К истокам припаду. 1. Душой гореть...

                ГЛАВА 1.
                ДУШОЙ ГОРЕТЬ…

                Интерквел романа «Счастье – рядом».
                http://www.proza.ru/2013/11/23/1618

      Сев в машину, Ника от бешенства ничего перед собой не видела.

      То, что мать практически вышвырнула её из дома, семьи и страны, не так волновало, как то, что пострадала гордость. Та самая, которая едва не погубила.

      Стиснув зубы, лишь выдохнула: «Ужель правда? Не перегнула ли?..» Едва подумала, заметила в боковом зеркале свет чужой машины – уже не первый светофор преследовала. Нервно вздохнув, покосилась на молчаливого сопровождающего: суров, напряжён, опасен. Закрыла глаза, заскулила. Тут же руки коснулось что-то холодное. Раскрыла глаза – бутылка минералки.

      Водила. Даже взора не скосил. Просто достал и протянул.

      Буркнула привычное «спасибо» и стала пить, памятуя о проклятущих гландах.

      Как ни удивительно, псих отпустил. Хмыкнула тайком: «То-то. Вскипела, дура. Остынь-ка. Там ещё хлеще будет, не взорвись досрочно, оставь запал для “бума”. Сама поймёшь, когда рвануть…»


      – Подъезжаем, – мужик был неразговорчив. – Провожу.

      – Благодарю.

      Хотелось, конечно, сказать и сделать по-другому, вскинуться, обматерить, рвануть куда-нибудь назло всем… Словно угадав, метнул серым взглядом так красноречиво, что опустила глаза, сделав вид, что роется в сумочке.

      – На выход.


      Через полчаса отступил от девушки на пару шагов, позволив дышать свободнее.

      Удивилась послаблению, покосилась невольно, уловила улыбку в глазах мужчины. Смутилась почему-то.

      – Спасибо большое за всё. И… до свидания.

      – Чистого неба, мисс Вайт. Рад был помочь. До встречи.

      Когда сделала шаг в сторону фильтрационной зоны, протянул пластиковый пакет.

      – От нас. Немного радости.

      Не дав ей опомниться, исчез с едва слышным «держись, крошка»!

      Ахнула, повертела судорожно головой – испарился. Профи. Дёрнулась на окрик служащего, прошла, извинившись, что создала маленький затор.

      Когда подошла к двери терминала посадки, заглянула в пакет, покопалась, покраснела худеньким личиком: «Надо же…»

      Гостинцы были подобраны с тщательностью и доскональным знанием её вкусов и пристрастий: контейнер с клубникой, пара больших банок с ягодными йогуртами, мятный коктейль в закрытой таре, подборка журналов с выставок Европы и России – молодые художники, даже маленькая книжица с современным романом модной русской писательницы, на обложке невероятно красивый среднерусский пейзаж.

      Покачала черноволосой головой, покрылась невольно нервными «мурашками»: «Будто готовят заранее. Ох, чует моё сердце: достанется мне этот навязанный пленэр кровью…»


      Как только позволили отстегнуть ремни, отдала должное гостинцам, покачивая головой от удовольствия.

      «Смотри-ка, не так страшен чёрт… – хохотнула тихо. – Тоже люди. Скучают по Родине, служивые. Ладно, передам привет земле русской, парни. Не переживайте – поняла и без просьбы. Постараюсь стать вновь русской, коль так повернулась жизнь».

      Пока летела, успела опять пережить последние эмоции во всём многообразии и полноте. То ли так сложилось, то ли короста к сердцу и душе приросла надёжно, но устоявшееся мировоззрение и привычки не желали легко отпускать.

      Попыталась настроиться, проникнуться атмосферой, для этого долго перелистывала журналы, довольно хмыкала, рассматривая авангардистские полотна, беззлобно улыбаясь: «Бунтари. Значит, и вправду там разжали тиски цензуры. Ишь, наваяли сколько хаоса и абсурда». Насмотревшись на безумие и безобразие форм и оттенков, решила переключить мысли на возвышенное: принялась читать романец. К изумлению, был на редкость хорош: чистый язык, нежные чувства, немного наивные и незрелые, что ли. Дочитав, полистала, пробежалась глазами по занятным сценкам ещё разок и поняла, что вещица зацепила чем-то. Посопела недовольно, не желая и в малом отступать от сложившегося негатива, привычного образа недруга, вбитого в сознание системой канадского образования. Домашнее воспитание, конечно, сглаживало перегибы и оголтелую русофобию, но вытравить полностью было не в силах.


