Жених Милы

Борис Родоман

ЖЕНИХ МИЛЫ

Свежие протоколы

        Написано в 1975 г. В квадратных скобках – дополнения 2017 г.

1. Помолвка

        После встречи Нового года в лесу я проводил Милочку и зашёл к ней домой с рюкзаком и лыжами. Это было вечером 1 января 1975 г.
        – Боречка, не говорите моим родителям, что я спала с вами в одном мешке.
        – Конечно, не скажу. А тебе понравилось так спать?
        – Понравилось.
        – Тепло было?
        – Очень тепло.
        – Не тесно?
        – Нисколько. Очень просторно.
        Не успел я снять штормовку, как она уже предстала передо мной вымытая и благоухающая, в короткой синенькой мини-юбке на помочах-бретелях, как у детских штанишек, с золотыми серьгами.
        – Жаль, что мужчины в новогоднюю ночь не видели меня такой. Они бы ещё не так на меня кинулись.
        – Эта встреча Нового года была похуже прежней. Близко от станции, много народу, мало времени, неразбериха, вино не догадались подогреть, от этого мы замёрзли. Не было таких красивых песен и той атмосферы, что в ноябрьском походе.
         – Этого я не знаю. Мне было хорошо.
        После ужина мы пошли в её комнату. У неё самая простая двухкомнатная квартира в пятиэтажном доме, родители живут в проходной комнате, а она в тупиковой. Мила сидела на столе, соблазнительно играя ногами, а я развалился вдали на диване, стесняясь грязных лыжных брюк и походного запаха. Целовать себя здесь, когда были дома родители, она никогда не позволяла.
        – В любую минуту могут зайти.
        То и дело пёс Жорик открывал дверь и врывался в комнату.
        – Когда ты придёшь ко мне домой? – спросил я.
        – Когда-нибудь. Скоро.
        – Ты полежишь со мной в постели?
        – У вас на уме одна постель.
        – Но ведь это же главное!
        – Для меня не это главное.
        – Но ведь без этого нельзя. Ты должна понять: я от тебя отвыкаю, ухудшается настроение, портится характер, я становлюсь злым и мнительным, раздражаюсь. Тебе же будет хуже.
        Мы помолчали.
        – Я решил на сей  раз поздравлять девушек с Новым годом не открытками, а по телефону, но раскаялся в этом.
        – Почему?
        – Каждая спрашивает: «Где ты встречаешь?» и рвётся со мной в лес.
        – Я же вам говорила.
        – Туристы прогонят меня, если я буду таскать за собой целое кодло. Я и так им нужен, как пятое колесо в телеге. Когда я узнал, что моя прежняя мимолётная подружка Лена выходит замуж, я сказал, что у меня есть новая подруга, 21 года, и хорошо бы вчетвером закатиться с лыжами на какую-нибудь дачку.
        – А она что?
        – Она говорит: «У меня с этим женихом ничего не было и вообще у меня никого нет. Возьми меня с собой или я приду к тебе сразу после Нового года и отдамся тебе. Посмотрим, на что ты способен».
        – Ха-ха! Что же, идите!
        – Она мазохистка, её нужно пороть и бить бутылкой.
        [См. мой рассказ «Картофельный суп» на «Проза.ру»].
         – Какой ужас!
         – Вряд ли я сумею удовлетворить её запросы.
         – А вы попробуйте.
         – Милочка! Неужели ты хочешь, чтобы она ко мне пришла?
         – А что я могу сделать? Я прекрасно понимаю, что такое мужчина. Вы, конечно, не откажетесь.
         – Зачем мне это? Мне нравишься ты и было бы лучше, если бы только ты теперь ко мне и приходила. Я ведь уже к тебе привык. Придёшь ко мне в конце следующей недели?
         – Хорошо.
         – Придёшь в субботу и сделаем это так, как было в Ленинграде [в ноябре 1974 г.].
         – Да.
        Минула небольшая пауза.
         – Боречка! Вам так идёт этот синий свитер. Это тот, что из собачьей шерсти, да? Вы отлично вписываетесь в мой диван.
         – Так в чём же дело? Давай я на этом диване и останусь.
         – Нельзя!
         – Но почему? Мы же в Ленинграде и в поезде лежали в постелях раздетыми, а сейчас?
         – Нельзя!
        [В Ленинград и обратно мы ехали в двухместном купе вагона СВ. Провожавшая нас мать Милочки рассталась с нами в начале перрона, чтобы не видеть этого вагона. Под Ленинградом мы спали  на даче в Комарово в отдельной комнате, тоже в прекрасных условиях, но Милочка выламывалась и жёстко ограничивала мои действия].
        Опять пауза и мои вздохи.
         – Боречка! А ведь я хочу… хочу с вами тут остаться.
        Она смотрела на меня как-то значительно и тепло. Видно, что я ей нравлюсь.
         – Так в чём же дело?
         – У меня родители.
         – Неужели для этого нужен законный брак?
         – Да.
         – А нельзя ли пожить так? А потом разойтись или скрепить браком уже устоявшуюся связь. Помнится, я об этом не раз говорил, и ты вроде соглашалась.
         – В принципе можно, но только не со мной. Не в моём положении. Я всё-таки девушка.
         – Так что же, я должен для этого жениться?
         – А почему бы нет? Я вас очень уважаю. Просто преклоняюсь
перед вами. Мне с вами так интересно. Вы такой нежный, ласковый, заботливый.
         – Но ведь я же эгоист! Все говорят, что я – эгоист!
         – Ничего подобного. Вы очень внимательны ко мне.
         – Неужели?
         – Да. Существует интересная закономерность: всякий раз, когда вы меня приглашаете куда-нибудь, я упираюсь, а потом оказывается, что мне было хорошо. Я не хотела ехать в Ленинград, не хотела в пансионат [Клязьминский], боялась встречать Новый год в лесу, а теперь довольна.
        Я поднялся с дивана.
        – Нет, нет! Не приближайтесь ко мне. Здесь нельзя.
        – Так значит ты согласна стать моей женой? Какая же ты смелая! Ты же меня мало знаешь.
        – Я уже вас немножко знаю. И даже достаточно. Мы встречаемся почти три месяца.
        – И тебя не пугает разница в возрасте? Разве я не старый?
        – Нисколько. Вы  молодой и здоровый мужчина [43 года]. В самом соку. Сегодня у вас опять хороший цвет лица. Лесной воздух подействовал.
        – Неужели? По-моему, наоборот. Мы не выспались, почти ничего не ели, не умывались, а я не брился. Так как же ты представляешь нашу совместную жизнь?
        – У нас будет свободный брак. Будем друг к другу в гости ездить. Вы будете работать у себя дома, а я буду здесь готовиться к экзаменам. А потом я к вам приеду и поживу у вас. Мне нравится в вашей комнате. Я бы там с удовольствием пожила. А потом вы приедете сюда и поживёте у меня. Вот на этом диване.
         – Значит, в моей жизни ничего не изменится? Я по-прежнему смогу работать у себя дома?
        – Конечно. А я буду вас вдохновлять. Так значит мы женимся? Я сейчас скажу родителям.
        – Постой… Может быть, подождём?
        – Чего ждать? Мы же решили, разве не так?
        – Да, пожалуй… А кто из нас кому сделал предложение?
        – Что за вопрос! Конечно, вы мне. Да иначе и быть не может. Разве вы уже забыли?
        – Да, конечно, я сделал.
        – Ну, конечно. Все так удивятся, правда? Это будет необыкновенный брак. Неравный брак! «Брак свободной женщины». Как интересно! Ваши друзья тоже удивятся. Ещё бы! Родоман женится. Потрясающее событие.
