К истокам припаду. 2. Дом ли мой?..

                ГЛАВА 2.
                ДОМ ЛИ МОЙ?..

      Стук в дверь привёл в чувство – гости.

      Рыкнула недовольно: «Какого чёрта?..», но пошла открывать – ругаться и портить отношения с кем бы то ни было сейчас не стоило.

      Открыла, не поднимая глаз от порога, сделала рукой приглашающий жест в комнату.

      – Весьма неосмотрительно, госпожа.

      Густой мужской голос был учтив, но напряжён.

      Вскинула глаза – Саймон. Дёрнула вопросительно тёмной бровью.

      – Мог быть нежелательный визитёр, – объяснил.

      – А Вы на что? Вам идёт приличная плата за охрану и безопасное существование моей королевской персоны.

      – О таковой не докладывали, – ухмыльнулся.

      Поставив ногу выше на ступеньке крыльца, положил руки на колено, рассматривая нахально насупленное личико девочки.

      – Предупреждали лишь о юной занозе с зачатками таланта, – рассмеялся негромко, выпрямился. – Впустишь?

      – Мы пили на брудершафт?

      – Пора, видимо.

      Шагнул широко навстречу, буквально затолкал её силой в дом, не дав и слова сказать.

      Засунул в кухоньку, зыркнул строго, поискал глазами воду, втолкнул в её руку бутылку с соком.

      – Глотни-ка. Завтра коньяк принесу, твои закидоны будем спаивать, чтобы не мешали нам нормально сосуществовать и работать.

      Сбросил прямо на пол утеплённую куртку, через плечо забросил куда-то кожаное на меху кепи, рухнул на табурет.

      – Чаю? Кофе молотый есть? Сварю.

      Сидела с отсутствующим видом, словно не с ней только что обошлись грубо и авторитарно. Даже зла не было, была лишь пустота в груди, что разрасталась всё шире…


      Очнулась от резкого запаха нашатыря. Дёрнулась, ошалело вскинула глазищи на старика.

      – Что это?..

      – Почти потеряла сознание. Стала уже заваливаться на бок. Думать было некогда. Ещё?

      – Себе… – начала заводиться.

      – Уже. Проверял, он ли. Он. Как ты, милая? – склонился, взял за ледяные неживые пальчики, согрел их. – Что сорвало? Плохие вести? Откуда и какого рода?

      Помотала головой, сдерживая слёзы.

      – Ясно. Дурное настроения и сон. Угадал? Был ясен? Предупреждение?

      Опять покачала головой.

      – Не скрывай, если оттуда будет информация, бывает чрезвычайно полезна. Лучше?

      Помолчала, кивнула, выдавив «спасибо».

      – Тогда, кофе. Крепкий. Проясни голову. Поделись чернотой – разбавь негатив.

      Пила горький кофе, стыдясь смотреть на мужчину.

      «Какой там “делись”? И сама не понимаю, что произошло! Псих сорвался внезапно, как взбесившийся пёс с поводка. Без повода, без причины. Приехали, Никиш. Если такое начало… На пустом месте!»

      Скрипнула зубками, прикусила губу, пискнула от боли.

      – Совет: на прогулку. Снег и белый цвет хорошо успокаивают. Скоро растает окончательно – лови момент. Что с собой брать?

      – Фотоаппарат, – подумав, решила. – И малую сумку.


      Когда вышли на улицу, увидела джип возле ворот. Новый. Незнакомый.

      Покосилась на гида.

      – Снег тяжёлый. Скоро вездеход понадобится, а то и танк военный, лучше тягач. Провинция, дорог нет в принципе. Ещё асфальт растает со снегом… Помучимся вдоволь.

      Помог сесть в салон, закинул на заднее сиденье сумку с рисовальными принадлежностями. Сел в кресло, зыркнул, пристегнулась ли, сам защёлкнул крепление и проверил натяжение, резво двинул мощную машину куда-то прочь из городка.

