Коловерть... 3..

    Иван Антонович торопился в магазин. Дорога к нему проходила мимо городской церкви. Когда то, в давние уже времена, в этом здании кипела жизнь под звучным обозначением – Дворец Культуры.

Но все изменилось. В девяностых годах не стало дела до культуры и ее Дворцов, ни власти, ни народу. Культура стала стремительно выпадать из поля зрения людей, озабоченных стремлением к элементарному, порою унизительному, выживанию, в самом прямом смысле этого слова.


Закрывались библиотеки, кружки и секции, объединявшие театралов – любителей, плясунов и певуний народных песен, Дома и Дворцы, ставшей чуждой рыночной идеологии, культуры.

Взамен, пришли мега сериалы о плачущих богатых, о несчастных замарашках, с соломой в роскошных косах, превращающихся в супер «гёрлов». Провинциальная звезда бразильского кино, упала в широко раскрытые объятия Российского Президента, ищущего популярности среди обалдевших от перемен и пустых холодильников - домохозяек, неся тем самым - нетленную славу заокеанской стране обезьян, и несмываемый позор самой России…

Песни стали другими. Молодежь с упоением подпрыгивала под бешеные ритмы наплодившихся «музыкальных» коллективов. «Ксюша - юбочка из плюша» - выглядела Красной шапочкой, на фоне беснующихся на сценах полуголых лохмачей, открыто рычащих под рев электрогитар о том, что им «все до пениса, и все до фаллоса!». Была конечно и нормальная попса, но она терялась в потоках пошлости…

Зачумленная культура откочевала на базары, где полуголодный цвет нации, продавал за бесценок подписные издания мировой литературы, и ставших идеологически чуждыми и опасными, книги писателей Советского периода.

В книжных магазинах и ларьках, появилась «Камасутра», наконец то открывшая неопытному в эротических делах народу - неоспоримые преимущества свободного секса перед целомудренным зачатием детей… Продавались книжки однодневки, в мягких переплетах, с выпадающими после первого прочтения страницами.
Однодневки несли в жизнь воровские понятия о тюремной романтике и братках, деликатно умалчивая, что «подогреваемая с воли» Зона, в это время - вымирала от холода, недоедания и туберкулеза.

Люди покупали шедевры литературы, жадно читали многочисленные и красочно описанные сцены насилия и секса, и безо всякого сожаления, выбрасывали их в мусорные урны. Хотя, у иных, сожаления все-же были – о напрасно потерянных, столь нужных для выживания деньгах.

Какая речь - о культуре, когда закрывались Детские сады, и галстук интеллигента, прочно вытеснил малиновый пиджак.

Малиновый пиджак, стал править государством и культурой…

… Иван Антонович вздохнул, вспоминая «беспредельно запредельные годы!». Сейчас, в здании бывшего ДК – обосновалась Церковь, ставшая понемногу входить в сознание и быт народа, благо, что ее основной противник - Советская идеология, был с позором повергнут ниц, и предан вечной анафеме, как утопическое течение, принесшее миру – неисчислимые бедствия и страдания!

В 91 м году, под церковь выделили здание старого автовокзала: неуютно тесное, пропахшее сыростью и плесенью, на самых задворках города. Но затем, святые отцы перешли в более обширное помещение городского ДК. Со временем привели его в порядок, обустроили и его и территорию, и теперь, видоизмененный дворец, гордо сиял позолотой куполов, радуя глаз - свежей покраской и декором…

Проходя мимо храма, Иван Антонович приостановился. На стоянке он обратил внимание на одну из легковушек, которая показалась ему очень знакомой.
Подойдя поближе, увидел, что в черном «Фолькс Вагене», с раскрытыми настежь дверками, мирно подремывает грузный, пожилой человек. Антонович осторожно тронул его за плечо.

- А… Это ты! – произнес разбуженный мужчина, недовольно глядя на Антоныча: - Эмигрант! Что, насест твой - балкон, обвалился? Шастаешь, людей – зазря беспокоишь…

- Не ворчи! Случайно я здесь… В магазин иду!