        – Да, да! – Я начал увлекаться. -- Геофак будет потрясён. Как интересно, Милочка! Мы с тобой придём в Дом культуры на какой-нибудь факультетский вечер, и я сяду на своё любимое место, на левый балкон амфитеатра, лицом к публике и ближе всего к сцене. Оттуда хорошо видно и артистов, и зрителей. Спектакль сорвётся, все будут смотреть только на нас.
         – А я накрашусь, намажусь! Ха-ха-ха! Только, Боречка, учтите!
         – Что?
         – Мы договорились: никаких детей. Ни в коем случае! Я вам доверяю, слышите! Я этого не переживу!
         – Милочка! Да как ты можешь сомневаться! Я сам заинтересован в этом не меньше тебя, поверь мне!
         – Ну, вот и хорошо.
         – А может, будем так встречаться? Раз ни детей, ни совместной жизни не планируется? Поживём пока так.
         – Ну вот, опять! Родители не позволят. Да я и сама на это не пойду. Неужели вам самому не интересно? Свадьба, брачная ночь. Ведь это красиво. У вас будет жена девственница. Это же прекрасно. Нельзя всё сразу. Надо пройти через разные стадии. Разве вы сами не говорили, не мечтали об этом?
         – Конечно, мечтал. [Я и трактат написал: «Стадии любви»].
         – Ведь мы же друг друга любим, не так ли?
         – Да, конечно. И вообще, настоящая любовь вырастает в браке, а сейчас всё, что мы говорим и думаем, не имеет большого значения. Предварительная влюблённость желательна, но многие обходятся без неё и живут неплохо.
         – Вот именно. Так будет и у нас. Учтите, Боречка: я к вам очень привязана. Я к вам привыкаю и с каждым днём всё больше! Ну, Вовка, покажу я тебе!
        Она достала фотографию битлообразного брюнета с мускулами. Вид у него был самый модный.
        – Красивый парень! Что с ним будет, когда узнает! Я ему ничего не буду писать. Приедет, сам увидит.
        – Зачем мучить человека? Я сам совсем недавно страдал, получил такой удар, я ему сочувствую.
        – Пусть страдает! Пусть! Так ему и надо.
        – А ты ему пишешь сейчас?
        – Пишу. Но о жизни ничего. Так только ему отвечаю. Коротко. А теперь перестану писать.
        – А если он приедет, ты к нему сбежишь?
        – Не приедет. У него срок работы кончается летом. Три года должен отработать после вуза. Приедет летом из Красноярска и узнает. Ему скажут. Для него всё будет кончено!
        Она любила его семнадцатилетней и бегала за ним, «как дурочка», а он её унижал. Потом они поменялись ролями и теперь он только ждёт, мечтает на ней жениться, считает дни до окончательного возвращения в Москву. Два с половиной года разлуки прошло, а он ей всё ещё не безразличен. Она его любит! А я – в качестве лекарства или орудия мести.
        – Так кто из нас объявит родителям? – спросила Мила.
        – Ты, конечно. Ведь это твои родители.
        – Да, я скажу. А вы подтвердите.
        Она решительно распахнула дверь.
        – Мамочка! Мы с Борей решили пожениться и на днях подаём заявление в ЗАГС.
        – Ты с ума сошла! Борис Борисович, да что же это такое?
        – А что тут такого, – неуверенно сказал я,  – не понравится, разойдёмся.
        Милочка наступила мне ногой на ногу.
        – Да она ещё совсем молодая! Вы понимаете, какая это ответственность?
        – Понимаю,  – пробормотал я.
        – Подумайте! Хорошенько подумайте!
        – Мы подумаем, мама. А что тут думать? Что тянуть, раз мы решили?
        – Борис Борисович! Как вы это себе представляете?
        – А что тут представлять? Мебельных гарнитуров нам не нужно…
        – Да не в гарнитурах дело!
        – Мы хотим свободно встречаться, будем друг к другу в гости ездить. – Я повторял слова Милочки. Она увлекла меня на кухню и закрыла дверь.
        – Я сказал что-нибудь не так?
        – Да разве так можно! Не успели жениться, а уже о разводе толкуете. Встречаться! Родители не поймут нашего свободного брака, им нужна уверенность, что всё будет, как следует.
        Какой я неловкий! Первые слова, сказанные мною Милочкиным родителям, оказались такими неудачными и глупыми. А в том, предыдущем случае, я сказал бы просто: «Я её люблю, жить без неё не могу». Но ведь там меня и не спрашивали, отвергли заочно.
        Мы сели пить чай.
        – Боречка! У вас руки дрожат. Вы так побледнели.
        – Ещё  бы! Ты тоже хороша. Побледнела,  и красные прыщи на лице выступили. Нет той обычной свежести лица.
        – Да, страшно! Я не думала, что буду так волноваться. Бедные родители! Смотрят телевизор, а у самих небось руки и ноги дрожат. Растили единственную дочь, и вот – на тебе!
        Я представил, как она родилась, как её выращивали, и мне сделалось страшно и жалко её родителей.
        – Милочка! Но ведь это же ужасно! Ужасно! Ну как ты могла их так поразить? Зачем мы их огорчили? Представляю себя на месте твоего папы. Ой, ой, ой, как ужасно!
        – Вы что, уже не хотите?
        – Нет, хочу, но зачем так сразу? Надо было подождать, как-то подготовить, что ли…
        – Да они подготовлены. Мы ведь с вами давно встречаемся. В Ленинград нас отпустили. Соседка, которая работает у вас на Геофаке, сказала, что вы человек порядочный, вас там все знают и любят. Может быть, она нарочно так говорила, чтобы выведать что-нибудь, узнать, как мы реагируем.
        – У меня много врагов. Но и сторонников немало. Я не знаю,  какому лагерю она принадлежит.
        Мы обсудили условия свадьбы. Предлагала в основном Мила, но всё, что она говорила, казалось мне весьма разумным. Её требования были скромны и полностью отвечали моим вкусам. Мне пришла мысль, что все эти обрядовые мелочи на свадьбах и похоронах играют важную роль: отвлекают от главного, чтобы человек меньше испытывал страх в переломные моменты своей жизни.
        Я засобирался домой и стал одеваться, неловко попрощавшись с Милочкиными родителями. Мила сняла трубку и набрала номер.
        – Лерочка! Зайди, пожалуйста, ко мне, только поскорее!
        В дверях дома я столкнулся с девушкой. Мы молча обменялись красноречивыми взглядами. Как я и предполагал, это была Лера, которую Мила определила стать свидетельницей на нашем бракосочетании. Моим свидетелем должен стать Игорь Любимов. Он старый любитель молодых девушек (встречался даже с несовершеннолетними) и найдёт с ними общий язык. Он одобрит мой брак, придётся по душе Милочкиным родителям и расположит их ко мне.
        Мы довольно легко сговорились и об остальных приглашённых. С моей стороны, кроме свидетеля Любимова, должны быть: директор Клязьминского пансионата Германов, 60 лет, с женой Галей, 38 лет, с которой у меня в её юности были такие же эротические отношения, как теперь с Милочкой, и Галя тоже собиралась за меня замуж; затем бывшая любимая девушка Лёка с мужем Мишей, обоим около 35 лет. Милочкины гости меня не интересовали. С её стороны должны быть ещё две подруги, одна крёстная, одна родственница, итого не более 15 человек. Приглашать Германовых, особенно самого Ивана Сергеевича, которого я и видел всего два раза в жизни, мне не хотелось, но Мила настояла.
        – Надо кого-то противопоставить Лёке, иначе она всех подавит. А Германовы нам ещё пригодятся.
        – Правда, они устроят нам медовую неделю за городом. На худой конец в своём пансионате, хоть там и не уютно.
        – Ничего, там лес близко. А для нас они могут и получше что-нибудь найти. Ведь у них связи.

