Окаянный мальчик. Миниатюра 18

Глава 18.
О КРАСОТЕ, УМЕ И ИДЕАЛЕ.
- Умные женщины, когда влюбляются, часто становятся такими дурами... а, вот, глупые выглядят в любви вполне натурально, естественно, даже естественнее, чем всегда. Отчего бы это так природе понадобилось? – Спрашиваю я сам себя и, невпопад продолжаю. – И вот еще совсем не могу понять, как это мы можем терять голову только лишь от внешнего вида. Я всегда с осторожностью относился к женщинам, которые вызывали у меня сильное влечение. И необходимость отдаться чувству, которое использует тебя, как марионетку, меня всегда останавливала. Вслед за Печориным я могу повторить, что никогда не становился рабом любимой женщины. Наоборот. Только лишь я начинал чувствовать, что мной моим чувством пытаются манипулировать, то моя любовь мгновенно преобразовывалась в презрение к женщине, которая пыталась ею так распорядиться. И в тоже время мы так устроены, что видим во внешней красоте красоту духовную и практически не можем сопротивляться ей. Разве это не от того, что мы просто не можем не стремиться к истине, не искать идеал? И в тоже время искать идеал в красоте – бессмысленно.
Вася посмотрел на меня и вдруг очень серьезно сказал:
- А не искать – безнравственно.
- Ты не там его ищешь, - откровенно зеваю я: - Царство божие внутри вас есть. А в женщине нет никакого смысла, кроме того, какой ты сам в нее вкладываешь. Женщины всегда гораздо лучше понимают, что им делать с тобой, когда ты их вожделеешь, чем, когда ты говоришь, что ты их любишь. Ты не замечал парадокс нашей культуры: степень уважения которую взывает в тебе женщина обратно пропорциональна ее желанности? Умные или высокодуховные женщины несексуальны. Королев очень редко хотят. Помнишь, письмо в редакцию газеты «Моя семья»? Женщина пишет: «Он говорит, что я богиня. Что со мной не так? Почему он не может меня просто вые…ть?»
- А ты читаешь газету «Моя семья»? – Недоуменно спрашивает Вася.
- Да, а что? – говорю я. - Не надо требовать от женщины того, чтобы она вела себя, как мужчина. Почитай Платона: Древние мужики, греки и римляне, уже пришли к пониманию того, что с женщиной возможно только животное общение.
- Ну да, - говорит Вася. – А потом они поняли, что сама по себе животная красота не эстетична и стали поглядывать на юношей. А когда древние мужики перестали обращать внимание на своих женщин, то римлянки обратили свои взоры на варваров-гастарбайтеров и Риму пришел апокалибздец. Мне вообще кажется, что не было военного захвата варварами Рима. Просто свои мужики перестали плодиться и на их место пришли чужие чурки. Но ведь и сейчас на наших дискотеках одни арабы, да и сами наши женщины ездят на юга за арабской любовью, чтобы египетские мужики их ублажали. И еще деньги за это сами платят. Мы гибнем! Как цивилизация. Гибнем без войны. Гибнем, как культура.
- Да, гибнем! – Восклицаю я. – Но это же здорово. Разве не видишь ты во всем этом божественную логику? Мы исчерпали себя, как духовное начало, зажатое в оболочку из плоти. Плоть нам более не интересна. Мы освобождаемся от нее и переходим на новый уровень существования. А на наше место приходят полуобезьяны варвары и ветхозаветные вожди, которые переживают любые потопы крови.
- Неужели наша культурная гибель неизбежна?
- Более того, на данном этапе она запланирована. Все идет по красивому плану: сначала нужно было разрушить большую патриархальную семью состоящую из нескольких поколений. Так называемый клан, тейп или род. Сделано это было созданием больших городов, великих строек, которые манили молодежь. Молодежи приходилось создавать «малые» семьи в отсутствии бабушек и дедушек. Детей стало необходимо отдавать в сады и школы. Началось это у нас еще в 17м веке, а в Европе раньше. В 20м и 21м разрушают уже «малую» семью, разделяя ее на свободного алиментщика и разведенку с ребенком. На этом этапе обычно приглашают гастарбайтеров. И все это шло рука об руку с псевдохристианским морализированием, что хотеть женщину грешно.