      – Держись. Зри в оба. С Богом.


      Не удивлялась, просто смотрела на белые поля и пригорки, темнеющие овраги и ощутимо подтаявшую реку с потемневшим льдом.

      «Да, ещё пара-тройка оттепелей, и начнётся слякоть. Едва успею запечатлеть русскую зиму».

      Повернулась, за уголок сумки притащила её на колени, порылась и достала блокнот с карандашами. Приподняв колени, стала быстро набрасывать эскиз.

      Семён тут же сбросил скорость и прижал джип к обочине.

      Кивнула благодарно и погрузилась в работу.

      «Удачный ракурс: стрела чернеющей дороги, стена заиндевевшего леса по бокам, слегка мутноватое небо… Чудо. Свет и тень, лишь акценты на тон и контраст…»

      Зафиксировав, вскинула голову, тут же двинулся дальше.

      Вскоре поняла, куда привёз: к железнодорожному мосту. Радостно взвизгнув, кинулась зарисовывать чудесный пейзаж: тёмная лента открытой воды в речушке, голые деревья без снега, потоки солнца сквозь массивные опоры моста, чёрная полоска дороги, разбегающиеся в стороны облачка.

      Когда вновь кивнула, сменил место дислокации и, доехав, выразительно склонил голову в сторону холма.

      Поняла, вышла из салона, пошла ближе к взгорью, на вершине которого была насыпь дороги. Едва зафиксировала природу: чистое небо, юные деревца и большие редкие сосны, как поверху, свистя и гремя, пронеслась электричка! Ахнула: «Глазам не верю! Нисский, “Февраль в Подмосковье”! Так вот где он писал свою картину! Или где-то рядом! Да, вылазка этого стоила – маленькое открытие свершилось…» Трепеща от возбуждения, рисовала, ничего не видя вокруг…


      Семён принёс раскладное кресло, мягко усадил её за плечи, ноги устроил на сложенную картонную коробку, накрыл колени пледом. Вскоре подал кофе с молоком и сахаром в крышке от термоса.

      Кивнула и с наслаждением выпила, порозовела, наконец, щёчками, ожила.

      Повторил порцию, потом подал крупное яблоко, отступил, прислонился спиной к ароматному стволу сосны: пахло сладко-горько липкой смолой и зеленью, ни с чем несравнимой юной весной и… жизнью. Ругнулся беззвучно: «Романтик хренов…», улыбнулся, опасливо покосился на канадку.

      Не видела и не слышала – рисовала уже не первый эскиз, что-то подтирала ластиком, шептала под нос…


      – Ну, здесь всё? Куда теперь? В лес? На обзорную площадку к монастырю? Может, разложить сиденья? Поспишь? Такой тут воздух чудесный…

      – Нет, не усну – кофе сон прогнал, – вскинула синь-лазурь, задержала на миг, опустила глаза, подумала. – К монастырю. Медленно.

      Собрав вещи, постояли немного в снежном безмолвии, полюбовались уходящей картиной зимнего великолепия, погрелись в ощутимо тёплых лучах солнца, что начало клониться к закату.

      Неспешно поехали обратно, рассматривая занятные сценки и картинки, иногда Ника опять что-то зарисовывала, потом начала фотографировать. Так задержались на высокой точке холма: была видна автомобильная круговая развязка, машины кружились в хороводе, солнце играло тенями, что становились всё длиннее.


      На обзорную площадку обители приехали вовремя: небо стало окрашиваться в нежное розовое золото, контрастом синели сливовыми оттенками тени от снеговых брустверов, забавно персиковым отливала кора берёз, помолодели в новом цвете и древние стены женского монастыря, притихли редкие туристы – благовест провожал светило на покой.

      – К реке.

      Услышав тихую просьбу, Семён кивнул и повёл девушку к машине.


      Вскоре нашли удобный съезд в низину. Видимо, рыбаки тут часто бывали, наездили тракт.

