Запах войны

                Невысокий щуплый паренек в потрепанной серой куртке и старых полинялых джинсах брел на подгибающихся ногах, спотыкаясь о каждый камень.  Широкая и прямая дорога была перепахана разрывами, словно здесь шла полномасштабная война.

                Подбитая техника с рваными от прямых попаданий бортами, обгоревшими до черноты, превращала пустынный пейзаж в какую-то нереальную фантасмагорию, картину написанную в багрово-ржавых тонах художником баталистом.

                Увидев на перекрестке полуразрушенный блокпост, раскрашенный в желто-блакитные, цвета путник оживился в надежде найти что-нибудь полезное и торопливо зашаркал усталыми ногами в сторону корявой конструкции, сложенной наспех из серых шлакоблоков. Искателя ждало полное разочарование.

                Внутри и снаружи заброшенного дота было пусто, лишь ветер завывал в пустых глазницах пулеметных бойниц. Увидев недалеко от выхода бугорок, присыпанный свежей землей, обрадованный путник с затаенной надеждой найти хоть что-то, упав на колени, обеими руками судорожно раскидал в стороны землю. Осыпавшийся грунт обнажил страшную находку. Из выкопанного отверстия торчали скрученные проволокой руки трупного багрово-синюшного цвета.

                Шок от страшного зрелища рефлекторно отшвырнул тело незадачливого копателя назад. К несчастью паренек упал очень неудачно, на спину, больно ударившись спиной о корягу. 

                Застывшая перед глазами картинка мертвых, скрюченных  рук с длинными ногтями, частично обломанными, вызвала спазм в желудке. От ужаса не удержался и блеванул, с болью выворачивая шею в сторону, попытался встать, острая боль в позвоночнике напугала. Неужели сломан? Но через несколько мучительный секунд со стоном перевалившись со спины на бок и с трудом встав на колени, смог подняться.
 
                Повезло, похоже, просто ушиб.

                Пройдя еще пару километров, ноздри путника затрепетали, втягивая запах жизни. В ста метрах шелестела листьями небольшая березовая роща. Свежий ветер трепал крону деревьев, чьи ветки призывно махали путнику, призывая под свою защиту. Из-за берез потянуло приятным запахом печного дыма. За рощей, повторяя все впадины и бугры земли, словно набегающая волна, тянулся бесконечный дощатый забор, зияющий темными прорехами.

                Потрескавшиеся губы прошептали: «Деревня!»

                Голод и жажда заставили ускорить неверный шаг путника.

                Поселение в мироне время было зажиточным. Вдоль проулка тянулись красивые рельефные заборы, за которыми высились здания из кирпича с крышами, раскрашенными яркими красками. Сейчас, конечно, все  выглядело запущенным, но признаки жизни наблюдались. У нескольких домов из труб тихонько тянулся дымок.

                Путник приободрился. Видно, что в поселке есть люди, это хорошо.

                - Издале бредешь, хлопчик?

                Услышав надтреснутый голосок, бредущий в забытьи паренек от неожиданности вздрогнул и заметавшимся взглядом пробежал по ближайшим воротам. Разглядев в проеме приоткрытой калитки любопытное лицо худощавой, миниатюрной старушки с прищуренными глазами, успокоился и, тяжело вздохнув, застыл на месте.

                - Заблудился я, бабуля….

                - А ты часом не военный будешь?

                - Да что вы, что вы бабуля, разве я похож на военного!

                Старушка с прищуром внимательно снизу вверх осмотрела прохожего и, подумав, кивнула головой со значением:  «Не, у военных глаза всегда застылые, а у тебя хлопец, живые. Верю». С уверенностью кивнула еще несколько раз, часто мигая глазами.

                Чуть улыбнувшись, спросила:  «А идешь то куда?»

                Паренек жалостливо шмыгнул носом:  «Да вот ищу, бабушка, где войны нет, где люди мирно живут».

                Старушка печально покачала головой:  «Эка куда тебя понесло милой. Нет, хлопчик, не знаю я таких местов. Здеся потише теперича стало, бахают, но редко совсем. А в прошлом то годе шибко стреляли, да танки все ездили с белыми полосами». Бабаушка понизила голос: -«А еще за танками на веревках люди волочились. Все ободранные, до кости. Жуть да и только».

                - А Вам, бабушка, не страшно жить здесь, уехали бы куда-нибудь.

                - Да куды милой, я поеду- то? Все мои родичи перемерли, а подруги все туточки живут. Хоть погутарить есть с кем. А помирать не страшно, хлопчик, я уже пожила свое.

                Паренек криво улыбнулся:  «Ну, раз не так все плохо, то попить дайте, бабуля, пожалуйста».

                Старушка в ответ кивнула головой, опять часто замигав глазами.

                - А чего не дать, то, погодь, хлопчик, щас то и дам.

                В затянувшемся ожидании парень, переминаясь с ноги на ногу, уже хотел было идти дальше, решив что бабка забыла про него, но вдруг, со скрипом открылась калитка и, с опаской глянув по сторонам, бабулька протянула ему помятую алюминиевую кружку с молоком и большую вареную картошку.