- Кушать хочется! – снова съязвил Владимир Петрович (это был он, стариннейший друг семьи Антоновича): - А как же, принцип – кто не работает, не ест! Ведь ты же, в своем городУ - ни хера…

- Перестань, зануда! – оборвал Иван Антонович друга, «оседлавшего» уже было своего любимого «конька»: - Я свое отработал! Дай Бог каждому, как я! И кушаю свое, у тебя не прошу…

- Ладно, ладно, Ванька! – примирительно засопел товарищ: - Это я просто так! Не со зла! Ты же, меня дурака – знаешь!

- Кота мы завели! – простодушно пояснил Антонович, явно обрадовавшийся нечаянной встрече: - Жили не тужили, а вот - на тебе! Хочу говорит кота, как в деревне! Я про жену… А кот тот, из дома - ни ногой! Комната – балкон, комната – балкон… А самое плохое, не ест, змей лохматый, то что мы едим! Ни сыр, ни колбасу! И молоко – пакетное не лакает…Только «Китикет» признает! Вот, иду за кормом! Одни расходы…

Владимир Петрович, слушая сетования друга, весело смеялся.

- Ежу понятно, Ванька! Едите вы в своем городУ, то - что даже звери не едят! Кот твой молодец, как лаборант, на вкус и нюх, еду вашу отвергает! Слушай, а зови ты его «Лаборантом!» - откровенно издевался он, над вздыхающим Антоновичем: - Ну как, круто я придумал?

- Круто, круто! – рассеянно кивнул Антонович: - А ты чего у церкви! Что-то, не примечал я за тобой – богомольности! Или на старость, перед смертью – подстраховаться решил?

- Тьфу, тебе! - сплюнул Владимир Петрович: - Раскаркался, голубь ты мой, сизоклювый! Сам знаешь, меня в это место, даже смерть не затащит! С Богом я и без церкви полажу…

- Так все – таки? – настаивал на своем Антоныч.

- Сноха наша! Всю плешь проела! Удумала внучка моего крестить! Привез ее! Где то там, договаривается! – кивнул Петрович в сторону Храма.

- А сам, чего не пошел? Ведь твой то, внук!

- Верно говоришь! – согласился друг: - Внук мой! А её – сын! Они родители, пусть и решают, как рОстить своих детей! Крестить – так крестить! Я вмешиваться не стану, хотя как ты знаешь, есть у меня - напряжЕнка, с Церковью! Но это мои дела, хотя - об такое, многие – спотыкаются, да помалкивают…

Владимир Петрович глянул на часы.

- Время есть, расскажу! Потерпит твой кот! Не то, раскормишь его, тесно вам с ним на балконе станет! Помнишь, лет двадцать назад, гуляли у меня. Среднему сыну, день рождения справляли! Вы еще ему, машинку на батарейках подарили!

Иван Антонович утвердительно кивнул.

- Тогда и зашел разговор о крещении! И кума - избрали, и куму! Осталось дело за малым – покрестить! Не сразу, где-то через годок, но выехали мы с кумом в город. В эту самую церковь, они только обживались здесь тогда.

- Зашли мы внутрь! Тихо, опрятно! Понравилось, не богато, но аккуратно! Священник к нам вышел, представились друг другу. Отец Анастасий, говорит! Нормальный человек, лет под тридцать! Говорит вежливо, спокойно…. Потолковали минут несколько, о том о сем… К делу перешли! Все обсказал, пояснил! Я ведь, то-же не крещенный, думаю, а давай – вместе с сыном… Не вопрос, отвечает святой Отец, все в руках божьих и ваших… Оплатите согласно прейскуранта, и приезжайте! И на дверь, боковушку, указывает, мол – проходи, плати…

- С этого и началось! - Владимир Петрович, горестно покачал головой: - Вся благодать с меня слетела! А что, спрашиваю, если я не заплачу - не будет обряда? … Скромно так, молчит, поп мой! Я свое - гну! А - денег у меня нет, тогда? Пропадай, душа бессмертная?