      Выбрав место, Вероника фотографировала садящееся солнце сквозь кружево ветвей деревьев и кустов над речкой, наклонялась, ловила блики на чёрной воде, обрадовалась, когда заметила, как из-за луки наползает лёгкий туман.

      – Стоп. Будут ещё закаты. Пора домой.

      С трудом очнувшись, заворчала недовольно, но подчинилась: «Прав, конечно. Это первый закат. Сколько их ещё предстоит… Двести, не меньше».

      Повозившись, собрала вещи, села в салон, дождалась гида.

      – Спасибо, Саймон. Искреннее. Отпустило. Полностью.

      – Не расскажешь? – проверил ремни, взглянул на лицо, отвёл взгляд. – Кто? Или что?

      – Нет ответа. Видимо, это изнутри вылезло, – нервно хохотнула, стиснула кулачки.

      – И много там на очереди? – не улыбался.

      Не дождавшись ответа, вздохнул:

      – Справимся. Должны. Ты не одинока. Все рядом. Главное, не держи в себе.

      Домой ехал не спеша, без резких движений переключая скорость, выворачивая руль.

      Что-то тревожило в канадке, словно несла угрозу. Даже не её, а опасность. Какого рода и почему так остро чувствуется, не мог понять.

      «Как… свищ. Что хлынет – кровь или гной, не предугадаешь, – вздохнул беззвучно, зыркнул на притихшую девочку, сосредоточился на скользкой дороге – подмораживало. – Чует моё сердце, что нам не понравится то, что зреет в этой крохе с небесной синевой в глазах. Бомба цвета лазури…»

      Покачал головой, смутившись, одёрнул себя и постарался ни о чём не думать.

      Закрывать мысли научился давно, теперь способность спасала и ограждала, буквально окутывала, как кокон. Читал выкладки канадских смежников, знает, с кем имеет дело. Не поверил тогда, поскалил зубы в беззлобных смешках… Теперь понял, что не преувеличивали, мало того: не додали правды!

      Вероника была настоящим медиумом!

      Пришлось вспомнить все приёмы из уроков буддиста-наставника, вновь учиться скрывать не только выражение лица, глаз, движение морщин или сокращение мускулов, но и сами мысли, думать за экраном. Этот «экран» менял часто, нынче тоже сменил: гладь реки с яркими отблесками закатного солнца, а мысли на дне чёрной речки, там, за расплавленным серебряным золотом поверхности.

      Улыбнулся: «Точно: старею окончательно. На лирику, на киношную образность потянуло. Эх ты, Саймон».


      Когда занёс в домик вещички, замешкался невольно.

      – Куртку на пол не бросай! И кепке место есть… Руки вымой, – ошарашила напором.

      Опешил. Не собирался оставаться, хотел лишь спросить о планах назавтра.

      – Да я…

      – Есть хочу! Согрей чего-нибудь пожевать. Или похлебать, – ясно улыбнулась, посмотрев снизу – маленькая девочка. – Я пока в душ. Устала так…

      Не успел воспротивиться, испарилась! Похлопал глазами, потёр рукой щеку и… метнулся к Дине.

      Через десять минут вернулся с кастрюльками и судочками. Быстро разогрел в микроволновке, накрыл на стол, покопался в холодильнике, выудил из хаоса пару банок с маринадами и салатами.

      – Багет между рам, – Ника стояла в махровом халате до пят в проёме двери. – Можно освежить в печке.

      Вошла, с облегчённым выдохом рухнула на свою табуретку в углу, возле радиатора отопления, потрогала, улыбнулась, притулилась тощим плечиком.

      – Продрогла там. И не заметила.

      – Налетай. Куриная лапша с пылу с жару, – поставил тарелку, подал ложку, придвинул хлеб. – На второе – простая советская толчёнка с парой тефтелей в овощном соусе. А тут всякая солёная мелочь, – подал вазочку с консервами домашнего изготовления. – Грибы открыть?

