться в городишко поменьше,  с более патриархальным укладом:
              – Может быть, тебя в школу возьмут или в приют для детей, ты ведь шибко грамотный.
              Альберт прислушался к его совету и перебрался в N….  Но и там , работы по своему профилю не нашёл. Ему предложили место  на автомойке, и пришлось  согласиться. Есть-то надо. Со временем пригодились и знания немецкого литературного языка, благодаря которым он стал подрабатывать в семьях выходцев из России в качестве репетитора.   
            Всё это позволило ему получить гражданство и снять отдельную квартирку. Но это его не радовало. Всё было не то. И город, и  люди,  и женщины не те. Всё какое-то чуждое,  неинтересное, скучное как запрограммированное. Неужели так и жизнь пройдёт, впустую?  А мрачно как? Даже внешне! Магазины полны товаров, а люди ходят, словно в униформе: в неряшливых серых футболках и таких же штанах. Серый мир!            
           Время шло, нет, однообразно тянулось, не суля перемен. Однако лет через семь  нашему герою   удалось найти   более «интеллигентную» работу – его взяли смотрителем в муниципальный музей. Оказывается, в средние века N…  был славным городом и входил в Ганзу .
           Как-то директор музея собрал всех сотрудников и объявил что старинную ратушу, в которой располагались мэрия и музей, будут реставрировать. Музею предоставили временное помещение, в которое надо перевезти все экспонаты. Средств у музея   мало и поэтому  решено переезжать своими силами. 
           Однажды, когда Альберт готовил к перевозке экспонаты из запасников, он наткнулся на  потёртый чемоданчик без инвентарного номера, открыл его и увидел полуистлевший манускрипт на среднегерманском наречии.  Бумага была старинная, с водяными знаками, что наряду с графикой позволила отнести рукопись  к началу второго тысячелетия. Это были литературные записки некоего Иоганна Шульца…. – купца и путешественника, о посещении  русского Новгорода.
           Альберт перенёс  чемоданчик домой и начал восстанавливать свои подзабытые лингвистически знания. Ни с чем несравнимое чувство охватило его. Поэты назвали бы это вдохновением. Но Альберт был не столь романтичен и определил событие как удачу.
             Он с головой окунулся в атмосферу Древней Руси, да ещё глазами иностранца.
           Перевод получался, разумеется, не очень художественным, встречались и незнакомые слова, но Альберт старался, и вот, что в итоге получилось:
          «Летом 1191 года вместе с ганзейскими купцами я, покинув Любек, на корабле отправился в русские земли.   Новгород был одним из первых и наиболее верных торговых компаньонов Ганзейских городов. А в 1187 г. император Фридрих I Барбаросса даже  пожаловал Любеку грамоту, по которой русским купцам предоставлялось право беспошлинной торговли в городе. Германские   купцы тоже основали в Новгороде  Петерсхоф – Подворье святого Петра, где и останавливались во время своих поездок.
         На корабле я познакомился с русским купцом моих лет. Его звали также как и меня, Иоанном, Иоанном Роговым. Я спешил овладеть хотя бы начатками русского языка, он изучал наш язык. Языки были похожи. Так, например,  hlaifs по-русски «хлеб», mutter – «мать» и так далее.  Помогая  друг другу, мы сошлись ближе. Он оказался интересным собеседником. И когда мы прибыли в Новгород, договорились  не прекращать нашу дружбу.
             Новгород удивил, нет, восхитил меня, побывавшего до этого во всех крупных торговых городах Европы.
           Что первое, бросилось мне в глаза, - чистота и порядок. После Парижа, утопающего в грязи, где  помои и нечистоты выливались прямо из окон, улицы русского города показались  сказкой. Новгородцы делали все, чтобы благоустроить свой город. Одни мостовые чего стоят!