                От вида еды, не евший два дня ничего, кроме диких яблок, человек расплакался. Присев прямо на землю, тут же у калитки, и забыв обо всем на свете, стараясь продлить удовольствие насыщения, он маленькими глотками прихлебывал из кружки густое молоко и осторожно надкусывал рассыпчатую картофелину, боясь уронить хоть крошку.

                Бабушка покачала головой:  «Эка ты намучился бедолага, видать из родных никого нет, раз бродяжничаешь-то?»

                Размазывая тыльной стороной ладони слезы, оставляющие темные разводы на пыльных щеках , паренек горько закивал головой.

                Эх, малой, больше нечем тебя угощать, я то старая, мне совсем мало надоть, картохи в огороде накопаю, да козу подою, а хлеба нема, извиняй, давно уже, нетути хлебушка, с прошлого годе.

                «И на том спасибо», - сказал повеселевший гость, протягивая хозяйке кружку, низко поклонился бабушке, благодаря за щедрый дар и  больше не оглядываясь, пошел дальше в глубь деревни.

                Уже выходя на окраину, путник увидел небольшое скопление народа у помятого забора из профлиста, превращенного шальными осколками в решето.

                Заинтересованно глянув за забор, увидел, как несколько сельчан что-то собирают с земли и складывают на расстеленную простыню. Разглядев окровавленную руку с растопыренными коричневыми пальцами, паренек в ужасе отшатнулся и непроизвольно блеванул.

                Стоявший рядом старичок в помятой кепке и очках, перевязанных проволокой ,шмыгнул носом и надтреснутым  голосом громко проговорил:  «До чего мы дожили, не дают умереть спокойно в своем собственном доме». Что за гадина породила этих вурдалаков? Сгорбив и так сутулую спину, старик корявым пальцем почесал недельную щетину на подбородке и, покачав головой, задумчиво произнес.
 
                - Эхти…, месяц не дожила до юбилея Никитишна. Крепкая была, все туды-сюды моталась, активистка наша, еще пожила бы, а вишь ты не дотянула до восьмидесяти, совсем чуток до аминин не дожила, учительница наша заслуженная.

                Горько сглотнув, чтобы не разрыдаться, паренек отшатнулся от забора и, покачнувшись от легкого головокружения, замер на минуту. Обхватив плечи, словно от жуткого холода и согнувшись, как от непосильной ноши, зашагал по дороге, уходящей в никуда за горизонт.

                Путник торопился уйти из этого замученного поселка. Мимолетно оглянувшись назад, в страхе содрогнулся, увидев страшную картину. Темная пелена, словно жутким покрывалом посмертного савана, накрыла ближайшие дома. В ужасе от увиденного, путник попятился назад и упал, споткнувшись о камень. В глазах потемнело, в горле застыл ком. Страх заставлял рефлекторно ползти прочь от жуткого зрелища, но также неожиданно наваждение пропало, тьма ушла, и стало ясно, что это лишь легкий ветерок взметнул вверх пепел из сгоревших дворов.
 
                Пройдя заплетающимися ногами еще пару километров, путник увидел забор и крыши еще одной деревни. Свернув с пыльной дороги, решил срезать угол, идя напрямик через давно не паханное широкое поле, заросшее пожухлой травой ржаво-серого цвета.

                На зубах еще скрипела дорожная пыль, а легкое дуновение принесло набивший оскомину кислый запах сгоревшего пороха и отработанной ружейной смазки. Человек в ужасе вздрогнул, волосы на голове встали дыбом, по спине пробежала струйка пота. Весь организм напрягся в ожидании беды. Это не просто мерзкая и знакомая до боли вонь.

                Запах войны!

                Сощурив глаза, вгляделся в ближайшую пустошь и отшатнулся. Совсем рядом, в трестах метрах не больше затаился окопный бруствер, присыпанный сухостоем, а за ним как обрубленные пеньки торчали короткие орудийные жерла. Вот из них и сочился этот жуткий запах смерти.

                До боли сжав костяшки пальцев в кулаки, выпрямил сгорбленную от страха спину и, подняв вверх подбородок, на не сгибающихся от волнения ногах, ожесточенный горем человек, пошел прямиком на затаившуюся батарею.

                Да, может, это последний день в его жизни, но у него будет шанс плюнуть в глаза этим нелюдям.  Прав был тот старичок с поломанными очками. Вурдалаки. Другое слово не подходят этим упырям.    

                Пройдя поле, решительно шагнул на бруствер, застыл на месте, настороженным взглядом промчавшись по усталым лицам людей в пыльной давно не стиранной униформе, в угрюмом молчании смотревших на него, словно в ожидании какой-то особенной вести от незнакомого человека.

                Вглядываясь в незнакомые лица, обращенные к нему путник расширил глаза, в  изумлении оглянулся, услышав свое имя.

                -Хо-хо! Панас. Якими долями? Де твий кореш патлатый? Гайда сюди Панас, розкажеш, що бачив. 
             
                Панас оторопел от неожиданности.

                В этом аду кто-то знает его имя!
 
                Нет, не жуткий вурдалак и не озлобленный на весь мир кровожадный зверь, а совсем юный, лет восемнадцати, голубоглазый солдат в грязной выгоревшей на солнце униформе, приветливо улыбаясь путнику, окликнул его по имени и, приглашая к себе, махнул рукой.