      – Нет. Не привыкла ещё. Пока усваиваю лишь свежие шампиньоны, – быстро съела первое, с урчанием обглодала куриную ножку. – Так вкусно!..

      – Своя кура. Ещё утром бегала. У Дины целый птичник. Детей много, не накупишься. Вот и растят сами всё и всех. Не брезгуешь?

      – Есть хотела, не успела подумать! – рассмеялась звонко.

      Покачала черноволосой головой, откинула опять завившиеся в локоны волосы с глаз.

      – Голод – лучший усмиритель гордости и брезгливости. Привыкаю к русским реалиям.

      – Возвращаешься к родовым корням, только и всего, – тепло улыбнулся.

      Отставил суповую тарелку, придвинул со вторым, пригубил тефтель.

      – Ммм… Молодая баранинка. Знать, барашка приговорили недавно. Или козлёнка.

      – Шутишь?.. – чуть не поперхнулась.

      – Ешь! И смотри на это проще – просто еда, дарованная Богом. Он скотину для этого и создал – питать и давать силы детям своим. Забудь свои американские замашки и эту гринписовскую муть. Здесь всё просто и ясно: растят, чтобы выжить. Как ненцы или чукчи: убил, поймал, съел, жив, значит, смогу продолжить свой род дальше.

      – Частью души понимаю, вторая противится. Воспитание другое.

      – Вегетарианцы? – осклабился.

      – Нет, конечно! – расхохоталась. – Отец вообще без мяса не живёт. Да и мама такая. Ты прав: родные корни решают всё, – притихла, покраснела, с грустью посмотрела на пустую тарелку. – Простите, курочка и козлик…

      – …но буду вас есть и впредь.

      Услышав такое завершение своей фразы, вскинула глазищи и… покатилась в смехе, держась за живот. Старик удивил до предела – простой! Успокоившись, отёрла слёзы и с улыбкой принялась за душистый домашний компот из клубники.

      «Да, Никиш… Это тебе не химия с красителями, а самая натуральная еда, впитавшая в себя соки и воду этой земли».

      Выпив чашку, протянула Семёну за добавкой, кивнула благодарно и вновь погрузила взгляд в красно-розовую жидкость напитка, вдыхая аромат лета и чего-то до боли знакомого. Повздыхав, сдалась: «Это Родина, детка…»


      В пятницу, в ночь на 21-е февраля, выпал густой пушистый снег! Напоследок, должно быть.

      – Ну, милая, экзотики русской не хочешь вкусить?

      Дина вошла с тихим стуком в дверь. Прошла на кухню вслед за удивлённой девушкой, села на табурет.

      – Снег видела? Нужно обновиться! Значит, закатим баньку настоящую! Женя уже натопил, детки первыми по холодному пару пойдут. Ты как? Что предпочитаешь: прохладу или горячий пар? Это не сауна, тут пар и камелёк, солома ржаная и куча веников на любой вкус!

      Подумав, Ника согласилась пойти после детей – не стоило экспериментировать с таким слабым здоровьем.


      За ней зашла Зоренька и с лукавой улыбкой повела куда-то на зады участка, к маленькой постройке с трубой.

      – Здесь и есть баня наша. На печке скотинке варим мешанки, запариваем зерно, а сегодня варятся веники, – показала устройство снаружи, завела в предбанник. – Раздевайся до белья, там мама домывает малышню – нынче и соседские прибежали. Любят это дело! Мам… – приоткрыв дверь в помывочную, спросила: – сколько и когда?

      – Четверо! Двое своих. Встречай первую партию.

      Через минуту показалась пара соседских пацанят, завёрнутых в простынки.

      Заря присела на корточки и стала вытирать мальчишек, тихо приговаривая забавный заговор на здоровье: «Вытираю, хворобу прогоняю, болезнь прочь изгоняю, зову здравие и славие…»

      Мальчик лет пяти морщился, хихикал, боясь щекотки, стеснялся чужой тёти.