2. Подача заявления

        На следующий день, в четверг 2 января, ко мне забежал Игорь Любимов. Он получал новую квартиру. Он обрадовался моему браку с Милочкой и был польщён, что его назначили в свидетели.
        – Борис, это здорово! Наконец-то! Я всегда говорил, что рано или поздно ты найдёшь своё счастье! Всё-таки жизнь справедлива. Мы с тобой так много страдали, заслужили награду. И она приходит!
        Я показал ему Милочкину фотокарточку для паспорта.
        – Какая красивая! Даже не верится!
        – Это что! Видел бы ты её ножки! У неё красивая фигура. Она такая приятная, ласковая. Целует меня сама. А слышал бы ты, какие она мне комплименты говорит! Я даже записал их на радости.
        – Борис, тебе просто повезло!
        – Но ведь она сбежит от меня! Сбежит!
        – Да, конечно. Сбежит. Ты прав.
        – Но ведь перед этим я поживу с ней! Поживу с ней в своё удовольствие летом.
        – Конечно, поживёшь Это чудесно.
        – А может быть, ей понравится, привыкнет. Может, это моя судьба, то, что мне надо.
        – Борис, я тебе так завидую! Только не упускай её. Не проявляй колебаний.
        – Думаешь, мне легко решиться? Я сам ещё может быть откажусь.
        – Не делай этого. Успеете потом разойтись. Надо же попробовать. Держись за неё.
        – Буду держаться.
        – И вот мой совет: поменьше общайся с её родителями.
        – Почему?
        – Ты всё испортишь. Ляпнешь что-нибудь, как в первый день. Воображаю, что говорит её мать соседкам: «Не успел жениться, а уже: «Не понравится – разойдёмся». Да что же это такое?». И сам ты с ней встречайся пореже. Потерпи. А то она в тебе раньше времени разочаруется. Лучше погуляй пока, встречайся с женщинами. Леночку пригласи, пока есть свобода.
        – Но я не хочу никого! Мне приятна Милочка, я мечтаю о ней.
        – Вот как? Ты в неё влюблён?
        – Не влюблён, но она мне очень нравится. Я к ней привыкаю. После её ласк и свежести мне другие просто не будут приятны. Я уже на неё настроился, нацелился.
        Проводив Игоря на электричку, я пошёл в Дзержинский ЗАГС. Он помещается в красивом двухэтажном особняке. Первый этаж низкий, чуть не полуподвальный, сводчатый, а второй – основной, это бельэтаж, сплошь высокие залы. Главный вход был уже закрыт, я зашёл через задний проход. Налево надпись «Регистрация смертей», прямо – разводы. Я вошёл в комнату для разводов. Какая-то женщина подавала заявление.
        – А где тут браки регистрируют?
        Она не ответила. Должно быть, подумала, что я глумлюсь над её лопнувшим счастьем. Немногие люди смотрели на меня с удивлением. Тут же какая-то парочка жалась в дверях. Девушка держала букетик гвоздик. Послезавтра и я куплю такой же.
        – Смерть налево, развод прямо, а где же брак? – пошутил я, рассчитывая на ответ, но мне не ответили.
        – Наверх поднимитесь,  – сказал, наконец, кто-то.
        Я открыл дверь с надписью «Отдел культуры», поднялся на бельэтаж и через анфиладу комнат попал туда, где строгая и грубая тётя за письменным столом объяснила, что заявления принимаются до шести вечера ежедневно, кроме воскресенья и понедельника. Я сообщил об этом по телефону Миле.
        – Ты ещё не передумала?
        – С какой стати. А вы?
        – Я не передумал. Так значит пойдём?
        – Пойдём.
        – А что говорят родители?
        – Да ничего. Что им говорить? Мать сказала: «Сбежишь через два дня, что тогда?»
        – Через два дня не сбежишь, это я гарантирую.
        – Я в этом уверена.
        – В Ленинграде мы с тобой прекрасно жили четыре дня и ты жалела, что мало. Но через два месяца…
        – Волнуетесь?
        – Ещё бы! Я целую ночь вообще не спал.
        – Я тоже волнуюсь.
        – Когда ты за мной зайдёшь?
        – Часа в два. Или в четыре.
        – Или вообще не зайдёшь?
        – Нет, зайду.
        – Сначала к подруге забежишь? Или в ателье?
        – Только в ателье.
        – Сначала к подруге, потом в ателье, потом замуж, потом в парикмахерскую. Столько дел за один день!
        – А что? Так и надо выходить замуж, легко и просто. А платье шить тоже нужно. Что я, по-вашему, должна замуж выходить голая?
        – Голую я люблю тебя больше всего.
        – Кроме вас, есть ещё люди вокруг.
        – Мила! Ну, сходим мы, подадим заявление, а потом что? Провожу тебя домой, и всё?
        – Да, конечно.
        – Давай уж пойдём куда-нибудь, отметим. Можно в Дом журналиста, но ведь ты там часто бывала до меня. Или в «Адриатику» [«Ядран»], где ты ещё не была. Или на Арбат, в этот «Алтай-Валдай» с кавказской кухней. Куда ты хочешь? Только ведь завтра суббота, и каникулы новогодние. Вряд ли мы куда-нибудь попадём.
        – Пойдёмте в СЭВ. Я знаю там один бар…
        – А нас туда пустят?
        – Пустят. Я там часто бываю.
        – Ну, смотри.
        В гостиницах, где останавливаются иностранцы, Милочка – завсегдатай. Ещё бы! Ведь она говорит по-английски, а внешняя торговля – её специальность. Она одевается на сертификаты, которых я в глаза не видел, и увешана золотом. Чуть не за неделю до нашего сближения ей ни за что, ни про что подарили золотое кольцо. В нём она и собирается венчаться со мной. Она попадала в такие истории! Однажды поляк запер её в номере и сказал: «Ты знаешь, что нужно, чтобы отсюда выйти. Это не займёт много времени – всего полчаса». К счастью, её подруге удалось ускользнуть и позвать на помощь. В другой раз она оказалась в номере с капиталистом. [С гостем из «капиталистической» страны, в отличие от Польши, которая была «страной народной демократии»]. Он успел вручить ей колготки в качестве аванса, но, видимо, ошибся, был неправильно информирован о нравах советских девушек и сам растерялся. Оскорблённая Милочка бежала по длинному коридору гостиницы с колготками в руках и в конце своего вынужденного маршрута выбросила их в урну. Нелегко хорошенькой девушке быть интернационалисткой! От стыда и ужаса её тошнило и рвало, как обычно тошнит от противных мужчин. И от меня стошнит, если она во мне разочаруется.
        – Врёт, небось, что выбросила колготки, – сказала одна из моих приятельниц.
        Милочку десятки раз пытались изнасиловать – и иностранцы, и соотечественники, в том числе грузины в Москве и в Грузии. Потому-то она и оценила мою скромность и нежность. Девственность, на сохранение которой затрачено столько труда, должна стоить недёшево. Так, по крайней мере, следует из трудовой теории стоимости Карла Маркса. И вот я собираюсь платить за это сокровище своей жизнью и свободой. [А нужно ли мне оно?]. Я вспомнил, как покупал в ГУМе  пишущую машинку. Её мне продали запломбированной, я открыл её дома, но, слава богу, пишу на ней уже двадцать лет. Носил её в ремонт не раз, но служит она мне исправно. На ней написаны и эти строки. А что дала бы её проверка в присутствии продавца? В случае неисправности я всё равно ничего бы не понял. Когда свяжешься с торговым работником, сам невольно становишься торговцем. А может быть я, сам того не сознавая, делаю то же, что журналист, поступающий на работу в мясной магазин, чтобы потом написать об этом обличительный очерк. Но очерков таких было немало, а мясники по-прежнему обжуливают. [Смысл этого  абзаца мне сейчас не понятен; что я хотел сказать – не знаю].