- А он, елейно мне отвечает, мы, дескать, работаем по расценкам, придете - когда деньги будут! И еще, лучше бы этого - он не говорил мне! Мы, толкует, организация - коммерческая! Во – как повернул! – восхитился друг, заново переживая давний спор со священником.

- А где же, спрашиваю, святой Отец, сподвижники бескорыстные, которые на собаках скакали, веру Христову – чукчам несли! Которые, темной ночью, под дождем холодным, к умирающему шли? Или это – в сказки ушло, церковные!

А самое главное, кто тебе, при жизни, право дал - души человеческие распределять! Заплатил – рай, нехристь в ад! Кто, спрашиваю, тебе дал – ключи от рая и ада?...А он, позу смирения принял, вся невинность мира, передо мной в его лице встала, глаза к полу опустил - и молчит! За веру, от меня - страдает!

- Рассердил он меня! Я, думал – пожертвовать нужно будет! Как расценки увидал, сам удивился! Не совсем дешево, кому как! Но я, оказывается, почти втрое больше, сам выделял на крещение… На то и пожертвование! Понятно, церкви – жить, платить, за все надо! И священник – не воздухом сыт! Но расценки!!! Словно душу свою – продаешь! Противно мне стало, глядеть на коммерсанта в рясе… Да и кум, тянет меня: брось его, говорит, ничего ты от него не добьешься!

- Так и ушли мы, ни с чем! Не договорились Отцы: один Святой, другой – родной! Нехристями – дети мои стали! Сами пусть решают, как им быть… Выросли...  Я ведь, Ванька, по простоте душевной, думаю, что Церковь – жалуется на малый приход людей к Вере! Так действуйте, приобщайте! Если бы со мною - отец тот, по людски обошелся, так я может, целую семью к нему, то есть в Церковь, привел бы! Только теперь, в ту Церковь, в которой места на том свете покупаются, я никогда не приду! Мне, с такой Церковью – не по пути, разное у нас понимание Веры… Но и другим, не мешаю! Пусть каждый сам для себя, про то решает! Если кто, хочет быть обманутым, то он - непременно обманется, сам того - желает! Видать, так – проще и легче жить! … Вот так, я детей крестил…

Владимир Петрович молчал. Молчал и Антонович, выслушивая долгий рассказ товарища, улавливая горечь и сожаление в его голосе.

- А дальше, еще хуже пошло! Ты знаешь, десятый год, для меня - как торнадо в Техасе, по душе прошелся! В марте, друг Байназарович, вместе со своим секретарем администрации – погиб в аварии… Я от этого – не успел отойти, как в мае – мать умерла… А осенью – кума хоронили! За полгода, земля подо мной - зашаталась…

Мужики скорбно помолчали, отдавая невысказанную дань памяти, ушедшим из их жизни, дорогим сердцу людям.

- Оно ведь  как, по моему - получается! – задумчиво продолжал Владимир Петрович: - Мы живем ощущениями и чувствами и все это объединяется именно в тебе одном, соединяя в целостную картину жизни все краски мира, его радости и боли….Человек не одинок в радости, но он одинок в своем горе и своей боли… Так устроено наше восприятие действительной реальности, окружающей нас… Многие способны на сочувствие, но никто не способен на полное понимание не своей боли… Скорбя об ушедших, мы в первую очередь - неосознанно скорбим о себе… Об оставшихся жить без тех, кто своей смертью - обрекает нас на одиночество и душевную боль…

- Кум мой, занимался организацией похорон мамы! – снова проговорил Владимир Петрович: - Астмой, он маленько страдал! Как он гордился, видишь, говорит – я от дома, до самого кладбища, твою маму проводил, сам – шел! И ни разу – баллончик не достал! …Никто не думал, что осенью – его самого, понесем в последний путь… Золотой человек был! В тот год, я дважды осиротел!

Большой, поживший мужик, задумчиво глядел в никуда, вспоминая пережитое.