            Иоанн рассказал, что ещё  с середины  X века в Новгороде стали стелить деревянные мостовые, причём за государственный счёт. Когда дерево затаптывалось и начинало погружаться в землю, поверх стелили новый слой мостовой. Для этого были даже особые рабочие – мостники.
            Помимо мостовых, строили в Новгороде прекрасные дома и храмы, а также незнакомые Европе удобства. Прежде всего, это дренажные системы –  стоки, которые позволяли очистить улицы от лишней воды, а соответственно и грязи. Ну и, конечно, водопровод. Все трубы были сделаны из крепкого  дерева, на века, как говорил мой русский друг.
            Кроме того, в городе имелись общественные отхожие места. В Европе даже особы королевской крови  садились там, где «приспичит». Придворные часто сетовали на то, что все лестницы в Версале провоняли мочой.
           Ещё удивило меня то, что от русских не смердело. И дело не в том, что они умело, как в Европе, забивали запах пахучими водами – они мылись! Что для истинного европейца было грехом и преследовалось церковной инквизицией. Даже короли не мылись и разводили вшей! Что же говорить о простолюдинах!
         Иоанн часто звал меня баню – это специальное место для мытья. Но я остерегался нарушить обычай своей родины.
          – Ты пойми, – говорил   Иоанн  мне, –  баня для человека – это лекарня. А врачи, зелейники,  в бане различными зельями из трав лечат даже самые тяжёлые болезни. У меня есть друг – монах Онуфрий, так он вообще чудеса творит.
           В конце концов, я согласился – не мыться, конечно, а просто посмотреть. Любопытно же!
          Иоанн привёл меня к небольшому деревянному домику на берегу реки Волхов. Мужчины, накалив каменную печь,  входили туда совершенно нагими и там обливали камни и друг друга водой, настоянной на травах. Потом брали пучки прутьев  и начинали себя бить, и до того секли, что едва выползали из бани,  красные, как раки, и едва живые. Затем ныряли в реку и появлялись на поверхности воды весёлые, со счастливыми глазами. Следом за мужчинами входили в баню женщины с детьми и проделывали то же самое!
          Лично мне всё это представилось издевательством над собой. И, разумеется, я не согласился на сей опыт. Но, может быть, русские  как жители полуночных земель так согревают свою кровь в  северном холоде и  закаляются этой огненной баней?
            Однажды, когда мы гуляли с Иоанном по центральной улице города, забитой лавками и различными мастерскими, к нему подошёл мальчик и передал кусок коры дерева, густо покрытой какими-то знаками. Я полюбопытствовал:
            – Что это?
            –Записка от невесты, – ответил он. – Пишет, что забыл о ней и не появляюсь вторую неделю. А ведь это из-за тебя, Иоганн, – улыбнулся он.
            – Записка? – удивился я. – На коре дерева?
            – Это не просто кора. Это береста. Её варят в воде, снимают с неё наиболее грубые слои и нарезают на прямоугольники,– пояснил Иоанн.
            – Дай посмотреть! – я взял бересту в руки. И впрямь мягкая и скручивается в рулончик.
            – А чем на ней пишут?
            – В основном, выцарапывают острыми предметами, но некоторые пишут и чернилами.
            – И много у вас девиц грамотных? – ухмыльнулся я, представляя германских  женщин за конторками.
            – Так у нас все грамотные, –  не понял моей шутки Иоанн. Учатся  детьми в школах при храмах и монастырях. Бумага дорогая, на ней только важные документы пишут, а на бересте каждый нацарапает. Мне повезло – учился в  классе отца  Онуфрия. Великий учитель!
           – Ты который раз упоминаешь этого Онуфрия. Кто он? Монах? Учёный?
           Мой друг задумался:
          – Не знаю, как и сказать. Наверное, и тот, и другой. А ещё волхв, лекарь,  звездочёт….  Мне вообще кажется, что он знает всё на свете, что не спроси. Но, конечно,  всем остерегается показывать свои знания. У нас, как и  у вас, можно запросто еретиком прослыть.