        Ещё в 1957 г. Оля Лопатина говорила мне:
        – Ты живёшь и действуешь только для того, чтобы потом написать об этом.
        И всё-таки я помню за собой немало лет, в течение которых я писал для того, чтобы убедить. Так что всю эту писанину я бы отдал за миг подлинного счастья.
        Но вернёмся к моей невесте. Тем более, что это отступление мне пришло в голову позже, когда я писал воспоминания о культпоходе в ЗАГС, совмещённый с районным отделом культуры в один санузел.
        – Итак, я жду тебя дома в субботу? – сказал я Милочке.
        – Да.
        – Не опаздывай. Я буду волноваться. Лежать на тахте в состоянии прострации.
        Бедные мужчины! Вот уж настоящий слабый пол! Насколько же больше женщин они волнуются в таких делах, потому-то и погибают от инфаркта и рака к сорока-пятидесяти годам. И мне после того, что я пережил недавно, осталось немного. Мне терять нечего. Что ж я ещё волнуюсь?
        В субботу 4 января днём я купил в метро букетик из трёх гвоздик и спрятал его в портфель, как обычно, чтобы не вызывать любопытства и оскорбительных усмешек матери. Заниматься умственным трудом я конечно не мог. Сел за канцелярскую работу – делал новую записную книжку с адресами и телефонами. Было уже четыре часа, а Милы всё нет.
        Если не придёт до шести часов, еду к ней домой. Если её нет дома, оставляю цветы с запиской на художественной открытке: «Поздравляю с несбывшимся». И потом скажу: «Не вышло – значит, не судьба. В следующую субботу я туда не пойду. Подождём до более подходящих времён».
        Она пришла! Пришла в пятом часу. Я снял с неё шубу. Эту шубу она на время взяла у подруги, съездила в ней в Ригу перед Новым годом, а теперь хочет сшить себе такую же.
        – Ну что, скоро пойдём? – спросил я.
        – Да. Подожди. Посидим немного.
        – Страшно? Тебе что, ты небось и раньше замуж выходила.
        – Собиралась, но заявление не подавала. Сегодня впервые.
        Я, правда, подавал  заявление, но только для того, чтобы моя приятельница Нина Чугунова купила кофточку по талону для новобрачных. Хорошая была девушка, я бы на ней женился, если бы она мне это тогда предложила. Мне было не по себе. И ещё у меня была свадьба с Танечкой Михеевой, довольно многолюдная, но без ЗАГСа.
        – Помню, помню, вы уже рассказывали.
        – А так подавать заявление, всерьёз, чтобы на самом деле жениться,  – это у меня впервые.
        – Хорошо, если бы нас назначили на март, – сказала Мила. – Раньше не надо.
        – А позже?
        – Позже можно.
        – А если назначат раньше?
        – Тогда подадим заявление не сегодня, а позже.
        – На восьмое марта неплохо, правда?
        – Пожалуй. Но лучше позже.
        – На конец марта?
        – Да, на конец. Или начало апреля.
        – А может, на май, на июнь?
        – Нет, зачем же тянуть. Попросим на конец марта – начало апреля.
        – Коньяку выпьем?
        – Нет, нет.
        – Тяпнем по рюмашке?
        – Для храбрости? Ну, давайте.
        Мы выпили чуть-чуть из той третьлитровой бутылочки, которая стоит у меня с весны 1974 г., потому что любителей не находится. Такие всё трезвенницы меня посещают. Милочка вообще избегает пить, уверяет, что её тошнит от одной ложки спиртного. Даже на встрече Нового года она якобы выливала вино в снег. Стоило переводить добро! Наливать ей полную рюмку бессмысленно, она никогда не отопьёт больше четверти.
        Мы закусили шоколадом. Всё тем же шоколадом с орехами, который продаётся у моей станции метро. Я купил его сегодня.
        – А что говорит о нашей затее Лера?
        – Жалеет меня.
        – Как? Она считает, что тебя ждёт несчастье?
        – Нет, ей жалко меня терять.
        – Почему же обязательно терять?
        – Всё-таки, я выхожу замуж. После этого все меняются. Той дружбы уже не будет.
        – Давай посмотрим наши паспорта, – предложил я.
        Мы полистали паспорта и убедились, что там всё чисто. Милочка на днях получила новый паспорт. Казалось, она только и ждала этого, чтобы выйти замуж.
        – Фамилии оставим прежние, – сказала Мила.
        – Конечно! Зачем портить тебе жизнь и давать пищу для необоснованных подозрений. Хватит и того, что родители мои так просчитались.
        О своём происхождении я Милочке уже рассказывал, так что на сей раз этот вопрос не поднимался. [См. «Моё происхождение» на «Проза.ру»].
        – Ну, пора идти, – сказала Мила. – Минут через пятнадцать двинемся.
        – Может, ляжем в постель?
        – Да вы что?!
        Чудесно было бы опоздать в ЗАГС, находясь в её объятиях! Да чёрта с два: она меня перехитрит.
        – Слушай, Мила, мы с тобой давно уже не целовались. Забыли об этом.
        –  Сейчас не до этого.
        Я снял домашние брюки и надел коричневые
        – У вас новые брюки? Они хорошо сидят.
        – Да нет, это те же, которые ты ругала.
        – Значит, их хорошо погладили.
        – Может, не нужно шить новые?
        – Пожалуй, не нужно.
        – Ну, слава богу! А ботинки эти годятся?
        – Да что вы, Боречка! Они же неприличные. Кто сейчас такие носит! Германов вот старик, а элегантнее вас одет.
        – Тогда я надену те, на кожаной подошве?
        – Да, надевайте.
        – Где же рожок? Чёрт побери, я же его тут положил. Как же я надену ботинок? Пальцем? Попробую ножом.
        – Не порежьте ногу.
        – Это было бы дурным предзнаменованием.
        Я с трудом надел непривычные тесные ботинки, которые использовал раз в год в театре и изредка на вечеринках, и только потом обнаружил, что рожок лежал на виду.
        – Это я от волнения так запутался.
        Наконец, мы пошли. Мимо матери проскользнули в темноте. Шли пешком, благо недалеко.
        – Не надо троллейбуса. Подышим воздухом. Не бегите так. Погода хорошая.
        Была слякоть. Хорошей погодой Мила считает сырую. Должно быть, потому, что провела раннее детство на Камчатке [с родителями-геологами]. Зимой она любит только оттепель. Морозов никаких не переносит. Нынешняя зима её должна устраивать. В то же время она вроде любит загорать. Летом отдыхала в Сухуми, где влажный климат ей по душе.
        По опыту позавчерашнего дня я повёл Милу в ЗАГС через задний проход и опять сострил:
        – Налево смерть, прямо развод, направо брак. – И дёрнул дверь «Отдел культуры», но она была заперта.
       – Странно, здесь даже ничего не написано про регистрацию браков.
        – Да мы не туда идём.
        – Ну, конечно. Надо через главный вход.