      Вытерев, передала его Нике.

      – Заверни вон в то одеялко, с головой, я отца кликну.

      Высунувшись, зычно выкрикнула:

      – Принимай!

      Быстро помогла передать посылку, хохочущую и извивающуюся. Принялась за второго гостя лет шести, повторив процедуру. Дождавшись, когда канадка и этого закутает, как куклу, выкрикнула в дверь:

      – Второй пошёл!

      Освободив маленький коридорчик, стали ждать своих.

      Дверь в помывочную приоткрылась – там стало душно.

      Вскоре услышали плеск воды – мать ополаскивала детей, напевно произнося древние славянские присказки-волхованки:

      – Помылися, покрестилися, в ноги Богу поклонилися. Храни Боженька наши ноженьки, наши рученьки, нашу голову и спинушку, даруй здоровье и силушку нашему сынушке…

      Когда Шурика выдала сёстрам, принялась за Лизу, и присказка прозвучала уже иначе:

      – …нашу голову и боченьки, подари красу и счастие нашей доченьке…

      – Я уже большая! Ну, мам… – возмутилась Лиса.

      – Ай краса и счастье тебе не надобно, дщерь моя неразумная? Иль пожелать корявого тела и прыщей обильных? – в долгу не осталась мать.

      Смех взорвался в баньке и предбаннике мощно и дружно.

      Смеялись от души, а Ника от удивления и чего-то крайне волнительного.

      «Словно меня помыли так, освящая водным крещением материнским, – попыталась вспомнить что-то подобное из детства – не получилось. – Скорее всего, не помню. Мама отсюда родом, не могла не знать этих перлов народных заговоров. Наверняка делала. В таком случае, почему перестали действовать? Отчего охранная сила та иссякла и позволила гадости и злобе в душу проникнуть? Или в этом месте дело? Действует только здесь, где родилось? Эта самая сила русского духа, впитанная с землёй, воздухом, молоком и кровью?»

      Отвернула погрустневшее лицо к окошечку: там была зимняя сказка. Не успокоила.

      «Не они ли, кровь и память, тянут сюда обратно всех? Оттого такая ностальгия русских мучает, заставляя, даже десятилетия спустя, возвращаться?»

      – Принимайте принцессу – обращаться уважительно и скромно! – Дина вышла с пунцовой дочерью на руках. – Откормили тебя, увесистая ты моя краса смолокудрая…

      Сестры, посмеиваясь, в две пары рук укутали любимицу и выдали отцу, который уже ждал за дверью.

      Приняв «посылочку», хохотнул: «Оторвитесь, девочки!»

      – Теперь мы свободны – пошалим!

      Мать и дочь быстро раздели гостью и втащили в залец, где, немного попарив на полоке, засунули её в подобие деревянного корыта, доверху наполненного распаренной, горячей, ароматной ржаной соломой.

      Ника даже не успела воспротивиться или удивиться. Запах жареного хлеба и лёгкой смолы заворожил её, заставил утихнуть и отрешиться.

      Этим и воспользовались женщины: поливали гостью в одеяле соломы сначала просто горячей водой, потом отваром трав, последним влили ведро тёплого ржаного кваса.

      Ника очумела, но заставила себя помолчать, доверившись маститым банщицам.

      – Не слишком горячо? Если начнёт тело неметь – скажи, вызволим тебя из сладкой ванны.

      – Откуда?..

      – Сибирский рецепт. Гостил у нас как-то мужчина из тайги, муж его где-то в Сергиевом Посаде встретил, разговорились… Погостил месяц, помог эту баньку по сибирским правилам построить, её первым и обновил. Всё показал: как веники и когда делать, с чем запарки, отвары варить, что добавлять на каменку, чем лечиться летом и зимой…

      Дина, рассказывая, попутно мыла взрослую дочь, умащивала маслами её смуглое, ладное, тонкое тело, что-то втирала в густые, длинные, тёмные волосы, закутав их в полотно. Уложив Зореньку на полок, накрыла мокрой простынёй и обложила сосновыми вениками из кипятка. Они парили и издавали сумасшедший запах хвои.