      Когда приземлилась в Шереметьево и увидела встречающего, поняла, что вновь душу затмила ненависть: «Цербер! С Лубянки! Вот дьявол…»

      Пожилой импозантный сухопарый мужчина даже не маскировался: был тем, кем являлся по сути своей – надсмотрщиком.

      Сухо помахал рукой, окинул колючим взором с головы до ног, коротко представился:

      – Полянский Семён Павлович, военный пенсионер, – поприветствовал: – С приездом, госпожа Вайт. Поладим, – и тут же мотнул головой. – На выход.

      И всё!


      Молчал всю дорогу до места назначения!

      Приехала в Хотьково с чернотой в сердце.


      – …Здесь будете проживать и наслаждаться творчеством. Я поселился неподалёку – обращайтесь в любое время суток, – был ровен и профессионален. – Представить Вас семейству? – увидев угрюмый кивок черноволосой головы, даже не вздохнул. – Верное решение. Так будет лучше.

      Протянул руку и позвонил в звонок на калитке.

      Из дома в глубине участка показалась невысокая женщина средних лет, приятной упитанности и внешности, закутанная в пуховую серую шаль невероятных размеров. В лице угадывалась южная кровь, но в основном выглядела, как обрусевшая татарка или башкирка.

      – Мы вас ожидали к ужину, – тепло улыбнулась, коротко зыркнула на иностранку за плечами мужчины. – Не стали осматривать столицу? И правильно – холодно сегодня. Потом ознакомитесь. Здесь лучше пройдёт адаптация, – распахнула калитку, вышла на улицу, подала руку гиду. – Лапата Дина Владимировна. Хозяйка и помещица, – лукаво рассмеялась, прикрыв карие глаза кукольными густыми ресницами. – Можно по имени. Муж скоро вернётся с работы. Дети где-то бегают, малыши спят – тихий час. Есть возможность посидеть на тёплой веранде в тишине и покое – сад заснеженный на диво хорош. Сутки шёл снег – воды будет немерено по весне! Грибов тоже…

      – Здравствуйте, Дина.

      Семён деликатно остановил поток слов явно нервничающей женщины.

      – Вот и Ваша постоялица – Вероника Вайт. Художница. Из Канады. Сносно говорит на русском. Планирует пожить и проникнуться атмосферой страны и местности.

      – Добро пожаловать в Россию и наше Хотьково, Вероника. Вы выбрали самое лучшее место для знакомства со страной – сердце и душа веры православной и русского народа. Рядом столько соборов и монастырей, музеев и исторических мест… – жестом пригласила в дом. – Пообедаете, тогда покажу Ваш домик…

      Так началась временная эмиграция Ники.


      Оставшись через час одна, устало села в мягкое велюровое кресло возле прозрачной двери, ведущей в сад, вспомнила кое-что, проверила число на часах и в телефонах: 17 февраля, перевела время – плюс восемь часов, задумалась, анализируя первые сведения и чувства.

      «Все милые, дружелюбные, открытые, искренние. Не игра – заметила бы. Только любопытство раздирает нешуточное! – хмыкнула. – Не стала прислушиваться к их мыслям – могут помешать в адаптации. Хорошо, что научилась отключать свой дар, иначе уже сошла бы с ума».

      Отрешилась, отдыхая от напряжения, закрывала синие глаза, вновь распахивала, восхищалась.

      «Вид, как дома! Мама практически всё перенесла в наш сад – те же растения и деревья. Ностальжи мучило, вот и устроила у себя в поместье маленькую Россию. Так почему же меня всё здесь “ломает”? Язык знаком, природа похожа, воздух чист, напоён хвоей и морозом – январь и февраль были суровы, очевидно. Скоро март, проталины, грачи, грязь и… вонь. Левитан изобразил без прикрас. Сама увижу подтверждение его видения и ощущения страны и природы. Совпадут ли? Как его ни нахваливают русские, он втайне ненавидел Русь! Потому столько реалистичности и натуральности в полотнах. Когда беззаветно любишь, невольно приукрашиваешь, нивелируешь, скрашиваешь недостатки».

      Со вздохом встала, подумала и пошла в душевую.

      Выйдя через несколько минут, рухнула в полотенце на кровать.

      «Вода мягкая, чистая, без посторонних запахов. Не столица, там ещё хлоркой чистят…»

      Не заметила, как уснула – усталость, нервы и воздух поспособствовали.


      Дина беззвучно вошла в домик, на цыпочках прошла по коридорчику, осторожно заглянула на кухоньку, гостиную и спальню.