          – Это так, но всё  же познакомь меня с ним!
             Иоанн обещал это сделать в ближайшее время, а пока распрощался со мной, желая  заняться личными делами.
             Стоял конец августа. Погода была замечательная. Иоанн не показывался, и я заскучал. Промелькнула мысль – ведь  я ещё не видел окрестности Новгорода…. Ласковое солнце, тёплый ветерок….. почему бы не прогуляться? Отправился я вдоль реки, на юг. Справа шли поля. Часть из них была уже убрана, на других трудились весьма довольные жнецы. Видно, урожай их радовал.
           За полями начинался лес. На его опушке я заметил согбенного человека со столь светлыми волосами,  что их можно принять за седину. Он выдёргивал травы, ловко  ножом отделял от них корешки и последние  складывал в плетёную корзину. Вероятно, почувствовав присутствие постороннего человека, он выпрямился. Это был невысокий сухощавый человек  средних лет с выразительным лицом и синими, как августовское небо, глазами, одетый в выгоревшую рясу, подпоясанную верёвкой. Не дожидаясь вопроса, он пояснил:
            – Вот корешки трав для зелий собираю.
            Я представился. Он заинтересованно посмотрел на меня и назвал своё имя:
          – Онуфрий или отец Онуфрий, кому как больше нравится.
          – Извините, господин Онуфрий, а не Вы ли учитель и друг купца Иоанна Рогова?
          – Да, он мой лучший ученик, – кивнул монах. – Проявляет интерес к наукам.
           Мне показалось странным, что только накануне Иоанн обещал меня познакомить с этим человеком. И вот это само случилось!
          – Но сейчас он занят совсем другими делами, – улыбнулся Онуфрий, – осенью у него свадьба.
          – Я знаю. Мы с ним приятельствуем, и он обещал меня вам представить.   
          – Вот как? –  Онуфрий пристально посмотрел на меня. – А вы тоже купец?
         –  Не совсем, скорее, путешественник. Изучаю мир. А торговля – видимость одна. Купцу легче найти корабль и товарищество.
Монах понимающе кивнул.
          Его корзина была уже  полна, и мы вместе отправились в город.  По дороге я его расспрашивал об его  удивительном городе-республике.  В Европе есть ещё такие города, однако,  Новгород особенный и сильно отличается от Флорентийской республики или Венеции.
      Онуфрий был приятным   собеседником, и я с удовольствием с ним общался, но заметил у него одну особенность. Монах как будто подбирал для объяснения слова попроще, что ли?  Вроде, боялся, что я не всё пойму. Наверное, ощущал недостаток знания языка. А может быть, боялся сказать лишнее?   
          –  Господин Онуфрий, вы не против, если мы ещё с вами встретимся? –   несмело предложил я при прощании.
          –  Отчего же нет, приходите ко мне в келию. Иоанн знает.
          Мне, признаться,  этот человек показался  очень, очень интересным. И его манеры, и замечательная внешность, и то, как он говорил. Я с нетерпением стал ждать новой встречи с ним.
         Сначала мы встречались втроём, затем, когда   близко сошлись с Онуфрием, часто оставались наедине. Онуфрий удовлетворял мою любознательность в полной мере, при всём том, иногда говорил крамольные вещи.
         Но, во-первых, он доверял мне, а во-вторых, если бы кому-нибудь и пересказали наши разговоры, никто б не поверил. В лучшем случае сочли бы   сумасшедшим, в худшем – сожгли на костре.
         «Давным-давно, когда ещё было очень тепло, росли южные деревья и водились драконы, эти земли заселяли   предки русов – гипербореи, – повествовал он. – Страны Гипербореи — это всё то, что севернее Византии. Там где зарождается свет. А "русь" — значит "свет".  Русичи – дети света. Они испокон веков поклонялись солнцу.