        Мрачное предзнаменование! Вот он, наконец, этот вход. Люди опять смотрели на меня с изумлением. Против этой двери во дворе находится Управление лесопаркового хозяйства, где работает Валя Ланина, наша спутница по походам. Её статья с портретом появилась недавно в «Природе». А моей статьи ещё нет, потому что я второй год вместо науки занимаюсь устройством личной жизни и ничего не устроил, только запутался.
        В главном подъезде всё было нормально: гардероб, принаряженные люди, ящики с бутылками из-под шампанского. Мы разделись, повесили на один крюк Милкину  шубу и моё драное пальто, которое я ношу чуть больше десяти лет. Поднялись по винтовой лестнице и попали не в то помещение, где я был в прошлый раз. Оказались в большом пустом зале, где не было ничего, кроме двух столов и двух пар кресел.
        Навстречу вышла строгая тётка.
        – Заявление о браке пришли подавать? Торопитесь, скоро закрываем. Паспорта с собой? Возьмите анкету. Заполняйте разборчиво. В браке раньше не состояли?
        – Нет, – пискнула Милочка.
        – Не состоял.
        – И вы не состояли? – переспросила тётка подозрительно.
        – Не состоял!
        Взял бы из дому портфель и бумажки подложить, а то неудобно прямо на стол класть анкету. Я писал курсивными печатными буквами, линии получались волнистыми, дрожащими.
        Мы возились долго, наконец отнесли анкету в комнатку, где сидели две чиновницы. Одна из них сверила нашу анкету с паспортами и дописала в ней названия районов «Дзерж.» и «Волгогр.».
        – Назначаю вас на пятое апреля.
        – Хорошо, – обрадовалась Мила.  – То, что нужно.
        – На десять утра!
        – Ой, как рано! Нельзя ли попозже? – это опять говорила Мила.
        – Ладно, на одиннадцать десять. Позже нельзя.
        Кроме нас, были ещё две пары, среднего возраста. «Они на нас все так смотрели,  – говорила потом Мила. –  Впрочем, они ко всему привыкли».
        Меня ещё раза два переспросили, не состоял ли я в браке раньше. Да, неудобно жениться впервые в таком возрасте. Всё-таки у меня хоть медленный, но прогресс: в этот раз я дошёл до подачи заявления всерьёз. Не в этот, так в следующий раз дойду, бог даст, и до регистрации брака.
        Чиновница поставила на последних страницах наших паспортов, в верхних правых углах, какие-то закорючки, почему-то волновавшие Милу.
        Мы вышли из комнаты с не сложенными бумагами в руках.
         – Погоди, – сказал я. – Посидим, отдохнём, переведём дух. Посмотрим, что это они нам дали.
        – Вот приглашение, одно на двоих.
        – А вот эта закорючка в паспорте: «Дз 0175 г.».
        – Моей подруге то же поставили. Теперь никуда не денешься. Второй раз сейчас же подавать заявление не пойдёшь. Если у нас ничего не будет – потеряю паспорт. С такой отметкой жить не буду.
        – Как будто это судимость или венерическая болезнь! Подумаешь!
        А мне терять нечего.
        Мила листала пригласительный билет.
        – Им можно воспользоваться, купить что-нибудь.
        – Мне ничего не нужно. А тебе?
        – Конечно, нужно. Уж приглашение-то я использую, даже если мы не поженимся. Да и вам, Боречка, не мешало бы приодеться. Нельзя упускать такой случай. Хоть ботинки себе купите.
        – «Чайки»,  «Волги»,  – рассматривал я приглашение.
        – Никаких «Волг». Поедем на обыкновенном такси.
        – Не на метро?
        – На такси. Я сама закажу из дому по телефону.
        – Я приеду прямо сюда?
        – Нет, вы приедете ко мне домой, а оттуда на такси поедем.
        – Может, мне приехать с вечера, зачем рано вставать?
        – Нет, приезжайте утром.
        – Опять вставать по будильнику.
        – Встанете как-нибудь по такому случаю.
        – Там реклама фотоателье. Будем фотографироваться?
        – Конечно! Такой день! Я хочу, чтобы осталась память. Как-никак, впервые выхожу замуж.
        – А в скольких видах снимемся?
        – Двух-трёх достаточно. Ну, четырёх. Что мы будем вертеться, как дураки!
        – На тебе будет фата? Белое платье?
        – Никакой фаты! И платья белого не хочу. Это же мещанство. Будет цветное.
        – Уже готово?
        – Сошью специально.
        – И крестик на шее?
        – Да. Как раз на голой шее он хорошо смотрится. Сделаю декольте. А в волосах – один красный цветок. Боречка, поверьте, вам будет приятно, что рядом с вами такая красивая невеста. Все вам будут завидовать.
        – Ты-то красивая, а я…
        – Что вы прибедняетесь? Вам только одеться надо поприличнее. Костюм у вас есть? Рубашка белая. Галстук. И ботинки. Обязательно хорошие ботинки. Для мужчины это главное.
        – Да вот же на мне сейчас хорошие ботинки. Разве они не годятся?
        – Годятся.
        – А костюм тот, в котором на концерт Рафаэля ходили. Он у меня один. И рубашка белая одна есть. Разве это не пойдёт?
        – Пойдёт.
        – А ещё есть у меня три широких галстука, которые мне подарили любившие меня женщины: фиолетовый с белым, жёлтый и коричневый.
        – Я их посмотрю.
        Фиолетовый мне сшила Нина из Дома моделей на Кузнецком,  жёлтый Мира, а коричневый купила Лида. Больше всех я полюбил Ниночкин галстук, потому что в него было вложено много любви и переживаний, но он слишком роскошный и завязывать его я так и не научился, поэтому надевал только два раза. Мирин жёлтый надевать не пришлось, а Лидин, умеренный и изящный, оказался единственным, который я ношу изредка с синими, зелёными и белыми рубашками. Все три женщины меня любили и две из них были  мне близки больше Милы, имели куда больше прав на меня. Но полюбил я четвёртую, а женюсь на пятой. Не глупо ли это?
        – Шампанское будем пить? – продолжал я.
        – В ЗАГСе? Да нет. Дома попьём. Здесь вообще надо поменьше церемоний. Мы и бокалы уроним. Люди так волнуются, говорят и становятся невпопад. Страшно всё-таки. Такой важный шаг. Разве вам не страшно?
        – Страшно, Милочка, ещё как страшно!
        – Всё-таки, какое безобразие, что так рано, утром. Даже в такой день выспаться не дадут.
        – Придётся заводить будильник.
        – Как на работу. Надо их попросить, чтобы попозже.
        Тётка вошла в зал.
         – Что нас так рано назначили? А если мы опоздаем?
         – Минут на десять опоздать можно, а потом придётся ждать, пока всех пропустим. Будете ждать целый день.
        – Всё у нас государство решает за людей, указывает, когда им жениться. Да ещё в очереди стоишь за этим, как за холодильником!
        – Как они смеют подозревать, что вы уже состояли в браке!
        – Хамы!!!
        – Только вы, Боречка, уж там не ругайтесь с ними, потерпите.
        Мила водится со мной лишь три месяца, но уже знает эту мою черту: ругаться с работниками сферы обслуживания, чиновниками и «народом». Нина и Люся от этого страдали и осуждали меня, а Лида сама за меня старалась разговаривать с людьми.