      Гостья лежала, скрючившись на кровати.

      Вздохнув, хозяйка беззвучно скользнула внутрь, подняла плед с одеялом и невесомо накрыла юную девушку. Постояв мгновенье, вышла прочь, не побеспокоив, не разбудив. Виновато вздохнула: «Прости, милая. Пришлось здесь камеры установить. Вдруг тебе станет плохо…»

      Идя в дом, опасливо метнула взгляд на окна гостьи – пусто. Облегчённо выдохнув, поспешила на кухню – муж скоро придёт. Задержался нынче в мэрии.


      – Не фантазируешь, родная? – Женя старался не ранить жену. – Я понимаю – скучаешь и любишь Стасика по сей день…

      – Мне ли Светку не знать! Да такой редкий цвет глаз был только у неё! Это её дочь! Они живы!

      – Стоп. Остановись. Забудь. Смирись, наконец. Больше двадцати лет могилы навещаешь! – шикнул грозно.

      Притихла сразу, съёжилась невольно.

      – Думаешь, мне не хочется чуда? Да я Стаса сразу за брата принял! Уж мне-то он, ох, как был нужен! Не судьба. Сироты мы, родная моя. Даже родителей давно нет. Уймись. Природа щедра, вот и этой девочке подарила этот незабываемый цвет глаз. А схожесть… У Господа Бога мало болванок, наверное. Не потому ли мы часто встречаем похожих людей? – примирительно погладил руки Дине. – Сколько раз тебя за жизнь окрикивали другим именем? А меня? Да я буквально на днях ошибся, показалось, что Михалыча купавнинского увидел, кинулся, заговорил… Обмишурился. Было неловко.

      – Думаешь, сама не понимаю, что этого не может быть? Но куда девать чувство, что она рядом? Голос, кожа, вьющиеся волосы, веснушки на руках и теле. На лице и шее выводит, видимо.

      Тяжело выдохнула, поникла черноволосой головой, нервно поправила локон, убрав в пучок, закрепила заколкой.

      – Видел, как она цепко осматривала нас с детьми? Словно выискивала знакомые черты или запоминала впрок.

      – Она художница. Наблюдательность и дотошность – специфика их профессии. Не ищи того, чего нет. Это её работа – рассматривать, запоминать и отмечать. Пишет постоянно. Как кончаются вопросы, тут же хватается за карандаш или фотоаппарат. Все стены в доме завесила набросками.

      – И ночью свет не гаснет. Словно боится опоздать, торопится…

      – Контракт, очевидно. Цикл напишет, отправит. Там всем правят деньги и жёсткие рамки договора. Мы расхлябаннее, заставить чётко следовать пунктам ещё постараться надо.

      Рассмеялись тепло, покосившись на дверь кухни: никого, дети не шпионят.

      – Тут даже штрафы мало кого пугают. Там всё иначе – законопослушны и исполнительны с детства. Другие. Вот и не мешай – девочка делает деньги.


      – …Не пора на воздух? – голос гида был тих и красноречив.

      – Да. Пожалуй. Здесь становится душно.

      Свернув передвижную мастерскую, Ника отступила от мольберта, стала вытирать руки от краски, пока Семён всё упаковывал, собирал, связывал.

      – Помочь?

      – Справлюсь. Спасибо. Выходим.

      Забросив широкий ремень холщовой сумки с эскизами на плечо, поплелась из музейного зальца следом за стариком. Запоздало сообразила, что не поблагодарила. Чертыхнулась: «Вот уж привычка – за всё говорить спасибо! А здесь это не обязательно. По желанию. В особых случаях. Как сейчас».

      – Спасибо, Саймон, что заставили оторваться. Голова разболелась.

      – Побледнела. Заметил. Служба.

      – Благодарю.

      – Врача? К Антонине?

      – Пожалуй. Как она?

      – Ползает. Таня рядом. Стоики. Земские доктора, одним словом.


      Когда подъехали к бывшей амбулатории, на крыльце тут же показалась Татьяна Михайловна – врач, медсестра и санитарка в одном лице.

      – Здравствуйте, Вероника! Рада видеть Вас, Семён Павлович! Проблемы?

      Резво спустилась со ступеней, метнулась к машине, помогла выбраться гостье.

      – Вы бледны, милая! Нельзя так много работать!

      – Я в норме, немного голова кружится только…


      В приёмной за столом сидела старушка в медицинском халате и шапочке.

