Три драмы Лидкиного детства

 Первую Лидка и не помнила, собственно. Если бы она не перешла со временем в разряд семейного эпоса. На тот момент ей было меньше года, и она еще даже не ходила.

 Приехал к ним тогда в гости мамин брат Иван, ненамного ее старше, оболтус и весельчак. С мамой и Лидочкой в коляске отправились они прогуляться, а заодно купить хлеб в «красном» магазине. Почему «красный»? А кто его знает, был еще «зеленый», совсем близко от дома, но в нем к вечеру привезенного рано утром хлеба уже не было.

 Мама, оставив брата с коляской на крыльце, пошла в магазин, а жизнерадостный дядюшка, поугукав племяшке, узрел на другой стороне улицы киоск Союзпечати, от которого отходил пузатый мужик с вожделенным «Советским спортом».

 Позже Иван оправдывался как мог, мотивируя проступок жалобным «бес попутал», да не к месту вставляя: «Лидуська гарная дивчинка, ось щеки як вышня!»

 В общем, Лидин дядька, зомбированный перспективой новостей о достижениях советского спорта, бросил коляску у магазина и перешел на другую сторону улицы: «Вот полминуточки не оглядывался, Маша, полминуточки тильки, откуда вона, зараза, взялась?!»

 Заразой была молодая цыганка, которая, увидев брошенную коляску с черноглазым дитятей в каштановых кудряшках, схватила ее и понеслась подальше.

 Выскочившая из магазина на вопли дядьки и прохожих мама, бывшая по молодости нрава крутого и более склонная к действию, нежели к истерии, рванула за угол, в сторону которого растерянно взмахнула авоськой с луком проходившая мимо женщина.

 Догнали, конечно. Что уж там было конкретно, показания сильно разнились. Но Лида подозревала, что скорая на расправу мама дала по шее если не цыганке, наверняка сбежавшей, то уж раздолбаю-дядюшке непременно...

*****

 Лидке было лет пять вроде. Она не была уверена, может, и шесть уже. А так как она никому из взрослых не рассказала тогда, да и позже, то со временем забылась и точная дата.

 На их тупиковой улочке был странный дом. Он располагался отдельно от всех, на огромном участке и за высоким забором. Хозяева его тоже были необычные. Взрослый угрюмый мужик лет пятидесяти, да его старая мать, очень редко выходившая посидеть на лавке возле ворот, на которую, кроме нее, никто и никогда не использовал для посиделок – побаивались строгой старухи, да и «глаз у ей нехороший» был, по словам Лидкиной бабушки.

 Перед домом была большая площадка, где стояла единственная колонка на весь переулок, служившая одновременно и источником воды и свежих сплетен. Возле ручейка от вечно плохо закрытого крана любили играть дети.

 Каким чудом в этот летний день Лида осталась одна на улице, непонятно. Может, кто из друзей разъехался на каникулы, а кого загнали домой обедать. Пуская кораблик, сооруженный папой из дощечек, Лида увидела красивейшую бабочку, погнавшись за которой она резко врезалась в лавочку с сидящей на ней «ведьмой». Лида от неожиданности вскрикнула и отпрыгнула. Старуха беззвучно засмеялась и поманила девочку узловатым пальцем. Лида, как загипнотизированная, подошла.

- Ты красивая, - прошелестела старуха, словно камыши в балке. - Тебя убьют!
Лидка бежала домой так, будто за ней гнались все бешеные псы мира. Почему она не рассказала об этом родителям, она и сама не знает до сих пор, наверно, со страху.

*****

 Точно было восемь лет - второй класс, холодный декабрь, близкие праздники, которые не радовали особо, потому что папа не сможет приехать. Он болеет, а чтобы выздороветь, ему надо перезимовать в горах у дедушки. Там свежий воздух в пронзительной сини неба, жирнейшее и сладкое молоко от мелких коров и вкуснейший мед с альпийских лугов. Или гречишный, он уж точно поставит его на ноги. Ну, мама так говорила.

 Только давно писем не было. Как присылал папа телеграмму на ее день рождения, так и все, а уже почти два месяца минуло...

 Размышляя об этом, Лида добежала домой после уроков. А там было тепло, пахло чем-то вкусным и ластился об ноги мурчащий Тёпа.

 Вид у бабушки был одновременно смущенный и загадочный. Лида, зная бабушкино упрямство, не спросила о причинах, а сказала: - Баба, давай обедать!
 И бабушка не подвела, тут же выпалив: - Вот почтальонша приходила, письмо принесла. А мать твоя еще не скоро придет!
 Баба Катя была неграмотна, но страшно любопытна. Лида, подпрыгнув, радостно закричала: - Так это же от папы, непременно от него!
- Ну, тогда уж прочти, что ли, - как бы неохотно протянула конверт бабуля.

 Выхватив письмо, девочка кинулась вскрывать его, попутно прочитав, что оно было не от папы, а от его сестры двоюродной, жившей в другом городе. Жадно впившись в строки, Лида пропустила приветствие и еще несколько предложений, вдруг зацепившись за фразу: «... умер еще ХХ ноября...»

 И все. Что было дальше в письме и в ее жизни какое-то время, как она отреагировала, выпало из Лидиной памяти безвозвратно. Она никогда не спрашивала у родных. А сами они ни разу ей не рассказали.

 Вот странная штука, эта память. Спустя несколько десятилетий Лиде казалось, что она помнит отчаянно-красивое лицо цыганки, которая пыталась ее украсть. А этого не помнит. Да и надо ли...