- Ты дальше говори! – вывел его из воспоминаний Иван Антонович: - Не сирота ты! Жена, сыны, снохи - внуки… У иных, и того нет! Вот – где беда да горе…

- Верно говоришь! – согласно кивнул Петрович: - В общем, поехали мы с кумом в город… И сразу в ларек церковный! Вот в этот! – он кивком указал на небольшой ларек, метрах в пятидесяти от машины: - Пояснил я все что надо женщине, что в ларьке торговала! Я против этого – не возражаю, все вещи – денег стоят… Собрала она что надо: свечки, иконки, одним словом – сама, лучше меня знает, что для таких случаев требуется! Выложила все на прилавочек, у окошечка.

Покупок, набралось – тысячи на полторы, но я пятерку, в окошко подал! Стою, жду сдачи… Разговариваем с ней, про жизнь, про людей… И вдруг, она спрашивает: «А матушка ваша, крещеная?».

Отвечаю, так – простенько: «Кто бы их, в тридцатых годах – крестил, отпевал! Некому было, так и жили люди!». Рассказываю ей, и вижу: через окошечко -то, ручка высунулась, и все мои покупки – назад угребла! Ты чего делаешь, спрашиваю?

«А мы, отвечает, освященные предметы – не крещеным не продаем!». Так значится, дела поворачиваются! Обидно стало! И за мать, и за себя! Словно мы с нею, какие - то выкресты, перевертыши… Опошлившие и обгадившие не только людей но и продавшие саму веру. Словно не были наши с нею предки православными, и кто его знает, возможно и такое, что кто-то из них и голову свою сложил - за Веру Христианскую! А все из за чего! Из за того, что не выполнили полагающегося обряда, созданного Церковью, и возведенного ею же - в ранг прямой необходимости! Пусть даже и так! Мы люди, и мы, бывает жестоко ошибаемся! Но вернуться, прийти к Вере своих предков - никогда не поздно! Даже пусть и посмертно! Только, нам в этом – было отказано! Мне при жизни, матери - после смерти!

Стою и думаю, каким языком объяснять блюстительнице церковных нравов, что в то время, ближняя Церковь была за двести верст от колхоза. Месяц, туда и обратно – на быках ехать! Да и кто бы, того колхозника отпустил, им паспорта, только в середине – конце пятидесятых – выдали… Как объяснить, что жила неграмотная женщина, не крещенная – но в мире с людьми, рожала детей, и работала, работала, работала…

До сих пор, люди ее добрым словом поминают… А Церковь – и думать о ней не желает! Не прощает она, тех – кто под ней не ходит! Что это за Бог у вас, родимые святители, что людей – по Вере делит!

А может и правда, одна у нас Вера, да только понимание ее – разное!

- А еще, и деньги не возвращает! Говорит, мы сдачи не даем, это – ваше пожертвование! Какая жертва,какая  сдача, предупреждать надо! Ведь я,  даже -  ничего не купил! Полный беспредел!

- И что, так и оставил деньги!

- Нет! Ты меня знаешь! Отродясь, скупостью не страдал! Но здесь, не тот случай! Дальше слушай! И снова, утащил меня кум! Во второй раз! На хер, говорит он мне, ты в ту дверь лезешь, их которой тебя – гонят! Прямой он был человек! Что думал, то и говорил! За то его люди и помнят!... Как возможно забыть и простить церкви подобное тому, что произошло со мною? – с сожалением спросил молчащего друга Владимир Петрович, и переждав, убежденно добавил: - Если Церковь, не принимает таких людей, как моя мать, то - Бог ей судья! И она – не от Бога, организация….

- Поехали мы за вещами на рынок. Там, в то время – киргизы из Оша торговали. По нашему плохо лопочут, но все поняли. Быстро собрали, и марлю, и ткани, и одёжу хорошую, покойницу обрядить. Свечки нашли! Молодцы ребята! Сочувствие выразили, сожаления выражали! …Только кинулся я на другой день, нет кошелька и сотового… Думаю, закрутился, потерял… А тут, знакомец – подходит. Говорит, звонили с базара, велели передать что – бы приехал и забрал, что оставил…Киргизы это звонили, у них я добро свое потерял… Вот тебе и иноверцы!

Владимир Петрович закурил сигарету, погрузившись в нелегкие воспоминания.