      Услышав шаги гостей в коридоре, окликнула:

      – Я уже здесь. Заходите.

      Таня ввела Нику и усадила напротив матери на стул.

      Она покачала головой.

      – Опять перенапряжение шейной зоны. Голова кружится? Мушки перед глазами? Боль только в голове или уже на спину перешла?..

      Семён остался деликатно за дверью.

      Опустился на стул, стал прислушиваться к ворчанию старенькой врачихи, что никак не желала уйти на покой, всё лечила, принимала, брюзжала, наставляла пациентов, в большинстве своём таких же старых и несговорчивых. Хмыкнул в узкий седой ус: «Старая гвардия. Этих окриком или угрозой не проймёшь. Осколки дворянства. Умудрились сохранить память крови, следуют по наитию, и наши методы их не сломали». Дождавшись тишины за полуприкрытой дверью, расслабился и на миг смежил глаза…


      – Не хотите сходить со мной на свидание вон в ту комнатку?

      Лёгкая рука легла на мужское плечо.

      Раскрыл веки, немного смутившись: уснул!

      Таня. Всезнающие глаза. Не отступала.

      – Давление? Идёмте…


      Когда вышел из процедурной, в тот же момент вышла из приёмной Ника.

      – Я всё. Готова идти домой.

      Кивнув и тепло улыбнувшись врачам, подал руку девушке и повёл к машине.

      Мать и дочь шли следом, остановились на широком деревянном крыльце, недавно перестроенном и обустроенном перилами с красивыми балясинами. Когда Ника обернулась, помахали руками.

      – До встречи, милая! Следуйте, пожалуйста, предписаниям! И за циклом! Весна, перегрузки сейчас не желательны! – оставались до конца профессионалами. – Витамины обязательны!..


      Пока ехали к домику Дины, Вероника не могла разобраться с месивом чувств, что разрывали мятежную душу.

      Месяц прожит, а ясности так и не наступило. Куда там! Ещё больше раздражало всё. От мелочей до глобального.

      «Чёрт! Им до всего есть дело! Никаких рамок и границ частой жизни! Выворачивают наизнанку даже сокровенное, интимное! Беспардонность и откровенное хамство! – стиснула руки в кулаки, опустила взор на приборный щиток. – Как я всё это ненавижу!..»

      – Тебе нужно время.

      Странный голос старика почему-то заставил её дёрнуться телом: «Слышит мысли?» Зыркнула мельком вбок.

      Спокойно вёл машину, даже не косясь серыми глазами.

      Уж было подумала, что ослышалась…

      – Три месяца. Потом станет легче. Проверено.

      Ответить не нашла силы. Закрыла глаза и постаралась не думать, лишь попыталась включить свой «дар» и услышать его мысли. Тщетно.

      Он был закрыт наглухо.

      Только и выдохнула поражённо: «Спец».


      Пообедав на тёплой кухоньке у Дины, долго сидела, смотря бездумно в сад сквозь переплёты большого окна.

      Вторую раму ещё не сняли, но воздух всё равно шаловливо проникал в щели, не студил, лишь приятно охлаждал плечо и левую щеку.

      Солнце уже набирало силу, март разгулялся, снег почти сошёл, сад преждевременно грозился набрякнуть почками, добавить в воздух ни с чем несравнимый флёр ожидающейся зелени и камеди.

      Налив себе ещё крепкого чёрного чая, потянулась за рафинадом, усмехнулась: «Эк я пристрастилась! Чай! Перенимаю или вспоминаю? И кофе не хочется, – положила кусочек в чашку, беззвучно помешала, не касаясь стенок. – Привычка – вторая натура. Хорошая поговорка. Тоже привыкла не шуметь даже в малом – дети. Много детей, – улыбнулась тепло, покосилась на проём кухонной двери – пусто. – Деликатные. Первое время детки липли, раздражали, галдели. Притёрлись мы. Теперь ждут, когда поманю».

      Допив чай, ополоснула чашку, накрыла остатки трапезы полотняной салфеткой, взяла с собой большое «антоновское» яблоко, с удовольствием понюхала кожицу и пошла в свой дом, на ходу накидывая на плечи утеплённую куртку с капюшоном.

      На углу дома ветер гудел, был стыл и неуютен.

      Нос сразу стал холодным, как и пальцы. Поёжившись зябко, нырнула в нутро пристанища с радостью. Постояв в коридорчике, закрыла глаза и принюхалась с наслаждением к неповторимому аромату старинного строения.