           На другом материке – Атлантиде – в то время жил на ещё один  народ – атланты. Атланты были воинами, гиперборейцы – учёными или как сейчас говорят, ведунами, волхвами. Атланты всё время воевали с гиперборейцами. Они покорили весь мир,   расселились на другие материки. И только гиперборейцы им не уступали, оставались непобеждёнными. И тогда атланты придумали страшное оружие. О нём вы можете прочитать в библии,  об Армагеддоне.
        Но что-то не так они рассчитали, и взрыв, вместо того, чтобы уничтожить Гиперборею, уничтожил их собственный материк. Атлантида  целиком ушла под воду, а все окружающие острова выгорели или были присыпаны отравляющим пеплом. И ветер разносил его по всей Земле. Дошёл оно и до Гипербореи. Вымирали целые города.  А потом началось Великое похолодание. Люди и звери  страдали от холода и голода.
        И тогда мудрый правитель Гипербореи приказал учёным создать такое устройство, которое бы не позволяло никому больше создавать оружие, подобное оружию атлантов. На это надобно было много времени. И  тогда в скалах северных гор построили подземный город, переселили туда учёных и дали всё необходимое для жизни: семена, животных, металл и другое. Однако задачей учёных было не только создание устройства, но и сохранение знаний для потомков и предостережение тем, кто выживет. Хотя легенда о страшной войне вошла в библию без помощи наших учёных.
           Шли года, столетия, тысячелетия, сменялись поколения  носителей знаний. И вот пришло время, когда стало возможным выйти наружу.
Здесь стало значительно прохладней. Гипербореи – русы, выжившие среди   страшных военных и  природных испытаний,  ходили в шкурах и были настоящие дикари. Какие тут уж знания?
            Потомки атлантов выжили на островах, они тоже одичали, но не утратили ненависти к русам. Да и  сейчас нам всячески  вредят.
            Сохранённые учёными  знания не воспринимались примитивными людьми; они были озабочены исключительно добычей пропитания. И тогда  мы стали духовным воинством для них. Жрецами, волхвами, ведунами, ведьмами, пестунами, ягами…. Вернули народ к истиной вере - Солнца и Света.
           После насильственного крещения русов нас объявили  еретиками –  пришлось действовать осторожнее и даже стать монахами.  И учить…. Лечить…Пестовать…
           За тысячелетия наши знания стали размываться, позабыта дорога и к Подземному городу, где хранятся они. К тому же, став монахами, мы перестали получать потомство. Пытались заместить недостаток детей учениками. Но этих мер недостаточно. И тогда, чтобы вернуться к истокам, решили искать Подземный город….».
        Вот и вся рукопись. Ниже более убористым почерком Иоганн приписал:
        «К сожалению, мне пришлось срочно уехать из Новгорода, поскольку получил известие о болезни отца.
           Я долго размышлял о личности монаха и о его фантазиях – иначе не мог расценить его рассказ о детях Света и о столкновении таинственных Гипербореи и Атлантиды. Что было, конечно, странно слышать от Святого отца. Но всё же он мне запомнился как очень интересный и талантливый человек. Я думал, что и мой друг считал так же. Но….
          Кстати, мы с Иоанном долго переписывались и даже однажды встретились в Готлибе , где он мне сообщил, что монах отправился искать Подземный город. А недавно я получил от него письмо, в котором он со мной прощается навсегда: «Дорогой Иоганн! Прощай! Отец Онуфрий нашёл город. Я и другие ученики с семьями под его водительством отправляемся туда…».

       На этом рукопись закончилась.
          Альберт  поставил точку в конце перевода, перечитал готовый текст, и такая тоска по России им обуяла, хоть руки на себя накладывай….
         Кто я? Что я здесь делаю? На что трачу свою единственную жизнь?
        Через неделю поезд «Берлин – Москва» мчал его  навстречу свету.
          Всходило солнце, серебрилась роса, а по необъятной степи мчался, мчался есенинский   розовый конь.