      – Подсказал приёмы лечения баней: и для женщин, и для мужчин, и для деток…

      Плеснула на раскалённую каменку ковш воды, капнув туда сосновое масло. Быстро накрыла головы девушек полотенцами, оставив на свободе лишь носы.

      – Дышите медленно, струйкой обжигающий, чтобы горечь в животе чувствовалась. Конец февраля, а там март ещё послякотит, париться не раз и не два придётся, – присев, окатилась прохладной водой с головой, выдохнула. – Рай…


      В домик Ника вернулась по темени.

      Обессиленно сев в прихожей, сгорбилась, выдохнула медленно.

      «Будто вернулась с войны, из долгого плена. К семье. Сюда? – ошалело вскинула голову. – Мой кров? Он? Этот? Здесь ли? Дом?..»


      …Проснулась рано, едва забрезжил рассвет где-то за стеной столетних сосен, окружающих участок. Лежала в тиши долго, не понимая, что разбудило или помешало. Лишь когда подняла руки к глазам, сообразила – в халате! Ошалев, села, осмотрела себя: одета в вечернее, в чём вчера ужинала. Попыталась вспомнить – пусто в голове.

      «Это что ещё за фортели, память? Ты куда делась? А ну, вылезай! Просыпайся, трусиха! – потрясла головой – звенит, как после вечеринки. – Не пила, дурь не принимала, не курила травки. Угорела от бани? Воздуха здешнего? Или опоили чем? Квасом? – нервно хохотнула и сорвалась в плач – что-то с нервами творилось неладное. – И вы, предатели?..»

      Рухнула опять на подушку, закрылась одеялом с головой, желая одного: проснуться дома, в Монреале, в своей прозрачной квартирке на берегу залива Виктория. Из взбаламученной души поднялась ненависть к ситуации и причинам, её породивших. Заколотила кулачками по кровати, стала бить ногами в исступлении… Понимала, что пора идти к Антонине, но что ей сказать?

      Через силу взяла эмоции под контроль, села, пошатываясь, вытерла мокрое лицо.

      Долго сидела в полнейшей прострации – срыв выжег душу напалмом. Теперь там было черно и страшно. Хотелось подраться до крови или кого-нибудь убить, загрызть зубами, порвать горло…


      – Останьтесь у нас, милая. Денька на три. Смена обстановки. Маленькая невинная уступка расшалившимся нервам…

      Тихий немощный голосок старого врача не раздражал, а успокаивал, даря обманку-мечту: скрыться ото всех.

      – Хотите, в монастырь поселим Вас на недельку. Строгость, непростой уклад, молитвы и воздержание. Посмотрите изнутри на монахинь, понаблюдаете, постараетесь понять, что их делает другими, – Антонина терпеливо разговаривала с невероятно бледной девочкой, в глазах которой стояла… смерть. – Там прохладно, правда, пища скудна и однообразна, да и тишина напоминает склеп и безвременье, но не это ли сейчас Вам нужно? Позвонить матушке игуменье? Договориться? Подумайте, дорогая.

      – Спасибо за всё. Я справлюсь. Небольшой срыв. Бывает. Привыкла.

      – Препараты и схему их приёма расписала. Семёну отдать? – заметив кивок, вздохнула сочувственно. – Пожалуй, попрошу его пожить с Вами. Присмотрит, проследит за режимом, будет рядом на всякий случай. Вам сейчас непросто: другой часовой пояс, люди, страна, язык, уклад. Плюс, порог зимы и весны – нагрузки многократные для здоровья и психики. Мы будем наблюдать, Вам же совет – прогулки и воздух по максимуму. Одевайтесь теплее и гуляйте постоянно, хоть в машине сидите с открытыми дверьми, но будьте на воздухе. Смотрите, пишите картины, ходите в гости, наблюдайте за людьми и животными – отвлекайтесь на пользу организму и кошельку, – мягко улыбнулась и проводила пациентку в коридор. – До встречи, Ника.