      Смолистый дух пристройки почти растворился в букете сухих трав – под потолком висели пучки, смешался с ноткой дёгтя – поленница берёзовых дров нагрелась за стенкой и флёром проникла сюда, растаявшая колодезная вода в оцинкованных вёдрах внесла лепту в очаровательный сбор.

      Подышав, счастливо улыбнулась и пошла… спать. Здесь хорошо спалось – хвойные леса вокруг.


      Проснулась через пару часов, когда солнце клонилось к закату.

      Осмотрелась, пробежала глазами по картинам и наброскам, в обилии висящим по стенам, невольно стала вспоминать появление каждого, моменты, с ними связанные, чувства, их навеявшие.

      Вдруг вспомнились первые дни пребывания в Хотьково…


      – Ну, начну с себя, что ли?

      Дина усадила юную гостью за стол, налила чай, жестом руки радушно приглашая к чаепитию.

      – Здесь живу с младенчества. Подкидыш семьи Минаевых. Приняли, хоть это и разрушило их семью. Мать выбрала детей. Муж ушёл. Вырастила. Был старший брат Стас. Погиб в начале девяностых, – погрустнела. – Больная тема. Пока развивать не буду.

      Беззвучно отпила чай из чашки, помолчала, продолжила:

      – Отучилась в школе, потом интернат в Старой Купавне – городок в районе неподалёку. Там повстречала своего будущего мужа Женю. Влюбилась отчаянно! – повеселела, преодолела горечь и душевную боль. – Нарушила все правила и мораль – соблазнила несчастного и заставила жениться на мне! – рассмеялась, покачивая головой. – Так детей хотела, что родила первенца, едва семнадцать исполнилось! Но мне повезло очень – он полюбил также сильно. Годы мало что изменили – кипим по сей день! Правда, не получилось десять детей родить, но были очень близки к этому.

      Резко угомонилась, посерьёзнела, побледнела смуглым круглым лицом.

      – Девять детей у нас было. Сына сбил пьяный лихач, когда и шести лет не исполнилось. Лихач уже отсидел, живёт, а Стасик в земле. Хотела, чтобы заменил мне брата, имя сохранил, не вышло, – горько повздыхала, украдкой смахнув слезинку. – А три года назад несчастье случилось с дочерью – пропала без вести. Искали два года. Нашли. В мае из-за половодья водохранилище прорвало, она и всплыла в низовьях. Похоронили рядом с братиком. Маньяк. Тогда много девушек пропало… Она была из двойни. Сестра жива, слава Богу. Сейчас собирается замуж, невеста. Будет жить за двоих.

      Встала, поставила на стол только что вскипевший второй чайник, заварила свежей заварки. Села, задумчиво посмотрела на притихших гостей, улыбнулась почерневшими от горя глазами.

      – Я справилась – дети. Мужу было труднее – любил её сильно. С сердцем в больницу попал. Когда вышел, я решилась родить ещё одного малыша. Родилась девочка, назвали Светочкой. Она и родилась светленькая, как солнышко, будто и не наша дочь! – улыбнулась чисто и радостно. – Папина отрада. Ещё крошка, третий месяц всего.

      – Кто, кому сколько и где? – Семён решил отвлечь.

      – Первенец – дочь, Юлия, сейчас ей двадцать четыре, замужем, уже двое деток, мальчики, наши внуки; в Москве. Второй и третий – сыновья, двадцать два Алексею и двадцать Дмитрию соответственно. Связали жизнь с армией. Остались там, учатся, хотят стать профессиональными военными, быть нужными Родине – веяние последних лет. Мы с отцом не мешали. Четвёртым был Стасик, погиб в 99-м. Потом посыпались девочки: Машенька и Зоренька, двойняшки, они 95-го года, этот год было бы по восемнадцать. Маша пропала в 2010-м, дата смерти приблизительна, написали июлем 2011-го года. Но мы думаем, её убили сразу, в тот же день, 15 августа 2010-го. Так и поминаем, а не по документам.