- А началось все, еще в 79 году! В Троицке, прямо у общаги нашей, кладбище! А при нем, церковь стоит! Вот и зашли мы как то, студенты, посмотреть! Тихо стоим, шапки сняли, смотрим… Только недолго стояли! Вытолкали нас бабки «чернавки!»…. Хорошо что камни в след не кидали! Шипели только, злобно шипели! Волосы, видишь ли, у нас длинные, и штаны – клеш! А при чем тут штаны! Мы ведь, с хорошим пришли, а ушли – оплеванные… А нам, между прочим, не поздоровилось бы, если бы в деканате узнали, что мы по церквям бродим… И священник тогда, все видел, а старух – не остановил… Почему, они с нами так поступили?

- Ну не все такие! – вступился за священников Иван антонович: - Попы – то-же люди, разные бывают!

- Ты мне – это оставь, адвокат! – сердито блеснул глазами Владимир Петрович: - Не о пустяках речь, о Вере! О святом для очень многих! Поп, он как лекарь для души! Может и вылечить, а может и сломать, так как иные – слепо верят их словам! Не должно, случайных людей, при Вере – людям служить! Служить – надо людям, а не канонам и обрядам церковным…. И не коммерция Вера, а искренность и бескорыстие… Цена у Веры, очень высока! До сих пор, иные за нее – кровью и жизнью платят! Глянь, что в мире творится… Многие тысячи, в религиозных конфликтах гибнут…

- Ты думаешь, я богохульствую? – строго спросил Петрович своего друга, и сам же и ответил на свой вопрос: - Нет, брат! Я с уважением отношусь к тому, чего объяснить не могу! Много думал, почему я такой?
А потому, что не могу я, с чужих слов – Лазаря петь! Я - понять хочу! Вера, она искренняя, когда ее осознаешь!

А пока, я понял только одно! …Я понял, что  если  верить - то нужно только из того, что – дОлжно верить, не принимая никаких сомнений, объяснений и доказательств! Не вступая ни в какие диспуты и дискуссии….Только из того – что так решил твой разум и требует твоя душа…..  Пусть будет счастлив человек, принимающий веру и религию такой, какой она есть, ибо душа его заполнена тем, что мы называем Богом… И пусть Вера, будет у каждого! Жаль только одного, что говорим и мыслим мы об одном и том – же, только понимаем, и поступаем - по разному…

Петрович замолчал. Выговорился, и ему словно стало – легче. Видать, не впервой, обдумывал он те вопросы, желая понять их суть.

- Ну ладно! Прощай, воитель! – вздохнул Иван Антонович: - Надо кота кормить, живая ведь тварь: - и подняв вверх палец, многозначительно процитировал: - Мы в ответе, за тех - кого приручили!

Он уже удалялся, когда Владимир Степанович, окликнул его:

- Ванька! Ты не теряйся, один ты у меня остался! Что-то, у меня, «мотор» шалить стал! Гляди, если что…

- Ладно! – легко согласился друг: - Только ты, на неделе – не помирай, занят я! Потерпи…

Владимир Петрович долго смотрел вслед уходящему товарищу, потом снова откинулся на спинку сидения и устало прикрыл глаза…

Машина слегка качнулась. На сидение, легко впорхнула сноха, веселая, оживленная.

- И как? – спросил Петрович.

- Все решили, заплатила! Через три дня – приезжаем! Отвезете?

- Нет! – отрезал Петрович: - Пусть сына, сам за руль садится! – и перехватив непонимающий взгляд молодой женщины, пояснил: - Через три дня – пятница! У меня, по пятницам – зубы болят! Не буду, вам праздник портить… А  как  не  оплатишь,  что  будет?  Не  спрашивала?

- Нет! - растерялась  сноха: - А  зачем?  Все  платят!

- Вот  именно,  все!  Только  каждый  по  своему! ... А  как  священника  зовут? 

- Отец Анастасий! Такой обходительный, добрый! Вы что, знаете его?

- Встречались! – коротко ответил Петрович: - Едем! Дома работы невпроворот! У нас как, помирать собрался – а рожь сей… Жизнь  дочка,  она  -  как  коловерть,  только  и  успевай - выгребать...