      – Пешком? – Семён был строг. – Машина?

      – Пешком. Будем изучать городок методично, по домам.


      Праздник 23-го февраля справили шумно и весело в семье.

      24-го началась особая жизнь: после обеда выходили на променад с пользой.

      Ника фотографировала и зарисовывала дома и заборы, улицы и тупички, наличники и палисадники, ещё запорошённые снегом, сценки возле колодцев и магазинов, у речки и пруда.

      Каждый день был расписан, распланирован, оговорён заранее, но окончание было всегда одинаковым – Семён приносил девушку домой на руках – силы уходили вместе со снегом.


      – Три дня отпуск. Не противься. Татьяна с утра придёт.

      У неё даже силы спорить не находилось. Безучастно наблюдала, как он раздевает её, несёт на кухню, греет ужин, накрывает на стол. Приказывал лишь глазами, чтобы поела. Посидев, брала ложку и принималась есть: то домашний творог со сметаной и пышками, кисель или компоты из всевозможных ягод, то блины с начинками и сметаной, а то и топлёное кремовое молоко с выпечкой. Осилив чашку с трудом, почти тут же засыпала.

      Старик, подхватив обмякшее, невесомое, тощее тельце, нёс в спальню, потом по сотовому вызывал Зореньку или Дину.

      Они раздевали и обтирали гостью мокрыми тёплыми полотенцами, облачали в пижаму или ночнушку, причёсывали кудрявые волосы, натягивая на голову сеточку.

      – Что говорит Тоня? – шёпотом, вздыхала женщина горестно.

      – Нервное истощение. Её словно что-то ест изнутри, – так же тихо, посуровев лицом.

      Помолчав, расставались: Дина уходила домой, а Семён шёл на кухню ужинать.

      Даже ночью чутко прислушивался, боясь, что девочка в затмении душевном натворит непоправимой беды.


      Через пару недель чёрное отчаяние немного отпустило, стало легче дышать, появился аппетит.

      – Сегодня будет чудесный закат. Выедем, когда начнёт темнеть.

      – Хорошо. Поедем к монастырю. Хочу снять его со всех ракурсов.

      Так и поступили.


      Остановив машину, с противоположного холма снимали величественную картину: соборы и постройки монастырского комплекса на фоне неплотных серых туч, что постепенно очищали небосвод, тонкий слой снега на земле, почерневшие деревья, чёткие линии стен и крестов. Подъехав ближе, стали фотографировать храмы, за которые садилось алое солнце, порождая розово-голубую дымку вокруг.

      Когда почти село, дымка испарилась и позволила проводить светило без пелены и помехи. Небо окрасилось в золото, травы на полях заколыхались серебристым морем – ветерок проснулся.

      Порадовало гало – второе солнце вдруг загорелось в небе, где-то над полоской облаков. Погасло нескоро, ещё некоторое время маня ввысь светом и мечтой. Когда погасло и гало, резко потемнело и похолодало.

      – Всё, милая. Концерт окончен. Занавес закрыли.

      – Спасибо, Саймон. Это было незабываемое зрелище. Как ты угадал?

      – Прогноз. Утром обещают морозец, значит, закат будет чистым. Прояснится, подморозит, звёзды высыпятся – всё приметы хорошего вечера. Опыт.

      – Я всё не привыкну к вашему климату. В Канаде океаны и озёра – прогноз часто обманывает.

      – Здесь метеорологи тоже не в почёте, – хохотнул, собрал вещички и креслице. – Домой?

      – Дождёмся полной темноты.

      …Через полчаса можно было уезжать – туман тихой сапой пробрался из низины и стал заволакивать постройки и поля, дотягиваясь лохматыми руками до неба.

      Вздохнув с сожалением, пошли к машине, где прежде выпили горячий кофе, потом поехали домой.