- Что же дальше?
- Ювенальная юстиция. Теперь разделять будут матерей с детьми. Мы превращаемся в большую человеческую ферму: вот тебе рабочий скот, вот самцы производители, вот матки, а вот и молодняк. Красота!
- Но это же страшно.
- Нормалек. Этот план реализуется столетия. Просто очень-очень медленно и никто не замечает. А ты бы хотел, чтобы все было неизменно? Ну и пахал бы сейчас в поте лица где-нибудь в деревне, думая, как прокормить семеро детей и запасти дров на зиму. А сейчас ты свободный мужик. Семейная барщина заменена легким оброком в 25% от официа-а-альной зарплаты. И снова ищешь свою Галатею.
- Да не пошли бы эти Галатеи в парк Динамо? - Смеется Вася: - Я тут подумал. Получается, ты мучаешься, творишь, вычленяешь из этой реальности Венеру, ставишь ее на пьедестал. Ходишь вокруг в немом восторге и сдуваешь с нее пылинки. А потом вдруг замечаешь, что на твоем пьедестале не Венера, не Галатея, а просто какая-то баба с веслом.
- Из парка Динамо?
- Вот именно. А потом эта баба с веслом тебя еще и презирать будет из-за того, что сама не в силах тебя восхитить и уйдет к какому-нибудь...
- Шоферу с черным под ногтями, - уточнил я – Я в курсе. Не переживай. Так всегда получается. Что на пьедестал не ставь, все равно рано или поздно баба с веслом получается. Закон жанра.
Некоторое время мы молча пьем чай.
- Я вот, на счет этого закона жанра, как ты говоришь, – Вася потягивается, чтобы скрыть волнение. – Все-таки не совсем так, как ты думаешь. По-моему, вначале Галатея сбегает с твоего пьедестала, а потом ты понимаешь, что сбежала не Галатея, а просто какая-то баба с веслом.
- А какая разница?
- Пока ты горюешь о своей псевдо богине, ты проделываешь некую работу. Я не совсем понимаю, кому и зачем так понадобилось, но учитывая, сколько творчества выползло из-под моего раздавленного сердца, я понимаю, что лучшее, что может сделать женщина – это отказать. Неразделенная любовь обращается в творчество, в молитву, в перерождение. Разве не так? Тут, как и с выпивкой: похмелье дает больше, чем сама пьянка. Отказ приносит больше, чем положительный ответ.
- Честно признаюсь, я об этом не думал, - говорю я.
- Эх творчество-творчество, - вздыхает Вася. - А ведь размножаться-то когда-нибудь нужно. Хоть когда-нибудь, а?
- Вот тут и баба с веслом будет очень кстати. И послушай, - говорю я, - чтобы как-то утешить Васю. - Какая разница, как она ко тебе относится? Это же не отменяет того, как ты к ней относишься. Ну хорошо. Жизнь пуста. Нет никакой взаимной любви. Нет Галатеи, нет Венеры. Если вокруг все пусто, то пускай, хотя бы ты будешь здесь что-то наполнять своей любовью. Пускай выдуманной. Тебе не все ли равно? По крайней мере в этой пустоте будет твоя любовь. Все! Любовь уже есть! Что еще надо? Разве все произведения искусства, которые дошли к нам из веков, не плод этой любви? Разве не в этом задача человечества? Не в том, чтобы преобразовывать грубую материю в произведения искусства силой любви?
- Да пропадись оно в рот все человечество с своими произведениями искусства! – Вася аж захлебнулся собственными эмоциями. - Даже музыки не жалко, как Толстому. Разве ты не понимаешь, что существует все это человечество с своими произведениями искусства только потому, что вечно пытается заполнить ими чувство облома от того, что баба с веслом ушла к другому! Вот и вся любовь! Вот и все, чем ты рекомендуешь мне наполнять духовную пустоту вокруг пьедестала в твоем сознании, на который тебе хочется поставить плод своего воображения!
«Съезжает, похоже, парень с катушек» - подумалось отчего-то мне, хотя возражать Толстому не хотелось. Все же, любимый писатель.