        Тётка стала гасить свет, и нас попросили из зала. Было ровно шесть часов вечера.
        Возле метро я спросил свою невесту:
        – Какова вероятность, что ты не сбежишь до свадьбы?
        – Шестьдесят процентов. Нет, пожалуй, семьдесят.
        А когда мы приблизились к СЭВу, она сказала:
        – Боречка! Я чувствую, что быстро к вам привыкаю. Мне кажется, что я от вас уже не убегу.
        В отель «Мир», куда Милочка вела меня так уверенно, нас не пустили, как я и предвидел. В Доме журналиста ресторан тоже был занят новогодним вечером, а пивной бар прекратил работу в шесть, как обычно. Всё это я знал заранее и потому был настроен пессимистически.
        – Что же вы со мной не посоветовались? – сокрушался потом Любимов. – Я бы вам подсказал, куда пойти: в ЦДСА.
        Мы присели в кафе ДЖ, я взял пару пирожных и бутербродов, рюмку коньяку и рюмку ликёра «Havana club». Милочка выбрала любимый ликёр, но отпила не более чайной ложки. По-видимому, её больше привлекали этикетки и антураж. Стоило мне отойти от неё на шаг, как к ней кто-нибудь, по её словам, немедленно приставал. Пока я ходил в туалет, с ней уже попытались завязать тесное знакомство. А когда Милочка ехала ко мне на такси ещё в декабре, шофёр возил её по сокольническим аллеям и даже расстегнул брюки. Она примчалась ко мне вся в мыле.
        – Неужели я выгляжу такой доступной?
        – Внешность обманчива. А ты им говори: «Я не такая, я жду трамвая».
        Из ДЖ пошли в шашлычную на Арбате. Место нашлось, но меню было убогим. Шашлык на рёбрах Миле понравился, но есть в нём было почти нечего. От вина Мила отказалась наотрез. Я взял стакан сухого красного вместо воды, поскольку запивать больше было нечем.
        К нам подсела пара – муж моего возраста, но потасканный с виду, и жена, немолодая. Мы поняли, что это супруги, когда они большую часть сациви сгребли на кости своей собачке. Милочка оживилась и заговорила с ними о своём псе Жорике. Казалось, что они нашли общий язык, как вдруг мужик понёс чушь.
        – Вы своего пса к суке не водите, вот почему он у вас такой тощий. Ведь вы сами-то не можете жить без мужика, небось, ни одного дня не можете!
        Милочка возмутилась, а жена этого типа слушала его бред с удовольствием и одобрительно улыбалась. Мы поспешили покинуть шашлычную.
        [В советское время для «простых граждан» в ресторанах и кафе не было двухместных столов, а были четырёхместные, поэтому всегда подсаживали посторонних, даже если другие столы пустовали. К иностранцам и диссидентам подсаживали агентов ГБ].
        – Безобразие! Как он смеет говорить мне гадости! А вы, Боречка, тоже хороши! Не можете защитить меня. Ведь я ваша невеста. Теперь моё настроение испортилось. В такой день!
        Я заметил, что у мужиков, когда они видят меня с молодой девушкой, появляется жгучая потребность оскорбить. Так было, когда я с Люсей-Пчёлкой ехал на попутном грузовике от Зеленограда до Клина [добрались аж до Волги]. Шофёр говорил неприличные вещи. Любочку оскорбляли в многодневном лыжном походе. [См. моё соч. «Люба Красное Солнышко» на «Проза.ру»]. Таксист недавно хамил мне и Милочке, когда мы ехали к её дому в Кузьминках. А на встрече этого Нового года Алёша, новый жених Люси-Пчёлки, подсел к Миле и хватал её за плечи: «Что ты связалась с этим стариком? Я всё про тебя знаю». Уж его-то я никогда не обижал. Что им всем нужно?
        Кое-как прогулялись мы по приарбатским переулкам, а времени до ночи оставалось ещё много. Нелегко на родной земле простому человеку, некуда ему деваться в нерабочее время.  У [ст. метро] «Кропоткинской»  меня окликнул С.Г. Жуков из ЦЭМИ, коллега по Тебердинскому симпозиуму, и, галантно извиняясь перед Милочкой, спросил что-то о фотографиях и программе.
        – Как он на меня смотрел! – сказала Милочка. – Так и ел меня глазами, прямо раздевал.
        У дверей её дома мы стояли довольно долго, я начал замерзать. При этом мы не целовались и даже за руки не держались. Домой меня она не приглашала: родители больны. В их семье каждый день кто-нибудь болеет. Разговор зашёл о домашнем быте.
        – Неужели ты собираешься жить у меня? Я этого просто не представляю. Ты поживи пока у родителей.
        – Вот ещё! Не для того я выхожу замуж, чтобы опять жить с родителями. Да они меня обратно и не пустят. Они так и сказали: «Подумай хорошенько! А то прибежишь обратно – не пустим». Видите, как я рискую.
        – Чем же ты рискуешь, ведь мы договорились, что детей у нас не будет.
        – Мало ли что! Всё равно я рискую больше вас.
        – Я постараюсь снять однокомнатную квартиру.
        – Не нужно, не нужно! Как-нибудь перебьёмся месяц.
        Мы ещё первого января решили, что через месяц после свадьбы Милочка берёт отпуск, а потом увольняется с ненавистной службы и поживёт со мной лето, чтобы сдать сессию и отдохнуть. К осени я должен устроить её на работу, да и сама она будет искать место. С мая по август мы поживём на садово-огородной даче её родителей в Жаворонках. [Мой летний отпуск был фактически трёхмесячным, потому что сотрудникам, не замешанным в приёмных комиссиях, запрещали приезжать в Университет].
         –  Но и этот месяц может тебе испортить первое впечатление. Ты же не жила в коммунальной квартире.
        – Да, не жила. Это даже интересно. Говорят, у вас надо в очередь в туалет становиться.
        – Бывает и так. Привезёшь с собой туалетной бумаги. Мы ведь по старинке газетами подтираемся. Повесим рулончик.
        – И соседи будут им пользоваться? Лучше я буду всякий раз приносить с собой.
        – Правильно. В коммунальных квартирах так обычно и делают. В этом их прелесть. И мыло, и полотенце приносят в ванную и уносят. А как мы будем с тобой спать? Я встаю поздно, зимой в половине одиннадцатого, а летом в девять, а тебе ведь с утра на работу, вставать по будильнику. Я – сова, до двух часов ночи стучу на машинке.
         – Я тоже сова, но меня заставляют быть ласточкой. Я вам не буду мешать. Я вообще считаю, что не нужно спать с мужем в одной постели. Вы будете мне мешать спать.
         – В одной постели может быть и не нужно, я тоже люблю спать один и привык к этому, естественно, но на широком диване вдвоём не мешало бы. Со своими постелями.
        – Вы будете мне мешать. Не усну из-за вас.
        – Ты преувеличиваешь мои силы. Я сам быстро устану.
        – Я лучше буду спать на диване в первой комнате.
        – Да ты что? Опомнись! С моей матерью в одной комнате? Среди тряпок?
        – А что? Я с ней уживусь. Милая старушка.
        – Для того ты уходишь от ещё не старых родителей из отдельной квартиры, чтобы жить с моей престарелой матерью в одной комнате коммунальной квартиры? Слушай, да ты, наверно, шутишь! а я, как дурак, это всерьёз принимаю.
        – Нет, почему же? А что, этот диван плохой? Он мне нравится. Я люблю старую мебель. Она снова входит в моду. Его надо немножко…