      Рано утром 15-го марта раздался звонок телефона.

      Поговорив, Ника долго сидела в задумчивости, не понимая, что делать.

      – Проблема?

      Семён стоял в проёме спальни. Был полностью одет и чисто выбрит.

      – Игуменья. Приглашает на послушание. Заманивает возможностью попрактиковаться в иконописи и иллюстрации богоугодных книг.

      – Соглашайся. Второго шанса туда попасть просто не будет.


      Через час Вероника Вайт вошла в сводчатые ворота женского монастыря, пропав для мирской жизни на некоторое время.


      Семён встречал её спустя месяц.

      Волновался: какую и кого увидит?

      Едва показалась в воротах, понял, что девочке там пришлось несладко: была до синевы бледной и ещё больше похудевшей, только глаза светились каким-то исступлённым огнём. Не стал разбираться.

      Приложился к рукам игуменьи, которая попутно благословляла послушницу.

      – Двери нашей общины для тебя открыты в любое время дня и ночи, в любую погоду и годину, дочь моя. Храни тебя Бог и Его присные, дитя. Приумножай и храни дар Его, прославляй веру православную и неси в мир свет Его учения, – поцеловав девушку в щёку, обратилась к мужчине: – Ей нужно время, людское терпение, сострадание и милосердие. Душу мы постарались услышать, понять, направить и поддержать, – поклонилась. – До скорой встречи, православные. Ждём вас с семьёй на крестный ход в Вербное воскресение.

      Низко поклонившись матушке, смиренно склонили головы, дождались, пока перекрестит их напоследок и скроется за воротами. Выпрямившись, постояли, вздохнули и молча пошли к машине.


      Войдя на ступени дома, Ника бросила через плечо:

      – Не приглашаю. Прости.

      – На связи. Звони, зови, обращайся. Отдыхай.

      Внёс увесистую холщовую сумку в прихожую, тут же вышел с тихим «держись, девочка».

      Не ответив, безмолвно закрыла дверь, едва вышел на ступени. У неё не было пока сил с кем-либо общаться. Даже с роднёй.


      Сутки проспала, лишь на несколько минут вставая по нуждам: перекусить, ответить на сообщения в телефоне – накопилось, открыть или закрыть шторы на окнах.

      Только утром следующего дня сообразила, что весна настала! Срок в монастыре показался годом, вот и потеряла время и ощущение реальности.

      Накинула курточку, вышла на крыльцо, с радостью вдыхая апрельский воздух, напоённый нежной ноткой зелени только что раскрывшихся первых листочков, терпкость земли вскрывшихся от снега пригорков и перемёрзшей воды, прели и чуть жирноватого аромата болот. Всё оживало, кричало, металось, тянулось, росло, цвело. Постояв, вернулась в дом.

      Наконец, нашла в себе силы достать эскизы и наброски картин, что написала в изоляции.

      «Да, Саймон оказался прав – уникальная возможность увидеть другую сторону жизни. Где бы и когда ещё это позволили? А здесь Антонина совершила чудо, пусть и по знакомству. Блат, – криво улыбнулась русскому словечку, рассматривая работы. – Изгнание было плодотворным. Весьма. Можно отдельный цикл собрать. Даже два. “Монастырь. Иная жизнь”. И “Иконопись: старое и новое”. Неплохая задумка».

      Подошла к письменному столу, достала маленький молоток и коробку с мелкими гвоздиками и стала развешивать по стенам эскизы, вдевая их сразу в разные паспарту и рамки – обеспечила наличие заблаговременно.

      Невольно вновь осматривая творения, не смогла сдержать эмоций и слёз, проживая ситуации и мгновения тяжёлых открытий и осознание собственной нечистоты, грешности, недостойности и бессилия пред величием Господа.

      Так и завершила работу – под плач и стон.

                Октябрь 2017 г.                Продолжение следует.

                http://www.proza.ru/2017/10/05/764