      Вновь смолкла, сдавленно подышала, справилась с истерикой. Продолжила сиплым голосом:

      – А в 2000-ном родилась дочь Лиза, Лиса. Не ждали, думали, что больше детишек не будет, а Бог посмеялся и ещё насыпал! – смогла перебороть боль, посветлела лицом и думами. – Спустя восемь лет, родился сынок, назвали Сашей, Шурик. «Это уж точно последыш!» – подумали тогда. А потом эта беда с Машенькой. Последней стала Светочка, 20 декабря 2012 года. Мне сорок второй идёт, пора отдохнуть. Девять детей родила, выжили семь. Немало. Хватило б на две семьи. За Стаса и Свету рожаю, наверное. За двоих…

      Отвернулась, не справившись со слезами, и не заметила, как сильно побледнела юная гостья, как стиснула губы, словно сдерживая то ли крик, то ли рвущиеся наружу слова правды. Справившись с бедой, опомнилась, виновато вздохнула:

      – Простите. Больше не буду. Лучше вам это узнать от нас. Слухи и сплетни – не лучший информатор, нужен первоисточник, а это я и Женя. Никого из родичей не осталось: ни родителей, ни брата и соседей, ни крёстной Стаса и Светы, его невесты. Они тут похоронены. Мутная история. Никто ничего не знает. Итог – два надгробия и погубленные молодые жизни. Проклятые девяностые… – повздыхав, отмахнулась и решительно встала из-за стола. – Показать участок и дом?


      Через три часа вернулся глава семьи, Евгений Сергеевич Лапата.

      Поцеловав руку иностранке, представился просто:

      – Муж, отец, педагог, надоеда и праведник. Есть светлая сторона – люблю детей. Включаю и Вас, госпожа, в свою семью. Можете называть по имени или папой.

      Отсмеявшись, согласилась по имени, но на западный манер.

      – Вы – Юджин, гид – Саймон. Легче привыкать. Как только назову на русском – привыкла или смирилась.

      – А дети? – Дина приняла решение с юмором.

      – Выучу сразу.


      Когда старик проводил до порога, не преминул её подколоть:

      – Семён – трудно?

      – Саймон – красиво и загадочно. Будем бывать много на выезде, это имя подойдёт лучше. Пусть думают, что мы пара. Отец и дочь, или дядя и племянница.

      – Согласен, – уступил, непонятно зыркнув исподлобья. – Когда и куда?

      – Сообщу. Поживу, впитаю, настроюсь… Можете уехать пока.

      – Ответ отрицательный. На посту. Работа. Рядом и на связи.

      Лишь кивнула и опустила голову, рыкнув беззвучно: «Конвой!»


      Началась новая жизнь.

      Первыми, кто внедрился в неё без особого спроса – дети.

      Уже утром следующего дня в дверь домика Ники кто-то тихо стукнул.

      Открыв, увидела на ступенях Лису и Шурика, её двоюродных брата и сестру, русских кузенов. «Только они этого никогда не узнают», – вздохнула и впустила родичей, провела на кухню.

      – Чем вас угостить, господа?

      – Мы не господа! – Лиза прыснула в кулачок, сверкнув карими глазками в густых маминых ресницах. – Мне тринадцатый год, я ещё девочка. А Шурке пятый – малец, козявка.

      Он тут же насупился, мотнув упрямой крупной светловолосой головой, буркнув: «Сама козявка!» Показав брату язык, девочка продолжила, рассматривая иностранку беззастенчиво и пристально.

      – Мы дети. А как по-американски будут «дети»?

      – Нет американского языка. Мы говорим на английском, только немного отличается произношением, – улыбнулась, налила в стаканы ананасовый сок, протянула, предложила варианты: – Чайлд, джуниор, бэби. Буду вас всех называть кузен и кузина. Можно?

      Кивнув головами в согласии, дети с радостью протянули стаканы за добавкой.

      – Двоюродная сестра. Ура!

      Позже провела их в гостиную, в фотоаппарате показывала снимки Канады, аэропортов, пассажиров в аэробусе, первые наблюдения уже в России.

      – Потом всё зарисую, соберу в циклы, сборники по-вашему, – погладила голову Сашику. – Затем начну писать картины.

      – И меня нарисуешь? – распахнул восхищённо серые глазки отца.

      – Клянусь. Вот немного привыкну, выучу ваш трудный язык, соберусь с силами и всех напишу!

      – И козу?

      – И козу.

      Проводив детей, закрылась на ключ и… расплакалась. Нервы сдали окончательно. Рыдала вслух, давилась слезами, мотала черноволосой головой, грызла кулаки…

      Успокоилась с трудом, так и не отважившись озвучить первые горькие итоги встречи с родными. Струсила. Поняла чётко: начнёт разбираться, придётся и свою душу вывернуть наизнанку, а на это пока не было сил. Силы оставались лишь на ненависть и неприятие, резкое отторжение. Канада упорно не отпускала, только мучила, заставляла её неистовую душу гореть в неведомом и сильном пламени, что грозило выжечь суть дотла.

                Сентябрь 2017 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2017/10/02/1598