        (На этом найденная в моём архиве часть репортажа обрывается)
       
Диалог по телефону
вечером 6 января 1975 г.
         
        -- Вовка прислал поздравление: «С Новым годом, с нашим счастьем, потому  что верю, что счастье у нас в этом году будет общее». Напишу ему, что выхожу замуж за вас.
        -- Он прилетит из Красноярска, чтобы тебя отговорить.
        -- Не прилетит. Он такой расчётливый. Денег пожалеет.
        -- Я бы не пожалел. Я бы прилетел, чтобы только увидеть любимую девушку. И приезжал не раз на дальние расстояния и на короткое время.
        -- Так то ж вы. Потому я и выхожу замуж за вас, а не за него.
        -- Ты его любишь?
        -- Не знаю.
        -- Значит, любишь. Он приедет летом, и ты сбежишь к нему.
        -- Да что вы такое говорите! Это даже странно. Обидно! Ни за что я от вас не убегу.
        -- Что говорят твои родители о нашем браке?
        -- Ничего. Они уже привыкли. Всё нормально. Боречка!
        -- Что?
        -- Мне всё-таки страшно. Вдруг я в вас разочаруюсь!
        -- Это очень может быть, Милочка! Очень может быть. Я этого опасаюсь.
        -- У вас обнаружатся такие черты характера, о которых я не подозревала.
        -- Вот я и предлагаю тебе узнать меня немножко поближе, прежде чем строить планы.
        -- Вам хорошо. Вы ничего не потеряете. А для меня, если что случится, это будет ударом. Я не переживу.
        -- Так что же мне делать?
        -- Сделайте так, чтобы я в вас не разочаровалась.

        Записано 7 января 1975 г.

Эпилог 2017

        Продолжение этих протоколов вряд ли скоро будет найдено, да и кому они нужны? О том, что было дальше, кратко расскажу по памяти.
        После новогодней «помолвки» с Милой я попал в дурацкое положение. Если до того она допускала хоть какую-то близость, то теперь стала недотрогой, уклоняясь даже от поцелуев. Все ласки  заменились обсуждением бракосочетания. А у меня не было никакой постоянной любовницы, мне не с кем было трахаться. Тем более, что зрелых женщин я не любил, привык к петтингу с девушками. А тогда ещё не было удобного «досуга» и «массажа», как в наши дни.
        Не позже чем в середине января 1975 г. я ворвался в квартиру Милочки и закатил ей ультимативную сцену. Она реагировала спокойно и сказала, что сама уже раздумала выходить за меня. Эта встреча не была ссорой и разрывом. Я обсуждал случившееся с другими девушками, писал письма им и Милочке.
        Прошёл январь, февраль, началась весна, теплел воздух, а с ним теплел и голос Милочки. Терпеливое государство в лице Дзержинского ЗАГСа всё ещё ждало нас к 5 апреля. И Мила сказала мне по телефону:
        – Знаете ли что, Боречка…
        Ох, знаю, знаю! Догадываюсь, что она сейчас скажет.
        – Я, может быть, ещё выйду за вас замуж.
        С этими словами и мыслями она явилась ко мне домой в один прекрасный солнечный день, почти утром.
        Я рассвирепел.
        – Если! Ты!! Сию же минуту!!! Не…
        Она мгновенно скинула с себя всю одежду и залегла на моей тахте, глядя на меня с вызывающей улыбкой.
        Я плюхнулся на неё… Всё вытекло сразу, ещё по дороге… Переход от ненависти к нежности… Нет, не могу об этом писать…
        – А теперь, Боречка, везите нас в ресторан!
        Кого «нас»? С подругой? А где ж она? Мила приехала ко мне одна.
        Наверно, подругу вызвали по телефону. Но у меня домашнего телефона не было. Мобильников тогда тоже не существовало. Значит мы пошли на улицу, к телефону-автомату. Я поплёлся за Милочкой, как собачка на поводке, как ослик на привязи.
        Помню ресторан при гостинице «Советская», на месте прежнего «Яра», весь изнутри зелёный и огромный, как зал ожидания Казанского вокзала; набитый людьми до предела и шумный  настолько, что трудно разговаривать. Не помню, что мы там ели, что пили, сколько я платил и кто была вторая девушка. Но помню, что после этого обеда я так захотел Милочку! Казалось, что теперь-то я смогу её трахнуть по-настоящему! (Слово «трахаться» в его нынешнем значении в 1975 г. ещё не употреблялось или оно до меня пока не дошло).
        Не тут-то было! По выходе из ресторана девушки сразу меня покинули. Ещё был не вечер, ещё светло, их ждали важные дела, а я с тех пор «своей» Милочки не видел по крайней мере до конца 1975 г. Летом она съездила в Крым с очередным женихом, а осенью его покинула. Она становилась чьей-либо невестой в среднем два раза в год (вероятно, на зиму и на лето).
        Поскольку «приятное знакомство» не прерывалось, я в последующие годы не раз пытался получить от Милы какие-то интимные услуги, хотя бы за наличные деньги, но выходило  плохо, она меня динамила. Так, в январе 1981 г. мы по её просьбе отправились в мини-путешествие по Эстонии, посетили Печорский монастырь, Тарту, Палдиски и Таллин, но Мила и там мне не отдалась, под предлогом неудобного ночлега (на квартире у жены советского офицера). Я рассвирепел опять и, прервав поездку, вернулся с Милкой в Москву. Но Мила на меня не обиделась. При расставании на Ленинградском вокзале она сказала кротко:
        – Ну, ладно, теперь я знаю Таллин, мы с мамой съездим туда за покупками. А вы, Боречка, зря меня гоните. Я ведь и в самом деле хотела вам отдаться, но не было условий. Я даже презервативы с собой взяла, вот, смотрите!
        – Так в чём же дело?! Едем ко мне домой сейчас!
        – Ой, нет! Только не сегодня. В другой раз…
        Где она работала, чем занималась? С дипломом внешней торговли и английским языком у неё не было проблем с трудоустройством. Заведовала лабораторией в одном очень престижном вузе. Была комендантом аспирантского общежития при Академии наук. Семейное счастье нашла методом многих проб и ошибок. Сколько мужей и фамилий сменила – не упомнишь.
         Милочка – одна из пяти или семи (я точно не подсчитывал) счастливых женщин, которых я встречал в своей жизни. Она неизменно была весёлой и жизнерадостной. Её невозможно представить плачущей или хоть сколько-нибудь грустной. Она  всегда довольна собой и окружающей жизнью. Она никогда ни на что не жалуется, никого не обвиняет в своих неудачах, никому не завидует. У неё солидный муж -- доктор наук, профессор известного вуза, автор многих книг. Она вырастила двоих сыновей. Она уважает меня и радуется моим успехам. Она и в 60 лет выглядела прекрасно, на зависть многим. Я с удовольствием услышу её приятный голос, когда поздравлю её с днём рождения в октябре. Мы вспомним, как в 1974 г. ездили в этот день  в Архангельское.
        Вот только одну маленькую свинью она мне подложила – подбросила мне женщину, ставшую моей второй женой, которая и живёт в моей квартире вот уже  32 года (к счастью, не круглый год). Но я и об этом не очень жалею, потому что другая на её месте могла быть гораздо хуже. (См. мой рассказ «Первая ссора» на «Проза.ру»). А роковая роль Милочки прекрасно отражена в моём самом любимом литературном произведении «Счастливый конец для Жучки», опубликованном в знаменитой газете «Ещё» и на «Проза.ру».

Подготовлено для «Проза.ру» 2 -- 5 сентября 2017 г.

        P.S. Вот и октябрь наступил, я поздравил 64-летнюю Милочку с днём рождения, она счастлива, отдыхает и путешествует по пляжным странам , с мужем и сыновьями, а муж, 65 лет, такой орёл, уже с утра её хорошо оттрахал, у него "сунь-вынь" в полном порядке.
        -- Спасибо,Боречка, что меня не забываешь, ты -- мой лучший друг!

        11 октября 2017 г.

        Боречка, прочитала повесть Жених Милы. Мне очень понравилось. Очень остроумно и живо написано.  Единственное, что меня расстроило немного, так это упоминание моего возраста. Ха ха ха))) А в остальном, я в восторге! Целую. Вы и правда мой лучший друг! Спасибо за все!

С Уважением,
Мила

        13 октября 2021 г.

 МИЛОЧКА

Мимолётное виденье,
Сдобных ножек обольщенье.
Пролетело лишь мгновенье
От подачи заявленья
До разлуки без мученья
И для дружбы продолженья.

Мила Ф. (р. в 1953), впоследствии К., ныне М.

8 марта 1976 г.

Для "Проза.ру" 30 августа 2022 г.